Дикая орхидея

— Да ладно? Ты все ещё один? — она усмехается своей игривой, почти искрящейся улыбкой. Горящие глаза Лисы смотрят на меня с неверием, но в то же время вижу них надежду. Перед моими глазами проносятся те дни, когда она писала мне любовные письма и песни на диктофон, её тайные послания. Вспоминаю, как трепетало мое сердце, но не от любви к ней, а от того, что я наоборот к ней не испытываю того же. Когда-то я пытался любить её, я хотел влюбиться, но в какой-то момент неожиданно для себя понял, что стою на пороге совершения самой огромной ошибки в своей жизни. Что не смогу осчастливить её этими отношениями, а только разрушу все, что есть между нами. Сколько ночей подряд я испытывал неутомимое чувство вины за то, что не могу любить её в ответ. Этот солнечный свет по имени Лалиса. Её внутреннее пламя стало другим, более избирательным и жгучим. Она повзрослела и стала ещё сильнее, чем была раньше. Я люблю сильных женщин. Но не люблю Лису, как бы не пытался. Мы навсегда останемся друзьями, а если быть точнее, она никогда не покинет френдзону. — Ты же такой… — Лиса на долю секунды мешкается, смотрит на звездное небо над нашими головами и помогает себе руками. — Какой такой? — в игривой форме спрашиваю я, улавливая её настрой. — Замечательный, — обобщила Лалиса, поддерживая свои слова жестикуляцией, её блестящий маникюр приятно искрился в блеске ламп. Как любопытно… Я могу восхищаться ей, но не быть влюблённым в неё. Моё сердце не вздрагивает при её появлении, а лишь от досады, что не могу любить её так же сильно, как и она меня. — Может быть, но я один. Все ещё, — опускаю взгляд и обвожу текстуру деревянного стола, разделяющего нас. Если бы Лалиса знала, почему я не могу её любить, то… У неё наверняка снесло бы крышу от этого. — Ладно… — Лиса замечает, что тема утратила для меня какой-либо интерес, примирительно поднимает ладони в воздух. — Ладно… Не буду лезть, это твой выбор, — он выдыхает и надувает щёки. Похожа на маленького хомячка. Супится на саму себя, что не смогла быть полезной. Ох, как я её понимаю… — Спасибо, Лилс, — по-братски хлопаю её по плечу и смеюсь в ответ. Этот жест приободряет Лису, она встрепенулась на месте, словно маленькая птичка, готовая к очередному долгому полёту. — Давай тогда выпьем что ли за это? — она подняла свой бокал с минералкой в воздух. В последнее время Лисе нелегко приходится, и она сидит на антидепрессантах, а значит, и алкоголь из её жизни можно вычеркнуть. Я поднимаю свой бокал следом за ней — хочу её поддержать и показать, что алкоголь не настолько важен в общении между двумя друзьями. — За что выпьем? — За то, чтобы ты встретил ту самую, — после этих слов Лиса незаметно для самой себя опускает взгляд и ведёт плечом, словно бессознательно намекая на себя. Несмотря на её отношения с влиятельным бизнесменом, в тайне она хочет встречаться со мной. Лиса все ещё хранит надежду на то, чтобы когда-то я разрушил всю нашу дружбу отношениями. Моё сердце пропускает удар, болезненно обливаясь кровью. На секунду весь мир вокруг меня меркнет, а перед глазами возникает образ. Её образ. Зелёно-карие искрящиеся глаза, обрамлённые черными ресницами. Вздёрнутый нос и улыбка, от которой мне хочется сойти с ума. — Камбэ, — Лиса чокается со мной первой и жадно опустошает свой бокал с минералкой. Несколько струек воды стекают по её подбородку, длинной и тонкой шее, а потом стекают куда-то в грудь. Лалиса слишком увлечена моментом, чтобы заметить, что она мокрая. Я еле слышно выдыхаю, но не от восторгов или возбуждения, скорее я чувствую себя отцом и тянусь за салфетками и пододвигаю их Лисе. — Чёрт, я вся облилась, — она начала промакивать свои плечи и грудь, при этом улыбка Лисы засияла ещё ярче. Я отвернулся, чтобы не смущать её. — Прости… — Всё в порядке, — говорю я и нажимаю кнопку вызова официанта, чтобы посчитал нас. — Платим по отдельности? — интересуется Лиса. — Я заплачу, — отвечаю я, когда официант останавливается рядом с нами с расчетным терминалом. — Хорошо, спасибо, Крис, — Лиса улыбается мне, но уже не так солнечно. — Спасибо, приятного вам вечера, — еле слышно произносит официант и удаляется восвояси. Мы с Лалисой поднимаемся со своих мест и уходим. Какое-то время мы молчим, высматривая трещины в мощёных дорожках, смотрим на маслянистый блеск ночных фонарей и любуемся пышными клумбами, разбитыми на балконах Парижа. Я молча веду её в сторону её гостиницы, а она не имеет ничего против. — Как поживает Арно? — спрашиваю я наконец. — Он… Отлично, он хороший парень, — кивает Лиса. — Очень заботливый… Звонит каждый день. Но больше всего мне в нём нравится, что Федерико не лезет в мою работу. Каждый из нас занимается своим делом. Мне нравится, что мы настолько разные. — Хорошо, я рад за вас, — киваю я и останавливаюсь возле входа в гостиницу Лалисы. — Он ничего не имеет против нашей встречи? — Нет, я рассказывала ему про тебя и сказала, что мы исключительно дружим. Он доверяет моим решениям, — Лалиса кивнула. От упоминания о нём она становилась более расслабленной и спокойной. — И он слишком влиятельный, чтобы не доверять, — добавила она и хихикнула. Спустя секунду до меня доходит, что она хотела сказать, и я смеюсь: как мог забыть о влиятельности Федерико Арно? — Это действительно здорово. — Могу сказать, что я за тебя спокоен. — И все же… Мне хочется, чтобы ты тоже был счастлив, — Лиса грустнеет. — А кто тебе сказал, что я не счастлив? У меня есть любимая работа… — Нет, — Лиса топает ножкой. — Не такое счастье, а именно твое, личное счастье. — Может, просто время ещё не пришло? — я пожимаю плечами и смотрю на небо, откуда звезды подмигивают мне. — Когда-нибудь это обязательно случится, вот увидишь. — Хочется верить. А вообще… — её лицо стало более вдумчивым. — Если хочешь знать мое мнение, я не верю тебе. Не верю, что твое сердце свободно. Моя интуиция никогда меня не обманывает. Ты и мне тогда отказал, потому что уже тогда кого-то любил, ведь так? — взгляд становится ершистым, в нём словно читается: «Как ты можешь любить кого-то, кроме меня?» Моё сердце болезненно бьётся в такт словам Лалисы. Она словно кувалдой выбивает из меня правду, и я чувствую себя конченым паршивцем. Потому что Лиса права, я действительно люблю, давно люблю. Не знаю, насколько долго, но я люблю всю жизнь, сколько себя помню, но вот кто она такая… Для меня все ещё загадка. — Лиса, я… Хочу оставить это при себе. Вероятно, у тебя есть смелость признать это, но я сам в себе все ещё не увидел этого и не признал. Поэтому не хочу обсуждать это ни с кем. Лиса раздувается от злости, воздух вокруг неё словно становится холодным, но она сдаётся — понимает, что если я не готов говорить об этом, она и слова из меня не вытащит. — Доброй ночи, — бросает она, разворачивается в своих мягких туфлях и уходит в гостиницу. Тяжело выдыхаю перед тем, как уйти в свою сторону. Встреча с Лалисой одновременно наполняет новыми эмоциями и переживаниями и одновременно опустошает меня. Я бы сказал так, осушает начисто, и с возрастом это качество лишь усиливается. Её эмоции похожи на огонь, всепоглощающий и сильный. С одной стороны, мне так хорошо с Лисой, но в то же время всеми фибрами души я только ещё глубже понимаю, что не смогу полюбить её. Шагая по улице, я осознаю, что вторая встреча за месяц с ней уже многовато для меня. Похоже на то, как если бы я два раза за месяц позволил бы себе выпить по бутылке виски за вечер. Дорого для кошелька и печени. Мне становится ещё тяжелее внутри, чувствую себя так, словно все карманы на моей одежде набиты камнями и песком. Захожу в первую попавшуюся на глаза винную лавчонку. Черт побери, как же тут красиво… Пахнет пергаментом, пылью и розами, уже пьяными и утомлёнными от жаркого парижского дня. Завтра утром их заменят свежесрезанными цветами. Над моей головой в пыльной лавке висит огромная хрустальная люстра, её большие, словно сосновые шишки, кристаллы, едва покачиваются и звенят в густой тишине. Под моими ногами пыльный ковер с кистями, из старого комода в стиле ампир торчат горлышки винных бутылок, лохмотья сена и цинковые ведра с живыми цветами. Алыми розами. Все это вводит в истому прекрасного, дурманит собой, манит, словно парижская девушка. Сломанный фортепиано стал частью интерьера, на нём стоит несколько бронзовых канделябров, облитых белым воском свечей. По стенам наверх тянутся полки, заполненные винными бутылками и сеном. — Чего-нибудь желаете? — интересуется продавец из-за высокого прилавка. — Да, хочу купить вино… — я нелепо осматриваюсь вокруг себя, словно пытаюсь выглядеть экспертом. — Есть какие-то конкретные пожелания? — учтиво интересуется молодой человек. — Да, девяносто седьмого года, — киваю я. — Хорошо, — продавец поднимается с места и достаёт из угла лавчонки деревянную узкую лестницу, устанавливает её к нужному месту и поднимается наверх, чтобы извлечь одну из бутылок с полки. Я наблюдаю за всем, как завороженный, словно стал свидетелем магического ритуала. Юноша тонок и хорошо сложен. Он будет даже тоньше Феликса, а его черная курчавая макушка приятно блестит в освещении лавки. Черные бездонные глаза со страстью и любовью смотрят на бутылки вокруг, нежные и тонкие пальцы аккуратно обнимают горлышко бутылки и протягивают мне. — Могу посоветовать вам это… Моя личная рекомендация. Кло Вужо, 1997, красное сухое. — Отлично, беру, — выдаю я. То, что надо. Вероятно, мой ответ расстроил молодого сомелье. Может, он ждал от меня вопросов, почему именно это вино, какие у него вкусовые характеристики. Но, к сожалению, сейчас я хочу только одного… Выпить и захмелеть с него. Продавец учтиво кивнул и убрал лестницу на место, подвел меня к кассе и посчитал за бутылку 55 евро. Я подавился воздухом, услышав цену, но уже раскрыл кошелёк и сам сказал: «Отлично, беру». Отсчитываю нужное количество купюр и уже с некоторой неохотой кладу из на полированное древко прилавка, смотрю, как бережно продавец лавки упаковывает бутылку вина в кусок пергамента, красиво заливает место стыка бумаги душистым расплавленным воском и ставит печать. К бутылке вина он собирает мне букет из пяти свежих роз, упаковывает все это и отдаёт мне: — Спасибо, до свидания, — выдаю я напоследок и покидаю лавку. Да, действительно… Может, все эти лавочные ритуалы имеют свой шарм, из вежливости хотя бы я должен был задать вопросы, но у меня нет никакого желания общаться с людьми, я чувствую себя опустошенным сейчас. Ни аромат свежих роз, ни сургучная печать, ни маслянистый блеск бутылок, лежащих в облаках душистого сена, не способны наполнить меня силой и энергией. Я ускоряю шаг, чтобы как можно скорее оказаться в своем гостиничном номере. Невидимкой прошелестеть по мягкому синему ковру коридоров и исчезнуть в дверях под номером 142. Мой номер очень просторный и уютный, если сравнить со спальней в общежитии. Захлопнув дверь, я снова погружаюсь в пучину ароматов. Мои собственные духи, ароматический диффузор, запах печенья, поданного к завтраку, аромат свежих роз в моем пакете. — Алло, — голос дежурного администратора в трубке. — Да, доброй ночи. Хочу заказать ужин в номер… — Разумеется, чего желаете? Стейк с картофельными дольками… Полная прожарка. — Хорошо, минут через двадцать будет у вас в номере. — Отлично, успею принять душ, — невольно бросаю взгляд на бутылку с вином и успеваю добавить. — Может, ещё у вас есть свежие ягоды на закуску? — Есть ассорти из лесных ягод. В него входят красная смородина, голубика и малина, клубника и ежевика. — Прекрасно, тогда и это тоже, — кладу трубку на место и отправляюсь в душ. Странное желание встретить дворецкого в одном халате на бёдрах беспокоит меня, пока я скидываю с себя одежду в коридоре, включая нижнее бельё. По вечерам я стараюсь избегать зеркал, ибо слишком часто натыкаюсь на свое отражение и на свое лицо. Везде, где только можно. Это раздражает. Видеть своё отражение порой ещё хуже. Это похоже на портрет Дориана Грея, только все наоборот. Горячая вода приятно освежает, хотя от неё слегка пахнет сыростью. Словно парижский запах времен средневековья ещё не выветрился отсюда. Я быстро обмываюсь, мою волосы душистым шампунем и выхожу из душа. Пока я трезв и голоден, в моей голове словно пластинка крутятся слова Лалисы… Если хочешь знать мое мнение, я не верю тебе. Не верю, что твое сердце свободно. Моя интуиция никогда меня не обманывает. Ты и мне тогда отказал, потому что уже тогда кого-то любил, ведь так? Честно, я не хочу знать ничье мнение относительно себя и того, как мне жить и кого любить. Я не хочу говорить и думать о том, что у меня в душе. Именно эти мысли толкнули меня к порогу винной лавки и сподвигли на покупку вина за 55 евро. Именно эти мысли оставили на моей свежей постели пакет с бутылкой и пятью алыми розами, словно я чертов герой любовник. Но я один. Один, будь я проклят. Я один в эту звездную парижскую ночь. Конечно, я ошибаюсь. Нет, я не один. И никогда не был один. Это самая дорогая ошибка в моей жизни — считать себя одиноким. Горько усмехаюсь, стоя перед запотевшим зеркалом. Лишь мокрая полоса от моей руки показывает мне моё лицо, изнеможденное и уставшее, источенное внутренней горечью. Да, черт побери, я проклят. Стук дворецкого в дверь заставляет меня опомниться, заодно мысль о попойке придаёт мне сил и ускорения. Я подбираю скиданные на пол вещи в коридоре, открываю дверь. — Доброй ночи, господин Бан… Ваш ужин прибыл. — Спасибо большое, — я запускаю дворецкого внутрь номера. Выкидываю вещи в ванную и захлопываю дверь, пока мужчина в накрахмаленной форме выставляет угощения на мой стол, а потом даже любезно помогает мне открыть бутылку вина. — Благодарю, — открываю бумажник и протягиваю ему смятую десятку евро. Быстро упихивал её в кошелек после того, как расплатился за вино. Дворецкий с досадой смотрит в мой опустевший кошелёк и принимает купюру, она неожиданным образом скрывается с глаз в складках его униформы. Такие фокусы научишься проворачивать только с годами. Я безнадёжно улыбаюсь и закрываю свой опустевший кошелёк, понимаю, что выгляжу сейчас, как полный кретин. Известный на весь мир южнокорейский айдол отдаёт последние десять евро из своего кошелька на чаевые дворецкому. И смех и грех. Ладно, завтра утром будет повод сходить до банкомата, если я смогу найти в себе силы и открыть глаза. Потому что собираюсь опустошить всю бутылку в честь своего проклятья. Оставшись в одиночестве, я чувствую себя ещё хуже. Ощущение, что я не в полотенце, а в рыцарских латах на голое тело. Они сияют и переливаются на солнце, а внутри я стер все тело, и мои мозоли уже кровоточат. Я смотрю на свой великолепный ужин и падаю на кровать, к алым розам. Я не один… И никогда не был. Она всегда со мной, куда бы я не пошел, кем бы я ни был. Она всегда со мной. Но я все ещё не знаю, кто она и где сейчас. Иногда я вижу её перед собой, вижу то, что её окружает. Это делает меня задумчивым. Словно я все ещё считаю это какой-то дурацкой игрой и иллюзией. Не в моих правилах верить в сказки… Но вот, она из них буквально со мной происходит наяву. Когда я вижу её во снах, в нотах и строчках своих песен… Вижу и в отражениях и силуэтах, порой даже в других людях вижу её. И ощущение, словно в этот же миг она переживает то же, что и я сам, неугасимо. Запиваю съеденные ломти стейка вином… А может, наоборот. Какая, к черту, разница? Закидываю крупную ягоду клубники себе в рот следом. От вина мне становится хорошо, опьяняюще хорошо. Конечно, было бы странно, если бутылка за 55 евро не способна доставлять вкусовое удовольствие? Я пью до тех пор, пока не чувствую, что не в силах подняться с кровати… Если только взлечу, а не встану на ноги. Тарелки с ужином опустели быстрее, чем бутылка. Пару бокалов я выпиваю практически залпом, заедаю их парой кистей смородины и крупными ягодами ежевики и откидываюсь на подушки. До телефона я уже не дотянусь, чтобы набрать дворецкого. Да и в таком виде… Полотенце давно соскользнуло с моих бёдер, и я лежу на кровати совершенно голый, упиваясь вином из бокала с мыслями о той самой… Блаженное чувство пьянства накрыло меня с головой липкой и мокрой простыней, которую невозможно с себя стянуть до самого утра. Теперь я не ощущаю под собой нежность простыней или мягкость подушек. Я ощущаю лишь свое окаменевшее тело, что с трудом могу пошевелиться и принять более удобную позу, чтобы постараться уснуть. Но закрывая глаза, я словно падаю в кроличью нору. Да, я падаю, падаю, падаю…