***
Уэнсдей музицировала. Глубокий и насыщенный звук виолончели гулким эхом отражался в укромных уголках академии Невермор. В этот раз она играла сонату Золтана Кодая соло для виолончели opus 8. Лунная ночь как нельзя кстати подходила к этой мелодии. Сложное переплетение нот давалось Уэнсдей также легко, как дышать. Переливы струн и резкие падения звука доводили ее черное сердце до приятной дрожи. Наверное, только музыка могла вызвать такие сильные эмоции у холодной Уэнсдей Аддамс. Ну или похороны с элементами массового убийства на поминках. И все-таки, не такая уж она бесчувственная, что было скрывать все тяжелее в последнее время. Нужно было сохранять статус опасной гадюки, в то время как ее ледяное сердце начало стремительно оттаивать. У нее появились друзья, как бы сильно ее не тошнило от этого слова. И она понимала, что прикипает к ним все сильнее. Даже учитывая то, что Энид с ее радужным сиянием доводит ее до эпилепсии, Юджин все сильнее напоминает ей Пагсли, и она едва сдерживает желание поиграть с ним в их любимые игры, а Ксавье… а Ксавье просто постоянно существует где-то рядом с ней, думая, что она не чувствует его странный взгляд на себе. Все они едва не погибли из-за нее. А сейчас ей беспрестанно кто-то угрожает, и что-то ей подсказывает, добром это не кончится. Сталкер все чаще шлет фото, только в последнее время он переключился с ее убийства на кое-что пострашнее. Он ловил в кадре ее друзей, весьма прозрачно намекая, что может последовать дальше. Никто из них не знает. Уэнсдей должна разобраться сама, это ведь ее сталкер. Хотя полгода назад ей преподали хороший урок о том, что не стоит расследовать убийства и биться с восставшими мертвыми в одиночку. Прошло полгода. Быстро, как один серо-черный отвратительно скучный день без убийств, пыток и расследований. Полгода с битвы с Крэкстоуном и Лорел Гейтс. И Тайлером. Уэнсдей резко оборвала мелодию. Каждый раз, когда она вспоминала его, их поцелуй, его безумные глаза убийцы, ее накрывала ярость настолько холодная и опасная в своем исполнении, что лучше бы никому не попадаться ей под руку в эти моменты. Сколько людей погибло из-за него. Из-за нее и ее слепоты. Тайлер Галпин провел Уэнсдей Аддамс. Она мечтала выбить эту эпитафию собственноручно на его могильном камне. А строкой ниже добавить: «И поплатился за это». Уэнсдей невидящим взглядом смотрела куда-то вдаль, сквозь лунный свет и темный лес рядом с Невермором. Пока ее не отвлек тихий дзынь. Она все еще не до конца принимала «21 век», так что телефоном пользовалась в крайне редких случаях. Брать его сейчас руки в целом не хотелось, но если это сообщение от Энид, она ей все мозги проест, когда вернется со свиданки с Аяксом. Уэнсдей наклонилась и подняла железку. На экране блокировки светилось два уведомления. Очередное фото от сталкера и сообщение от Ксавье. Она открыла фото, и неприятный холодок пробежал по спине. Это был Торп, заснятый через окошко мастерской. Он стоял со странным выражением лица. Будто выиграл лотерею, но до конца не верил своему счастью. Каким бы фото ни было отвратительно хорошим, оно было свежим. Это была традиция сталкера. Уэнсдей открыла второе сообщение, что удивительно, от Ксавье. Застывшая на секунду, она была похожа на мраморную статую. «Тайлер. Мастерская. Помощь» Так это Тайлер. Могла бы и сразу догадаться. Но каким бы холодным ни был разум Уэнсдей Аддамс, внутри нее что-то надломилось. Она вскочила со стула и влетела в комнату. Лук и колчан в последнее время всегда были наготове. Пора поохотиться на Хайда.***
Ксавье знал, что Тайлер сбежал. Все это знали, но никто не мог ничего предпринять. Хайд просто исчез со всех радаров. Когда внеплановые каникулы кончились и изгои вернулись в Невермор, Торп пытался поговорить с Аддамс. Уговорить начать глупое расследование, но при каждом упоминании Хайда девушка выражала свое недовольство темой предельно ясно. И потом, не было зацепок: ни следов, ни убийств. И вот, спустя полгода, Галпин на пороге его мастерской. Залитая лунным светом тень. Он почти не изменился. Даже выражение лица по-прежнему невинное. — Нет, я серьезно, — продолжил Галпин, встретив гробовую тишину, — у меня всего одно фото, где она так улыбается, и то подкачала резкость. Но ты превзошел самого себя. Ты — гений. Он даже говорил также, как лапочка-Тайлер. С надломом, немного неуверенно, с этой своей раздражающей полуулыбкой и сведенными в домик бровями. — О чем ты? — Ксавье сжал руки в кулаки и сделал шаг назад, чтобы отбросить тень на Вещь, сжавшегося в углу с телефоном. Торпу оставалось лишь молиться, что помощь придет вовремя. — Так она даже не сказала? — Тайлер усмехнулся. — Хотя, это же Уэнсдей, да? Тебе ли не знать. — Мне не до твоих глупых шарад. Что тебе нужно? — Понимаешь ли, Ксавье, это просто месть, — Тайлер сделал шаг вперёд, — Она разрушила все, над чем мы с Лорел работали. Она должна быть мертва, но вот она — живая и здоровая отравляет своей черной душой это место, этот город. — Ты тоже должен быть мертв. Не считаешь, что это несправедливо, что ты по-прежнему жив и надоедаешь мне, отвлекая от работы? — А ты все такой же забавный как много лет назад. Помнишь? Ксавье помнил. Он предупреждал Уэнсдей, каким Тайлер был ублюдком, предупреждал, что люди не меняются. Но это же Аддамс. Она не слушает ничьих советов. — Помню. Ты все такой же говнюк. Что дальше? Тайлер улыбнулся. Так очаровательно, что Ксавье чуть не стошнило. И как Уэнсдей только купилась на это? Он думал, что она умнее и выше этих глупостей. — Как я и сказал, это — месть. Ничего личного. Просто я понял, что собственная смерть принесет ей только садистское удовольствие. А вот твоя… — Принесет не меньшее, — закатил глаза Ксавье. — Уж кто-кто, а ты должен знать, кто такая Уэнсдей Аддамс. Но где-то на задворках сознания возникла мысль, что он блефовал. Ксавье все искал в себе причины, почему он ходит за Уэнсдей хвостиком. Что такого в этой эгоистичной, упрямой и абсолютно черной во всех смыслах девчонке. Она ему не поверила с самого начала, посадила за решетку, безжалостно разрушив его жизнь. А потом спасла от смерти, приняв за него стрелу. Сплошное противоречие на тонких ножках в полосатых гольфах. Что она к нему чувствовала — вопрос на миллион. Что он к ней — на миллиард. Тайлер засмеялся. — Ты выглядишь так уныло. Уэнсдей определенно ведет себя как бессердечная тварь, но она как минимум дорожит тобой. Он протянул ему фотоаппарат. Торп с недоверием взял его и посмотрел на экран. Фото действительно было не совсем четким, но на нем определенно были он и Уэнсдей. Они стояли на трибуне. Ее специально соорудили для турнира по фехтованию, недалеко от реки, где проводился турнир Эдгара Аллана По. Ксавье стоял облокотившись о перила и смеялся, отвернувшись в сторону. А Уэнсдей смотрела на него… и улыбалась. С тем выражением лица, что он изобразил на своем холсте. Ксавье наконец вспомнил этот момент. Он сказал что-то о том, насколько выросла техника Бьянки, благодаря тренировкам с Уэнсдей. А она ответила какую-то черную колкость, в ее духе. Пребывая тогда в отличном настроении Ксавье лишь рассмеялся. — А ты, дурачок, любишь ее. Да? Ксавье сжал челюсти. Любит? Он просто не умел. Не знал, что это такое. Отношения в семье были никчемными, любовью там и не пахло. Такими же были отношения с Бьянкой. Но что он мог сказать об их взаимоотношениях с Уэнсдей? За последние полгода он только укрепился в своем желании помогать ей. Быть рядом, когда ей это нужно. Пусть она даже и не признает, что это так. Это было больше похоже на зависимость, а не любовь. Чего только стоили его картины. Это было нездорово — чувствовать что-либо к такой бессердечной девушке как Уэнсдей. Но ему казалось, что она гораздо глубже и сложнее, чем показывает. И, к черту, он действительно чувствовал что-то. Может быть, — если только помечтать и дать волю своим чувствам, — любил ее. Ее резкий замогильный голос, колкий черный юмор и тягу ко всему смертельному и мерзкому. Ее бездонные карие глаза. Если бы он только мог, то смотрел бы в них не отрываясь. Ее храбрость, силу и мужество. Просто ее. И ни одно сказанное слово не могло бы правильно описать его чувства. Любовь? Уж в чем в чем, а в этом его представления совпадали с представлениями Аддамс — розовые сопли и мишура. Нет, это было нечто большее. — Нет, — ответил он после долго молчания, отрывая взгляд от фото. — За то, что обвинила тебя и упекла за решетку? — А ты глуховат. — Или это просто чувство долга? Приняла за тебя стрелу, и ты с радостью застегнул на себе поводок? — Тайлер, ты такой пустой. Ты даже не понимаешь, насколько ты бесчувственная скотина. — А ты — насколько болен ею. Именно болен, потому что Уэнсдей Аддамс — это болезнь, которая отравляет тебя и путает мысли, — Тайлер вздохнул и вновь улыбнулся, — Ну, хватит лирики. Послышался хруст костей, Галпин закричал и зарычал. Джекил добровольно оставлял свой пост, освобождая путь Хайду. Ксавье попятился, но позади оказалась стена. Он посмотрел на Вещь и одними губами сказал: — Беги.***
Уэнсдей задыхалась. Она была отлично физически подготовлена, но непонятное чувство мешало ей нормально дышать. Она выслала сообщение Энид, но она его даже не прочитала. Она пыталась ей позвонить, но ее перебрасывало на тошнотно-жизнерадостный автоответчик. С Аяксом обстояла та же история. Бьянка была единственной, кто ответила, но она была в Джерико. Сказала, что отправится к шерифу, и они вызовут наряд и скорую. Вариант со скорой Аддамс не устраивал. Когда ее телефон несколько раз прозвенел, она была уже близко, видела свет из окон мастерской. Когда она подобралась на достаточное расстояние, то увидела, как Тайлер обратился. Когда она оказалась на расстоянии выстрела, он набросился на Ксавье. Когда она натянула тетиву, то услышала крик. Но рука не дрогнула, стрела угодила Хайду прямо между лопаток. Он медленно обернулся. Когти и пасть в крови. В глазах — сплошное безумие. И ухмылка — страшная и животная. Что может сделать стрела Хайду? Он медленно, будто растягивая удовольствие, пошел в сторону Уэнсдей. Но она стояла, глядя на него спокойно, даже безразлично. Хайд присел, готовясь к финальному прыжку, как вдруг осел на колени. Явно против воли он обернулся в человека и упал на бок. На губах Тайлера кровь смешалась с белой пеной. Его обнаженное тело сотрясалось в конвульсиях. Уэнсдей медленно подошла и присела напротив его лица. — Твоя хозяйка подала мне отличную идею, когда убила директора Уимс. А уж с тех пор, как ты ошиваешься вокруг академии, наготове лук и отравленные стрелы. Белладонна. Тайлер дергался все меньше, взгляд стеклянел. Уэнсдей наслаждалась этим зрелищем, пока Тайлер вдруг не улыбнулся. Когда он затих, она поднялась, рассматривая мертвого Хайда. Мысли куда-то уплывали. Для чего-то ее запутанное сознание подкидывало ей картины из прошлого, где она и Тайлер проводили время вместе. Из раздумий ее вырвал тихий хрип. — Уэнсдей… Она подорвалась и забежала в мастерскую. У дальней стены полулежал Ксавье, прижимая слабеющие руки к животу. Уэнсдей сняла свое худи и прижала его к ране. Ее руки в момент стали влажными от крови. Торп едва не завыл от боли. Три ровных пореза пересекали грудь. Но самая глубокая рана была на животе. Крови было слишком много. Аддамс даже не поняла, что начала дрожать. — Уэнсдей… прости, — его хрип был едва слышен. — Не будь жалок, — грозно сказала она. Ксавье едва заметно улыбнулся. Его дыхание наполнилось хрипами. Аддамс смотрела, как на пол капает кровь. Она просто не могла поднять взгляд. Уже знала, чем все кончится. — Это из-за меня. Он присылал мне угрозы все это время, — она помедлила и решила, что будет правильно добавить: — Прости. — Не будь жалкой, — усмехнулся он и закашлялся. Уголок ее губ поднялся. Ксавье сморгнув слезы перевел взгляд с ее лица куда-то ей за спину, потом обратно и улыбнулся. Уэнсдей была в недоумении. Ксавье умирает и улыбается. Может у них было больше общего, чем она думала? Наступила тишина, в которой было слышно только хриплое дыхание Ксавье и нервные постукивания Вещи. Вот почему Тайлер улыбался. Он знал, что победил. Уэнсдей была готова отдать должное — из него получился интересный серийный убийца. Только вот это осознание душило. У нее на руках умирал… друг. Снова она его разрушила. И он все равно смотрит на нее странным взглядом. И она все равно чувствует, как внутри что-то обрывается раз за разом. Она уже прокляла тот день, когда приехала в Невермор. Все было бы проще, если бы они никогда не встречались. Ничего бы ни случилось. Уимс была бы жива, Энид не была бы располосована шрамами. Ксавье бы не захлебывался собственной кровью. Почему Тайлер выбрал его? Почему не убил ее саму? Разум отказывался принимать ответ, всплывающий на задворках сознания. Это было уже неважно. Ксавье умирал. — Уэнсдей? Ты… ты плачешь. — Что? — переспросила она. Морщась, медленно и тяжело Ксавье поднял руку и аккуратно прикоснулся к ее щеке, стирая слезинку. Но они продолжали капать, раздражая Уэнсдей. — Уэнс… дей. Я… — Нет. Не смей. Я убью тебя. — Уэнс… — Это не прощание, Ксавье. Я не позволю тебе вот так просто умереть. Это слишком глупая смерть, — помедлив, она добавила, — И не смей называть меня так. Он тихо рассмеялся, шипя от боли. Ксавье понял, что почти ничего не видит. Не чувствует ног. Он понимал, что умирает. И это осознание было таким… простым? Таким освобождающим. Это конец. Вот так просто. Больно до безумия, но просто. Изо всех сил он притянул лицо Уэнсдей и прислонился к ее лбу своим. Аддамс закрыла глаза. Просто не могла смотреть. Слезинки капали из ее глаз, прочерчивая дорожки на ее щеках и руках, покрытых кровью. Разум Ксавье горел, но он все равно не переставал удивляться: Уэнсдей плакала беззвучно. Не дрожала, не всхлипывала. Просто слезы катились по щекам и капали с подбородка. Он впервые видел ее плачущей, и ему так хотелось ее обнять. Крепко-крепко, сказать что-нибудь успокаивающее. Услышать в ответ колкость. Она бы его обязательно оттолкнула. Обожгла бы холодным взглядом. А он бы обязательно остался рядом. Если это и называют любовью, то он был обязан сказать. — Уэнсдей, я… — он захлебнулся, тонкая струйка крови потекла с уголка губ. Ее плечи дрогнули один раз и еще один. С губ сорвался всхлип. Уэнсдей знала, что он хотел сказать. Какими же чувства бывают разрушительными. Конечно, Тайлер заметил, понял гораздо быстрее, чем она. Как же она ошиблась. Нельзя было открывать свое сердце. Но она и не собиралась, это был Ксавье. Он принимал ее такой, какая она есть настолько полноценно, что ей казалось, что это правильно. Но она была неправильной для него. Она стала его смертью. Это было так несправедливо. Она должна была умереть. Не он. Уэнсдей почувствовала, как его рука слабеет, и ладонь соскальзывает по ее щеке. Она подалась вперед и поцеловала его. Едва-едва. На ее губах были слезы, на его — кровь. Поцелуй со вкусом металла и соли. Короткий и холодный, как поздняя осень. Она открыла глаза и взглянула в его. Зелень была такой тусклой. Он почти не видел ее. Но не переставая изучал ее лицо. Пока его взгляд не замер, глядя куда-то в пустоту. — Уэнсдей! Ксавье! Энид едва не споткнулась о тело Тайлера. — Что за… За ней едва поспевал Аякс. Где-то вдалеке Уэнсдей услышала сирену. — Уэнсдей, что… — но Синклер замолчала на полуслове, едва переступила порог мастерской. Аддамс сглотнула тугой ком, вставший поперек горла. Тыльной стороной ладони незаметно утерла слезы. В последний раз посмотрела в остекленевшие глаза Ксавье и дрожащими пальцами мягко закрыла их. За спиной послышались всхлипы Энид и Аякса. Шум открывающихся и закрывающихся дверей полицейских машин. Голос Бьянки. Шерифа Галпина, упавшего на колени подле сына. Снова Бьянка. Она увела Энид и Аякса. Ее голос дрожал, но она держалась. Все это время Уэнсдей не двигалась. Она по-прежнему прижимала свое худи к животу Ксавье и смотрела на его лицо. Бьянка коснулась ее плеча. — Уэнсдей, мне жаль. Уэнсдей тоже было жаль. Жаль Ксавье, себя, может быть даже их отвратительно романтичное будущее, где он бы рисовал ее портреты, а она учила бы их детей, как пользоваться электрическим стулом. Да, хотя она не знала, что такое жалость, ей было ужасно жаль. Ведь Ксавье Торп полюбил Уэнсдей Аддамс. И поплатился за это.