Заткнись, заткнись, завались, или я тебя уебу! Видя твою рожу, мне так хочется тебя задушить, но ещё рано!
Часть 1
13 декабря 2022 г. в 02:54
Когда находится чувство, которое сразу даёт или подталкивает побуждение быть способным на всё, что угодно, к такому обычно бывает разное отношение. Если нечто высокое вроде всё той же любви к кому-то и чему-либо, раз единственным приходящим на ум вариантом является лишь она — нет избежания варианта, что она будет являться причиной череды бед. Конечно, в основном происходит наоборот хотя бы потому, что «безумие» от любви является ненадолго, но с одним условием — скорым ответом взаимностью. Ведь если оно долгое, с чередой отказов и популярных объяснений, что «прицельный объект» любит другого даже чуточку больше, видя себя в паре с ним больше, чем с условно потерявшим голову целеустремленным кадром — примется за навязчивую идею путь к достижению сердца, с попытками изменить его. Вот только мало кто позволит себе встречаться из жалости, что на его персону тратится столь много сил. Выводом же остаётся то, что обретший уверенность в достижении симпатии к себе просто навязывается, причем беспринципно и вмешиваясь в личные вкусы… но всегда способен удивить и расположить к себе.
Но с речью про отчаяние всё несколько серьезнее, пусть видоизменений мало во взращивании идеи… но действия совсем другие, какой бы похожей силой убеждения и решительности не обладали. Направленные на уничтожение — на нанесение повреждений, убивающий психологический взрыв внутри, подрезание вен и кучи крови за собой в особо так называемых запущенных случаях. Что может довести разумное существо до этого — не является какой-то загадкой или ребусом, после чего оставалось лишь гадать, как всё так сложилось. Любовь может быть несчастливой и бесперспективной, и самое обидное, что может приходить осознание этому с первых минут или суток согласившегося чувствами на единство человеком, которого приходилось добиваться далеко не только алкоголем, конфетами и даже местами дорогими подарками.
Отчаяние же, что отличается от любви достижением свободы от рабства разрушающих эмоций, накрывает с головой кажущейся безвыходностью или просто безволием, ничего дополнительного подбирать не нужно для описания внушаемой зависимости от него. Особенно вперемешку с любовью, пока совершается всё то, что она предполагает… высокая оценка от того, кто оказывает заинтересованность в том, кто показал себя значимым. На самом деле ничего для этого не делая. В жизни бы не подумал «привлекательный» в особом отношении человек как-то добиваться или получать симпатию к себе, зная что конкретно вызывает её у того, кто очень им заинтересован!
— Чё ты опять нос воротишь… пей, пока дают, Чес. Всегда ж пил то, что я тебе предлагал, да… а тут будешь показывать свою гордость, серьезно? Чего же раньше мне её не являл… а, ну потому что ты сопляк и сразу до этого бы не додумался.
Снова его, мальчика на вид двенадцати лет, трахают на этой постели… снова почти перед его носом на столешнице рядом ставят бокал с вином, пока наполняют его нос куревом вокруг… делает всё это с ним один и тот же человек которые сутки. Даже который месяц, когда смотря со стороны на картину всего этого не было ни единой догадки, что он даже не начинал веселить своё сердце односторонним развлечением. И, казалось бы, речь только половых утехах под «хвост», пока для мальчика анальный вход оказался разработан за месяцы достаточно прилично в его годы… для одного и того же члена внутри! Что до насильника, то он себя только готовил половым актом со своей любимой, вечно гладкой маленькой живой игрушкой перед главными блюдами, и их действительно была не парочка. Это как бы не единственный случай знакомой одноразовости связи при противодействии, а невероятного демонического постоянства, заставившего бы не только сглотнуть и охнуть, на даже вил в руки будет явно недостаточно для возмездия во времена начала двадцатого века.
— Блядь, погоди… опять если хочешь мне глаза вырезать… хоть бы нормальное красное бы сюда уже поставил, за тысячу… а-ай!
— Какое хочу, такое и приношу, ты мой подопытный. Мелкий засранец, всё думающий, что заслуживаешь красивой жизни. Надо было тебе меня приложить чем-нибудь до того, пока я тебя не связал морскими узлами к кровати.
— Чёрт, хоть ты и бессмертен… силы у тебя так и остались на уровне немощной мелкой личинки человека. Забываешь об этом… получаешь напоминание от меня, ведь в курсе, какое оно бывает.
Мальчишеский мелкий член болтался из стороны в сторону… будто был не в себе, пребывая в лихорадке, симптомом которой была хаотичная тряска головы, если бы половой орган обладал способностью мыслить, пусть и очень ограниченную. Трясся стручок, который им и останется не из-за особенностей генетики или хромосом таким, как есть сейчас и был года назад… мальчик Чеслав никогда не переживал по этому поводу. Ведь обрёл нечто гораздо большее, что приносило бы радости и причины жить, которые отличались тем, что были несколько выше желаний… простых смертных, тогда как над ним не оказалось властно время и даже старение, внешнее и внутреннее. Тот, кто трахал его по-всякому, чередуя нежность с грубостью, под луной за окном при приглушённом свете и дымом докуренной сигары, за которой тут же следовала следующая — точно такой же как он в плане продолжительности жизни. Вот только сильнее его только потому, что на вид старше старавшейся обмякнуть у бедер и сильнее расслабить булки его самой милой «жертвы», которую он однажды получил и захватил в пределы своего реального мира, прежде горя только одной идеей… сейчас ничего, опять же, не изменилось.
Парень навис над ним, осторожно затягиваясь ещё раз, и мало того, если вдруг, не боясь обжечь его или даже свою кожу горящей сигарой. Плотно прижался животом к низу спины, задевая яйцами недостаточно подросшие его яички… чтобы коснуться подбородком его покрытого густыми подстриженными черными волосами затылка и начать просовывать пальцы за губы мальчика с его зубами. Местами закрывая рот ими, чтобы жарче дышать ему к шее и начиная входить резче ради достижения заветной спермы ему на ягодицы, а может и внутрь. Входил, долбил и стонал сам, пока бессмертный мальчик ста тридцати лет только стискивал зубы, стоило пальцам захватившего его выскальзывать из его рта. Хватит ума, конечно, у этого ста сорокапитлетнего бессмертного взять капли оставшейся спермы с головки и дать вкусить её мальчику без нужды в его согласии облизнуть её вместе с подушечками пальцев. Член был в его заднем проходе, и как бы мальчик Чеслав ни был бессмертен — чувство собственного достоинства у него оставалось на месте, вот только физические силы совершенно не равны, особенно когда он заключен в кровать толстыми растирающими запястья веревками!
— Та-а-ак, ух, блядь, сколько семени-то понабежало! Короче, Чес, ты знаешь, что дальше… фу-ух, неплохо я тебя поебал. Так, теперь не буду упускать ни одной секунды, пока ты в возбуждении. Не надо пиздеть мне, что ничего не испытывал… я то через твои бедра и напрягшиеся твои перепелиные чувствовал это.
Наконец член парня, насильника столетних мальчиков, которым был во всём мире один единственный Чеслав Мейер, начал «успокаиваться», тогда как его «игрушке» это ни о чём бы не говорило кроме возможного скорого нового пути к очередному новому оргазму с семяизвержением вовнутрь. Чесу надоело плакать со всего этого после трёх раз — Бог не просто так возлюбил троицу, если действительно верить в этот бред, который типа значил что угодно, если вообще это выражение имеет смысл! Так что голый и связанный мальчик просто продолжал стоять на четвереньках пока что без возможности нормально лечь на живот. Было бы несколько легче привычно принимать в себя сформировавшийся мужской член, да только Фермету опять взбрело, как обычно… и потому он не будет объяснять причины действовать по своему усмотрению. Ровно как и то, что озвучил дальше, подпрыгнувший с кровати и тем самым размявший «старые» бессмертные кости… доставая с ящика тесак и прижигающую лампу.
— Сначала по сухожилиям тебя, потом руку отрежу, услышал? Или мне лучше наконец тебя ни о чем не предупреждать, чтобы ты не знал, чего ожидать? Так будет ещё интереснее, но ты меня можешь оглушить нахуй своими истошными воплями, раз один раз от них даже окно начало трескаться.
— Что так, что этак, Фермет… тебе, сука, правда не похую, как на м-меня…
Длинноволосый немного ниже плеч, со странным оттенком светло-чёрного вначале собирался внушить мальчику, что ударит его по щеке, привычно ожидая, что тот подставит вторую, прямо как завещал божий сын в одной написанной людьми книге… но скорее чтобы опять или снова перенести боль — лёгкую и тяжкую. Вроде бы отхлестнул его по лицу, но затем чуточку погладил и после резко сжал, чтобы губы мальчика сомкнулись в трубочку. Фермету ещё предстояла воистину плодотворная работа, чтобы однажды засунуть Чеславу до мокрых от пота яиц у его подбородка так, чтобы он не блевал с этого сразу, автоматически, покрывая напряжённый ствол блевотиной даже когда ничего бы не ел после завтрака к ночи.
— Не храбрись, тебе это ещё не помогало… и не будь пиздюком, как по внешности, выпей вина, чтобы немного облегчить свою боль.
— Если оно дрянь из-под влагалища ослицы, это мне не поможет.
Первые разы, которые начинались с физических мучений, среди которых было неоднократное отрезание мальчишеского мяса с плоти… с последующим видом того, как оно врасталось обратно за полминуты. Последующие первые разы, когда происходило всё то же самое, но к кровавой атмосфере с соответствующим запахом и безумно отвратительным послевкусием дополнялись односторонние плотские утехи половым контактом. Всё это, как одно, так и второе, с каждым разом переставало вызывать в Чеславе нечеловеческую панику за себя — для него бессмертие стало самым страшным проклятием, и он понятия не имел, как бы отомстил Фермету при наличии такого же бессмертия и в нём, стоит ему освободиться и мигом начинать что-то предпринимать. И глаза ему он вырезал, и возле сосков, как и на них, расписывал оккультные узоры ножом по милому гладкому тельцу. То, что сейчас Фермет схватил тесак и с нажимом начал быстро отрезать ему висящую руку… даже это вызывало позднее зажигание внутри Чеса, заставляя понимать, что он практически совсем притупил свои резко реагирующие чувства с ощущениями на действия над ним.
— Ну, как знаешь… я предлагал тебе отвлечься ненадолго на нечто приятное. Теперь опять орать будешь и умолять, чтобы я дал его тебе? Ушел поезд, черный железнодорожник захватил его с самого начала пути и перерезал в фарш всех сотрудников и проводников. И теперь он будет ездить куда угодно, хоть в пропасть, чтобы все, нахуй, в воде задохнулись, не имея возможности выбраться из вагонов!