Безымянный ветер

В старом глубоком подвале некогда многоэтажного дома, возле стены, поросшей уже сгнившим мхом и почему-то украшеной кровавым пятном, сидело существо — сгусток энергии, когда-то называвшее себя человеком, но давно уже оставивший своё тело на сонном поле вместе с остатками рассудка. Вокруг бегали крысы, кого-то доедали в углу, с улицы доносились вопли прохожих, вой ветра, лай собак, и всё это смешивалось в одну кашу с ещё более громким, затмевающим собой все звуки из вне, гудением пустоты. Сквозь крохотную ржавую решётку под потолком в подвал попадало несколько солнечных лучей, освещавших летающую и сталкивающуюся между собой пыль, изредка смешиваясь со снежинками. Довольно долго она не имела помех полёта на этой высоте, кроме огромных паучьих сетей, и потому сильно удивилась, когда что-то заставило её изменить направление: бесформенное существо вдруг подлетело наверх и вылезло на улицу. Зачем? Почему? Кто б знал. Он оказался на заметённой снегом улице, перед заброшенным зданием, у которого вместо последних этажей находились огромные сухие деревья, упирающиеся корнями в асфальт и как бы накрывая шапочкой сам дом. Создавалось впечатление, что эти деревья просто отдыхают на развалинах дома, и в любой момент могут встать уйти. Они были плодом творения, вернее одним из неудачных экспериментов существа, когда оно ещё было учёным-неудачником Виктором, как он имел право называть себя ранее. За считанные секунды солнечная погода с кружащимися снежинками сменилась сильным снегопадом, сквозь который невозможно было разглядеть что-либо дальше пары метров. Как будто ничего вокруг и вовсе не было. И существо, борясь с ветром, побрело в одном только ему известном направлении. Людей на улице, казалось, совсем не волновали ни метель, ни ужасный мороз: мальчишки продолжали катать с горки тощую собаку в надежде развеселить её, так как она перестала бегать за кошками, хотя им так нравилось на это смотреть. А собаке с каждым разом было всё сложнее подниматься на все её пять лап. В общем, она и не пыталась. Она давно была уже мертва, а на ноги её ставили ребята, думая, что раз она стоит — значит жива. За следующим домом большая весёлая компания играла в снежки, громко смеясь. Один из них, уставший, по-видимому, от игры, прилёг около стены. А со всех сторон постепенно начинали собираться чёрные тени, поджидая его. Дом был действительно огромен. И всю его крышу по периметру обрамляли огромные красивые сосульки. Одна из сосулек, висящих над ним, наверное, почувствовала, что собирается упасть. Существо свернуло с улочки на маленькую заснеженную тропинку, проход к которой теперь, благодаря двум согнувшимся от тяжести берёзкам, образовывал невероятно красивую ледяную арку, страшно шатающуюся от ветра, но до этого сейчас никому не было дела. Совсем скоро показался и мост через железную дорогу. Место, изменившее всё. «А ведь бабушка говорила, что самоубийцы становятся Ырками», — подумал неожиданно даже для себя он. Возможно, не стал Ыркой потому что его смерть была скорее случайной неслучайностью, нежели полноценным самоубийством. *** Виктор, выйдя прогуляться после очередного неудачного опыта, в ходе которого чуть не убил человека, на это раз самого дорогого, думал, как ему перестать подвергать опасности людей, и дошёл до этого же самого моста, по тому же маршруту. И его ненависть к себе, достигшая на тот момент своего апогея, дала о себе знать. «Чтобы убить что-то в себе, надо убить себя», — очень кстати пронеслась у него в голове услышанная где-то фраза, и долго думать на это раз он не стал. Перебравшись за парапет, он стал ждать приближения поезда. А в небе сквозь густые зелёные кроны деревьев проглядывал ярко-красный закат. «Значит, перерезал небу кто-нибудь горло»? Вскоре на горизонте показались желтоватые светящиеся глаза. Секунды, которые ехал поезд до мостика показались вечностью. Пора отпускать руки. Образ его любимой вдруг врезался ему в голову, и он судорожно стал хвататься за всё, что только попадалось под руку, и у него получилось. Ненадёжно, еле держась, он пробирался на устойчивое место. На встречу ехал поезд. А мужчину вдруг охватил страх. Такой непривычный ему, и всепоглащающий. И машинист заметил человека на мосту. Один гудок, и он уже разжал пальцы. Один неправильный шаг, и летит вниз, всем телом стараясь развернуться назад. А поезд, как бы ни старался, не мог остановиться за такое короткое время. Но машинист жал на тормоза до последнего. Скрип тормозов, удар, звук бьющегося стекла, истошный крик. И в один момент кабина машиниста оказывается вся в осколках и крови. И с почти безголовым пассажиром. Тихое «Саша, прости» среди этого шума звучало громче всего. *** Из воспоминаний его вывела пролетевший прямо перед ним с оглушительным карканьем ворон. А за ним ещё и ещё. И скоро в небе образовалось воронье облако, летевшее по направлению дома Александры. И только сейчас показалось ему странным то, что уже лежит снег. Он же не мог выпасть в августе? И разве не должна была душа уйти через сорок дней? Сколько он тогда просидел в подвале? И что с Сашей? Последний вопрос как будто придал ему сил. Он почти мгновенно перелетел к её дому, и, безошибочно найдя нужное открытое окошко, остановился. Так страшно заглянуть внутрь. Мимо него пролетел тот же ворон, и по-хозяйски стал расхаживать по комнате вместе с ещё пятью своими сородичами. Под потолком кружили чёрные тени. На кровати, прижав к себе подушку, на сколько это возможно, сидела ОНА. Недвижимо и беззвучно всё её сознание внутри выворачивалось. Он, в своём нынешнем обличии, видел её ощущения: как будто все внутренности вынули, прокруитили в мясорубке и вставили обратно. И видел поджидающих её чёрных теней. И хотел помочь ей, чем только сможет. «Мерзкие, мерзкие тени!», — вскиело вдруг всё его существо. И он влетел в комнату, бесстрашно пронёссся прямо перед одной из теней. — Отстань от неё! Вали прочь поганая тварь! — злобно прошипел он. Тени никакого внимания не обратили, так же продолжили летать. — Перестаньте убивать её! — Разве это мы убиваем? О нет! Мы просто ждём. Тихо и незаметно, — размеренно и спокойно прошипели тени в унисон. — Почему ж ей так плохо тогда по-вашему? — не сбавлял он напора, — Кто же её убивает? — Ты. И это слово обожгло всё нутро его, замедлило время и растянуло его до ненормальных размеров. «Как… Почему?» — крутилось у него в голове. — Этого не может быть, — вдруг сменил интонацию сгусток энергии, — Как так? — уже с испугом и интересом спросил он. — Ох, не уж то ты думал, что твой любимый человек так просто справится с твоим уходом? Ты слаб и жалок. ХАХА. Сколько вас я перебросил на тот свет! Самоубийство — дело эгоистичное. Ну и что, стало тебе легче? А ей? — Не может быть… — он понимал, что всё, что он сделал было зря, но как вернуть всё назад? Как вернуться в тот злополучный день? — Где одно самоубийство — там и второе. А ты даже не пытался бороться. — Как так, я же так долго пытался… — но тут он понял смысл их слов. — И почему я всё ещё тут, а не ТАМ? — А не думал ли ты, что тебе только сорок дней тут находиться? Или… Неужели ты думал, что тут лучше? — и он рассмеялся, сотрясая всё пространство вокруг себя. — Многие так думают. О нет! Нас не было тогда рядом с тобой. Ты! Ты лешил жизни себя сам, и ты обречён на вечность. Как и я. И мы ничего с этим не сделаем. И не будет твоя дама с жёлтыми цветами по двору гулять. — Прошу. Я просто прошу, чтобы у неё ничего не болело, чтобы всё было хорошо. Что я могу сделать? — он знал, что ответят тени, но мысленно молился, чтобы ответ был не «забыть». — Вовремя ты о ней подумал, хаха, ты можешь забыть о ней. Если сможешь. Времени у тебя на это теперь много. Тут ветер залетел в комнату, распахивая окно ещё больше, и, подхватив сгусток энергии, вылетел с ним наружу. И они стали одним целым. И суждено теперь Виктору быть частью ветра. Как и многим другим неупокоенным душам, имён у которых уже никогда не будет. Обречённые на вечное существование, они не различали, где заканчивались они и начинался ветер. Они были ветром.