Только пульс

Его смена закончилась два с половиной часа назад. Леон тянется к кружке с кофе, делает глоток — не делает. Кружка пустая, кофе закончился, нужно спуститься в комнату отдыха и сделать новый — не хочется. Хочется: швырнуть кружку в стену и сказать, что заебался, вторые сутки на ногах, скоро блевать уже начнет этим кофе. Хочется спать. Хочется стянуть форму и затащить себя в душ. Хочется смыть с себя всю эту дрянь: пот, запах чужой крови, ощущение ледяной крошки по коже, липких потеков по шее — лед на Каллисто тает неправильно, становится не водой, а чем-то похожим на слизь, пахнет гнилостным, очень и очень давно разложившимся. Хочется — Нет. Не хочется. Леон устало трет руками лицо. Ему просто нужен еще кофе, только и всего. Или инъекция кофеина — все равно придется спускаться в медблок. От зашкаливающего пульса наверняка захочется сдохнуть, ну и черт с ним, как будто впервой. Главное — остаться на ногах. Черт бы побрал Коула, которого что-то укусило за задницу, и он прицепился так, словно завтра то ли внеплановая проверка, то ли внезапный конец квартала, — Леон ведь еще не совсем рехнулся, у них есть минимум два месяца, какого хрена. Черт бы побрал заключенных шестого блока, которые вдруг решили, что массовая драка в столовой — это то, что им всем просто жизненно необходимо сегодня. Черт бы побрал Уилсона, кусок идиота, для кого Леон каждый месяц ебется с этими блядскими инструктажами по безопасности, что может быть непонятного во фразе «Не использовать GRP на заключенных рядом с шипованными решетками»? И черт бы побрал — Леон отнимает ладони от лица и бросает взгляд на монитор — Джейкоба Ли, который умудрился именно сегодня впервые в жизни разбить корабль, еще и под конец его смены — нет. Леон шумно выдыхает и откидывается на спинку кресла. Начавшая было сдавливать виски злость отпускает. Джейкоба — не к черту. Джейкоба стоило бы пожалеть: оказался не в том месте и не в то время, и вся жизнь полетела в задницу. Странно, что Коул дал распоряжение не устранить, а просто засунуть в камеру. Хотя какая разница. Гнить до конца жизни в «Черной жести» едва ли лучше — о, Леон очень хорошо это знает. Он снова машинально тянется к кружке с кофе — и чертыхается сквозь зубы. Джейкоб Ли не виноват и чисто по-человечески заслуживает сочувствия — Леону плевать. Единственное, что он чувствует, — это усталость. Может, еще раздражение. Какого черта, всего сорок минут, и свалился бы в смену Джефферсона, день сегодня, что ли, такой. В конце концов, Джейкоба Ли все равно больше нет. Есть заключенный номер 532-521, и Леон просто делает свою работу. А сейчас его работа — это проверить информацию, оформить поступление и доложить Коулу. Леон рассеянно просматривает информацию. Джейкоб Ли, две тысячи двести семьдесят восьмого года рождения — ровесник, выходит. Эмигрант с Земли — хренов везунчик — лицензия от две тысячи триста восемнадцатого на грузовые перевозки. Леон хмыкает и тянется к кружке, помнит, что пустая, да, да, не все так плохо, просто надо занять руки. Постучать по ручке, провести по рисунку. Логотип станции Европы, его предыдущей службы охраны, выпуклый; сукины дети, как же радовались, когда наконец смогли его вышвырнуть. Леон жмурится. Возвращает мысли обратно. Джейкоб Ли, две тысячи двести семьдесят — ага, вот где остановился. Живых родственников нет. В браке не состоит. Дети отсутствуют. Вот что хотел узнать Коул. Для надежности Леон посылает запрос в базу UJC. Контракт 321-016, Европа-Каллисто. Краткосрочный, отметка о выполнении есть. Контракт 321-017, Каллисто-Европа. Краткосрочный, отметки о принятии нет, — видимо, схалтурили, решили отложить на потом, как выйдут на орбиту. Отлично. Леон снова откидывается на спинку кресла. Позвоночник тут же протестующе ноет — нужно было все-таки поставить усилители из титана, когда была возможность. Временами болит просто адски, но он еще не настолько рехнулся, чтобы даваться в руки Малер и ее команде. Это нужно делать в нормальной клинике на Европе или Юпитере — сколько он уже не был на гражданке? Отпуск через три месяца. Но: «Капитан, вы же сами все понимаете. Форма заявления о материальной компенсации уже на вашей почте, заполните как обычно». Коул будет доволен. Джейкоб нахрен никому не сдался за пределами Каллисто. На гражданке. Даже с заметанием следов особо заморачиваться не придется — зачем, его все равно никто не будет искать. Леон — да, тоже доволен. То, что он видит — видел за сегодня, — это возможность. Очень редкая. И он не собирается ее упускать. Спина почти мучительно ноет, когда он заставляет себя оторваться от кресла. Может, Малер и ее команда не такой уж плохой — нет. Еще не настолько рехнулся, напоминает себе. Как раз дальше по плану медотсек. Вот и совместит: закончит работу для Коула — и для себя — и вспомнит, почему считает их медиков такими ебанутыми. Успевает как раз вовремя. Малер — надо же, лично снизошла — вносит данные в карточку на планшете, медбрат за ее спиной — смена Бейкера, значит, — складывает инструменты в стерилизатор. — Надо будет последить за пульсом, хотя бы пару часов, мне не нравится, как его сердце отреагировало на. — Она резко замолкает, когда видит его. Тон разом делается собраннее и отстраненнее: — Капитан Феррис. Чем обязана? Она его не любит. Это факт — неоспоримый хотя бы потому, что пару лет назад Малер лично сказала ему это прямо в лицо. Кажется, когда пыталась починить сломанную в шести — или в восьми, не помнит — местах руку. Даже не кого-то из охраны или медиков, обычного отброса из пятого блока. Леон вспылил, да, да — но с кем не бывает? Какая разница. До этих смертников все равно никому нет дела. Отдел Малер пускает в расход гораздо больше. Ебаная лицемерка. — Распоряжение директора Коула. — И кивает на Джейкоба в отключке за ее спиной. Немного разочаровывает, по правде. Леон надеялся, что он будет… выносливее. Малер даже не пытается делать вид, что поверила. Скептично поднимает бровь: — За информацией по... — Она бросает взгляд на планшет у себя в руках. Хмурится и листает на пару страниц назад. К характеристике, видимо. — 532-521? Леон расслабленно пожимает плечами. Не успевает ответить, она продолжает: — Не стоило себя утруждать. Если вы вдруг забыли, всю информацию можно получить не выходя из кабинета, — «...и не напрягая нас всех своим обществом» остается непроизнесенным, но Леон прекрасно слышит. — По запросу через терминал. Или, — у нее очень острый, выразительный взгляд, — это какой-то особый случай? В висках знакомо тянет — то самое раздражение, злое, колкое, из-за которого его и засунули в «Черную жесть». Потому что: «Ты сам понимаешь, Феррис, лучше так, чем заявление о тяжких телесных и превышении должностных. В этот раз ты действительно перегнул». Леон сжимает зубы до боли в неудачно восстановленной восьмерке. Гребаная сука. Он очень надеется, что когда-нибудь ее укусит один из ее же собственных экспериментов. И плевать, сдохнет она на месте или успеет укатиться на лечение на Европу, — главное, чтобы ему больше не пришлось ее видеть. — Захотелось прогуляться. — Он неровно дергает углом губ. — Только и всего. Не стоит усложнять и придумывать то, чего нет. Малер хмыкает — не верит ни единому слову и не собирается этого скрывать. Касается планшета, делает пару быстрых движений. — Надеюсь, прогулка была приятной, — сухой, формальный и очень царапающий тон. — В любом случае я отправила данные на ваш терминал. Что-то еще? Леон устало прикрывает глаза. В висках тянет сильнее. Повторяет про себя: гребаная сука. Он же стоит прямо перед ней. Что стоило сбросить отчет прямо на чип. И херня, что по инструкции не положено. Колоть заключенным всякую дрянь и ставить над ними эксперименты не положено тоже, но кого это ебет. — Мне нужно поговорить с Бейкером. Бейкер, все еще складывающий инструменты в стерилизатор, явственно вздрагивает и замирает. Малер только поднимает бровь еще скептичнее — поразительно, как ее терпят собственные подчиненные, хотя… Леон усмехается про себя. Вероятно, так же, как и его. Она выразительно задерживает взгляд на Джейкобе. Леон вопросительно наклоняет голову. — Хотите что-то сказать, доктор? В том, как она закатывает глаза, есть особенное удовольствие. — Не имею ни малейшего желания общаться с вами дольше необходимого. — Малер удобнее перехватывает планшет и направляется к выходу. Конечно, всегда занята, вся в делах. — В понедельник пришлю запрос директору Коулу. Образец 521 полностью соответствует критериям программы моего отдела. Гребаная сука — в который раз уже это повторяет? Можно спорить, что ни хрена не соответствует, она просто не может упустить возможность его зацепить — а может, нет. Может, в самом деле соответствует — какая разница. Без его подтверждения она ничего не получит, а черта с два он что-то подпишет. Леон дергает углом губ. Судя по выражению ее лица, получается совсем не так, как хотелось; не расслабленно — какое мне дело, кого из этих смертников ты забираешь? — а агрессивно. Ее пальцы вот так тревожно смыкаются — на планшете, кружке, очередной инструкции, чём придется, — когда он начинает срываться. — Я передам директору ваши пожелания. И свои тоже. К черту научный отдел. Джейкоб остается в обычной части тюрьмы. Леон — когда он в последний раз о чем-то просил? Не для охраны — они с Коулом прекрасно понимают, что если он не станет вот так доебываться, черта с два отдел будет полностью укомплектован даже электрошоковыми дубинками и GRP. Для себя. Нет смысла выделываться: Коул видит его насквозь, слишком хорошо знает. И его, и досье. Он не был в отпуске с самого момента перевода. Делал все, что спускали сверху. Не спорил. Выдрессировал своих так, что они лучше сдохнут, чем позволят хотя бы одному из этих паразитов сбежать. Срывался, да, его не просто так сюда сослали, но кто из них идеален. Коул должен пойти навстречу. Он уверен. Когда шаги Малер затихают в коридоре, Бейкер цепенеет еще больше. — Капитан? — какой безнадежный голос. Леон усмехается. Бейкер боится его — правильно. Умная лабораторная крыска. Знает, что он в курсе всех его грешков; там хватит, чтобы запрятать в соседнюю с Джейкобом камеру. А если нет — что ж, всегда можно найти, что добавить. Леон держит паузу — никогда не бывает лишним напомнить, кто здесь власть. У Бейкера начинают выразительно подрагивать пальцы. — Нужно взять кровь на инфекции. Кадык у Бейкера тревожно дергается. Он спрашивает с явной, ощутимой осторожностью: — У вас или кого-то из ваших ребят? — У него. — Леон кивает на Джейкоба. Все еще в отключке. Странно. — Малер где-то проебалась? Он знает этот бегающий взгляд. Наклоняется ближе — немного, но для Бейкера хватит, дискомфорт должен просто зашкаливать. И зашкаливает — это видно по тому, как вздрагивают и сжимаются в точку зрачки. Дергается кадык. Хорошо. Правильная реакция. — Нет, — он запинается, когда Леон выразительно поднимает брови. — Не совсем. Просто, — снова запинается, облизывает губы. Тревожно, да? — Не поставила седативное. Надо было, но кто знал, что у него тупо сердце не выдержит. Это не ошибка, это… нельзя предусмотреть, с каждым может случиться. — Последствия? Взгляд у Бейкера бегает. Явно не знает, какой ответ будет правильным; какой не приведет к вспышке и «Так как насчет того синткока, который ты умудрился протащить в прошлом месяце?». Леон рассеянно проворачивает запястье — до щелчка сустава и пластин GRP. — Сделаешь так, чтобы не было. Бейкер отрывисто кивает. Умница. И никаких «Как мне объяснять расход такого дорогостоя из препаратов?». — Анализ должен быть у меня на терминале до конца часа. Снова кивок. Снова умница. Даже не думает спорить, что придется лезть без очереди и сраться с коллегами. — Можно будет сказать, что это по вашему запросу? Леон щелкает языком. Не умница. Глупый вопрос. — Понял. — Ладони нервозно цепляются за карманы медицинского костюма. — Запрос не от вас, запрос вообще не от охраны, от меня лично. На какие инфекции? Взгляд невольно соскальзывает ему за спину. Странное чувство: обычно Леон предполагает худшее, но сейчас у него иррациональное ощущение, что Джейкоб чист. Хмыкает: надо же, как развезло. Неужели настолько соскучился по нормальным людям? Не уебкам, которых отправляют к ним на пожизненное, не ученым, которые презирают их всех скопом и охрану заодно. Просто нормальным — мысль запинается. Между лопаток странное, полузабытое ощущение. Немного щекотное. Бейкер неловко переступает переступает с ноги на ногу, и Леон вспоминается. — Из основного списка плюс скрытые. И ЗППП. Бейкера, видимо, отмыкает. Тревожности становится совсем немного, но меньше, плечи уже не кажутся сведенными судорогой — это он знает, это он понимает. Не то чтобы прямо часто обращаются, но — бывает. — Для кого-то из своих просите? Надо же, как смелеет. Леон выразительно поднимает брови, и тот сразу же опять зажимается. — Для кого-то из своих. Репутация, как обычно, работает на него. Все знают, что капитан Феррис — тот еще ублюдок, которому причинять боль нравится больше, чем трахаться. Он брезгует заключенными, и если вот так приказывает сделать быстро на ЗППП, значит, кто-то из его ребят критически проебался. Хорошо. Сейчас как нельзя кстати. Леон не то чтобы хочет скрывать — они здесь все, блять, такие. Застряли на «Черной жести» с концами, кто посмеет раскрыть пасть, чтоб упрекнуть. Просто — не хочет и все, какая разница. Он по привычке контролирует, как Бейкер берет кровь — быстро, даже толком не заметно, что руки до сих пор немного подрагивают. Помешкав, еще и мазок изо рта, — видимо, на всякий случай. Леон удовлетворенно кивает. Хорошо. Ему нужен точный результат. Следующий пункт назначения — комната отдыха санитаров. И подбираются они, когда его видят, точно так же, как Бейкер. — Кто сейчас к новичку? Почти смешно, как напряжение тут же уходит из позы Хендерсона и Дженкинса, хоть и не до конца. А вот Хьюз — Леон дергает углом губ. Ну что ж. Не повезло. — Не надо так трястись. — Он кивает в сторону коридора. — Просто рабочий разговор. Эта крыска не лабораторная, но тоже умная. Даже не думает спорить. Поджимает лапки, забывает дышать, но послушно тащится в коридор — делает что приказано. Все-таки Леон хорошо их всех выдрессировал. Он плотно закрывает за Хьюзом дверь — не чтобы не подслушивали, бесполезно, все равно разойдется, в этой дыре ничего не утаишь. Чтобы еще немного надавить. Ощущение опасности, как правило, очень хорошо стимулирует мозговую деятельность. — Особое распоряжение. — Леон прислоняется лопатками к стене; как же ноет спина. Уколоться, что ли? — 532-521 не трогать, досмотр не проводить. — Добавляет, прежде чем тот успеет спросить: — Ректальный тоже. Переодеть и в камеру. Ясно? Если он что-то берет себе — кого-то, какая разница, все равно плевать, — то почему бы не взять полностью. Ему неожиданно нравится мысль: быть единственным, кому можно, кто трогает. К черту протоколы. Он заслужил чего-то для себя и только для себя. Хотя — Леон хмыкает — будет смешно, если Джейкоб все-таки окажется с набором инфекций. Но да и черт с ним. Леон не привередливый — больше нет, не после всех этих лет. Неделька в медотсеке — под его контролем, само собой, — и будет как новенький. Леон даже может понять. Как там было в досье — пилот грузового корабля? От одной станции к другой, постоянно в дороге, кто согласится ждать, и ждать, и ждать — о, он хорошо знает, его остатки личной жизни точно так же похерились после перевода в «Черную жесть». Приходится довольствоваться тем, что есть. Мужчине нужно утолять свои потребности. Даже не приходится напоминать про пару инцидентов с находящимися в отключке такими вот новичками. Крыска понятливо кивает. Знает, помнит, явно не хочет оказаться по ту сторону решетки. — Ясно. Вещи?.. — Ко мне в кабинет. Снова кивок. Ничего удивительного: зачем вещи из прошлой жизни тем, кто вечно будет гнить в «Черной жести»? Обычно охрана и санитары из тех, кто на смене, делят пополам, иногда попадаются забавные штуки. Хьюз, конечно, показывает отличные умственные способности, но Леон все равно добавляет. На всякий случай. — Если хоть что-то пропадет. — Пластины GRP выразительно щелкают. — Будешь отвечать головой. Судя по тому, какой в край напряженной становится поза, доходит хорошо. Еще бы. Здесь знают, что Леон не разбрасывается обещаниями. — Да, конечно, я бы никогда… Леон прерывает его очередным щелчком пластин. Во-первых, ни черта, уже ловили, и не раз. Во-вторых — ему плевать. Он будет оценивать по результату. Следующее по списку — камера. Леон проверяет информацию. Что там в системе: блок четыре, этаж шестнадцать, восточное крыло, возле — морщится. Херня. Это его не устраивает. От вышки далеко, от кабинета далеко. По техническим коридорам можно обойти весь отсек за пару часов, да, но черта с два он будет тратить свое время, которого и так не хватает. Особенно по утрам, когда нужно быстро, и после смен, когда непонятно, чего хочется больше: сдохнуть или все-таки потрахаться. Джейкоб отправится в шестой блок. На двадцать первый этаж, северное крыло — его кабинет всего в десяти минутах ходьбы. Может быть, даже меньше — вот как раз рядом с этой камерой очень удобно расположены аварийные тоннели. С соседями, конечно, Джейкобу придется сложновато — на этот этаж обычно отправляют полных уебков, чтобы охрана могла быстро среагировать. Но, может, у Леона получится что-нибудь придумать. Если тот очень — очень — хорошо попросит. Сама камера совершенно обычная. Типовая. Леон рассеянно просматривает: все на месте, остатков предыдущего жильца нет, на экране то, что нужно, — Джейкоб Ли, две тысячи двести… — Леон щелкает пластинами на GRP. Вот что нужно сделать. Он перекрывает доступ научному отделу. Полностью. Возможность перевода только с подписью сотрудника охраны, с уровнем полномочий от второго — то есть его личной, да, само собой. Возможность наблюдения только для отдела охраны, для сотрудников с уровнем доступа — да, да, только для него, он не любит делиться. Еще Коул может подключиться, но на кой черт ему это надо. У него и так хватает материала, чтобы Леон держал язык за зубами и прыгал так высоко, как прикажут. Подумав, ставит еще пометку «не годен». Причина: «другое». Осторожность никогда не помешает. Леон не хочет как-нибудь притащиться после смены, чтобы обнаружить под дверью камеры сотрудников научного отдела, которые хотят забрать его 532-521 на очередной виток поехавших экспериментов Малер. И вот это не остается без ответа. Перед глазами вспыхивает уведомление. «Входящий звонок от доктора Бейли». — Какого черта 523-521 пропал у меня из списков? Кейтлин лично подтвердила его участие в программе. Леон хмыкает. «Кейтлин подтвердила» — кто бы сомневался. Гребаная сука Малер никогда не упустит возможности ему поднасрать — еще одно подтверждение. Потому что: «Мы разные, капитан. Я занимаюсь наукой, а вы просто пытаете людей, и не надо прикрывать это тем, что они заслужили. Я знаю, что вас перевели сюда не просто так». Все-таки почуяла — что-то в нем, его внимании к Джейкобу, может, ее люди уже настучали, да, наверняка. Неудивительно, что она занимает место главы отдела. Впрочем, как и он. — Твоя информация устарела. Бейли молчит. Потом, судя по звуку, что-то спешно перелистывает на планшете. — Ни черта. Вот он, приказ за номером двести девяносто восемь, от сегодняшнего числа… Леон не дослушивает. — Твоя информация устарела, — повторяет с нажимом, выделяя каждое слово. Тем самым голосом, на который у заключенных, пробывших здесь хотя бы месяц, почти собачья реакция. Но чего ждать от правой руки Малер. — Какого ты отрубил нам весь доступ в камеру? — еще и смеет повышать голос. — Вы там в охране совсем поехавшие, думаете, вам все можно? Я сейчас же наберу Кейтлин… Леон шумно выдыхает. Как же он устал — но этой крыске просто жизненно необходимо напомнить о ее месте. — Хочешь совет? — Ты там что, в край… — Не стоит так разговорить с тем, у кого есть все — я даже специально повторю — все результаты твоих досмотров. Даже те, которые не вошли в официальные документы, потому что ты сунул денег кому надо. Бейли очень выразительно не отвечает. Леону почти жаль, что он не видит сейчас его лица. — Ты. Мне угрожаешь? — как разом меняется тон. Как быстро самоуверенность сменяется вот этим. Напряжением. Страхом — бесполезно маскировать, Леон делает свою работу столько лет, он уже как натасканная псина. Всегда чует. — Просто напоминаю. Вряд ли тебе захочется, чтобы вдруг всплыла, скажем, — он делает выразительную паузу, словно выбирает из списка, — та история с партией левых инжекторов. Бейли молчит — хотя явно хочет сказать что-нибудь вроде «Ну ты и уебок». Леон продолжает. Никогда не будет лишним закрепить. — А она обязательно всплывет. Если не научишься вовремя захлопывать пасть и говорить: «Конечно, капитан Ферррис, сделаю в лучшем виде». Молодец. Сдерживается. Крыска умнеет на глазах, даром, что правая рука Малер. Вот поэтому Леон и любит такие методы — они самые действенные. — 521-523 не участвует в программе. Он под юрисдикцией охраны. Не научного отдела. Ясно? — …ясно. Леон устало сводит лопатки и смотрит на часы в углу зрения. Стоило бы поторопиться. — Малер не должна узнать до завтра. Хватит с него и одного разговора с ней на сегодня. Второй явно закончится вспышкой. — И как я, по-твоему… — Мне все равно. Это твои проблемы. — Капитан? Леон сбрасывает вызов. Отлично. Как раз вовремя. — Перекладывай и выметайся. — Указывает подбородком на койку в углу. — Я уверен, что у тебя до черта работы. Хьюз понятливо кивает. Судя по тому, как спешно перетаскивает Джейкоба с коляски на койку — надо же, все еще в отключке, — хочет как можно быстрее оказаться подальше от него. Леон коротко морщится. Вот после этого, скорее всего, пойдут слухи. Раньше он ни с кем настолько не заморачивался, чтобы лично контролировать размещение. — Узнаю, что не держишь язык за зубами. — Пластины на GRP знакомо щелкают. Звук почти успокаивающий. — Организую тебе перевод. На обслуживание первого блока. — Я понимаю, — бормочет тот. Язык тела именно такой, какой нужен: узкие зрачки, напряженный позвоночник, сведенные лопатки. — Тогда проваливай отсюда, какого черта до сих пор занимаешь мое время. Раздражение все-таки начинает прорываться. Леон устало трет лицо руками, когда за Хьюзом захлопывается дверь. Надо было все-таки навести кофе. Нет, поставить подкожную — хотя. Тогда бы его все бесило минимум в два раза сильнее. Джейкоб в тюремной форме и с обритой головой вызывает неприятное чувство. Почти рефлекторное. Видимо, в подкорку уже намертво въелось, что все это — грязь, падаль, даже член совать брезгливо. Но нет. В этот раз — не грязь и не падаль. И Леон очень надеется, что тот чист. Он подходит ближе. Присаживается на край койки — так будет удобнее. Смотрит. Ну и что же упало к нему в руки? Кажется, когда-то давно, когда он еще мог выбирать, такие были в его вкусе. Леон стягивает перчатку — не ту, на которой закреплен GRP, еще не настолько рехнулся. Вторую. Просовывает ладонь под тюремную майку. Под пальцами — приятно. Ему нравится то, что он чувствует. Мышцы хорошие, крепкие, по таким хорошо гладить. Когда он проходится по ребрам, Джейкоб едва уловимо вздрагивает и запрокидывает голову — Леон усмехается. Чувствительное место, да? Проходится снова — да, особенно у нижних. Сохраняет в памяти, в дальнюю и пыльную папку «личное». И «важное» — тоже. Зачем-то. Немного странно думать, что он еще помнит, как это — делать хорошо, а не больно. Леону иногда кажется, что он чисто по привычке — на рефлексах — может заломить и выкрутить до признания в чем угодно, любой дряни, даже которая тянет на пожизненное. И только потом вспомнить — черт возьми, это же не о том, они просто трахаются. Кажется, его предпоследняя попытка в отношения кончилась чем-то подобным. Или не кажется — какого он пытается врать сам себе. Помнит, хотя сколько лет прошло: ты же поехавший, а если крышу с концами сорвет, что, убьешь меня нахрен, ты вообще видел, что со мной сделал, иди на хуй, Леон, и радуйся, что я не собираюсь писать заявление. Его тогда сильно зацепило. Он прижимает ладонь чуть плотнее. Вот поэтому ему и нужен такой, как Джейкоб. Крепкий. Сильный. Который выдержит, даже если Леону все-таки сорвет крышу, и он — как повезет вообще, может ударить, может придушить, может вполне целенаправленно что-то сломать или перегрузить GRP. И который не сможет никуда деться. Заявить «Нахер тебя, Феррис», положить ключ под коврик и смотаться на соседний спутник. Вот поэтому тогда, перед разбитым кораблем, когда Коул отдал приказ, у него мелькнула мысль. Что это идеальный вариант. Для него. Под него. Как гребаный подарок за все годы беспросветной службы в «Черной жести». Трогать вот так, кожа к коже — почти забытое удовольствие. Леон ведет костяшками по горлу, от выемки в основании до подбородка. Щетина покалывает пальцы. Приятное ощущение. Ему всегда нравилось. То, что Джейкоб до сих пор в отключке, — удобно, если подумать. Леон давит пальцами по краям челюсти. Оценивает: зубы хорошие, грибка нет, мелких проявлений инфекции вроде язвочек и пузырьков тоже — отлично. Кажется, ему в самом деле досталось что-то нормальное. Не то чтобы он собирается с ним лизаться — везде должна быть граница; Леона интересует секс, доступный в любое время, без вывертов и нервотрепки, но. Но. Это на потом. Как пойдет. Слишком устал, чтобы думать о такой дряни. Не удержавшись, пробует кромку зубов подушечками. Жмурится. Знатно хлещет, до самого паха. Пальцы всегда были его чувствительно зоной — но тут что-то перебор. Леон хмыкает: видимо, тело намекает, что ему уже давно пора расслабиться. По-нормальному. И не с собственной рукой. Как все удачно складывается. На подушечках немного влажно — слюна, — но он не вытирает о тюремную форму. Время идет, ему нужно успеть хренову тучу всего, как обычно, надо ускориться — Леон трогает дальше: шрам на скуле, приятный, рельефный, по кончикам пальцев снова тем самым чувством, немного щекотным. Пусть в этот раз и слабее, отдается всего лишь в запястье. Интересно спросить: «Чем это тебя так полоснуло?» Интересно наклониться и лизнуть — он уже не помнит, можно ли почувствовать шрам под языком, если вот такой, тонкий. Леон удивляется — надо же, как развезло. Что-то совсем поплыл. Дальше — нужно дальше, совсем скоро доклад Коулу, не отсюда же звонить. Леон заводит руку под шею и трогает над чипом. Джейкоб болезненно вздрагивает и пытается отстраниться. Он только крепче прижимает пальцы. — Ну и куда ты от меня сбежишь, — говорит негромко, поглаживая место прямо под индикатором. Если прижать совсем плотно, можно почувствовать твердое и прямоугольное. Сам чип. Символ его власти. Леон рассеянно поглаживает горячую, все еще воспаленную кожу. Пальцы влажные — они что, даже не стерли кровь? Надо же, как крыски оцепенели от его внимания. Хорошо. Чем меньше людей трогает, тем лучше. Леон стирает кровь — или сукровицу, что там натекло — все так же, пальцами. Думает: ну нездоровая же херня — а какая разница. Как будто остальные на Каллисто совершенно нормальные. Как будто он сам нормальный. Потеки на кончиках пальцев рыжеватые — как тюремная форма. Кровь, сукровица — был прав — и немного слюны от прикосновения к зубам. На вкус как и воображалось. Металлическое и немного соленое. Леон устало думает: пиздец. Пришел же к этому — как-то. Так же устало сам себе пожимает плечами. Ответ все тот же. А какая разница. Снова лижет кончики пальцев — еще осталось немного кроваво-рыжеватого. Прошибает хорошо, снова до паха. Леон помнит: отчет Коулу совсем скоро, он не успеет, даже просто рукой, нельзя — но как же хочется. Давно так не хотелось. Ничего и никого. Нужно уйти. Навести кофе. Плеснуть в лицо холодным, нет, ледяным, так, чтобы свело зубы, — не думал, что будет так. Думал: посмотрит, потрогает, оценит — чутье подвело, не подвело, насколько вообще заходит. А получилось — Последнее, думает Леон, наклоняясь ближе. И пойдет. За кофе и. Остальным. Делает глубокий вдох, раскрытым ртом. Пахнет кожей — чистой, здоровой, мужской. Солью: кровь, пот. В затылке чешется желанием: наклониться еще ближе и лизнуть, попробовать на вкус, вот тут можно, в основании горла, должно быть ярко. Леон с нажимом ведет языком по зубам. Не. Сейчас. Снова глубоко вдыхает: мыло, типовое, ментоловое. Что-то машинное, железистое: наверняка не было штатного механика, справлялись сами, а деньги делили пополам. Пахнет здоровым, нормальным мужчиной с воли. И от этого дергает еще сильнее, чем прежде, — как будто рывком GRP; как за поводок. Леон крепко прикусывает язык. Думает: надо будет осторожнее — сам не подозревал, что настолько поведет. И черт пойми, где заканчивается это самое «настолько». Может, где-то рядом с неосознанными попытками притянуть то, что принято там, на гражданке. А может, и еще дальше. Никаких поблажек. Никаких «Мне не сложно, а ему легче, приятнее, лучше — что там еще может быть». Если что-то и делать, то только ради себя. Леон натягивает перчатку обратно. Не хочется. Хочется — снова погладить над чипом, собрать пальцами кровь, слизнуть. Аккуратно ущипнуть под челюстью, чтобы понять, как легко проявляются синяки, ему нравится пускать в ход зубы, но нужно быть осторожным. Потрогать руки: костяшки, запястье, рисунок вен, его всегда это по-особенному цепляло в мужчинах — нет. Леон устало прикрывает глаза и говорит себе, как и час назад. Не хочется. Ему нужно закончить работу. С Коулом он связывается из кабинета. Говорит: — Досье на 521-523 и 718-243 у вас на терминале. И: — Отбытие «Харона» с Каллисто зафиксировано, аварийной посадки в журналах нет. — Не нужно проговаривать «больше нет», Коул знает его не первый год. — Даже если начнут искать, к нам не будет никаких вопросов. И: — Размещение прошло без проблем, 521-523 в шестом блоке, под моим контролем, 718-243 в спецблоке. И: — 521-523 для чего-то нужен или мой отдел может взять под свое попечение? Коул позволяет себе очень выразительную паузу. Леона до сих пор удивляет, как его занесло к ним директором. Он ведь больше политик и оратор, чем управленец. — Доктор Малер подала запрос на его участие в программе, насколько я могу видеть. — Не думаете, что доктору Малер стоило бы поуменьшить аппетиты? Она стала слишком наглеть в последнее время. Коул звучно хмыкает. Спрашивает с ожидаемой проницаемостью: — Я понимаю, зачем он Малер. Но зачем он отделу охраны? Леон бросает взгляд на коробку с вещами Джейкоба рядом со столом. — Под нужды некоторых конкретных охранников. Вы же прекрасно все понимаете. Сэр. Коул мастерски игнорирует вторую часть сказанного. — Под нужды некоторых конкретных охранников или твои собственные? Значит, хочет, чтобы он сказал прямо, вслух. Сукин сын — но знакомый сукин сын. Это было ожидаемо. Леон предполагал что-то такое. — Под мои личные. Ему, в общем-то, все равно, что подумает Коул. Это не что-то из ряда вон выходящее; в такой дыре, как «Черная жесть», случались вещи и похуже. Даже долго думать не надо — исследовательский проект Малер. — Надо же, — Коул изображает что-то вроде смазанного, формального удивления. — Я уже начал думать, что ты выше этого. Леон за годы под его началом тоже прекрасно научился читать между строк. Это значит: теперь ты повязан еще больше, еще крепче. Нет смысла напоминать. Он прекрасно знает, что они все завязли в одном и том же дерьме. Если хоть что-то вскроется, если хоть один из них пойдет ко дну, он потащит за собой всех. Коулу удалось создать рабочую схему. Леон может сколько угодно скалиться на Малер, но, если понадобиться, разорвет за нее глотку кому угодно. Как и она. Они все держатся друг за друга крепче, чем за семью. — Все случается впервые. Какой смысл был просить вот так раньше? Ради падали, а не людей. Ублюдков на пожизненном: серийных, террористов, педофилов — кого к ним только не присылают. Другое дело — ради Джейкоба. Который нормальный, совершенно обычный, не запачкавшийся во всем этом дерьме. Леону нравится, как он выглядит. Звучит. Говорит. Пахнет, огрызается, орет от боли — ему редко что-то вообще настолько заходит. — Тогда под твою ответственность. Леон рассеянно толкает носком сапога коробку с вещами. — Спасибо, сэр. Не забуду. Коул хмыкает со странной интонацией. — Получай удовольствие, пока можешь. Между лопаток неприятное, тревожное чувство. Леон невольно подбирается, даже толком не осознавая, на рефлексах. — Это намек, что вы собираетесь меня сместить? Коул снова хмыкает — и с той же самой интонацией. — Нет. Но уже скоро нас ждут большие перемены. Леон устало трет руками лицо. «Скоро» — это значит, что у него осталось не так много времени. Проект выходит на финальный этап. Как быстро — нет, это только кажется. Уже прошли годы, самое время — но черт возьми, почему именно сейчас. — Насколько скоро? — Кто знает. — Ну конечно, что он еще мог сказать. — Но мой совет: отдохни, пока есть возможность. Хорошо отдохни. У Леона даже не хватает сил, чтобы вложить в голос эмоции. Но, может, это и хорошо. — Понял вас. — И больше насмешкой над самим собой: он и так знает ответ, из года в год одно и то же: — Можно день за свой счет? Хотя бы один. Коул хмыкает — оценил юмор — и говорит именно то, чего он ожидал: — Нет. У нас слишком плотный график. Совмещай. — А вот то, что говорит дальше, уже необычно: — Но я закрою глаза на внеплановые перерывы. Видимо, перемены и в самом деле скоро. Может быть, даже совсем рукой подать — месяца через два-три. Дел осталось не так много. Письмо от Бейкера уже на терминале. Леон рассеянно просматривает колонку с результатами — отрицательно, отрицательно. Везде одно сплошное «отрицательно». Хмыкает — чутье не подвело. Джейкоб — чертов лотерейный билет. Не нужно держать в медотсеке неделю. Не нужно на всякий случай ставить иммуномодуляторы, потому что сдурил и наглотался сегодня крови — и слюны, ладно, пусть даже там было немного. Не нужно заморачиваться с резинкой — можно кожа к коже, как он любит, охренительное чувство. Одни сплошные плюсы. Нужно еще просмотреть вещи — что Джейкоб таскал с собой, сверху видна только одежда. Может, там есть за что зацепиться. Чем вывести на эмоции — чье-нибудь фото, памятная безделушка, армейские жетоны, Леон готов поставить руку с GRP, что тот служил: это чувствуется по выправке. Он устало откидывается на спинку кресла — выдыхает сквозь зубы. Блять. Когда все это закончится, обязательно поставит титан. Трогает языком восьмерку — и по-нормальному восстановит зубы. Вещи — завтра. Просто встанет на — скажем, полчаса раньше. Нет, на час, ему еще нужно будет тащиться к Джейкобу. Коул сказал, что закроет глаза на перерывы вне графика, но — черт возьми, не может же он не прийти на ежедневную планерку, которую сам же и проводит. На час раньше — это значит, что до подъема осталось часов пять. Леон дергает щекой почти без раздражения. Привычно. Хочется сдохнуть. А завтра будет хотеться еще сильнее. Если задуматься, то на кой черт ему вообще Джейкоб. Он и так прекрасно трахается с работой. Либо решает очередную хренову тучу проблем на смене, либо отсыпается после нее — и так по кругу. Сколько уже лет подряд? Надо оторвать себя от кресла и хотя бы добраться до ближайшей душевой. До своей комнаты идти и идти, переночует здесь, на диване нормально — хотя надо будет все-таки поставить обезбол в бедро. Двадцать лет назад даже не думал, что нагрузка и травмы могут привести вот к такому дерьму. Не получается. Хотя бы просто оторвать себя от кресла. Надо — думает Леон. И сам с собой спорит: хотя бы пять минут, просто, вот так, безо всего, без блядской работы и «срочно нужно сделать» — он даже поставит таймер. А потом снова — надо, осталось всего пять часов, и новый круг этого ада. А потом находит оправдание. Нужно прикинуть, как быть дальше. Что делать с Джейкобом. В таком состоянии в голову наверняка придет полная херня, которая с утра вызовет в лучшем случае скепсис — но допустим. Он согласен и на такое. Завтра с утра заглянет проверить, как тот устроился. Снова послушает нытье на тему «Это ошибка, я не виноват, так нельзя, запросите информацию из UJC». Снова объяснит, как обстоят дела на самом деле: не ошибка, не виноват, можно, всем насрать. Информацию из UJC уже запросили, руководству она понравилась — ты никому нахрен не сдался, и искать тебя никто не будет. Привыкай к новой жизни и учись правильно расставлять приоритеты. Хотя после пяти часов сна — меньше, зачем себе врать — наверняка будет злой, как псина. Точно сорвется. Но вряд ли серьезно. Максимум поставит пару синяков или сломает нос. Даже хорошо — выпустит пар до планерки, его ребятам меньше достанется. А потом — а что потом? Мысль соскальзывает не туда: надо будет снять перчатки, чтобы если и бить, то кожа к коже, его на этом клинит, хорошо, признает, костяшки будут болеть, но если вдруг пустит кровь — Леон с усилием возвращает мысли обратно. Потом. Потом — оставит на неделю, может даже на полторы. Чтобы Джейкоб понял, в какой ситуации оказался. Прочувствовал свое положение. Осознал ясно и четко, что Леон — его единственный возможный вариант на плюс-минус комфортное существование. И что «Иди ты на хер, капитан Феррис» закончится для него — допустим, очень травматично. Гораздо травматичнее, чем вспышки и срывы Леона. Он вложил слишком много сил, времени и влияния, чтобы просто пожать плечами и сказать что-нибудь вроде «Не получилось — так не получилось». «Нет» — значит, он методично и с максимумом изобретательности уничтожает то, что осталось от жизни Джейкоба. Либо ему — либо никому. Леон рассеянно прикидывает: можно поработать с парой-другой зубов, но не полностью, чтобы корни остались в десне; чтобы постоянно натекала кровь и приходилось сглатывать — это сильно давит на психику, он хорошо знает; чтобы началось воспаление, а потом присоединилась инфекция, а потом пошла гниль, и вместе с кровью приходилось сглатывать еще и гной. Можно аккуратно раздробить пару шейных позвонков, но тоже не полностью, а чтобы содержимое начало немного подтекать, и выкрутило просто адской болью; чтобы невозможно было поднять руку без воя — или обе руки, как повезет. Можно — Про него не просто так говорят все те вещи. Он умеет получать удовольствие от своей работы. Ему пришлось научиться. Но Леон все-таки надеется, что обойдется без этого. Джейкоб не дурак — он должен понимать, как для него будет лучше. Да и он объяснит: мог бы заломить GRP и взять силой, но не станет — какой интерес трахать безвольный кусок мяса? Джейкоб слушается и делает то, что он скажет, — Джейкоба никто больше не трогает. Не пытаются пустить по кругу в душевой другие заключенные, не наведываются охранники. Даже лечат любые травмы, а не «Это состояние не угрожает жизни, в медицинской помощи отказано». Даже дают нормальную работу, а не посылают на обслуживание канализации. Разве не идеальный вариант в его положении? Ты — мне, я — тебе. Ясно? Я прихожу к тебе в камеру в любое время — ты не пытаешься лаяться и делаешь то, что скажу. Я тебя трахаю — ты подставляешься и не рыпаешься. Я на тебе срываюсь — ты сжимаешь зубы и ждешь, когда закончится, а потом я веду тебя в медотсек и смотрю, чтобы нормально зашили. Хорошо. Отлично звучит. А потом — Леон чувствует, как невольно вздрагивает угол рта. Потом будет хорошо. Ему точно, Джейкобу — может быть, если расслабится и сможет настроиться. Кожа к коже. Без резинки — чистый, можно не бояться, все для него. Можно прихватить зубами за загривок — сильно, чтобы пошла кровь, слушать, как он давится дыханием. Можно вылизать шею — кожа, соль, запах мыла, ощущение зашкаливающего пульса. Можно — Между лопаток то самое чувство, которое он смутно начинает вспоминать. Прошибает гораздо слабее, чем в прошлый раз, от затылка до члена — но прошибает. Леон смазано удивляется: даже в таком состоянии? И мысль как-то естественно соскальзывает. Не туда, куда нужно, — он даже не сразу улавливает неправильность. Забавно. У них ведь было гораздо больше шансов встретиться на гражданке, лет десять назад, когда Леон отвечал за охрану порта Европы, а Джейкоб, судя по сводке UJC, часто брал там контракты. А встретились здесь, на Каллисто, на режимном объекте, где шансы минимальны. А ведь они могли бы пересечься при проверке документов. Или при внеплановом досмотре. Или в баре — Леон бы купил ему выпить, такие мужчины всегда были в его вкусе, он бы наверняка попробовал. Почему-то кажется, что Джейкоб такой же. Тоже по мужчинам, не по женщинам. Они бы могли выпить вместе одну, вторую, может, третью. Сняли бы комнату — ниже по улице, он помнит, там точно была гостиница, в которой — нет. Сколько сил надо, чтобы затормозить. Ему явно в последние дни нужен не кофе и даже не нормальный сон. Ему нужно нажраться к черту и все-таки в отпуск. Он больно прикусывает язык. Напоминает себе — херня. Да, можно было вот так снять кого-нибудь — ладно, пусть гипотетического Джейкоба на десять лет моложе — в баре. Провести один неплохой вечер — хотя не факт, как повезет. И все. На этом всегда все заканчивалось. Потому что Леон был постоянно занят, работал шесть дней в неделю с одним выходным и то, с которого могли сдернуть. Пахал как проклятый, потому что не собирался подыхать в нищете, метил на место начальника охраны порта, потом всей станции — Такое нахер никому было не нужно. А ему было мало случайного перепихона, ему хотелось по-нормальному, но ничего не получалось, все постоянно ломалось — почему вот на это мысли никогда не соскальзывают? Язык начинает ощутимо болеть. Леон запоздало разжимает зубы. В висках знакомая — слишком, как же он ее ненавидит — пульсация. То, что происходит сейчас, гораздо лучше того, что могло бы происходить десять лет назад. Сейчас — на его условиях. Так, как он хочет. Так долго, как ему понадобится. Безо всякой возможности сказать: «Катись к черту, Феррис, с твоей работой, приступами и повернутостью на контроле». Леон заставляет себя подняться с кресла. Душ. Укол обезбола. Сон. Завтра будет сложный день. Коул сказал, что перемены придут скоро, — сколько им осталось, месяц, два? Вряд ли больше, чем полгода. Леон намерен вытянуть из этого времени все, что только сумеет. Только между лопаток отчего-то смутное, тревожное чувство.