***
Кэйа торчит в Доле ангелов уже пару часов. На Мондштадт опустился теплый летний вечер, в таверне оживленно, и он чувствует приятную муть в голове от выпитого вина. Мысли, что одолевают каждый день, чуть притупляются и перестают кружить в голове беспокойным вихрем. Розария сегодня не составила ему компанию, сославшись на дела в церкви, а Дилюк, к легкой досаде капитана, перестал подливать вино еще три просьбы назад. Несправедливо. У Кэйи завтра выходной, он бы понял извечное ворчание брата по поводу его вечернего времяпрепровождения, если бы ему завтра было на службу, но ведь нет же! Кэйа задумчиво заглядывает в пустой бокал и досадливо кривится. Дилюк не в настроении, а значит ловить ему сегодня здесь нечего. — Доброй ночи, мастер Дилюк, — произносит Кэйа, прежде чем встать со стула, не дожидаясь ответного пожелания. Он осматривает помещение напоследок, рыцари, кто еще не лежит лбом в стол или в плечо товарища, нестройным хором прощаются, неловко салютуют бокалами, проливая напитки через край. — Свен, тебе бы тоже домой, увижу, что завтра спишь на воротах, и Хоффман устроит тебе неделю бесконечных нотаций. Рыцарь округляет в ужасе глаза, отставляя в сторону почти полную до краев кружку, на что Кэйа одобрительно кивает. Он бросает последний взгляд за барную стойку и выходит за дверь. Кэйа неторопливо бредет в сторону дома. Голова все еще приятно кружится. Разгоряченное после посиделок в таверне лицо приятными касаниями ласкает ночной прохладный ветер. Кэйа довольно жмурится. Завтра он выспится, заглянет в орден и заберет с собой Кли, если та не успела опять ничего натворить. Быть может, они захватят Беннета, и на Сидровом озере, пока Кли дает выход своему разрушительному гению, он даст мальчишке пару уроков фехтования. Парень схватывает на лету и с таким старанием и жадностью принимает любое внимание, что Кэйа даже вспоминает себя, времен первого года, после появления на винокурне. Он тоже старался заслужить любовь всех этих людей. По разным причинам. Какая-то шутка вселенной, не иначе. И почему это его постоянно окружают одни владельцы Пиро? Кэйа тихо фыркает себе под нос. Быть может это остатки пьяной дымки в голове, но сейчас он почти счастлив тому, что имеет: у него есть дорогие сердцу люди, постепенно налаживающиеся отношения с братом, он нашел свое место в этом городе, где всегда дуют ветра свободы. Он знает, кого хочет защитить, и, когда судьба нагонит его, прозвучит зов Каэнри'ах, и пешка должна будет совершить свой ход, он не станет колебаться. Город почти спит, свет фонарей желтыми пятнами ложится на мостовую делая тени вокруг чернее и глубже. Кэйа чувствует усталость прошедшего дня на своих плечах, он как будто начинает медленнее моргать, сморенный этой летней ночью. Стоит поспешить домой и рухнуть наконец-то на постель. Его новое обиталище, конечно, гораздо меньше поместья семьи Рагнвиндр. Небольшой дом рядом с западной городской стеной. Смешно даже сравнивать, но это место стало его собственным домом здесь. Кэйа почти не появлялся на винокурне с той самой ночи, когда получил благословение Крио Архонта. Слишком ярки воспоминания о том, как он пришел туда утром после своего глупого признания, смыв кровь, перевязав кое-как раны и заглушив вину, страх и обиду, в надежде еще раз увидеться с братом, только чтобы узнать, что Дилюк собирается покинуть Мондштадт. Кэйа надеялся успеть поговорить с ним, но после того, как Дилюк буквально швырнул свой Глаз Бога Эроху на стол, он не удостоил Кэйю даже взглядом. Кэйа не знал, как объяснить Аделинде, что произошло. Несмотря на все просьбы, он не стал заходить в дом. Дилюк запретил ему это. Слишком пугающе было ощущение, что стоит ему немного дольше задержаться, посмотреть в красные воспаленные глаза главной горничной, и он сдастся ее теплым ласковым рукам и непременно разрыдается. Кэйа не позволил себе это, задушив глухое чувство разочарования. Он открылся и был отвергнут, его не попытались даже выслушать. Спустя пару дней он забрал из поместья свои вещи и заселился в казармы Ордо Фавониус. Кэйа прожил там почти полтора года, и только став капитаном, он переехал в небольшой дом на окраине. Кэйа какое-то время возится с ключом и вваливается в темную прихожую. Шумно стаскивает сапоги и переступает их, проходя внутрь. Он борется с застежками, после чего сваливает плащ, меховую накидку и широкий пояс прямо на кухонный стол одной неаккуратной кучей, решая разобрать вещи завтра, тут же рядом ложится ремешок, с прикрепленным к нему Глазом Бога и повязка на глаз. Оставшись в одной рубашке и штанах он, пошатываясь, проходит вглубь комнаты, не зажигая свет, устало трет лицо, растирая кожу вокруг глаза, чтобы стереть фантомное ощущение от носимой весь день повязки. Луна озаряет комнату через открытое окно достаточно, чтобы можно было разглядеть яркие рисунки Кли, развешенные на стене, и сваленное на кресло алхимическое барахло Альбедо, заказанное Кэйей по своим каналам из Сумеру. Спать, спать, скорее провалиться в темную бездну, и желательно без сновидений. Свежий воздух прогнал почти весь хмель из головы, и навалилась усталость рабочего дня: бумажная работа и сотня мелких поручений, которые он взял на себя, чтобы немного разгрузить действующего магистра Джинн. Кэйа слышит шорох за спиной, но не успевает среагировать, не ожидает ничего подобного в своем собственном доме. Его грубо хватают за волосы сзади, от сильного рывка кожу больно тянет, и с силой дергают в сторону, впечатывая виском в стену. Кэйа не успевает выставить руки, сгруппироваться или как-то смягчить удар, все происходит слишком быстро. Он сдавленно охает и оседает по стене вниз. От удара будто искры сыплются из глаз и виски простреливает болью, Кэйа чувствует горячие капли на коже и, возможно, это немного отрезвляет его, не позволяя потерять сознание. Нападающий отпускает его волосы, Кэйа чуть сползает по стене вниз, болезненно выдыхает воздух, сквозь сжатые зубы и делает рывок вглубь комнаты - подальше от вломившегося в его дом человека. Кэйа оборачивается, чтобы не дать снова застигнуть себя со спины, он чувствует, что преследователь пытался ухватить его снова, ощущает скребнувшие по позвонкам пальцы сквозь ткань рубашки, но Кэйа оказывается быстрее. Мысли лихорадочно скачут в голове, он полностью дезориентирован, одной рукой опираясь на стену, другую же поднимает в защитной стойке, готовый блокировать удар. Действует практически на автомате, спасают отточенные годами навыки. В темноте сложно разглядеть человека, Кэйа видит только то, что он явно крупнее и выше него, глаза не могут разобрать в полумраке каких-либо отличительных признаков: он не видит шевронов Фатуи или печати похитителей сокровищ на поясе. Кэйа отступает еще дальше, огибает кровать. Нельзя дать загнать себя в угол, злость сменяет первоначально мелькнувший искрой страх и растерянность. Он у себя дома, он - капитан кавалерии Мондштадта и рыцарь Ордо Фавониус, так какого черта? Он так зол, что неосознанно рычит сквозь зубы. Это же не будет считаться неоправданной жестокостью, если он сдаст ублюдка в тюрьму Ордо несколькими отдельными кусками? Кэйа призывает меч, но нападающий быстро, слишком стремительно для своей комплекции, сокращает расстояние между ними и перехватывает его запястье, сжимая до боли. Наверняка останутся впечатляющие следы, даже на смуглой коже. — Ну-ну, нам этого не нужно, — сдавленно шепчет мужчина, выкручивая его руку в сторону, заставляя разжать пальцы, судорожно вцепившиеся в рукоять меча. Он шипит от боли в запястье, но успевает увидеть мелькнувшую тень от замаха свободной руки нападающего и блокирует его удар левой. Тяжелая рука обрушивается сверху с такой силой, что Кэйю всего перетряхивает, и голова взрывается болью в месте прошлого удара, кровь с левого виска, кажется, уже стекает по подбородку, срываясь каплями вниз. Перед глазами плывут белые круги и следующий удар он встречает уже лицом. От звонкой оплеухи голову мотает в сторону. — Кхах, блять, — Кэйе кажется, что еще секунда, и он просто отключится, перед глазами расплываются разноцветные круги. Просто нелепо. Вот уж Розария будет смеяться на его похоронах, узнав, как глупо он умер в своем собственном доме. Дилюк наверняка разочаруется в рыцарях Ордо Фавониус еще больше и вовсе не придет. Кэйа зло хрипит и, хоть он и висит полностью дезориентированный в хватке своего пока несостоявшегося убийцы, пытается зарядить ему лбом в лицо, одновременно призывая Крио стихию. С такого расстояния не нужно целиться и Кэйа чувствует злое удовлетворение, слыша, как хрустнул чужой нос. Как сквозь вату слышатся сдавленные ругательства. Следом его догоняет волна головной боли от очередного резкого движения, такая сильная, что глухой стон вырывается сквозь стиснутые зубы. Рукой Кэйа вцепляется в плечо мужчины, и лед послушно холодит пальцы, стихия отзывается привычно, проносясь искрами под кожей. Лицо невольно искажает злая ухмылка: множество тренировок и смертоносное Крио слушается его идеально. Он никогда не потеряет контроль, стихия не будет владеть им, как Дилюком когда-то. Даже при сбитой концентрации он не медлит, чувствует, как энергия прорывается сквозь его пальцы, ледяными иглами входя в плечо противника. Мужчина вскрикивает и толкает его в сторону, Кэйа мешком валится на кровать, не в силах поймать равновесие, сгруппироваться или хоть как-то контролировать свои конечности. Он пытается отползти, но чувствует, как тяжелая рука снова ловит его за волосы и утыкает носом в собственную подушку, теперь уже очередь Кэйи сдавленно материться, он отчетливо ощущает, как боль в носовой перегородке настигает уже его самого. Не сломал, но кровь заливает губы, и насквозь пропитывает мягкую ткань наволочки. Не так он планировал закончить сегодняшний вечер. Кэйа не глядя резко уводит правую руку назад, в попытке ударить локтем и сбросить с себя мужчину, но тот перехватывает и заламывает ему руку. Еще небольшое усилие со стороны нападающего и Кэйа чувствует, как щелкает что-то в плече и руку простреливает болью, он вопит от резкой боли, но крик глушит подушка. — Этот сученыш пытается меня заморозить! Выбрось его Глаз Бога в окно подальше. Быстро! Блядь, их двое! Минимум двое - поправляет он себя мысленно и изворачивается в крепкой хватке, волосы, очевидно намотанные на чужой кулак, снова больно тянет. Что же… может стоит всерьез задуматься о смене имиджа. Когда-то он рассказывал Розарии историю, что отращивает волосы в честь своей несчастной любви. Пьян был, конечно. Мысли скачут, в голове будто гудит рой пчел, не давая сосредоточиться. Смысл второй части фразы доходит до него с опозданием, и брови невольно взлетают вверх. Кэйа чувствует как хватка на прядях ослабевает и изворачивается, оказываясь с противником лицом к лицу. Лунный свет проникает в комнату и на несколько секунд становится достаточно светло, чтобы разглядеть нападающего: он гораздо шире в плечах и более плотной комплекции. Рукопашный бой тут явно не вариант, но не то чтобы у капитана сейчас был выбор. Одежда и правда не несет никаких отличительных признаков, простой дорожный комплект, ткань при лунном свете кажется черной. Шрам рассекает бровь, но, несмотря на эту запоминающуюся примету, Кэйа не может вспомнить никого похожего по описанию, ни среди своих информаторов, ни их кругов общения. Кэйа улавливает за спиной «громилы» тень второго, тот выше, болезненно тощий, с длинными тонкими руками, он хватает кристалл в металлическом ободке, обрывает цепочку, скрепляющую его с поясом, в два шага оказывается у окна и одним рывком запускает его в полет. Кэйа яростно взбрыкивает от возмущения, на секунду даже слегка подбрасывая тяжелого противника над собой, и метит коленом ему в живот, но порыв не увенчался успехом и мужчина тяжело садится ему на бедра, придавливая всем весом к постели. — Иди уже, блять, сюда и помоги мне! — шипит он на своего напарника, и тот бодро семенит к постели. С двумя в таком состоянии будет не справиться, надо заканчивать сейчас иначе и правда петь сестре Розарии скорбный панегирик у него на похоронах! Вот уж унылая картина. Мысль о бесславной кончине последней надежды Каэнри’ах забредает в его голову, даря образы скорбно-разочарованной мины Дайнслейфа. Кэйа бы посмеялся, да ситуация не располагает. Он на пробу приподнимается на локтях, правую руку от плеча простреливает болью, но она двигается, надо вытащить кинжал, припрятанный под матрасом у изголовья. Он передумал сдавать их в Ордо. Прятать вдвоем трупы всяко веселее, отрешенно думает Кэйа, представляя как Розария недовольно кривится, на испачканную в крови рясу. Впрочем, ничего такого, что не загладил бы хороший вечер и пара бокалов вина за его счет в таверне. Пальцы только успевают царапнуть рукоять, как чужая ладонь ложится на его шею и с силой вдавливает в кровать. Пальцы сжимаются, и Кэйа давится хрипом. Ледяные мурашки проносятся по спине, сковывая тело. Когда-то ему снились такие кошмары, в другие дни ему снились языки пламени, с шипением поглощающие льющий стеной дождь. Пальцы впиваются в шею больно, царапая ногтями. Кэйа невольно жмурится и пытается вдохнуть, но ничего не выходит, он ощущает, как в голове набатом стучит, оглушительно пульсирует собственная кровь, он пару раз скребет пальцами по чужому предплечью, сжимает запястье, пытаясь разжать железную хватку. Все плывет перед глазами, те нещадно слезятся, Кэйа яростно щурится, но сморгнуть влагу не получается. На ум почему-то приходят кристальные бабочки, порхающие между виноградными рядами. Сознание раскалывается, рука с шеи исчезает, но Кэйа не может собрать в кучу мысли, и хоть его глаза и открыты, он не способен разглядеть, что происходит вокруг. Перед глазами бесконечная чернота, то и дело расцветающая яркими светлыми пятнами, меняющими форму и танцующими, как круги на воде. Сознание пытается вырваться, Кэйа не знает, что ему сделать, то ли отрешиться от боли, то ли сосредоточиться на ней, чтобы скорее прояснить голову. Он чувствует, как его тянут за левую руку, и закидывают ее к изголовью, правая плетью лежит вдоль тела на постели. — Привяжи его руки к изголовью. Возьми рубашку со спинки стула, позади тебя, недоумок. — будто издалека звучит чужой голос. - Хватит копаться. Пятна перестают плясать перед глазами, Кэйа закашливается и с хрипом втягивает воздух, распахивает глаза. Первый свободный вдох огнем обжигает не только легкие, но и глотку. Он тут же зло вперивается взглядом в зависшего над ним мужчину, картинка слегка плывет, тот все еще сидит на его бедрах, наклонившись вперед и старательно затягивая узел сжимающий оба его запястья. Где-то над головой, за изголовьем маячит вторая тень, Кэйа чувствует, как его тянут за руки. Измятая ткань врезается в кожу, он шипит, и снова пытается ударить лбом, но не достает - мужчина вовремя отшатывается. — Тебе «привет» от Риенса, капитан. Архонты, если б я знал, запросил бы в три раза больше. Впрочем, доплатить ему все же придется, за сопутствующий ущерб, — он ухмыляется и, громко хохотнув, продолжает почти с восхищением, - какая ты норовистая сучка! Хотя с тебя я тоже стребую свою компенсацию. Кэйа пытается переварить услышанное. Если это тот Риенс, о ком он думает, то он был одним из его информаторов, тех с кем приличные рыцари Ордо Фавониус не водятся. Риенс был близок к Фатуи и доставал полезную информацию, даже добыл пару исследовательских журналов Дотторе, написанных во времена его пребывания в Фонтейне, и содержащих весьма интересные сведения о его экспериментах. Какое-то время Кэйа закрывал глаза на его дела, пока тот был полезен, но настал момент, когда вред превысил пользу, Риенс теснее сошелся с Фатуи и начал работать параллельно и на них тоже. Кэйа решил покончить с этим, попутно попытавшись засадить Риенса и всю его шайку головорезов за решетку. Ясно почему ему пришлось взять наемников со стороны, о приближении Риенса и его людей к Монду Кэйа со своей сетью информаторов узнал бы мгновенно. — Не припомню, чтобы мы с Риенсом клялись друг другу в вечной любви. Нашим отношениям пришел закономерный конец, — язвительно бормочет Кэйа, — что же его так обидело, что он решил нанять двух болванов делать за него грязную раб... Кэйа не успевает договорить, как ему прилетает хлесткая затрещина, голову мотает в сторону. Удар не сильный, но у него вероятно сотрясение, и голова взрывается болью. — Ох, блять... — Кэйа со стоном выдыхает воздух и жмурится, его мутит, но он поворачивает голову и снова смотрит противнику в глаза, упрямо продолжая, — ну так что? Он так по мне соскучился? Мужчина казалось бы охотно принимает его игру, откидывается назад, демонстративно прикладывает ладонь к лицу и стучит пальцем по подбородку, будто глубоко задумавшись. Он переносит вес чуть вперед, колени больно давят на бедра и Кэйа кривится. Второй обходит их и встает немного в отдалении. Наблюдает, не сводя цепкого взгляда с лица Кэйи, ловя эмоции, которые его искажают. В это время громила перестает корчить мыслителя и слезает с бедер Кэйи, мстительно надавив коленом напоследок. Перемещается к изножью кровати. — Риенс просил напомнить тебе о нем... и желательно побольнее, — он довольно ухмыляется, — так, чтобы ты не мешался под ногами ближайшие пару недель. Ты ведь та еще заноза в заднице, верно, капитан? Кэйа не особо вслушивается, переводит внимательный взгляд с одного на другого, анализиру, подмечает, что хорошенько разворотил первому плечо ледяным цветком, кристаллы поблескивают в лунном свете, покрытые каплями крови, и не собираются таять, несмотря на то, что Глаз Бога далеко от владельца. Он удовлетворенно хмыкает, но наемник, явно не разделяя его веселье, резко придвигается обратно и, сжав его ногу в районе колена, закидывает себе на бедро. У Кэйи глаза невольно расширяются и брови ползут вверх. По спине пробегает неконтролируемая волна мурашек. Какого хрена здесь сейчас происходит?! Противник подмечает его реакцию и удовлетворенно выдохнув, двигается еще ближе, притираясь бедрами между ног Кэйи. Он дергается, выворачивая связанные руки, ткань скрипит о дерево изголовья, плечо снова горит огнем так сильно, что на глазах выступают слезы. Кэйа пытается свести бедра вместе и оттолкнуть противника коленом, но сила явно не на его стороне, нападавший без труда вклинивается между его ног и прижимается еще ближе. Кэйа чувствует его полувставший член своей задницей и, не удержавшись, грязно ругается. — Хмм… я этого изначально не планировал, но… — наемник мечтательно прикрывает глаза, — записать в список своих достижений капитана кавалерии Мондштадта… Звучит великолепно. Ты весьма волнующе выглядишь, связанный, в крови и с этой обреченностью в глазах. Тебе идет красный. Я бы заткнул твой болтливый рот, капитан, но в другой раз. Сейчас хочу, чтобы ты покричал для меня. — он подмигивает Кэйе и с силой дергает ворот его рубашки, отрывая несколько пуговиц, тянет ткань вниз и тут же впивается болезненным укусом прямо в ключицу. Зубы сжимают и перемалывают кожу до крови в считанные секунды. Кэйа задыхается и кричит. Его взгляд мечется по комнате и натыкается на второго наемника. Тот смотрит с жадностью, не моргая, будто ловит каждую эмоцию, и улыбается одними уголками губ. Наслаждается происходящим. Кожа Кэйи в очередной раз покрывается мурашками, и он не может понять то ли от боли, то ли от липкого взгляда напротив. Мужчина отстраняется, напоследок сильно сжав зубы, от его губ тянется кровавая ниточка слюны. Кэйе кажется, что из него вырвали кусок мяса, ключица горит, кажется, что он сейчас потеряет сознание, но звук расстегивающегося чужого ремня и звяканье пряжки заставляют его распахнуть глаза снова. О Архонты, еще немного и его стошнит. Кэйа собирает последние крохи сил и подбирается, готовясь сражаться. Ему плевать как, он готов оторвать к чертям изголовье кровати, к которому привязаны его запястья, если потребуется, готов зубами вцепиться в чужое горло, если только ему представится такая возможность. Наемник сжимает его бедра, с силой впиваясь пальцами. Через секунду в помещении становится нестерпимо ярко, как будто кто-то запалил огромный костер прямо посреди комнаты. Нападающие мгновенно оборачиваются к окну в зоне кухни. Среди всполохов настоящего пламени Кэйа ловит вспышку огненно алых волос под капюшоном и облегченно прикрывает глаза. Он думает: только никаких огненных фениксов в моей спальне, и его сознание проваливается в темноту.***
Ему кажется, что он спал часов двенадцать, но, очевидно, это не так. Теплые пальцы бережно касаются его лица, отводят челку в сторону и сквозь отступающий мрак, из-под прикрытых ресниц, Кэйа может рассмотреть: Дилюк снял перчатки, его пальцы покрыты мелкими выступающими шрамами и отчего-то подрагивают. Кэйа открывает глаза и видит, что в комнате светло, его кресло все-таки горит, и ему так откровенно похер на это обстоятельство. Кроме них двоих, в помещении никого нет. Он так рад видеть Дилюка, что наверняка сболтнул бы что-нибудь невероятно глупое, если б мог пошевелить не слушающимися его губами. Он так ему рад, как был рад в тот первый день, когда Дилюк вернулся в Мондштадт после четырех лет отсутствия, а Кэйа застыл столбом у доски объявлений «Кошкиного хвоста», увидев, как тот входит в главные ворота, повзрослевший, так похожий на Крепуса, раздавшийся в плечах и все такой же нестерпимо родной... Красивый. Кэйа стоял там, прибитый напрочь громом своего сердца и счастливый настолько, как не был все четыре года до... — Кэйа... Архонты, Кэйа посмотри на меня! — голос Дилюка ломается на середине фразы, но Кэйа не уверен, что все так, как он слышит. Его качает на волнах эйфории. Дилюк обнимает его лицо ладонями и заглядывает в глаза. Кэйа, наконец, собирается с силами, медленно поднимает тяжелые веки и ловит взгляд Дилюка в ответ. — Я в порядке. — хрипло давит он непослушными губами. Дилюк шумно выдыхает и как-то остервенело бросается бороться с узлом на запястьях в изголовье. Кэйа хочет ему подсказать, где взять кинжал. Серьезно, не с двуручником же он будет тут корячиться, разнесет ему остатки немногочисленной мебели. Он открывает рот, чтобы предложить разрезать уже никуда не годную тряпку, но та уже горит под пальцами Дилюка и тот, быстро затушив мелкие язычки пламени, пока они не коснулись смуглой кожи, рвет остатки непрогоревшей ткани руками. Архонты! Конечно не самое время, но Кэйа не видел ничего горячее, а у него на секундочку кресло горит посреди комнаты. Дилюк обеспокоенно хмурится и снова вглядывается внимательно в его лицо. — Что ты несешь? Ладно, похоже что-то из этого бреда в своей голове он произносит вслух. — Не обращай внимание, меня били головой, — видимо не посчитав аргумент убедительным, Кэйа напоследок прибавляет, — несколько раз. Дилюка передергивает, и выражение его лица становится до странного уязвимым. Кэйа прикусывает язык, возможно ему лучше молчать, пока голова хоть немного не прояснится. Дилюк придерживает его за плечи, когда Кэйа медленно садится на кровати. Он жмурится и старается не мотать головой, потому что боль отдается в висках так, что становится дурно. Дилюк опускается рядом с постелью на одно колено, он все еще придерживает Кэйю за плечо одной рукой, второй же лезет за пазуху, достает оттуда кристалл и медленно кладет Крио Глаз Бога на постель рядом с ладонью его хозяина. Кэйа хмыкает. Надо бы потушить таки кресло.***
Дилюку стыдно признать, что он упустил их. Сказать об этом Кэйе вообще равносильно смерти. Как он может озвучить вслух, что, забравшись в комнату через окно, чуть не свалился с подоконника от открывшейся картины? Он не видел Кэйю целиком за широкой спиной неизвестного мужчины, но заметил руки, привязанные к изголовью, видел кровь на белой ткани рубашки. От вида рук, по-хозяйски прошедшихся по бедрам и обтянутой узкими штанами заднице капитана, у Дилюка неприятно свело мышцы где-то в животе. Оттеснив противников в сторону мечом и обжигающими ударами кулаков, он зацепился взглядом за тело на кровати - так много крови на коже, на одежде - и ему показалось на секунду, что он, Кэйа, не дышит. И эта мысль сокрушила его. Дилюк, даже если сильно попытается, не способен будет вспомнить, как ублюдки выглядели, настолько был ошарашен, он только надеется, что ожоги и раны останутся с ними навсегда. До конца их короткой жизни. Дилюк не отправился в погоню сразу, но он это исправит. Сейчас главное позаботиться о Кэйе, убедиться, что он в порядке. Ему стыдно признать самому себе, что тогда, еще в таверне, он, кажется, видел их. Как всегда цепким взглядом он заметил, что на Кэйю смотрят. На него всегда смотрят, многие и с разными эмоциями - от похоти до восхищения, но даже в собственной голове это звучит как сомнительное оправдание. Он вряд ли простит себе, что так долго медлил, прежде чем подозвать Чарльза и отправиться на патруль как Полуночный герой. Медлил, даже заметив, как двое спешно покинули таверну за капитаном кавалерии следом. И что, увидев голубой кристалл, валяющийся в грязи на брусчатке, он поднял его и стоял пару минут, ловя отражение луны на металлической оправе, первым делом подумав, что захмелевший капитан, оправдывает его мнение о бесполезных рыцарях Ордо Фавониус. Но потом из распахнутого окна доносится брань и хриплый вскрик и все сомнения алой вспышкой выносит из головы. Он легко заскочил на высоко расположенный подоконник. На деревянных досках, выкрашенных в белый, вероятно, остались черные обожженные следы ладоней, потому что после, Дилюк просто вломился огненным ураганом в комнату. — Дилюк, — тихо зовет Кэйа, его голос нещадно хрипит. Дилюк замечает наливающиеся синим и фиолетовым следы на его шее: сжимали так сильно, что остались царапины — следы от ногтей, подмечает он неосознанно. Пламя, которое еще секунду назад так яростно клокотало внутри, в момент превратилось в холодное пепелище. Дилюку кажется, что его мутит, он никак не может сглотнуть застывший в горле сухой ком, то ли подавленной ярости, то ли рыданий. На эти следы, оставленные так, больно смотреть. Кэйа поднимается на ноги, опираясь на изголовье, растирает следы на запястьях и идет в сторону кухни, Дилюк тенью бредет следом, с трудом переставляя ноги, он чувствует себя так, будто по нему как минимум прошелся руинный молотильщик. Как же тогда должен ощущать себя Кэйа? Дилюк цепко отслеживает взглядом каждое движение брата. Длинные спутанные иссиня-черные пряди мечутся по спине, не скрепленные лентой, ее Дилюк замечает на измятой в бесформенное гнездо постели. Кэйа подходит к маленькой печи, ставит на нее чайник, и Дилюк неверяще выдыхает: — Чай? — Ну, я мог бы предложить тебе вино, но что-то мне подсказывает, что я знаю ответ заранее, — немного помедлив, пожимает плечами Кэйа, будто не понимая сути его вопроса. Он нервно дергает уголком губ в подобии улыбки. — Сока нет, уж прости. Альбедо и Кли пьют чай, когда приходят порисовать, а других гостей у меня не водится… — он издает короткий смешок. — Ну, не водилось до сегодняшнего дня. Кэйа хмыкает под нос и бормочет что-то про проходной двор, после чего продолжает беззаботно рассказывать, что-то о вкусовых пристрастиях рыцаря Искорки, периодически хмурясь, когда случайно закусывает разбитую, так и не прекратившую кровить, губу. Дилюк смотрит на него несколько секунд и, кажется, даже не моргает. От чертова сюрреализма ситуации липкие мурашки бегут по спине. Он не выдерживает и отворачивается. Подскакивает на ноги чтобы зажечь свет, вдыхает огонь в каждую попавшуюся на глаза лампу, лишь бы чем-то себя занять и отвлечься от этой картины: Кэйа не выглядит, как тот, кого беспокоит то, что с ним пытались сделать какие-то полчаса назад. Давно ли подобное для него в порядке вещей? Дилюк мысленно одергивает себя, конечно Кэйа не в порядке, его защитная реакция - избегание, попытка не придавать значения случившемуся, Дилюку хочется взвыть бессильно, настолько ему это не нравится. Ему хочется задать множество вопросов, задавать которые он, возможно, не имеет права. Он ни черта не знает о том, как Кэйа жил, пока Дилюка не было в Мондштадте. Никогда не спрашивал его об этом. Дилюк хочет отвесить себе пинка, чтобы прекратить развивать эту мысль, закручивая все сильнее эту пружину беспокойства внутри. Кэйа в порванной рубашке, на коже которого подсыхает алыми разводами кровь и расцветают свежие синяки, как ни в чем не бывало, разливает чай по чашкам, будто ничего с ним не произошло или не стоит пристального внимания. Размышляет с минуту и добавляет в чашки мяту. Привычный вторник. Комната озаряется светом и Дилюк думает, что это было ошибкой, потому что тошнота накатывает с новой силой. Теперь он может отчетливо видеть запекшийся кровоподтек и глубокую ссадину на левом виске, кровь с губ и подбородка Кэйа успел смыть в раковине, но лопнувшая нижняя губа снова кровит, и Кэйа периодически быстро пробегается по ней языком. На шее неровными пятнами расплываются свежие синяки, то же самое на красных, натертых до кровоподтеков, запястьях. На рубашке целы остались только нижние две пуговицы, ворот порван так, что норовит свалиться с плеча, постоянно открывая обзор на красную истерзанную кожу с отчетливыми следами зубов вокруг ключицы, словно какое-то животное впилось. Дилюк думает, что так оно и было. Он хочет найти и спалить ублюдка на огне немедленно. — Я сейчас же пошлю за Барбарой, — прокашлявшись, почти шепотом произносит он, — и Джинн. — Ты рехнулся, Дилюк? — Кэйа оборачивается так быстро, что его ведет в сторону, но он вовремя хватается за кухонный стол в поисках опоры. Выглядит донельзя возмущенным и даже, восстановив равновесие, пытается взмахнуть руками, привычно жестикулируя, но движение выглядит ломано и странно. Правая рука почти не шевелится. — Я не ранен, первую помощь мне в состоянии оказать и ты, а прикопать двух ублюдков где-нибудь за городом я хотел бы без пристального внимания со стороны действующего магистра. — он опирается на стол, требовательно заглядывая в лицо Дилюка. — Тем более мне не хотелось бы пугать милых сестер церкви Фавония посреди ночи своим непрезентабельным видом и получить в довесок кучу сплетен по всему Мондштадту, что любой встречный может вломиться в дом капитана кавалерии и посягнуть на честь рыцаря Ордо Фавониус. Дилюк стонет, запускает руки в свои волосы и беспомощно опускается на стул напротив Кэйи, закрывая лицо ладонями. Он невыносим. — Шучу я. Шучу. Честь на месте. — подавив смешок, фыркает Кэйа и снова отворачивается в сторону кухни, начинает по очереди открывать шкафы. — Где-то тут была аптечка. Дилюк трет покрасневшие от напряжения глаза и смотрит на Кэйю, будто впервые его видит. Пожалуй так и есть, впервые за долгое время тот перед ним без своих защитных слоев и масок. Кэйа приоткрывает дверцу очередного шкафчика над своей головой и удовлетворенно хмыкает, найдя искомое. Он тянется вверх чтобы достать коробку, но вдруг кривится и останавливает движение на половине пути, отстраняется и меняет руку, чтобы вытащить коробку с медикаментами. Выдыхает сквозь зубы, будто пережидая вспышку боли, и нарочито бодро опускается на стул, напротив брата, располагая аптечку на столе. — Что с плечом? — Дилюк не отрывает ладоней от лица, устало смотря на него сквозь пальцы. Кэйа молчит, снова проходится языком по разбитой губе, размышляя, и наконец изрекает: — Кажется он мне выдернул кость из сустава, нужно вправить вывих. — Ну, нет! — злость вспыхивает с новой силой, но не такая как прежде. С яркой примесью беспокойного страха. — Кэйа, бездна тебя раздери! Если ты будешь сопротивляться, я отнесу тебя в церковь на руках как принцессу. Кэйа вскидывает бровь и выглядит позабавленным этим предложением. Он будто колеблется, задумчиво сверля Дилюка взглядом, но через секунду вытягивает руку вперед и осторожно касается чужой ладони, мягко оглаживая пальцы. — Дилюк, здесь правда нет ничего, что нельзя было бы исправить, — куда мягче произносит он, склонив голову на бок, не переставая успокаивающе гладить чужие пальцы. — Я не слабак. Синяки и ссадины я могу обработать сам, идти с таким в собор даже смешно. Сестра Грейс потом будет это мне припоминать каждую воскресную службу, а оно мне надо? Как ты думаешь, я жил последние несколько лет? Если бы я бегал к целителям с каждой ерундовой царапиной, сестра Розария покарала бы меня от имени церкви и была бы права. Кэйа коротко смеется. Дилюк внутренне содрогается, думая о том, что еще в понимании капитана является «ерундовым». — Нет никакой нужды беспокоить Барбару, и добавлять Джинн новой головной боли. У меня завтра выходной, я отлежусь и буду в порядке. — видя, что Дилюк совсем не выглядит впечатленным и продолжает скептически сверлить его взглядом, Кэйа фыркает и продолжает, — ну или возьму еще денёк, и тогда уж точно вернусь на службу, даже более бодрым, чем был до этого. Дилюк не разделяет его энтузиазма. Это не нормально. Он уверен, что не будь его здесь, Кэйа бы втихую замотал свои раны, а через день вышел бы на работу, нацепив чуть более закрытую одежду. Этот идиот... почему ему так сложно попросить о помощи? Дилюк невольно скользит взглядом по лицу Кэйи и натыкается на старый заживший шрам, пересекающий веко. Ах... вот почему. Черная склера и охра, темная бездна зрачка звездочки. Он видит правый глаз Кэйи, не скрытый повязкой, сегодня в первый раз, но задавать вопросы совсем не хочется. Того, что он узнал, собрал по крупицам об остатках народа Каэнри'ах, за время своего путешествия, достаточно, чтобы построить некоторые неутешительные догадки. Это разговор лучше отложить на потом, когда Кэйа захочет рассказать. Дилюк мысленно отвешивает себе затрещину - если захочет. Если Кэйа захочет еще раз заговорить с ним об этом когда-либо. Дилюк знал, что Кэйа не потерял тогда зрение, но он помнит рану, помнит кровь, покрывающую правую сторону его лица и напитавшую волосы, сделав их практически черными. Этот шрам, выглядящий неуместно - уродливым росчерком на красивом лице, он нанес собственными руками. Есть ли другие? Дилюк, сломленный скорбью, был в такой ярости, что не помнит всего. И от этих мыслей ему хочется сбежать и никогда больше не покидать стен винокурни, не приближаться к Кэйе. Тот замечает его пристальный взгляд и, будто опомнившись, прикрывает правый глаз рукой. Выражение его лица такое испуганно уязвимое, что Дилюку хочется взвыть, огонь взвивается внутри. Кэйа отшатывается назад и убирает руку, Дилюк хочет потянуться за исчезнувшими прикосновениями, но останавливает себя. Не всё сразу. Кэйа пытается отвернуться, закрыться еще сильнее, он открывает рот, но так и не находит что сказать, тогда Дилюк все-таки решается. Он тянется медленно и отводит ладонь с длинными изящными пальцами от лица в сторону. Кэйа искусно управляется с мечом, но его руки не так загрубели, в отличие от пальцев, вечно сжимающих тяжелый двуруч. Дилюк гладит тыльную сторону узкой ладони, глаза Кэйи расширяются, и он тяжело сглатывает, но не отстраняется, будто загипнотизированный аккуратными медленными касаниями. Тогда Дилюк сокращает расстояние между ними и коротко касается поврежденного века губами. — Прости меня.***
Кэйа все еще ощущает щекотное прикосновение алых прядей к щекам, когда Дилюк отстраняется и опускается на стул обратно. У него внутри звенящая пустота. Весы, в виде которых он всегда представлял их текущие с Дилюком отношения, из положения «шаткое равновесие» валятся с грохотом на пол, под тяжелым, сметающим все двуручником, и ничего понять по положению чаш уже невозможно. Кэйа не может понять: он слишком устал, или слишком избит, чтобы продолжать держать лицо в присутствии брата. Показывать истинные эмоции страшно, тревожные мысли суетливо звенят в голове: что если его опять оттолкнут, все будет потеряно снова и безвозвратно. Кэйа цепляется за свои маски, пытается собрать из осколков и выстроить защиту заново. Он пытается. Видимо что-то в болезненном изломе его бровей Дилюка не устраивает и тот, шумно выдыхая, последний раз оглаживает его скулу большим пальцем и отстраняется. Демонстративно отворачивается, давая Кэйе время прийти в себя, открывает коробку и начинает копаться в ней так заинтересованно, будто нашел сундук с сокровищами. У Кэйи внутренний кризис. Ледяной шторм вокруг теплого сердца. Розария бы точно дала ему подзатыльник и сказала прекратить маяться ерундой. Ах да, точно. У него же сотрясение, бывают ли в таких случаях галлюцинации? Кэйа пытается унять позорную дрожь в пальцах. Дилюк в его доме. Спас его, поджег его кресло, пьет с ним чай. Кэйа качает головой и дурацкая улыбка сама наползает на лицо, он кусает губу, чтобы скрыть ее, поврежденная кожа снова ноет, а во рту ощущается металлический привкус. Дилюк попросил прощения. Зажег все светильники в доме, даже тот дурацкий бумажный фонарь с изображением Моракса, который Аякс прислал из Ли Юэ, чтобы Кэйа запустил его как-нибудь вместе с Кли на фестивале. В какой реальности могло произойти что-то подобное? Дилюк его касается. Много. Совсем как раньше, до всех роковых признаний. До тактильного голода, ставшего его неизменным спутником. Робкая надежда расцветает внутри ледяным цветком, но Кэйа сглатывает и мысленно заталкивает все неуместные мысли поглубже. Дилюк слишком добрый. Он будет обеспокоен, будет расплескивать свою заботу на кого угодно, если даже на Кэйю перепало немного нежности, после всего, что было. Но сможет ли он принять ту правду, которую Кэйа озвучил тогда, и все секреты, что за ней стоят? Неважно насколько он вырос и преисполнился мудрости в своих странствиях. Забудь это. Выбрось из головы бесполезную надежду. Используй как шанс еще немного наладить отношения, но не более. Кэйа думает, что мог бы позволить себе еще самую малость покупаться в этой заботе, прежде чем все закончится и желательно обойтись без разбитого сердца, когда на следующий день Дилюк будет смотреть на него с холодным безразличием, как на чужака. Снова. Отбросить, кажущиеся ему самому жалкими, надежды оказывается даже проще, чем Кэйа себе представлял, и дышать сразу становится немного легче и свободнее. Будто он договорился наконец со своими чувствами. — Ты не должен мне этого говорить. Тебе не за что просить прощения, Дилюк. Если уж на то пошло, мне стоило хорошо подумать, правильный ли я выбрал момент... — он замолкает. Открываясь когда-то, Кэйа предполагал, что будет ссора, быть может не в таком масштабе, но он навлек это на себя сам. Кэйа не хочет говорить об этом сейчас, поэтому сразу перебивает Дилюка вскинувшего голову на его слова. — Прошу, не будем об этом. Поможешь с плечом? Дилюк долго молчит и смотрит на него, Кэйа не может прочитать эмоции, слишком устал и расстроен своими нелепыми порывами. Дилюк встает и подходит к нему, аккуратно кладет руку на плечо и придерживает за локоть. — Потерпи. На раз, два? — рывок, Кэйа жмурится и невольно охает от вспышки боли, но сразу расслабляется и принимается крутить рукой, проверяя работу сустава: ноющая боль осталась, но стало гораздо легче шевелить рукой. — Порядок? — Дилюк снова обходит его и смотрит в лицо, внимательно считывая реакции. — Да, лучше не бывает. — Кэйа растягивает губы в привычной улыбке, но тут же становится серьезнее. — Спасибо. За всё. Не знаю, чем бы все это закончилось, не приди ты вовремя. Дилюк молча кивает, в его голове такое появление далеко от понятия «вовремя». Что насчет Кэйи, так он прекрасно знает, чем все могло завершиться, но также не станет озвучивать это. Он рад, что ему не придется соскребать себя с пола и этого достаточно. Картина: Дилюк ищет чистые салфетки, чтобы смочить их антисептиком, все еще смотрится нереально в его кухне. Он смачивает полотенце водой и аккуратно стирает кровь с виска и волос, насколько это возможно. Проходится антисептиком по свежей ссадине, и Кэйа жмурится как кот от легкой боли, но тут же расслабляется, ощущая, как Дилюк легко дует на рану. Что-то новенькое или хорошо забытое старое. В детстве они часто играли в окрестностях винокурни и постоянно ходили израненные, как и любые мальчишки в их возрасте в поисках приключений. Часто они обрабатывали друг другу ссадины на коленках, Аделинда научила, и дули с присущим всем детям старанием на раны друг друга, чтобы снять боль. Бледные пальцы обхватывают подбородок, Дилюк слегка направляет его голову в сторону, чтобы оценить свою работу. Кэйа прикрывает глаза и гонит все мысли из своей многострадальной головы, просто сосредотачиваясь на касании пальцев. Они больше не разговаривают, и это гораздо более привычная картина, хоть Кэйе и жаль, что магия начинает рассеиваться. Дилюк выглядит серьезным и будто весь в своих мыслях закрылся, он обрабатывает мелкие царапины на шее, злая искра вспыхивает и тонет на дне винных глаз, когда он проходится салфеткой по скверно выглядящему укусу на ключице. Он сдвигает мешающую ткань рубашки в сторону и замечает край поврежденной кожи со стороны плеча. Изумленный вздох невольно вырывается, когда Дилюк осознает, что это старый, давно заживший ожог. Кажется, он сидит без движения пару минут и, молча, пялится на открывшуюся кожу. Кэйа будто не замечает, прикрыв глаза, разомлев под прикосновениями. Дилюк готов взвыть, внутри буря скребется огненным смерчем. Вина топит его, но он одергивает себя, поправляет ткань рубашки и решает, что разберется с этим позже, когда переживет вспышку ненависти к себе и его перестанет так трясти. Он выдыхает медленно, качает головой, когда ловит чужой вопросительный взгляд, и возвращается к своему занятию. Берет в свои руки запястья Кэйи, легко поглаживает кожу, надеясь не выдать, как дрожат собственные пальцы, прежде чем заняться повреждениями. Кэйа давит в себе длинный выдох, боится нарушить атмосферу. Он не станет сейчас говорить о том, что мог бы сделать все сам. Он возьмет все то внимание, что Дилюк готов ему дать, и бережно сохранит. Сделает вид, что это не разбивает ему сердце. Через полчаса Дилюк уходит, они долго и неловко прощаются в прихожей. Кэйа стойко отказывается от предложения остаться до утра. Еще чего не хватало, ему давно уже пора закрыться в своей маленькой крепости и поорать в подушку, прежде чем провалиться в темную бездну бессознательного. К тому же у него нет второго спального места, только кровать и кресло, в котором дотлевают какие-то неимоверно важные алхимические приблуды Альбедо. Славно, что обошлось без взрывов. От мыслей о Дилюке в своей постели у Кэйи коротит мозг, и он решает не развивать эту мысль даже в собственной голове. По крайней мере не сегодня. Дилюка на его кухне уже хватило для того, чтобы Кэйа усомнился в своей способности адекватно воспринимать реальность. Уже три часа ночи, хочется упасть на кровать, но Кэйа осекается, уставившись на постельное белье, которое выглядит как место побоища, впрочем так оно и есть. Он комом спихивает все вместе с простыней на пол, безнадежно испорченная кровавыми разводами подушка летит следом. Кэйа стягивает рубашку и тоже бросает ее в стремительно растущую кучу белья, немного жалеет, что не попросил Дилюка сжечь это тряпье где-нибудь на заднем дворе. Хотя может еще представится шанс. Кэйа вытаскивает из шкафа мягкий плед и, завернувшись в кокон, валится на голый матрас. Сил на то чтобы нормально помыться сейчас нет, глаза слипаются и он проваливается в пустой сон без сновидений.