Communication

Чонин не то чтобы ненавидел школу, он просто презирал всех, кто появлялся в этих стенах изо дня в день. Все они, ученики, учителя, прочий персонал – словом, все были такими обычными. Они ничем не отличались друг от друга, каждый приходил сюда, чтобы делать одни и те же вещи. Каждый день. И Чонин ненавидел это в них. Ведь как можно жить по одному и тому же шаблону, когда в мире есть куча интересного, чего ни в коем случае нельзя пробовать согласно их законам, законам жизни. Кто придумал эти законы жизни? Такие же точно люди, как и те, кого он видит каждый день. И не противно ли им соблюдать те заветы, которые написала чужая рука? А вот на улице рядом с школой снова какая-то стая учеников пристаёт к какому-то новичку. Почему они это делают? Хотят показать, что они лучше, что они способны выйти из шаблона, нарушая школьные правила? Просто задуматься о том, что они делают. Избивают небогатого парня, чтобы: 1) доказать, что они богаче и стоят в обществе выше него? Да, люди богатые и образованные в первую очередь полезут кого-то бить. Что за абсурд? Бомжи дерутся, хулиганы, преступники, животные. Как это может доказать, что они лучше него? 2) показать свои навыки в борьбе? Но толкать человека не требует больших навыков. Это не борьба, это избиение. 3) способны нарушать правила? Вот только избивать незажиточных новичков уже стало их негласным правилом. Какой такой шаблон они рушат? Поражаясь бессмысленности происходящего, он натянул рюкзак и прошёл мимо. - Эй, Кай, подойди-ка сюда, посмотри! – окликнули него. Он вздохнул и оглянулся на толпу. Именно так она и называлась: «толпа». Но он подошёл к ним и взглянул на парнишку, к которому они приставали. - И что? – лениво спросил он. - Это Кёнсу, - представил его один из учеников. – И он хорошо разбирается в физике. Они засмеялись, а Чонин прищурился, глядя на этого новенького. Кёнсу, значит. - Я тоже хорошо разбираюсь в физике, - ответил он со скрытым раздражением. – Вы и на меня будете нападать? Они переглянулись и снова начали смеяться. Потом высокий парень, Чанёль, так пихнул Кёнсу, что тот, растеряв уверенность в своём взгляде, попятился назад и налетел на одного из смеющихся, который разозлёно оттолкнул его, и новенький упал, а сверху на него свалился его рюкзак. А потом его начали бить, как и обычно здесь случалось. Пропитавшись раздражением к этой картине, Чонин отвернулся и поспешил к остановке. Неизмеримо хотелось всех этих идиотов отвозить мордами в грязи и сказать, какое они ничто. Но он только тяжело вздыхал. Сев на остановке, он понял, что музыка в наушниках его существенно успокаивает, и он уже не хотел подниматься со скамеечки, пропуская один автобус за другим. Все знали о его странностях, поэтому никто не подошёл, чтобы спросить, почему он сидит и до сих пор не уехал домой. И он так и сидел, совсем забыв о домашнем задании, пока рядом с остановкой не появился тот самый паренёк, Кёнсу, с разбитым лицом и грязной помятой одеждой. Чонин поднял голову, чтобы получше его разглядеть. Красные волосы, выбритый висок, пирсинг на губе и брови, татуировка на шее – он не очень похож на обыкновенного нищего. А потом Кёнсу увидел его и подошёл, почему-то совершенно не опасаясь того, что Чонин может поступить так, как другие, ведь на помощь он не пришёл. - Тебя Каем зовут, да? Какое странное имя. - Цвет волос отвратительный, пирсинг смотрится вульгарно, татуировка банальная, - устало проговорил он. – А зовут меня Чонин. - А я Кёнсу, - опуская замечания, протягивая руку, - приятно познакомиться. Чонин промолчал и руку ему не пожал, вновь погрузившись в музыку. Некоторое время Кёнсу простоял так, а затем печально опустил руку. - Ладно, удачи, - произнёс он и отошёл. Чонин не знал, сколько он ещё находился на остановке, но, открыв через некоторое время глаза, он никого не увидел. К остановке подошёл автобус, и Чонин запрыгнул в него, присаживаясь рядом с окном. Главное, не поддаться вновь влиянию музыки и не пропустить своей остановки. - Это новый ученик вашего класса, До Кёнсу, - представил преподаватель, положив на плечо Кёнсу руку. Тот без особого интереса оглядывал аудиторию. Видно было, что он опечален чем-то, возможно, новое окружение уже повлияло на него своей враждебностью. Он прошёл к свободному месту рядом с СеХуном, который аж позеленел от этого. На лице его показалось отвращение, ведь теперь все вокруг будут говорить о том, что он сидит с каким-то… До Кёнсу, который уже стал одним из привычных жертв здешней элиты. Почувствовав на себе взгляд, Чонин выдохнул. Этот новенький почему-то бесил его. Хотелось встать и побить его. Не из пренебрежения к школьным правилам, а просто из тех соображений, что любыми своими движениями До Кёнсу его раздражает. Так и тянулись дни. Кёнсу часто поколачивали, и он вечно ходил с синяками и какой-то… подавленный. За несколько дней Чонин привык не замечать его, хотя присутствие его казалось совершенно невыносимым. А все учителя говорили о том, что До – очень умный мальчик, До Кёнсу и Ким Чонин. Даже то, что их имена стояли в одном ряду, неизмеримо бесило. И Чонин бесился. Чонин его ненавидел. Легче было смотреть на шаблоны, чем на него. - Почему ты всегда сидишь здесь допоздна? Его голос прозвучал тихо на самом деле, но слишком громко для Чонина, который был полностью поглощён своими мыслями. - Отвали, - раздражённо проговорил тот, не открывая глаз. - Ну, расскажи… Ты кажешься мне таким грустным. Чонин открыл глаза, чтобы оценить обстановку. Слова раскалили его до того, что он вдруг понял, что неспроста на остановке нет никого. Кроме них, разумеется. Один рывок, и Кёнсу прижат к стене и испуганно смотрит на разозлённого Чонина. - Кай… И Чонин с размаху ударил его в челюсть. - Грустный, говоришь? Вновь в челюсть. - Нет, я не грустный. В живот. - Я животное, а не человек. В бок. - Я ещё интересен тебе? И пирсинг остался у него в пальцах, испачканный чужой кровью. А Кёнсу резко закрыл рот рукой, зажмуриваясь. По подбородку на шею стекала кровь, и он чуть наклонился. Чонин хмыкнул и, развернувшись, пошёл к только что прибывшему автобусу. Он разорвал Кёнсу губу. В его ладони осталась серёжка. На его руке осталась кровь. Кровь Кёнсу. Кровь самого ненавистного из всех людей. Чонин чувствовал её, чувствовал, как она впитывается, как его кровь смешивается с ней, как часть Кёнсу оказывается в нём самом. Самое отвратительно чувство на земле. Будто бы в нём появилась какая-то вторая сущность, сторона, которая неизменно будет его теперь грызть. И сгрызёт. Присутствие До становилось невыносимым. Каждый день - как несколько секунд в песочных часах. Так, будто бы скоро песок кончится, и не станет Чонина. Каждый раз, когда в кабинете появлялся этот ученик с пластырем на губе и несколькими ссадинами, он будто задыхался, будто лёгкие его сжимались от ненависти и отвращения. И теперь не только к Кёнсу… но и к самому себе. - Что с тобой? Преподавателям не понять таких сложных формулировок. Как он мог им сказать, что внутри него две души, а выжить может лишь одна, и ненависть кипит в нём? Да они его в психушку засадят сразу же. А, может, и пора? Но он не мог решить простейшую задачу, переминаясь с ноги на ногу у доски. Чонин положил маркер на учительский стол и оглядел класс. Так он и сидит там, этот Кёнсу, рядом с Сехуном, который уже не шарахается от него. Вот только Кёнсу он не очень нравится. И да, Чонин прекрасно знал о том, что Кёнсу пугает жестокость. И, конечно, Чонин был уверен в том, что Кёнсу уже знает о взаимоотношениях своего соседа по парте, О Сехуна, с мальчиком, который учится в другом классе. Вернее даже, Чонин поспособствовал тому, чтобы Кёнсу об этом узнал. И во всём виновата война внутри него. Сехун не выделялся среди остальных учеников. Только у него, помимо всех развлечений, была ещё и персональная игрушка, Лухан, которого тот частенько зажимал в уголках школы, чтобы грубо поцеловать, как-то принизить, ударить… Лухан не сопротивлялся ему, хотя каждый раз очень обижался, что его возлюбленный так необоснованно жесток. Было ли у них что-то большее, Чонин не знал. Он знал только то, что Лухан любит Сехуна, а Сехун Лухана любит унижать. И в момент их очередного «свидания» Кёнсу оказался рядом и всё видел. И ему стало противно. До того, что даже Чонин почувствовал это в себе. Всё правильно, ведь в нём есть Кёнсу, немалая его часть, которая сидит и грызёт его. И уже скоро сгрызёт. Событие, что стало последней каплей в чаше терпения, произошло уже после того, как Кёнсу снял пластырь с губы и все вокруг увидели шрам. Он потихоньку заживал, и язва в душе у Чонина, кажется, тоже, он будто привык к тому, что их двое, привык к своей ненависти. Но настоящая их история началась с того момента, когда совершенно неожиданно До Кёнсу и Ким Чонин пришли в школу в одинаковых рубашках. Казалось бы, ужасная мелочь – ведь это же всего лишь рубашки, только вот у Чонина едва волосы не встали дыбом, когда в то утро он увидел Кёнсу. Противные смешки со стороны не замечались, потому что всё затмилось в голове, и на первый план вышла ненависть. Она проснулась, и теперь нужен был лишь толчок… - Тебе… Очень идёт эта рубашка, - тихо сказал знакомый голос на остановке. Чонин открыл глаза и внимательно посмотрел на Кёнсу. Он просто сидел и смотрел, а внутри переворачивался весь мир. Чонин привык жить с чувством осознания своей немочи что-либо менять в этом мире. Он просто видел все его недостатки, видел, но никому не говорил и не пытался внести свои коррективы в то, что происходит. А тут сидит Кёнсу, смотрит на него, раздражает так, что хочется убить его на месте, но убивать нельзя, и дело тут не в законах, на которые Чонину плевать, а в той части, что осталась внутри. Так уж вышло, что если умрёт Кёнсу, то и Чонин вскоре скончается. И вдруг совершенно новое чувство: он хочет что-то изменить в этом мире и начнёт он именно с этого парня. Сейчас его доверию к людям придёт конец. - Поехали, - он вдруг схватил Кёнсу за руку и затолкал в подошедший автобус. Тот ничего не сказал и на Чонина не смотрел. Даже не спрашивал, куда и зачем его везут. Уйти всё равно не получится, - они оба это знали, но внутри у Кёнсу тоже творилось что-то не то. Может, чувства Чонина к нему взаимны, и Кёнсу тоже плюётся от любого его вида? Они доехали до остановки, где находился дом Чонина. Держа Кёнсу за руку, он довёл его до своего двора, где стоял большой дом и несколько маленьких, похожих на сарай или гараж. Толкнув за шею Кёнсу в один из них, Чонин вошёл следом и закрыл дверь. - Догадываешься, зачем мы здесь? – спросил он. Тот помотал головой. Он был невысоким, ниже Чонина почти на голову, плечи его мелко дрожали, и глаза на парня рядом он не поднимал. - Ну, хорошо. Пусть будет сюрпризом. Только не кричи громко. Но Кёнсу почему-то даже не испугался, когда Чонин подбежал к нему и начал быстро стягивать одежду. Он зажмурился и отвернулся, ожидая дальнейших действий. Всё равно бесполезно что-то делать, бежать ему некуда, а Чонин… Чонин перестал ощущать себя человеком. Тогда он сказал Кёнсу, что он животное, - наверное, он сказал правду, потому что сейчас тело его заныло, прося скорейшего единения с ним. Это ужасно, пошло, отвратительно, может быть, но Чонин делал это не ради секса. Если он и Кёнсу – один человек, то это не изнасилование. Это лечение. А лечение бывает только через боль. Когда Чонин сунул в Кёнсу сразу два пальца, тот шумно выдохнул и зажмурился ещё сильнее. Вокруг бровей покраснело, и было видно, что он хочет заплакать. И тут же Чонин почувствовал это в себе. Тот же ком в горле, и на глаза выступили слёзы. И боль он почувствовал, и, стараясь не смотреть на Кёнсу, вытащил пальцы и спустил свои брюки. Они оба заплакали. Выдохнув, Чонин резко вошёл в Кёнсу. Краски вокруг помутнели, голова будто взорвалась. Они закричали вдвоём, оба сдавлено, оба от ужасной боли. Чонин вцепился в Кёнсу и уткнулся ему в плечо, толкнувшись в первый раз. Тот вдруг повернулся и положил обе ладони на щёки Чонину и поднял его лицо, большим пальцем поглаживая кожу и глядя прямо в глаза. Чонин не мог от них оторваться, он видел в них то, что было невозможно разглядеть в глазах других людей. Будто это большое зеркало, будто он, тот самый До Кёнсу - это он сам. Не раздражающий, не ненавистный, а самый-самый близкий человек. Поэтому им было больно обоим, поэтому они оба плакали. Почему соединение вышло таким болезненным? Чонин попытался сменить угол, и Кёнсу вновь закрыл глаза и выдохнул. И боль в голове начала проходить… - Я… догадывался, - сказал Кёнсу, глядя на крышу сарая. Рука Кёнсу покоилась на груди Чонина, который лежал на его животе, поглаживая его пальцы. - Почему? – переспросил тот. - Я почувствовал. Ещё на остановке. - Ты чувствуешь меня, До Кёнсу? – спросил Чонин, уже зная ответ. - Чувствую. Только теперь мне не больно, - он протянул левую руку к макушке Чонина и начал аккуратно перебирать пряди его волос. Никакого раздражения и ненависти. Теперь существо Чонина до краёв заполнило совсем иное чувство. Любовь ли это? Любовь не может быть такой сильной. Кёнсу не было больно, потому что рядом Чонин. А Чонин… Почему-то глаза До Кёнсу слишком выделялись в толпе. Чонин мог увидеть его через большое расстояние, взгляд его цеплялся за парня, каждый раз хотелось подойти и коснуться. Их притягивало друг к другу. Оба сидели тихо на уроках, не смотрели друг на друга. А потом шли параллельными коридорами на улицу, гуляли на разных сторонах школьного двора, потом Чонин шёл на остановку и садился на скамейку. А через некоторое время рядом садился Кёнсу, и они вместе ждали автобуса, пропуская один за одним. Не сговариваясь, каждый раз они вставали в одно и то же время и садились в один и тот же автобус. Долго ехали. А потом были возможны варианты: либо они выходили на разных остановках, не сказав ни слова, либо Чонин выходил вместе с Кёнсу, шёл за ним, и в каком-то безлюдном месте они останавливались, либо Чонин задерживал его за руку, и они вместе ехали до его остановки, доходили до того же самого сарая вдвоём, а потом всё по новой… Оба они каждый раз с упоением чувствовали боль воссоединения. Смотреть друг другу в глаза в такие моменты – особый кайф, а потом Чонин прижимал Кёнсу к себе, гладил его по плечам, по волосам, целовал в висок, а Кёнсу мял пальцами его одежду на груди. Почему никто из них двоих никогда не задумывался о том, чтобы поговорить в школе, - они сами не знали. Этого просто не хотелось, потому что теперь они вдвоём чувствовали всю фальшь и серость этого места. Кёнсу думал об этом постоянно. - Я с тобой разберусь, - послышалось из подсобки. Кёнсу остановился и прислушался. - Сехунни… Что случилось? – спросил тоненький голосок Лухана. - Ты вздумал мне изменять? Зависло молчание, а потом испуганный в край голос Лухана пролепетал: - Что ты такое говоришь, О Сехун? Нет… Я никогда тебе не изменял. - Хм, да? – его голос стал насмешливым. – Только ты почему-то даже не сказал своему любовничку-китайцу ЦзиТао, чтобы он держал язык за зубами. Или вы все там у себя, в Китае, друг друга трахаете, когда выдаётся свободная минутка? - Ч-что?.. – переспросил Лухан. – Нет, Сехунни! Мы с Тао… Мы просто знакомые. Даже не друзья! - Вот же шлюха! – раздался звук удара. Кёнсу зажмурился, а Лухан всхлипнул. Бедный, бедный парень… Почему он позволяет Сехуну всё это делать с ним? Хотя… КёнСу задумался: а если бы так делал Чонин, он бы простил это? В голове не укладывалось подобное. Чонин тоже жестокий, но почему-то его действия всегда принимает трактовку во имя их связи. Ведь они оба зависимы друг от друга, а у Сехуна и Лухана… Или только Лухан, или вообще никто. - Я, правда… Правда, не изменял тебе, - снова попытался Лухан. - Нет, дорогуша, уж теперь тебе точно достанется. Кёнсу убежал оттуда. Всё равно Лухану ничем не помочь, да и надо ли? Может, он и сам хочет всего этого? Ведь Кёнсу тоже нравится та некоторая жестокость от Чонина. Хотя Кай особенный. Он явно отличался от всех остальных, это было заметно и в первый день. А сейчас Кёнсу его окончательно понял, и мысли Чонина передались и ему. - Ты думаешь о Лухане, - вдруг сказал Чонин. В каком-то из тёмных закоулков мрачного района, где жил Кёнсу, они сидели вместе на асфальте и думали об одном и том же. - Ты научился читать мои мысли? – спросил Кёнсу. - И ты мои научился. Точно. Ему всегда казалось, что он знает, о чём думает Чонин. Это так необычно, так сокровенно. - Да, о нём. Мне очень жалко его. - Мне тоже, - выдохнул Чонин. - А ты умеешь испытывать жалость? – спросил Кёнсу, подняв взгляд на Чонина. Тот погладил его волосы. - Я умею чувствовать, - ответил он. – Но не всё и не ко всем. А Лухан хороший, он настоящий, страдает без причины. Кёнсу выдохнул. Хотелось как-то защитить Лухана, что-то сделать, чтобы Сехун больше не причинял ему боль. А ведь он убежал сегодня днём, не стал пытаться помогать этому несчастному парнишке. А на следующий день Сехун опоздал. Он зашёл в кабинет, приземлился на своё место рядом с Кёнсу, и тот непонимающе на него взглянул. Бледный. - Ты чего? – спросил он. - Отстань. - Расскажи, Се. - Я сказал, отвали от меня. Кёнсу краем глаза обратил внимание на Чонина, который сверлил взглядом Сехуна. У него уже явно появились планы и, как только закончился урок, он подошёл к нему и уставился ему прямо в лицо. Их одноклассники вышли из кабинета, и Кёнсу прикрыл за ними дверь. Сехун пугливо на них взглянул. - Вы что, заодно? – спросил он. - Я не видел его сегодня. Что ты с ним сделал? – не обратив на это внимание, холодно задал вопрос Чонин. Сехун побледнел ещё сильнее и опустил взгляд. Что-то случилось, и Кёнсу сильно забеспокоился. Лухана он тоже не заметил, а ведь они постоянно виделись во дворе, когда приходили в школу в одно и то же время. Паренёк махал ему и иногда слабо улыбался: он хороший, Чонин не ошибся, просто события в жизни сделали его немного грустным. - Он в больнице, - тихо ответил Сехун. – Его родители собираются подать на меня в суд. - Они узнали? - Мне плевать, - честно сказал он. Чонин подошёл к нему вплотную, а Кёнсу задумался над его словами. Что с Луханом, почему он в больнице? Всё это странно, и Кёнсу это пугало. - Плевать? Хм, я не уверен, - усмехнулся Чонин, глядя на белое лицо Сехуна. - На них плевать, - уточнил Сехун. – А на него – нет. - Ты боишься за него, Се?.. – спросил Кёнсу. Тот поднял на него взгляд. Кёнсу смотрел с жалостью и пониманием, а, когда увидел кивок, тяжело вздохнул. Неужели Сехун одумался, когда понял, что может потерять Лухана? Кёнсу хотел в это верить, хотел верить в то, что этот парень не такой плохой, как кажется. А как обрадуется Лухан, когда узнает об этом?! Он ведь любит Сехуна, сильно и давно. - И что мешает тебе прийти к нему и поддержать? – спросил Чонин. - Меня к нему на километр не пускают. А если встанут над ухом, я никогда не смогу сказать ему ничего важного. Кёнсу сбросил свой рюкзак, расстегнул и достал оттуда чистый листок и пенал. Вручив ручку Сехуну, он улыбнулся: - Пиши письмо. Я передам ему. Сехун непонимающе взглянул на него и принял ручку. Немного подумав, он сел за парту и принялся строчить. Прозвенел звонок на урок, в кабинете никто не появился, и они остались там втроём, видимо, не собираясь идти на следующий урок. Сехун строчил без остановки, не отрываясь, и Чонину показалось это странным: ему столько всего нужно сказать Лухану, а ведь они столько времени вместе, на это была почти целая вечность. В любом случае ему это нравилось, нравилось что-то менять: сначала себя – под «собой» Чонин подоразумевал и себя, и Кёнсу, - теперь Сехуна. Будто, соединившись с Кёнсу, он что-то активировал в себе, что-то, что способно изменить этот никчёмный мир вокруг. - Вот, - Сехун протянул листок, и Кёнсу принял его, складывая в портфель, и несмело добавил: - Спасибо, Кёнсу. Тот улыбнулся и посмотрел на обратную сторону бумаги, где Сехун ровным почерком приписал: «Моему хёну…» Чонин открыл дверь, и все они вышли в коридор, где никого не было. За опоздание им влетело, но почему-то никто от этого не расстраивался. Кёнсу ждал, когда уроки закончатся, а потом весело помчался в больницу. Он часто там бывал, потому что самому ему часто доставалось от школьников и одноклассников, а потому даже медсёстры его там знали и всегда жалели, хоть Кёнсу, даже избитый, никогда не приходил в плохом расположении духа. Подавленный, немного расстроенный, но не унывающий. - Кёнсу, - Лухан был и удивлён, и обрадован. Он отложил книжку на тумбочку и протянул руки к неожиданно решившему прийти к нему хорошему знакомому. - Как ты себя чувствуешь? – обняв его и присев на стул, спросил Кёнсу. - У меня всё хорошо, - Лухан замялся и опустил взгляд. – А как там Сехун? Родители ещё не добрались до него? Кёнсу протянул руку за рюкзаком, взял его и достал оттуда письмо с надписью «Моему хёну…» Лухан принял его, нахмурившись. Натянув на нос очки, он развернул листок и начал читать. Постепенно он хмурился ещё сильнее, а потом его брови резко поднялись вверх, а на глазах появились слёзы. Он счастлив? Или ему плохо? Всхлипнув, он посмотрел наверх, а потом снова опустил взгляд в письмо и продолжил читать. Тоненькие пальчики задрожали, и он сунул бумажку Кёнсу. - Это действительно… Действительно написал Сехун? – спросил он, вытирая глаза. Кёнсу кивнул, и Лухан сдёрнул с себя очки, швырнул их на пол, закрыл лицо руками и заплакал с новой силой. Не совсем понимая причину его слёз, Кёнсу погладил его по плечу, поднимаясь за очками, которые на удивление даже не треснули. Положив их на тумбочку, Кёнсу снова коснулся Лухана, и тот отнял ладони от лица и посмотрел на него. - Представляешь, - начал он, всхлипывая, - он написал, что если после всего я захочу уйти, то он не будет меня держать. - Но ты ведь не захочешь уйти?.. – скрывая своё удивление, спросил Кёнсу: он совершенно не ожидал, что Сехун решит так разрешить эту ситуацию, это же, по крайней мере, глупо. - Не захочу! Но это ещё не всё, - ответил Лухан, вновь глядя на письмо. – Он написал, что любит меня, что прошлое останется в прошлом, что не позволит больше себе такого, но при этом… Говорит, что отпустит, что мои родители, скорее всего, правы. А они не правы, Кёнсу! Не правы, понимаешь?! Почему именно в тот момент, когда Се так изменился, когда у меня появилась надежда на то, что теперь всё будет хорошо, они вмешиваются и всё портят?! Почему сейчас?! Почему я не заслуживаю быть счастливым? Кёнсу пересел к нему на кровать и обнял, а Лухан уткнулся ему в плечо и горько заплакал. А ведь он думал, что этот несчастный парень будет счастлив, когда получит это письмо. А в итоге всё оказалось ещё хуже, чем можно было предполагать. - Нет, выход есть, - сказал Чонин, перебирая волосы Кёнсу в сарае. – Если они теперь друг друга любят и ценят, значит, родители Лухана не правы. А если они не правы, нужно им просто это показать. Устроим встречу. - Встречу? – переспросил Кёнсу. – Мне нравится эта идея. - Да, - Чонин вдруг поднялся на ноги и посмотрел на Кёнсу сверху вниз. – Но я не хочу, чтобы всем этим заправлял ты. Отвернувшись, Чонин пошёл к двери сарая, вышел на улицу и закрыл дверь на замок, оставив Кёнсу там. Тот и звука не подал: телепатия? Наверное, он снова догадывался насчёт планов Чонина, которого давно доставало, что все смотрят на его внутреннюю половину. Кёнсу – это он, и он только для него. Может, родители его тоже подадут на Чонина в суд, но пусть делают так – всё равно их сына больше не существует и никогда не будет существовать, как и Ким Чонина, который навсегда стал другим. Учителя на следующий день звонили родителям До, пытались узнать, где он. Но они не знали, звонили повсюду, и его не было нигде. Чонин молчал. Кёнсу здесь. Просто никто из них его не видит, потому что все они слишком обычные, чтобы видеть то, что скрыто от чужих глаз. - Только он мог рассказать мне о Лухане, - тихо сказал ему Сехун на перемене. - А что ты хочешь знать? Сехун покраснел и опустил взгляд. - Мы вместе? – спросил он. - Вместе. По крайней мере, до тех пор, пока о вашем «вместе» не узнают его родители. - Это… это ерунда, - совершенно неожиданно Сехун улыбнулся. А ведь он вообще почти никогда не улыбался. Оглянувшись, Чонин резко схватил Сехуна за воротник. - Ерунда, говоришь? А ты Лухану об этом скажи, ведь это ему десять лет потом тебя ждать из тюрьмы! - Почему тебя так это тревожит? – спросил тот, высвобождаясь от кулаков Чонина. – Ты никогда не интересовался чужими делами, Кай, ты забыл свои принципы? - Не твоё дело, - огрызнулся тот и отвернулся, направляясь к кабинету. Отступился от своих принципов? Навряд ли. Рядом Кёнсу, он всегда подтвердит, что Ким Чонин всё также относится к жизни и ко всему, что его окружает. Просто теперь в нём проснулась жажда реформатора. Вечером он открыл сарай и зашёл, плотно закрыв за собой дверь. Кёнсу сидел, прислонившись к стенке. Чонин присел к нему и потрогал его руку. - Ты замёрз? – спросил он. - Немного, - ответил Кёнсу. – Чонин, выпусти меня, пожалуйста. Чонин почувствовал то, что чувствовал Кёнсу. Здесь, вдали от Чонина, в полном одиночестве, во тьме и в холоде он ждал его. Хотелось есть, болела голова, но он почему-то совсем не злился на того, кто запер его, даже несмотря на то что было очень плохо. - Ты хочешь выйти? Не хочешь быть только моим? – спросил Чонин, гладя его по плечу. - Хочу выйти. Я не просто твой, я и есть ты… - проговорил Кёнсу. - А если я умру, что ты сделаешь? – спросил тот. Кёнсу взглянул на него, а потом вдруг опустил голову ему на плечо и обнял. Чонин положил руки ему на спину. Если умрёт один, умрёт и второй. Так вышло, что один без другого не может существовать, поэтому они и не пытались представить, что будет дальше друг без друга. А может, эта связь и разрушит их…

***

- Вон мои друзья идут! – крикнул Лухан. Его родители, которые почему-то обязательно должны были присутствовать – на самом деле, причина, конечно, была ясна для Чонина, Кёнсу, Лухана и Сехуна, но ведь родители даже не догадывались, что паскуда О решит явиться, - посмотрели на людей, подходящих к ним. - Что?.. – вырвалось у его матери. Лухан не обратил на это внимание, начиная зачитывать их имена: - Кёнсу, Чонин, Сехун – друзья, а Бэкхён и Чанёль – близкие мне одноклассники. - Что он здесь делает? – отец выступил в сторону Сехуна. - Нет, пожалуйста, - попросил Лухан. – Всего один вечер… Сехун поклонился и вежливо поздоровался, а у Лухана даже загорелись глаза от этого. Он ещё не видел Сехуна с того момента, как получил от него письмо, и пребывал в нетерпении поговорить с ним и крепко обнять. - Я торт купил, - улыбнулся Бэкхён, доставая его из пакета. Кёнсу и Чонин переглянулись: - Вообще-то мы тоже, - сказал Кёнсу. - Ну… раз уж на то пошло, то мы приготовили свой, - слабо улыбаясь, сказала мать Лухана. - У нас три торта? – засмеялся тот. - Четыре, - исправил Сехун и несмело улыбнулся. Раздались смешки, и мама Лухана показала друзьям проходить в дом. В последний момент Сехуна за плечо остановил отец. - Если что-то случится с Луханом, поверь, я устрою тебе такую сладкую жизнь, что мало не покажется, - тихо, но угрожающе сказал он. В этот момент из кустов выпрыгнул сам Лухан и повис на шее Сехуна прямо на глазах у собственного отца. Младший прижал его к себе сильнее и зарылся пальцами в его волосы. - Я беспокоился, хён… - тихо сказал он. – Прости меня, пожалуйста. Я не хочу больше делать тебе больно. Лухан отстранился и погладил его по щеке. - Простил. - А ты простил меня за халатность, избиение, изнасилование и заточение в неволе? – спросил Чонин, отходя от той полянки, где стояли Лухан и Сехун. Кёнсу улыбнулся и погладил его пальцы. - Это имеет значение? – спросил он. – Мы ведь будем вместе менять мир. - Ты этого хочешь? Именно со мной? - Именно с тобой…