Солнце в зените

Глава 5 «Он находился у вас в руках! Он был у вас в руках, а вы его отпустили!» Маргарет Анжуйская, когда-то королева Англии, племянница французского монарха, для большинства – Анжуйская волчица, билась в приступе нахлынувших на нее чувств. Ярость, горечь, разочарование – все они крепко впивались в нее, пока Маргарет взирала на склонившегося перед собой человека. На нем лежала ответственность за все ее трудности, однако, виновник одолевавших королеву бедствий явился сейчас, дабы предложить свою помощь и содействие в борьбе с сувереном, воссевшим на месте супруга Маргарет, истинного помазанного монарха Англии. Прошли недели, прежде чем она сумела заставить себя только посмотреть на него, и в данный миг держала противника коленопреклоненным уже на протяжении пятнадцати минут. Как и юного Джорджа Кларенса, злобного глупого мальчишку, находившего в собственном отражении в зеркале больше важности, нежели существовало в действительности. «Ну?» - топнула Маргарет ногой. «Я не понимаю, как вы сумеете этого добиться». Граф Уорвик устал. Путешествие из Англии оказалось долгим и изматывающим, корабль било порывами ветра и высокими волнами. Население Кале, города, чьим капитаном Ричард Невилл являлся, отказалось позволить ему причалить – ему! Графу Уорвику! В результате его дочь родила на борту в чудовищных условиях мертвое дитя, тогда как Кларенс надувал щеки и ненавидел судьбу. Джордж – дурак, - думалось Ричарду Невиллу, даже хуже, чем дурак, тупоумный дурак, и тут его мозг разом повернулся под другим углом, выстроив абсолютно новый план в постоянно работающей голове. Поэтому он и стоял сейчас на коленях перед надменной королевой. Позади кресла Маргарет находились щегольски наряженный беглый герцог Эксетер, граф Оксфорд и остальные англичане, которых Уорвик вместе с Эдвардом выгнали из страны. Он увидел особенно внушающего неприязнь Джаспера Тюдора, заботящегося лишь о своем унылом племяннике Генри и разглядывающего просителя с улыбкой превосходства, вызывающей у того сильную тошноту. Да, Уорвик мог утратить влияние на Эдварда, но еще не потерял ни чувства собственного достоинства, ни способности воздействовать на всех его окружающих. «Ваша Милость», - произнес он, - «да, я держал Эдварда у себя, да, я захватил всех его ближайших советников, одного за другим, но мне не удалось отнять у него жизнь. Народ обожает своего короля, лондонская толпа разорвала бы меня в клочки, если бы я осмелился причинить ему хоть малейший вред. Вдобавок, к делу Эдварда примыкали люди, в гораздо большем, чем я предполагал, масштабе. Он звал их, и те приходили. Но если бы меня не покинул лорд Стенли, если бы меня поддержал мой брат Монтегю-» «Слишком много «если», как мне кажется, милорд. Почему я должна решить, что в следующий раз у вас все получится лучше?» «При помощи короля Людовика», - возразил Уорвик, - «и под вашим стягом я сумею привести в Англию мощную армию и разгромить Эдварда. Моя единственная цель – сразить его на поле брани». «Единственная ли?» Румянец Ричарда Невилла потемнел. «После чего восстановить на троне моего милостивого господина – короля Генри». Поэтому вы и пришли ко мне? Сделать то, с чем не в силах справиться лично? «У меня были связаны руки», - возразил Ричард Невилл. «Я не мог оставить Эдварда в Миддлэхеме навечно, и я не тот человек, чтобы приказать его убить. Я не могу наклониться и взять в руки раскаленную докрасна кочергу». Маргарет с жалостью окинула его взглядом. Уорвик понял, что она бы точно могла, но продолжил. «Вы не осознаете сложившегося положения. Эдвард повернул по направлению ко мне все игровые доски. Он продолжал оставаться королем. Призвал на место казненных мною других людей. Сэр Джон Говард теперь стал лордом Говардом и занял должность графа Риверса, герцог Глостер – собирает добровольцев с севера Англии, - тех, что когда-то хранили верность мне». «Глостер? Он же еще мальчишка». «Он не намного меня старше». Восклицание принадлежало пробивавшемуся вперед принцу Эдварду. «Когда мы отправимся в Англию, я намереваюсь участвовать в сражениях. Во имя Святой Девы я снесу с плеч столько голов, что никто больше не осмелится прицепить к своему головному убору йоркистскую розу, только если расстанется сразу и с головным убором, и с головой». Уорвик посмотрел на юношу с неприязнью: раздувающийся от высокомерия напыщенный сопляк. Он крайне походил по характеру на герцога Сомерсета, чье имя прежде соединяли с именем Маргарет, так что графа бы не удивило, если бы парень на самом деле оказался сыном герцога, но истину никто не знал. Ричард Невилл подумал о своей нежной дочери Анне, о том, что должен отдать ее этому молодому человеку, но лицо его лишь очерствело. Если Анной следует пожертвовать, так тому и быть. Маргарет рассмеялась. «Видите? Наш сын с врагами миндальничать не станет». «Я не миндальничал», - парировал Уорвик. «Но устроенное мной в Линкольншире восстание сошло на нет. Я надеялся, что оно обернется племенем, которое осветит мое дело, но Эдвард нас опередил. Даже мой брат Монтегю примкнул к нему». «Он предатель!» «Вы проследите, чтобы его тоже казнили, когда мы победим?» - злобно поинтересовался юный Эдвард. Принц явно наслаждался беседой. «Я прослежу, чтобы Джон продемонстрировал мне истинную верность», - холодно ответил Уорвик. «А вам, сэр, необходимо запомнить, - не всегда мудро уничтожать или разбрасываться верными людьми, которые еще могли бы перейти на сторону короны». Ричард Невилл обернулся к Маргарет. «Я не обладаю достаточным числом сторонников, дабы привести дело к завершению. Неужели вы не видите, госпожа, мне пришлось приплыть во Францию ради обеспечения поддержки?» «Вы полагаете, мой дядя ее окажет?» «Разве не я прежде постоянно был Франции другом?» «Постоянно?» Маргарет опять ответила вопросом на вопрос. «Однако вы позволили Эдварду жениться на этом расчетливом ничтожестве». «Позволил ему?» Уорвик пылал от негодования. «Ваша Милость, вы прекрасно знаете, Эдвард женился не только у меня за спиной, в неведении пребывал весь его Совет. Вы же понимаете, как я стремился к союзу Эдварда с Францией». «Хорошо…» Маргарет потянула висящую у нее на шее цепочку, поигрывая той. Совершенная некогда красота подтачивалась теперь залегшей меж бровей морщиной, мстительным огнем в карих глазах и раздражительностью, изменившей форму ее губ. «Думаю, эта история давно в прошлом. Вы предали вашего помазанного перед Господом короля, моего супруга, и посадили на его место другого. Сейчас вы сожалеете о сделанном, сэр? Вы стоите на коленях, потому что вас терзает истинная скорбь? Вы смирите вашу волю в пользу воли моей?» Позади Уорвика также на коленях стояли его жена и дочери. Они видели исключительно спину главы семьи, но графиня, по крайней мере, угадала в чувствах Уорвика внутренний излом и порванное в мелкие кусочки чувство собственного достоинства. «Смирю», - ответил Ричард Невилл, сохраняя голос твердым, как приказывала ему его воля. «Смирю, Ваша Милость. И с чрезвычайным смирением прошу, дабы вы простили мне прежде нанесенные мною обиды». «А как насчет нарушения вашей торжественной клятвы? Неужели ваше слово станет ничего не стоящим?» «И это тоже». Не удовлетворенный Ричард Невилл подумал, что, вытаскивая меч, Маргарет поворачивает его в открытой ране с острым злорадным наслаждением. «И вы восстановите в душе верность королю Генри на весь оставшийся вам срок жизни?» «Я клянусь в этом». Уорвик подумал о Генри, добром, глупом, крайне не похожем на монарха, и на миг увидел высокий и до мельчайшей детали царственный силуэт своего кузена Эдварда, представший перед ним, как немое сравнение. Но Ричард Невилл отмел видение в сторону. Сейчас он Эдварда ненавидел! Склонившись вперед до степени прикосновения лбом к плитам, Уорвик услышал источающее тихое удовлетворение шипение Маргарет. «Поднимайтесь, милорд», произнесла она, в конце концов. «Нам следует обдумать стратегию будущих действий». Часом позже, уже в личных покоях, граф сообщил своей младшей дочери, что ей выпало сочетаться браком с принцем Эдвардом. Анна разразилась морем слез. «С этим брызгающим ненавистью кровожадным мальчишкой? Я его ненавижу. Нет, батюшка, нет, нет! Не заставляйте меня поступать подобным образом». Мертвенно бледная Изабель, сидящая на кровати и перекатывающая во рту конфету, отреагировала: «Моя бедная сестра, если ты ищешь в браке счастья, то горько разочаруешься. У меня его было очень мало». «Сохраняй спокойствие», - вмешалась матушка Анны. «Твой отец знает, что с наибольшим успехом поспособствует его планам, для этого мы все здесь и собрались. Анна, ты еще научишься любить своего мужа. Мы с твоим батюшкой тоже сначала были от счастья далеки, но теперь мы олицетворяем друг для друга все, не правда ли, милый?» «Разумеется», - проронил Уорвик. «К тому же, выйдя за Эдварда, ты станешь в один прекрасный день королевой Англии». Лицо Изабель залила краска. «Милорд! Я думала, что вы хотели увидеть на троне Джорджа, что вы жаждали узреть корону на голове у меня. Вы сами признавались, что нынешний шаг – притворство, что данный союз – просто служит вашим тайным целям». Отец обернулся, чтобы внимательно взглянуть на старшую. «Девочка моя, мне тебя жаль. Джордж совершенно не то, на что все мы надеемся. Он стал бы ужасным королем, не сомневаюсь, но, так или иначе, одна из моих дочерей обязательно наденет английскую корону. Чего большего ты можешь ожидать, Анна? Ответь». «Стать супругой Глостера», - зарыдала девушка и выбежала из комнаты. Несколькими неделями позже, в жаркий июльский день в соборе города Тура прошла церемония обручения Анны и принца Эдварда. На ней было много песнопений, зажженных свечей и долгих молитв. Граф и королева Маргарет принесли клятву в верности на фрагменте Истинного Креста, король Людовик излучал удовольствие и каждого пришедшего обволакивал своим шармом. Маргарет радовалась смирению английского союзника, но все заметили, - с бледной и несчастной невестой она вела себя прохладно. Принц ущипнул Анну за руку, вонзив ногти в кожу, так что та содрогнулась от боли. «Отныне тебе придется мне повиноваться», - прошептал жених. «Если не станешь, я заставлю тебя пожалеть. Что до Ричарда Глостера, я повешу его на стенах его собственного замка в Йоркшире, и ты мигом залепечешь о пощаде». Анна едва сумела сдержать подступившее к горлу рыдание и на протяжение всего последовавшего пира сидела, борясь с охватившими ее омерзением и страхом. Джордж Кларенс тоже был далек от безоблачного счастья. «Какая мне выгода во всем этом?» - вопрошал он тестя, но в ответ получал только усталый взгляд. «Если у Анны и Эдварда не появится наследника, трон получишь ты», - прозвучал ответ, а сказанное сквозь зубы: «Слива в сахаре, чтобы меня обмануть» - и вовсе осталось без внимания. Джордж увидел себя сброшенным со всяческих счетов, едва выносимым при общении зятем, пусть и женатом на старшей дочери. Он основательно перебрал с вином, вернувшись в собственные покои, злорадно избил заспанного пажа и затем устроился писать послание старшему брату. Елизавета опять носила дитя, и Эдвард сопроводил ее в крепость Тауэра. «Тут ты будешь в безопасности», - заверил король. «Здесь довольно орудий и боеприпасов, дабы позаботиться об этом, любимая. Я не могу позволить оставить нашего малыша под угрозой. Если Господь нам улыбнется, после трех дочек появится и сын, и кем тогда окажется граф Уорвик, чтобы одержать над нами верх?» Елизавета прямо восседала в кресле. Предложенное место нравилось ей меньше всего из королевских резиденций. «Что внушает мне наибольшее отвращение, так это соседство с Генри», - уточнила она, - «запертым в одной из местных башен». «Зато он в самом надежном из мест, что я мог для него отыскать. Не давай подобным мелочам расстраивать тебя, милая. Ты его даже не увидишь. И находясь тут, Генри не сумеет принести никакого вреда». «Никакого вреда? Не будь его в Тауэре, не возникло бы и мятежа в его пользу. Как могут люди думать о нем, как о монархе, более достойном, чем ты, совершенно выше моего понимания». Когда Эдвард ответил, в его голосе еле слышно звучали нотки нетерпения. «Проблема не только во взаимоотношениях между мной и им, но еще и в противостоянии Йорков и Ланкастеров, и мой кузен Уорвик сегодня гораздо опаснее для меня, чем несчастный Генри. Ричард Невилл не в силах вынести, что я положил его на лопатки, и, если Генри умрет, Уорвик посадит на мой трон этого мальчишку, которого называют принцем Уэльским. Или же моего придурковатого братца». «Ты уверен, что Уорвик может нагрянуть?» «Разумеется. Теперь, когда он объединился с анжуйской волчицей, Уорвик обязательно нагрянет, предатель проклятый. Восстание в Йоркшире лишь начало событий, как случалось и прежде». «Неужели Перси его не подавит? Разве ты не забрал у Монтегю графство Нортумберленд, просто так отдав земли Перси?» «Забрал», - согласился Эдвард, но на душе у него скребли кошки. Север страны ревел из-за восстановления юного Перси в титулах его отца. Королю представлялось, что наилучшим решением будет купить преданность молодого человека, но неопытный и, по-видимому, чрезвычайно осторожный юноша прислал письмо, где говорилось, что он не настолько силен, дабы уладить вопрос с мятежниками. Эдвард едва ли мог вообразить, чтобы дед Перси, властный Горячая Шпора, совершил когда-либо подобное признание. Да и от Монтегю не поступало ни слова, заставляя монарха встревожиться до степени личного отбытия на север. Однако он вдохновенно заявил: «Учитывая наличие у нас кораблей и блокаду Бургундией морского Рукава, Уорвик найдет возможность высадки довольно нелегкой, а если рискнет осуществить ее в Йоркшире, мы уже будем его там ждать». «Матерь Божья», - проронила Елизавета. «Почему это должно было случиться теперь, когда я беременна?» «Знаю», - Эдвард подошел к жене и положил ладонь на выпуклость под платьем ее живота. «Может статься, в противовес событиям, мы окажемся вознаграждены сыном. Ты только молись, чтобы я оставался дома, и чтобы наши враги были разбиты еще до того, как тебе последует отправляться на ложе родов». Хамфри уезжал вместе с королем, и они с Бесс снова были вынуждены друг с другом проститься. Дети находились в Эшвелторпе, и муж просил молодую женщину сразу, как Елизавета благополучно разрешится от бремени, вернуться к ним. Слегка улыбаясь, чтобы скрыть свою тревогу, он произнес: «Если дела у нас пойдут не слишком хорошо, я бы все равно хотел видеть тебя лишь там». «Ох!» Бесс сжала руки. «Я бы нигде не мечтала оказаться, кроме как в Эшвелторпе, но как оставить Ее Величество?» «У нее есть и другие фрейлины. Но делай, как считаешь нужным, сердце мое. Я тебе доверяю. И нам обоим не остается ничего, как доверять Его Величеству». Хамфри выехал, оставив Бесс, как он чувствовал, по крайней мере пребывающей в безопасности внутри крепких стен Тауэра. Небольшая, но решительно настроенная армия уже добралась до городка под названием Рипон, когда ее нагнали поистине потрясающие известия. Вместо высадки на побережье Йоркшира, как и предполагалось, Уорвик сошел на землю в Девоншире, конкретно в порту Дартмута. «С вашим братом, сир», - добавил посланец, - «а еще с графами Оксфордом и Пембруком». «Боже Правый!» Эдвард стиснул ладони. «Эти беспорядки на севере словно специально выманили меня из Лондона и оторвали от моей королевы! Писца! Немедленно пишите: Маркизу Монтегю в Понтефракт…Прошу тебя прибыть со всей находящейся в твоем распоряжении силой. Я же поспешу в Донкастер, где мы и сольем наши армии воедино. Ну как, записано? Побыстрее, приятель! Сейчас давай, я подпишу это». Эдвард нацарапал свое имя и запечатал воск перстнем на пальце, через несколько минут после чего очередной гонец шумно выехал в ночь. Эдвард сел ужинать с лордом Гастингсом, Энтони, Хамфри и еще несколькими джентльменами. Его более склонная к жизнерадостности природа гнала прочь потрясение, вызванное новостями. «Милорд Уорвик решил, что загнал нас в угол», - воодушевляюще объявил король, - «но это не соответствует действительности. Мы тоже можем пойти на Лондон и при первых же лучах солнца. Не смотрите столь озабоченно, друзья мои. Если Ричард Невилл грезит о гонке, он ее добьется. К тому же у нас в запасе войско, гораздо масштабнее, чем Уорвик надеется». На рассвете Хамфри выехал позади монаршего стяга и, пользуясь молчаливостью скачки, слишком рьяным темпом, чтобы много говорить, углубился в размышления о королеве и о Бесс, оставшихся в Тауэре, о старом Генри, повторяющим по четкам молитвы. Он также думал об Уорвике, равно молниеносно движущемся с запада вместе с королевой Маргарет, по всей видимости, не сильно от него отстающей. В Донкастере они остановились на ночлег, и Хамфри, как джентльмен при покоях Эдварда, взял тюфяк и устроился у ног короля. Ночь оказалась холодной, комната целиком продувалась сквозняками, невзирая на разведенный в очаге огонь. Хамфри и Эдвард выпили вдвоем по бокалу вина и едва успели отойти ко сну, как дверь распахнулась, и внутрь ворвался некий человек. Сэр Буршье вскочил и принялся доставать свой меч, подозревая оплаченного убийцу, но Эдвард, внезапно проявив проворство, окликнул его: «Спокойно, Хамфри, это всего лишь мастер Годбер. Что вы здесь делаете? Надеялись спеть мне на сон грядущий?» «Сир! Сир!» Искры огненных языков продемонстрировали, что сержант королевских менестрелей был мертвенно бледен. «Ваши враги пришли, чтобы схватить вас. Вставайте, вставайте же!» «Враги? Что за враги?» - поинтересовался Эдвард. Он отвел волосы со лба и сел в кровати. «Милорд Уорвик на западе страны». «Я говорю не о нем, милорд. Мой кузен служит менестрелем у лорда Монтегю. Он прискакал, чтобы сообщить мне что его господин не придет к вам на помощь, что маркиз послал весточку своему брату Уорвику, - Джон Невилл-де на стороне повстанцев и готовится отправиться схватить вас». «Не верю», - с сомнением произнес Эдвард. «Джон Невилл всегда был мне другом. Когда он только смог увидеться с братом с глазу на глаз? Ерунда какая-то, мой добрый Годбер. Ваш кузен, вероятно, обладает крайне живым воображением». «Ваша Милость!» Сержант менестрелей рухнул на колени. «Прошу вас, осторожнее. Они нас всех прикончат в наших кроватях». «Не этим вечером, надеюсь», - парировал Эдвард. «Возвращайтесь к себе, Годбер, а мы подождем утренних новостей». Король опять улегся, сержант неуверенно поклонился и, в глубине души, решил, что его господин немного не дружен с головой. Когда дверь затворилась, Эдвард произнес: «Сомневаюсь, что на нас нападут прямо сейчас, но мне происходящее не нравится, Хамфри. Кузен мастера Годбера мог услышать нечто более важное, чем просто слухи». «Звучит очень похоже на правду», - согласился Хамфри. «Но может ли случиться такое, что милорд Монтегю действительно нас оставил?» «Если да, то я в нем ошибся». Эдвард лег, сцепив ладони на затылке. «Я думал, что у нас с ним соглашение о дружбе и взаимопомощи». Тем не менее, еще долго после того, как Эдвард замолчал, Хамфри лежал и не мог заснуть. Сон гнали от него и беспокойство о жизни Эдварда, и неотвратимость опасности, если предательство Монтегю подтвердится. Утром, разумеется, все опасения полностью подтвердились. Перебежчики появились на рассвете, и все твердили одно и то же. Разочарованный утратой графства Нортумберленд Монтегю объявил, - взамен Эдвард пожаловал его лишь «куском пирога, чтобы поддерживать себя», отчего тот решил соединить свой жребий с участью братьев. Он уже маршировал в направлении Донкастера, и за ним следовала армия, намного превышающая по численности войско короля. Эдвард мрачно выслушал новости. «Мы в западне. Позади – Монтегю, впереди – Уорвик, Тюдоры – несомненно поднимают уэльсцев. И куда нам идти, чтобы набрать людей?» Даже Ричард Глостер осознал, что не сможет добраться до своего любимого Йоркшира, чтобы собрать там полки, и взирал на брата в пораженной тишине. «Что нам делать?» - спросил Гастингс, и Энтони прибавил: «Моя бедная сестра! Нам надо пробить дорогу к ней, сир». Эдвард покачал головой. «Какая ей будет польза от меня мертвого? А я точно погибну, ибо нас обложили со всех сторон. Уорвику я живым не нужен, можете мне поверить, но также можете поверить, что Елизавете он зла не причинит, по крайней мере, не сейчас. Что до меня, что до меня, то, во имя Господа и Его Матери, я выживу, дабы сразиться в другое время». «Да», - согласился Ричард. В его серых глазах зажглись искорки. «Куда нам отправляться, брат?» Эдвард по-приятельски обнял Ричарда за плечи. «Почему бы нам не поплыть к нашей сестре Маргарет? Бургундии не хочется получить Францию с основательной опорой на Англию. Мы безотлагательно поскачем к побережью». Король распустил свое скромное войско в замковом дворе, адресовав солдатам добрые слова и поблагодарив за оказанную службу, так что многие из них ощутили, как на глаза наворачиваются слезы. «Я вернусь», - пообещал Эдвард. «Роза Йорков не увяла, даю вам клятву, - она снова распустится. Только будьте готовы к моему возвращению». Затем – вместе с Ричардом, Гастингсом, Хамфри, Энтони, Томасом Говардом и еще несколькими сторонниками собрался выезжать. Эдвард уже хотел подниматься в седло, когда под сводчатую въездную арку влетел очередной гонец. «Милорд», - воскликнул посланник. «Я следовал за вами на протяжении всего пути от Лондона. Я был в Рипоне, но вы к тому моменту его покинули. У меня для вас письмо – из Франции». Эдвард взял помятый документ и надломил печать. По ходу прочтения сначала возникла гримаса, потом король вдруг сухо расхохотался. «Иисусе, Джордж действительно непредсказуем! Дикон, он пишет, что наш кузен Уорвик его унизил, что все идет совершенно не так, как Джордж ожидал, что хочет вернуться ко мне. Говорит, что может оказать неоценимую помощь! В день, когда мне потребуется помощь Джорджа, я несомненно с позором попаду впросак! Ручаюсь, сейчас он уже успел поменять свое мнение». Ричард забрал письмо и лично перечитал. «Кажется, что каждый, кому не лень способен играть на нем», - сухо произнес он. Эдвард поднялся в седло. «Замечательно, но у нас нет времени, чтобы думать об этом. У меня только один брат, на которого я могу положиться. Выбрав девизом: «Верность связывает меня», Дикон, ты совершил верный выбор». И Ричард, вспыхнув от тихого удовольствия, тоже сел на коня, чтобы поехать рядом с братом. Весь день они гнали лошадей, останавливаясь лишь, чтобы дать тем отдохнуть, и, когда сгустились сумерки, то застали всадников на заболоченном побережье. Путешественники отыскали несколько скромных моряков, наняли их и отплыли. Но ночь была до непроглядности темной, поднялся сильный ветер, и лодки оказались слишком малы для открытого моря. Наперекор буре и брызгам, заставлявшим волосы липнуть к лицу, Эдвард схватился за мачту и расхохотался, увидев Хамфри. «Тошнит, дружок? Я и не сомневался, это море не из добрых, да и корабль у нас не подходящий. Хвала Богу, если наши штурманы довезут нас до Линна». Скитальцы добрались до гавани к утру, но Хамфри, к своему отвращению, был положен настолько низко из-за терзавшей его дурноты, что мог лишь отдаться на милость тошноты, после чего Фитчет с оруженосцем вынесли молодого человека на берег. Но даже на твердой земле желудок продолжал тяжело содрогаться, а ноги отказывались держать хозяина. «Мне надо отыскать судно, которое отвезет нас в Бургундию». Эдвард подошел и встал рядом с лежащим в гавани у стены и накрытым плащом Хамфри. «Сожалею, друг мой, но тебе лучше остаться здесь». Хамфри попытался вытянуться во весь рост. «Милорд, мне сейчас станет значительно лучше. Мое место – близ вас». Но при взгляде на вздымающиеся на манер скал серые волны его дурнота снова заявила о себе, и Эдвард покачал головой. «Тебе чересчур плохо. Благодарение Богу, у меня желудок для моря крепкий. Томас Говард должен отправиться в убежище Колчестерского монастыря, а тебя я прошу поехать в дом твоей жены – в Эшвелторп или же в Стенстид Холл, к нашему дядюшке, и ждать меня там. Когда я вернусь с помощью от сестры, я пришлю тебе весточку. В том, что я вернусь, даже не сомневайся». Слабый и дрожащий Хамфри поднял взор на мощную, полную решительности фигуру и попытался изобразить легкомысленную улыбку. «Сир, я не сомневаюсь», - ответил он. И не позволил своим людям отнести его под крышу, пока не увидел, как корабль с Эдвардом исчез с горизонта в сумраке октябрьской ночи. Стоило известиям о бегстве короля достигнуть Лондона, как горожан охватила паника. Люди в ужасе носились по улицам, - хорошо известные йоркисты ретировались в провинцию или распределились по убежищам, тогда как архиепископ Невилл, сломя голову, устремился в направлении Саутварка, чтобы подготовить въезд в столицу своего брата. В Тауэре не сводили друг с друга глаз несколько отчаявшихся женщин. Королева, беременная уже более восьми месяцев, могла сделать крайне мало, исключительно стонать, закрывать лицо ладонями и позволять страху бросать ее тело в дрожь. Бесс и леди Скроуп заставляли Елизавету по глотку пить вино и растирали заледеневшие руки своей госпожи. Бесс и сама ничего не могла поделать с ознобом, тревожась об Эдварде и о Хамфри настолько, что не в состоянии была даже ясно размышлять. Именно леди Скроуп постановила: «Нам следует отправиться в аббатство, в Вестминстер. Там вы окажетесь в безопасности, Ваша Милость. В местное убежище никто не проникнет, а помещение для гостей предоставит вам тот уровень удобства, на который мы только смеем надеяться». По лицу королевы заструились слезы. «Что станет с Эдвардом? И со мной? Неужели Уорвик прикажет всех нас убить? Он настоящий дьявол во плоти, дьявол!» «Нет, мадам», - твердо ответила леди Скроуп. «Не могу поверить, что Ричард Невилл развяжет войну против женщин, к тому же, нам уже известно, что король успел отплыть в Бургундию». «Только бы он достиг берега! Эдварда могут перехватить французские корабли, его могут погубить штормы, в послании говорится, что он отплыл на рыболовном судне. Господи, Господи, мы же окончательно погибли». Королева принялась раскачиваться взад и вперед, демонстрируя жуткую близость к истерическому припадку. «Елизавета!» Бесс и думать забыла о придворном протоколе. «Прекратите! Прекратите, или вы нанесете вред и себе, и ребенку. Может статься, вы носите сейчас наследника Эдварда. Успокойтесь, прошу вас». В этот миг дверь распахнулась, и в покои вбежали оба сына королевы. «Мадам», - воскликнул Томас, - «это правда? Мой отчим действительно сбежал? Как он мог? Эдвард испугался милорда Уорвика?» Истерические слезы Елизаветы в секунду высохли. Она поднялась и наотмашь ударила Томаса по лицу. «Как ты смеешь? Как ты смеешь называть короля трусом? Когда Эдвард вернется и разгромит своих недругов, я заставлю его разобраться также и с тобой, учитывая твою дерзость. И ты считаешь себя достойным соревноваться с ним!» Щека Томаса заалела от следов материнских пальцев, но он все равно воинственно повторил: «Я никуда не убегал». «Нет, тебя бы пришлось снимать с копья какого-нибудь бунтовщика», - парировала Елизавета. «Томас, ты же уже не ребенок. Научись использовать твой разум. Король сделал то, что должен – на текущий момент». «Я так и сказал», - тихо согласился ее младший сын. «Я объяснил Томасу, что он дурак, если полагает, что Его Светлость мог поступить как-то иначе». «Замолчи», - вскипел Томас, - «Ты ничего не знаешь!» «Замолчите оба». Дверь снова отворилась. На этот раз перед собравшимися предстала герцогиня Жакетта. Ее лицо покрывала бледность, но она сохраняла спокойствие. «Как у вас хватает совести так расстраивать свою мать в подобное время? Елизавета, дорогая моя, нам не следует бояться, как и позволять кому-либо видеть испытываемый нами страх». Тем не менее, инцидент вернул Елизавете здравый смысл. «Мы немедленно отправляемся в убежище», - быстро скомандовала она. «Вы тоже, матушка. В течение часа все нужно сложить и подготовить к переносу. Поторопитесь! Поторопитесь!» Бесс унеслась к себе в комнату, где они с Элизией затолкнули то, что могли в ее дорожный сундук. Испуганные слуги перетащили королевское добро и вещи дам Елизаветы к второпях оседланным лошадям, поставленным во внутреннем дворе, тогда как их госпоже уже помогали перебраться в носилки. Бесс устроилась в седле, благодаря Уоту Сейблу. Не успела она оказаться на коне, как Уот дернул головой в направлении одинокой башни. «С ним что?» - поинтересовался он в своем обычном кратком стиле. «Как они с ним поступят, госпожа?» «Бог знает». Бесс взглянула наверх и заметила в оконном проеме лицо. Она спросила себя, - неужели это Генри, но из-за напряжения и тревоги в ту минуту бывший король для нее мало что значил. Здание убежища в Вестминстере неудобством прибывших не напугало. Аббат принял монарших гостей также, как он заявил, принял бы любого, ищущего Господнего покровительства, как принял бы даже самого Христа. Женщины спокойно разместились внутри, Елизавета – в маленькой спальне, Бесс и леди Скроуп – на тюфяках в другой, примыкающей к комнате королевы. Было тяжело ничего не знать и ничего не слышать. Когда почти две недели спустя колокола начали звонить с непривычным для них согласием, это вынудило всех дам вскочить, внезапно воодушевившись и столь же мгновенно поникнув. «Должно быть, это из-за графа», - еле слышно промолвила Елизавета. «Иначе и не могло оказаться, - Эдвард не в состоянии сейчас вернуться домой». «Нет, моя дорогая». Герцогиня взяла дочь за руку. «Нам рано даже думать о подобном». Они дождались следующего часа, все четверо ни на секунду не присаживающиеся, принимающиеся разговаривать и равно резко замолкающие. Томас с Ричардом находились в школе при аббатстве, и Бесс была рада их отсутствию, иначе мальчики стали бы раздражать матушку вопросами. В конце концов, в убежище пришел монах, принесший соль и специи, - подарок от одного из оставшихся в городе друзей Эдварда, и дамы поинтересовались у него, в честь чего звонили колокола. «Как же так, Ваша Милость и мои госпожи, опять венчали на царство короля Генри. Милорд Уорвик нес его шлейф, а граф Оксфорд – церемониальный меч. Я церемонию не видел, но присутствовавший там член нашей братии поделился, - Генри смотрелся крайне бледным и едва ли понимал, что творится вокруг». «А народ?» - спросила Елизавета. «Как во имя Господне воспринимают происходящее люди? Они всегда были готовы радостно приветствовать на улицах моего мужа». Старый монах вздохнул. Он уже много лет жил в аббатстве и видел на своем веку много перемен. «Чудны дела Господни, госпожа. Мне не дано их понять. Лондонцы заботятся исключительно о торговле, и станут с одинаковым воодушевлением приветствовать как одного, так и другого короля». «Но это недостойно! Недостойно и порочно!» «Простые люди, госпожа, должны выживать, что бы не вытворяли вельможи. Мы горюем, ибо епископ Стиллингтон, постоянный наш благодетель, позволил забрать у него печать канцлера». «С целью возвращения печати архиепископу Йоркскому, в чем я не сомневаюсь», - огрызнулась герцогиня. После этого покои убежища снова погрузились в тишину. Граф Уорвик не показывал склонности преследовать укрывшихся там дам. Мяснику разрешили доставлять им хорошую говядину, не упоминая уже о регулярной поставке вина. Когда Елизавете подошло время разрешиться от бремени, к ней для ухода допустили личную акушерку, и Бесс лично вышла, чтобы приобрести все, в чем королева могла нуждаться. Но великодушие Уорвика обладало малой целительной способностью относительно хранимой на сердце грусти, - как бы то ни было, новостей о Хамфри до сих пор не поступало. В процессе второго своего похода Бесс осмелилась зайти к себе домой, где обнаружила послание от отца. Никто не решался навестить ее в Вестминстере, чтобы доставить сообщения, но, казалось, что Хамфри цел и невредим и находится сейчас где-то в Восточной Англии, пусть никто и не мог сказать, где конкретно. Также, по словам управляющего, бургундские торговцы распространили по городу славу о безопасности короля Эдварда с друзьями, осевшего у его сестры и ее супруга герцога Карла, и на полном ходу разворачивающего великие планы. Бесс слушала рассказ управляющего, сияя, настолько попрощавшись с грузом на душе, что мало внимания обратила на его отчет о заботе, проявленной о господском хозяйстве. В Вестминстер она вернулась с висящей через кисть корзинкой с вкусностями и ощущением внутри счастья, которого не знала с того последнего дня в Эшвелторпе, когда Эдвард остался на обед со всеми ними. Бесс почти находилась на пороге аббатства, когда услышала, что ее зовут по имени, и, обернувшись, увидела перед собой мастера Пастона. «Госпожа Буршье! Я и не знал, что вы в Лондоне». «Я сейчас с Ее Величеством в убежище», - ответила Бесс. «А вы, мастер Пастон? Мне представлялось, что вы останетесь в домашней тиши». Мастер Пастон вспыхнул. «Вижу, вы не знаете. Герцог Норфолк был вынужден отдать нам Кейстер. Как известно, он захватил его после отъезда короля Эдварда, склонив меня сдать замок своим мародерам. Теперь – крепость опять наша, и мы с братом здесь, чтобы проследить за юридическими формальностями, этого касающимися». «Ясно», - презрительно ответила Бесс. «Вы не замедлили извлечь из поворота событий выгоду». Ее собеседник одеревенело поклонился. «Граф Оксфорд всегда был нам добрым лордом, и он-» «- предатель», - закончила вместо него Бесс и, крутанувшись на каблуках, стала удаляться. Но вскоре она забыла о незначительной победе мастера Пастона, отступившей перед радостью разделения принесенных новостей с ожидавшими ее возвращения дамами. Облегчение настроя Елизаветы, спровоцированное вернувшейся надеждой, сделало последние дни ее беременности более мирными, и темной ночью накануне Поминовения Всех Святых на свет появился долгожданный сын. Лежа рядом с укачиваемым в объятиях ребенком, Елизавета посмотрела на мать сияющими глазами и произнесла: «Это знак, предзнаменование от самого Господа. Сын Эдварда, - он должен быть назван, как и его отец, и тогда Эдвард вернется». Герцогиня убрала влажные от пота пряди с лица дочери: «Я об этом молюсь, дитя мое». «Разумеется, так и случится», - тихо заявила королева. Она прикоснулась к крошечной ручке младенца. «Вот принц Уэльский, а не сын анжуйской волчицы». В маленькой комнате опять водворилась тишина, и Елизавета заснула. Дни протекали спокойной чередой, становясь короче, по мере приближения Рождества. Незадолго до праздника кто-то из ставленников Уорвика вытащил на свет старую и насквозь лживую историю, что герцогиня Сесиль когда-то взяла в возлюбленные лучника, и, таким образом, ее старший сын является незаконнорожденным. Король Эдвард и все его потомки лишались на этом основании наследства, и старшим из законных сыновей герцога Йоркского объявлялся брат монарха, Кларенс, равно наследовавший трон в случае прерывания линии Генри. Уорвик ожидал прибытия королевы Маргарет с сыном, Джордж Кларенс, косясь на могущественного графа, взвешивал возникшие перед ним возможности, а Елизавета заботилась о младенце. После его рождения уже ничто не могло поколебать ее уверенности в возвращении мужа. В замке Байнард в спальне одиноко сидела герцогиня Сесиль, выпрямившись в своем кресле, с передернутым гордым и прекрасным лицом. Когда Кларенс пришел попросить матушку о встрече, дабы объяснить ей собственное тяжелое положение, она адресовала капельдинеру заледеневший взгляд голубых глаз. «Можете сказать герцогу Кларенсу», - четко произнесла пожилая дама, - «что, если король Эдвард не сын своего отца, тогда и я не мать Его Милости». С этим загадочным замечанием она повернулась спиной к двери и невидяще воззрилась на суетливый поток под окнами.