Этот мир имеет много взглядов, Поттер

В честь его приезда в семью, или возвращения в неё, отец и мама, как Томас решил звать её в мыслях, приказали повару приготовить всевозможные сладости. На следующее утро, тот самый дворецкий, которого оказалось звали Жерар, посоветовал одеться и пригласил последовать в столовую на первом этаже. Сейчас, большая часть вещей Тома хранилась в дряхлом чемоданчике под кроватью, в богато украшенном шкафу, было много мужской одежды на любой размер, вкус и цвет, поэтому, в ближайшее время, Томас подумал об избавлении от старых вещей. Зачем ему порванные майки, если есть белые рубашки? Зачем ему джинсы из жёсткой ткани, если есть хлопковые брюки? Единственного, чего в его комнате нет, это золота. Он решил даже спросить об этой странности у Жерара, так как, идя по коридору, видел много золотых ваз, рам картин и тому подобное. — Какой вы наблюдательный юнный господин, да уж, наблюдательный- посмеиваясь повторял дворецкий- дело в том, что когда то давно, это была детская комната госпожи, тогда, у её семьи не было достаточно денег что бы покупать золото, сейчас же, большая часть этого металла на материке принадлежит им, но, знаете, юнный господин, госпожа из тех людей, что не любят менять свою жизнь, поэтому она приказала ничего не менять, хотя бы в этой комнате, в других же такое невозможно, статус, сами думаю понимаете, как наследник богатой бизнес-империи- что именно он должен понимать, как наследник богатой империи, живший всё это время в бедном приюте, Том так и не понял. Нет, он то понимает, что гости должны видеть роскошь и богатство рода, но, если Жерар считает, что парень это понимает из-за крови, то тот с этим не согласен, тем более, как понял, золотой бизнес это бизнес его мамы, а с ней он кровных уз не имеет. Так же, он не совсем понял, как тогда мама решила жить со своим мужем в другой, с золотом, комнате, но, то что получается, Том, даже пройдя в этот богатый дом, живет в самой бедной комнате. «Это сделал твой отец» — щепчет ему внутренний голос «Он специально оттесняет тебя из их семьи» — придерживает его другой «Ха ха ха, а чего ты ожидал? Ты — ошибка природы, мешающая ему нормально жить с любимой женщиной» — присоеденился к ним третий «Оу, он наверно был всё это время бедным, но сейчас, он касается этой золотой женщины, живёт в этом доме, ест здешнюю еду " — снова говорит первый «Нет, нет, мы ведь слышали, на самом деле это золотая женщина, не должна быть золотой, она позорит золото, она была как и все остальные, но почему же стала достойна золота, она ведь всего ли…» — Замолчи *** Стены особняка были пугающими от того сколькими красками расписаны. Глаза разбегались — от религиозных фресок, гобеленов, росписей, словно написанных детской рукой, могли бесить здесь не только стены, а вся атмосфера, все кричали, лезло в глаза, не давая нормально вздохнуть. Не было понятно какого года это строение, какого стиля придерживался архитектор и был ли он вообще-картины Уильяма Тернера перетекали в картины Ван Гога, Ван Гог смешивался с русским авангардом двадцатого века, а тот, в свою очередь, соседствовал с Гри-Гри[1], Омамори[2] или даже Булла[3]. «А мне бы позволили носить кожаный мешочек[4]?» — задался вопросом Том. На самом деле, особняк хоть и внушал Тому мерзкие чувства и, впервые в него зайдя, он задумался о возвращении обратно в приют всё равно ощущался родным. Эти чувства были странными и непонятными. Том точно мог сказать, что его жизнь достаточно несуразна, но он никогда не был таким Хаосом, что царил тут. Он- мальчик у которого идеально разложены камни на подоконнике рядом с запачканным окном, он- мальчик с идеально гладкой кожей, выверенными чертами лица и особой притягательностью, да, он признавал, что его действия частенько, в своих помыслах, не сходились с милой маской на лице, но сам Том прекрасно знал чего пытается добиться и куда идёт, в отличие от этого места. Поэтому чувства родства с особняка его названной матери было непонятно. *** На столе сладости. Их количество разбегается от простого, будто деревенского печенья, до трёх ярусного торта. Всё в этом доме наполнено обилием и непостоянством. Но больше всего этого сладкого великолепия, Тому бросилась в глаза тарелка его матери. Маленькая и совершенно белая, с положенным салатом и стаканом воды неподалёку. Стул рядом с ней пустовал, хотя на тарелке, предназначенной для, как Том понял, его отца лежал гарнир, салат и кусок мяса «Кролик» — быстро распознал он. — У твоего отца, Том, возникли срочные дела, к сожалению он не сможет присутствовать. Отметила, до того не обращающая на него мама, как только Том удобно устроился на стуле, напротив неё. — Но ты не переживай, повар очень старался приготовить все эти блюда, я ведь понимаю, что в приюте… — она на секунду остановилась, в это же время плечи Тома напряглись. Эта фраза про приют была как очередное показание ему его места. «В приюте, ты никогда не ел, может даже не видел таких сладостей, я даю тебе эти сладости, помни об этом» — снова возник голос «Нет, она ведь не имела ввиду этого» — переубеждать себя Том, а, в это же время, мама продолжила. -… Думаю, что мы заболтались, давай продолжим трапезу, если ты не против. Следующая часть ужина продолжилась в теплой, но, самое главное, тихой атмосфере. Том слышал только стучание собственной вилки о тарелку и колыхание воды в кружке сладкого чая, мать за всё время не издала и звука, даже больше не поднимала глаз. Рот его уже наполнился кислой слюной, но он всё с таким же рвением накладывал новый кусок торта, стараясь унять рвотные позывы. Ему казалось, что, замявшись на секунду, он потеряет эту особенную атмосферу, искренняя, фанатичная мысли, ровнявшийся с его одержимостью золотом, из которого была изготовлена вся, кроме маминой, посуда и которое он обделил внимание, эта мысль заполнила его осознание розовым, медово сладким туманом, не давая трезво взглянуть на вещи. Туман за окном становился сильнее. *** Уже уходя из гостиной, в разрезе закрывающихся, тяжёлых дверей, он увидел пришедшего отца. Тот, поцеловав в щеку маму и извинившись за неожиданный уход, сел рядом и начал жевать кролика, проглотив первый кусок, немного повернул корпус в сторону супруги и, вежливо спросив про то как прошёл ужин, не дожидаясь, а точнее не ожидая ответа, немного приподнял уголки губ и вернулся к трапезе. У Тома защемило сердце, захотелось быть сейчас там- среди них, там-где всё происходит, там-за закрытыми дверями, где всё происходит[5]. Он сглотнул кислую слюну, тут же скорчившись от вспышки боли в горле. Ели сдерживая едкую ухмылку ему захотелось объясниться Мама, на самом деле, я не люблю сладости.