Новогоднее чудо, или будешь моим собутыльником?

Новый год — это время чудес, подарков и счастья. Время, которое хочется проводить с любимыми и дорогими; время, в которое происходит магия, и кажется, будто каждая снежинка пропитана волшебством. Из каждого утюга играет музыка, люди снуют туда-сюда, обвешанные пакетами с подарками, улыбаясь и хотя бы на один вечер забывая обо всех проблемах, потому что праздник же. А в праздники все должны быть счастливы, желания должны исполняться, и жизнь налаживаться. Но иногда жизнь оказывается куда более прозаична, и Арсений может это подтвердить, стоя около ярко украшенного мишурой стеллажа в «Красном и Белом» и мечтая либо напиться, либо сделать розочку из такой манящей бутылки коньяка и зарезаться прямо в магазине. Сегодня он — Гринч, только похищает не Рождество, а остатки алкоголя с полок. Чехов когда-то сказал: «Прекрасный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься». Арсений уверен, что тогда Антон Павлович говорил именно про это тридцать первое декабря. Единственное, в напитке ошибся. — Вам пакетик нужен? — лучезарно улыбаясь, спрашивает девушка на кассе, но тут же замолкает, натыкается на по-настоящему убийственный взгляд. — Картой? Арсений не произносит ни слова, достаёт кошелёк, оплачивает и забирает заветные бутылки, тут же отвинчивая крышку одной из них. На улице по-новогоднему прекрасно, снег медленно падает крупными хлопьями, повсюду огни, из соседней пекарни доносится до зубного скрипа знакомый мотив. И от этого тошно втройне. Точно от этого, а не от допитой двадцать минут назад бутылки вина. Арсений знает, что топить боль и обиду в алкоголе заведомо плохая идея, но хуже, чем сейчас, вот в эту конкретную секунду, ему уже точно не будет. Поэтому как-то уже похуй. Дорога до дома от магазина занимает минут семь, но идти туда не хочется совсем, потому что там пусто и мрачно. И никто не ждёт. Арсений делает еще глоток, морщится и лезет в карман за сигаретами. Обычно он не курит, но два дня назад без сигарет он не знал, как дышать. Тогда он купил первую пачку, потом вторую, сейчас у него пятая. За два дня. И он прекрасно понимает в какой жопе находится. Секундная радость от предвкушения никотиновой дозы сменяется резким разочарованием, когда пачка оказывается пуста. И идти обратно в магазин, чтобы смотреть на радостные чужие лица и милующиеся парочки, не хочется даже больше, чем возвращаться в квартиру. Арсений снова делает глоток из початой бутылки и сминает пустую пачку в руке, швыряя ее куда-то в сторону. Он сегодня дебошир, потому что ему плохо, и, вообще, раз в год право имеет. Он же не тварь дрожащая. Блестящий снег под ногами раздражает, детский смех — тоже, раздражает, если честно, вообще все. И отсутствие сигарет раздражает в сотню раз больше. Но дома, в другой куртке, была давно забытая пачка чего-то, конечно, больше похожего на чайную смесь, чем на обычные сигареты, но похуй, поэтому Арсений просто идёт дальше, пиная на ходу нерасчищенный снег. В такие минуты его даже немного радует отсутствие солнца, потому что в темноте больше вероятности нарваться на того, кто может тебя запросто прикончить и закопать в ближайшем, сверкающем от огней вокруг, сугробе. Арсений заворачивает во двор и невольно ухмыляется. На лавочке у самого подъезда сидит никто иной, как Дед Мороз с сигаретой между пальцев и бутылкой вина у ног. Видимо, не у него одного год заканчивается максимально дерьмово. — Дедушка Мороз, а сигаретку не подаришь на Новый год? — спрашивает Арсений, оказываясь рядом. Мужчина осматривает его с ног до головы, тормозит на глазах, видимо, читая в них неоновой вывеской «хочу сдохнуть», и достаёт из кармана красной шубы упаковку мальборо с кнопкой. — Благодарю, — Арсений вытаскивает одну штуку из пачки, закуривая собственной зажигалкой, и блаженно выдыхает — то, что было нужно. — Та не за что. Арсений делает ещё глоток и поворачивается на Деда Мороза, разглядывая его уже внимательнее. Изначально ему показалось, что этому мужику лет сорок, но нет, он довольно молод — младше самого Арсения. Белая борода на резинке спущена на подбородок, открывая вид на довольно привлекательное лицо. Возможно, если бы Арсений встретил его в другой ситуации, то попросил бы номер, хотя у него сейчас настолько дерьмовый день, что вероятность, что этот Дед Мороз — гей, в сотни раз проигрывает вероятности прямо в эту секунду оказаться на корабле инопланетян, которые провозгласят его — Арсения, а не Деда Мороза — королем Марса. Так что Арсений просто выдыхает, отворачивается от мужчины и молча вдыхает свою никотиновую дозу, размышляя, какие бы законы он ввёл на новой планете. Хотя кого он обманывает, он думает, что его жизнь — полный отстой. — Слушай, мужик, а сколько времени? А то у меня вот, — Дед Мороз трясёт потухшим телефоном, — разрядился. — Почти десять, — бросая взгляд на часы, говорит Арсений и тушит окурок о мусорку у лавочки. — Хуево, — вздыхает мужчина. — Хотя похуй. Тут отмечу. — В смысле тут, а чего домой не пойдёшь? — Арсению на самом деле тоже похуй, но не спросить — верх невоспитанности, а он, вообще-то, мальчик хороший, пусть и неудачник. — Да, — он смотрит в темный экран айфона, — неважно. Тебя там, наверное, уже ждут, — он кивает на бутылки в руках Арсения и как-то грустно вздыхает. — Забей. Арсений пожимает плечами и уже даже разворачивается к подъезду, но остатки совести в помутнённой от алкоголя голове странно шебуршатся. Некрасиво же как-то оставлять человека одного в новогоднюю ночь у подъезда. Да ещё и с почти пустой бутылкой — это вообще кощунство. — Рассказывай, — вздыхает Арсений, поворачиваясь обратно. — И угости ещё одной сигареткой. Дед Мороз улыбается уголком рта, достает пачку и вытаскивает две, тут же закуривая свою. — Да тут и рассказывать нечего. Сегодня Новый год, десять вечера, снегопад, если я вызову такси, то отмечу, — Дед Мороз как-то слишком грустно хмыкает, — прямо в тачке, слушая нытьё водилы о работе в праздники. Не хочу, и так дерьмово. Да и такси я вызвать не могу. А магаз ещё открыт? — Ага, — Арсений кивает, выпуская носом дым и хмурится. — Хотя бы не в одиночку — уже хорошо. Он бы сам рад вызвать сейчас такси и просто попросить с кем-то покататься, поговорить. Арсений ненавидит одиночество. Точнее не так, ему не скучно с собой наедине, но в те моменты, когда весь мир и госпожа Судьба повернулись к нему жопой, а к лесу передом, ему очень не хватает человека, готового слушать его пьяное нытьё. Тем более в Новый год. Особенно в этот. — А вам с друзьями на праздник аниматор случайно не нужен? — Арсений на это лишь затягивается. — Я один отмечаю, — Дед Мороз в ответ поднимает бровь, переводя взгляд на две бутылки виски, ну или уже на полторы. — Это с запасом. — Ну, может тогда собутыльник нужен? А то, если ты осилишь их обе в одного, то сдохнешь раньше боя курантов. Арсений хмыкает, подмечая, что Дед Мороз, возможно, умеет читать мысли, а пьяный мозг думает, что пригласить этого экстрасенса не такая плохая идея. Остатки здравого смысла где-то на задворках сознания кричат, что нельзя звать какого-то левого типа к себе домой, и если уж хочется поговорить, то лучше прям тут — на улице, но Арсений не привык делать правильные вещи пьяным, поэтому машет рукой и бросает: — Похуй, пошли. — Серьезно? Я же пошутил, — говорит Дед Мороз, но все равно встаёт с лавочки — а он даже выше Арсения. — Да, может хоть немного веселее будет. Арсений достаёт ключи и идёт к подъезду, слыша сзади копошение и звон стeкла — видимо пустая бутылка полетела в мусорку. В подъезд они заходят в полной тишине, на лифте поднимаются так же, но она не звенит и даже не сковывает, она просто есть. Арсений даже ловит себя на мысли, что ему спокойно. И даже если этот Дед Мороз окажется каким-то маньяком, убийцей или вором, которого Арсений спокойно пригласил к себе в квартиру, ему все равно спокойно. Тем более, он этого даже хотел, когда шёл из магазина и пинал сугробы. Если завтра его замёрзший труп найдут под окнами, он даже не особо расстроится — хотя бы в Новый год будет не один. — Я Антон, кстати, — протягивает руку Дед Мороз, разрезая голосом тишину и мысли Арсения. — А то мы даже не познакомились. — Арсений, — он прижимает обе бутылки одной рукой к себе, обхватывая чужую ладонь. Пальцы у Антона холодные после улицы, но руки мягкие и слегка влажные. В другой ситуации Арсений бы тут же убрал руку, незаметно вытирая об себя, но сейчас не хочется. Он бы даже подольше подержал ладонь в крепкой хватке, но Антон сам убирает свою руку и опускает взгляд. — Ты извини, они всегда потеют. Лифт останавливается, механический голос объявляет этаж, и Арсений выходит первым, так ничего и не ответив. В квартире тепло и темно. И очень, очень тихо. И если тишина в лифте не нагнетала, то эта бьет по ушам. Арсений разувается, делает шаг внутрь и вдыхает воздух одиночества, а выдохнуть не успевает, потому что с шумным «бух» в квартиру вваливается Антон. И почему-то Арсений ловит себя на мысли, что даже если он маньяк, пригласить его к себе на праздник — лучшее решение за день. *** — То есть как это ты ни разу не был на батутах? Бля, я обязан тебя сводить, — Антон взмахивает руками как-то слишком бурно. — Ну, если ты сам захочешь, конечно. За прошедший час, что они сидят на кухне и глушат чистый виски, Арсений уже успел заметить, что Антон все делает слишком. Слишком громко смеётся, слишком ярко возмущается, слишком широко сидит, слишкомслишкомслишком. За этот час он будто заполонил собой вообще все пространство в этой квартире, и Арсению так не хочется думать о том, что будет, когда Антон уйдёт. С ним спокойно, хорошо и весело, а ещё с ним Арсению не приходится притворяться и подбирать слова, искать маски и играть роль — с ним Арсений может быть самим собой. Возможно, это просто алкоголь так дал в голову, но Антон будто принёс краски и раскрасил все серые кусочки его скучного, унылого мира. Хотя да, скорее всего, Арсений просто слишком пьян. — Ну, вот так, не было желания. — Тебе прям надо попробовать. Это такое чувство, знаешь, будто ты взлетаешь, — Антон поднимает плечи и замирает, и со стороны кажется, будто он и правда завис на секунду в воздухе над стулом, — и время останавливается. Я, когда впервые попробовал, неделю потом мучился от боли — ноги оторвать хотелось, но этот миг стоил всех мучений, реально. А ещё, я слишком долго прыгал без остановки и, когда на твёрдую почву встал, тут же ебнулся. Таким тяжелым себя почувствовал, будто я — слон. Он смеётся, запрокидывая голову и прикрывая глаза, совсем по-детски, громко и непосредственно. И Арсений сам улыбается, глядя на это. Ему хочется пробыть с Антоном как можно дольше, обсуждать всякие дурацкие моменты из жизни каждого, пить вот так и слушать его смех. Нет, Арсений не влюбился, но Арсений, определенно, очарован. — Ладно, уломал, я схожу на батуты. Можем даже вместе в праздники сгонять, коль ты так охуенно в этом разбираешься, — произносит Арсений, отпивая из стакана и хмурясь. — Серьезно? — у Антона аж глаза светятся. — Ну да. — Заебись, давай, я тебе такой батутный парк покажу, закачаешься, — он залпом допивает содержимое своего стакана и цокает языком. — Ещё по одной? Арсений доливает себе и обновляет виски Антона, осматривая того краем глаза. Хотя это ему кажется, что только краем, на самом деле, он вообще не отрывает взгляда. Антон же, с довольным «За то, чтоб все дерьмо осталось в прошлом», поднимает стакан, чокается, и делает пару глотков. А у Арсения кто-то из легких забирает весь воздух, когда он смотрит на длинную шею и острый кадык, перекатывающийся под тонкой светлой кожей, который от чего-то резко хочется облизать. Арсений мотает головой и понимает, что дошёл до той самой стадии опьянения, когда ему хочется трахаться. Ну или хотя бы просто целоваться. Но вряд ли Антону понравится, что к нему с подобным предложением лезет пьяный, небритый мужик. Хотя тут вопросы будут именно к тому, что лезет мужик. — Арс, ты чего залип? — А? — Арсений моргает и осознаёт, что так и замер со стаканом в руке, наполовину донесённым до рта. — Да не, задумался просто о смысле тоста. Антон вопросительно поднимает бровь и достаёт две сигареты из пачки, протягивая одну Арсению. Они курят прямо за столом на кухне, потому что идти на балкон лень, а в квартире хорошая вентиляция, и форточка тоже ничего (Арсений иногда жалеет, что над i их нельзя поставить сразу четыре). — Не, забей. — Хуй тебе, говной воняет. Рассказывай, я ж вижу, что ты из-за чего-то паришься. Арсений потирает переносицу пальцами, взвешивая все «за» и «против» — получается, если честно, хуево, потому что слова начинаются вылетать сами собой. — Да заебали все меня. Когда был мелким, думал, что вырасту и буду каждый Новый год с друзьями отмечать. Вот вырос, у них свои семьи, а я один и бухаю с совершенно незнакомым мужиком в костюме Деда Мороза. Хотя ладно, мы уже знакомы. Но все равно, Тох, забей, не хочу тебя своими проблемами грузить, ты же тоже в Новый год один. Ещё и работаешь, пиздец, — говорит Арсений и допивает последний глоток со дна стакана. — Ты чего кота за причинное место тянешь, рассказывай давай. Я ж, — Антон хмыкает и хлопает по спинке стула, где висит красная шуба, — Дед Мороз, как никак. Глядишь и желание исполню. Арсений медленно (быстро он уже ничего не может делать, столько виски в конце концов, выжрал) осматривает паренька напротив — резинка от бороды оставила красный след на щеке, взгляд уже заметно поплывший, из-под ворота футболки со Звездными войнами игриво выглядывает ключица, которую почему-то резко хочется укусить — и решает, что тут сам бог велел. Ну или Дед Мороз, они ж, вроде, оба бородатые. В конце концов, Арсений его, может, последний раз в жизни видит (хотя, конечно, надеется, что это не так, ведь у них ещё батуты), какая разница, если Антон узнает парочку лишних секретиков? — Ну? — Хуй загну. Ну вот что рассказывать? Мои друзья меня кинули: один в Сочи с девушкой умотал с ее родителями знакомиться, другой к своей семье поехал, у него сестра замуж выходит второго числа. А я ж с ними планировал, поэтому маме с папой купил путевку в Турцию на все праздники, типа подарок, — Арсений делает глоток уже прямо из горла и морщится. — А Костя, мой теперь уже бывший, решил бросить меня прямо, сука, накануне Нового года. Я знал, что он мудак, но не настолько же. Арсений со стоном падает на сложённые на столешнице руки и сам осознаёт, какой же он неудачник, раз его парень даже не захотел отметить с ним праздник. И конкретно в эту минуту жизнь кажется дерьмовее некуда, хотя с души и правда отлегло. — Так а хули ты паришься? — голос Антона звучит над головой на удивление весело, и Арсений непонимающе поднимает взгляд. — Чего? — Радуйся, что такое дерьмо оставил в прошлом году, а в новом ты точно кого-то лучше найдёшь, — Антон ухмыляется и наклоняет голову, осматривая мужчину перед собой. — С такой внешностью точно не пропадёшь. — Чего? Теперь Арсений садится прямо, а не смотрит исподлобья. Но взгляд все ещё сильно непонимающий и совсем чуть-чуть охуевающий. — Ну, ты красивый, — Антон как-то неопределённо обводит его рукой. — Собеседник из тебя классный, собутыльник вообще пиздатый. Так что, не ссы, в тебя любой втрескается. — А ты? — Что я? — Ты бы втрескался? Арсений даже подумать не успевает, как слова уже вырываются изо рта. И он более чем уверен, что сказал это не сам, это все проклятый виски (но вкусный зараза). Кончики ушей Антона краснеют, сливаясь цветом с шубой, небрежно накинутой на спинку кухонного стула, и парень прикусывает губу. Арсений хочет стукнуть себя по лбу, потому что шанс хотя бы бухнуть с кем-то в Новый год медленно, но верно от него съебывает, как съебнет и Антон, как только придумает отмазку. — Хотя, знаешь, забей… — Да, — одновременно с Арсением отвечает Антон и почти впивается взглядом в глаза напротив. Попов курит редко, но всегда метко, а вот сейчас он вообще не вкуривает, что происходит, потому что Антон двигает стул ближе, противно скрипя ножками по полу (и по ушам), и кладёт свою руку на чужую коленку. Арсений не вкуривает ещё сильнее. — Да, втрескался бы. — Ч-чего? Арсений чувствует, как его уши начинают гореть, и даже не от виски. Он смотрит на чужую руку на своём колене, которая почему-то сейчас ощущается безумно правильно и приятно, и в голову приходит мысль, что инопланетяне его все-таки похитили, а сейчас он, скорее всего, галлюцинирует в летающей лаборатории где-то на окраине созвездия Девы. Потому что таких совпадений не бывает. — Знаешь, почему я на этой лавке оказался? — спрашивает Антон, с нажимом оглаживая коленную чашечку и рассматривая процесс. — У меня свидание сорвалось в последний момент. Договорился с чуваком одним, что сразу после клиентов к нему приеду, прямо вот в костюме. Мы отметим вместе, может даже поебемся, а там и отношения могли быть не за горами. Две недели общались, планировали, а сегодня, когда я уже готовый был, последнему ребёнку подарок вручал, он мне написал, — Антон грустно улыбается и поднимает взгляд, встречаясь с глазами Арсения. — Сказал, что у нас ничего не выйдет, ни сегодня, ни завтра — никогда. Вот я и плюнул на все, открыл бутылку, которую хотел с ним выпить, и прям во дворе на лавке ее и высосал. У меня ещё и телефон вырубился, даже такси не вызовешь, поэтому решил прям там и остаться. А тут ты, как чудо новогоднее, тоже один, ещё и к себе позвал. Я, если честно, прям обрадовался, что тебе не с кем отмечать, уж извини. Арсений молчит. Смотрит на Антона и молчит. Боится, что если это не галлюцинация на космическом корабле, то, значит, он так нажрался, что отрубился по пути за очередной бутылкой где-нибудь в сугробе, и ему это все просто снится. Потому что так не бывает. У него же все только что шло по пизде, аж вскрыться хотелось, а тут раз и такой подарок в виде молодого, симпатичного, одинокого парня прямо на пороге дома. Арсений давно уяснил, что новогоднего чуда не существует, что чудес в принципе не бывает. Но конкретно в эту секунду он отчего-то чувствует себя пятилетним мальчишкой, который нашёл под елкой шикарный, блестящий, новенький велосипед. Знаете, красный такой, с кучей скоростей, на который все дети во дворе будут пускать слюни ещё очень долго. Только вот ему не пять, а вместо велосипеда сидит очень и очень горячий Дед Мороз (как не растаял ещё — непонятно, хотя из них двоих тает пока только Арсений от этих нежных прикосновений к своему колену). Где-то внутри будто тумблер переключается с унылого дерьма на вполне себе нормального человека. А потом Арсений чувствует, как рука, так приятно гладившая его коленку, теперь уже чуть выше и сжимает бедро. — Я тут подумал, ты один, я один, — говорит Антон и ведёт руку чуть выше. — Сегодня праздник, мы пьяные. Может… — Поебемся? — перебивает его Арсений, резко выдыхая. И зачем он это сказал? Вот сейчас Антон уже стопроцентно решит, что он какой-то маньяк-убийца, который ловит молоденьких Дедов Морозов, спаивает их, трахает и убивает. Антон молчит дольше двух секунд, и Арсений понимает, что в его голове у Попова шкаф забит такими же красными шубами. И от этого почему-то хочется побиться головой о стол. — Так, все, я несу чушь, забей, — Арсений мягко, потому что не хочет, убирает руку Антона со своей ноги, и становится даже как-то неприятно зябко. — Просто ты симпатичный, а я одинокий неудачник. А хочется, чтобы в новогоднюю ночь все было как в этих сраных ромкомах, где все друг друга любят и счастливы. — Арс. — Извини. Давай забудем, пожалуйста, — Арсений потирает пальцами переносицу и не хочет даже смотреть на Антона. — Давай. — Вот и чудно. Ещё виски? Арсений чувствует себя ещё паршивее. Возможно, если бы он не предложил это так в лоб, все вышло бы куда интереснее, но нет. Ни секса нет, ни мозгов. — Давай поебемся, — произносит Антон и снова кладёт руку на бедро мужчины. Арсений так и замирает с пустой бутылкой в руке и взглядом в стол. Он думает, что прямо в эту секунду из холодильника и из-под стола должны вылезти его друзья, а из посудного шкафа над раковиной съемочная группа с криками «Это был розыгрыш!». Ну, потому что не мог Арсений объебаться дважды, но оба раза сорвать джекпот. Он сидит, замерев, боясь даже вздохнуть, не то чтоб голову повернуть, и ждёт. Чего? Хуй знает. Второго пришествия Христа, видимо. Хотя до Пасхи ещё четыре месяца. — Я сам хотел предложить, но ты как-то опередил. А я охуел сначала. Ну, ты не кажешься таким прям прямолинейным. Хотя мы оба поддатые, поэтому о прямых линиях даже говорить не стоит, — Антон хихикает со своей шутки, а Арсений едва заметно улыбается. — Так что давай. Антон тянет руку к чужому лицу с двухдневной щетиной и поворачивает голову за подбородок. — Ты уверен? — шепотом спрашивает Арсений, невольно прикрывая глаза от тёплой ладони на щеке. — Да. — Точно? Антон закатывает глаза, убирает руку, слезает со своего стула и перекидывает ногу через колени Арсения. И все это происходит так быстро, что сам Арсений едва успевает сделать вдох, когда его губы сминают во влажном, алкогольном поцелуе. Он даже опомниться не успевает, чтобы ответить (от ахуя Арсений отходит явно дольше, чем от расставания), как Антон отстраняется и поднимает бровь. — Такой ответ устроит? — Вполне, — быстро произносит Арс, облизывает губы и притягивает Антона к себе за ворот футболки. Теперь ведёт уже Арсений, чуть-чуть прикусывая мягкие губы и запуская руки в волосы и под футболку. Кожа у Антона мягкая и тонкая, можно почувствовать каждый позвонок, сосчитать все рёбра. Арсений проводит по ним пальцами, толкаясь в рот Антона языком, и чувствует, как собственный член начинает привставать. Парень тоже это чувствует, и двигает бёдрами, проезжаясь по ширинке. Арсений мычит в поцелуй, а Антон ухмыляется, и повторяет движение ещё пару раз, пока на его задницу не приземляется рука и не сжимает до побелевших костяшек. Где-то в глубине души Арсений понимает, что это неправильно, что они знакомы от силы пару часов и пару бутылок, которые прибавляют ещё одно «но» в виде помутнённого сознания. Но почему-то на это так плевать. В голове набатом бьет «вау», потому что поцелуй горячий, Антон горячий и кухня будто превратилась в огромную духовку — открой Арсений окно, вместо снега пошёл бы дождь. Пальцы Антона гладят кожу под футболкой, и это ощущается так правильно, что Арсения ведёт, и он уверен, что это именно от прикосновений, а не от алкоголя. Антона хочется щупать, гладить, трогать, мять, хочется целовать, потому что он так призывно откидывает голову, подставляя шею под губы Арсения — чем тот тут же пользуется — оттягивает темные волосы и шумно выдыхает. Губы у Антона мягкие, но обветренные и сухие, дыхание алкогольно-табачное с легким привкусом мятного дирола, рот больше, чем у любого бывшего Арсения, от чего в голове Попова пробегает мысль о крышесносном, наверное, минете. Кожа на шее тонкая, едва краснеющая под поцелуями, и кадык такой красивый и аккуратный, что Арсений не выдерживает и, наконец-то, кусает его. Антон резко выдыхает и снова наклоняет голову, чтобы поцеловать, облизывая кончиком языка губы, прикусывая их. Не больно, а как-то даже излишне нежно. У Арсения голова идёт кругом, он поддевает пальцами чужую футболку и уже тянет ее наверх, но Антон — под недовольный стон мужчины — в ту же секунду отстраняется и облизывает припухшие губы. — По-погоди, — говорит он, ухмыляясь. — Во-первых, мы же не прям тут будем. Я пусть и выгляжу сейчас как типичный собутыльник, готовый ебаться хоть в кустах в парке, но на кровати как-то поприятнее. А во-вторых, хочешь устроим полный джингл бэллс? —А? — Бля, гирлянда есть? Ну или свечки? Или хоть что-то с огоньками? А то у тебя даже елки нет. Какой Новый год без елки? До Арсения под виски всегда долго доходит, поэтому сейчас он моргает, пытаясь уловить смысл слов, а потом резко вскакивает (точнее пытается, насколько это возможно с человеком на коленях) со стула, ударяясь носом о чужой подбородок. — Бля, — Антон тут же берет его лицо в свои руки и кончиками пальцем едва касается носа. — Сильно больно? Не расшиб? — Не, все хорошо, будь тут. Попов сталкивает Антона на соседний стул и, чуть-чуть покачиваясь, быстрым шагом топает в комнату. Он точно помнит, как пару лет назад они с Серёжей по пьяни купили в Галамарте мешок и гирлянды по акции и пошли на городскую площадь поздравлять прохожих. Алкоголь тогда закончился раньше подарков, поэтому остатки Арсений притащил домой и сунул в ящик под кроватью, где они ждали своего часа. Вот, видимо, и дождались. Вытаскивая чёрную коробку с ненужным барахлом, которое уже давно пора было выкинуть, Арсений искренне надеется найти заветный мешок там. И действительно, серебристая ткань едва переливается в свете фонаря из окна. Внутри оказывается не одна, а целых три коробки с гирляндами разных цветов, и улыбка от чего-то невольно растягивает губы. Празднику быть. Арсений вытаскивает мотки, втыкает одну в розетку возле кровати, накидывая на спинку, вторую забрасывает на дверцу шкафа, а третью оставляет прямо на полу. Он садится на ковер посередине комнаты и пару секунд залипает на переливы огоньков, от чего где-то в глубине души начинает разливаться тепло и зарождаться то самое праздничное настроение. — Вау. Антон стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку и восхищенно рассматривает мерцающее огнями пространство, а затем переводит взгляд на Арсения — глупо и счастливо улыбающегося Арсения, сидящего посреди этого калейдоскопа. И кажется, он светится сейчас ярче всех огней. — Нравится? — Очень. Антон подходит и садится рядом, также скрещивая ноги, наклоняется и тихонько целует в кончик носа. — Если ты не хочешь, мы можем… — начинает Арсений, но договорить не успевает. — Я очень хочу, — Антон берётся за чужой подбородок и притягивает чуть ближе, надавливая пальцем, чтобы Арсений чуть приоткрыл рот. — Тем более, ты такой красивый в свете гирлянды. Арсений плавится, теряется где-то между пальцев Антона, захлебывается нежностью этого поцелуя. Ему плохо от того, настолько хорошо, и голова так кружится от эмоций, что хочется запеть — сейчас он понимает каждую диснеевскую принцессу, которая голосила после встречи со своим принцем, потому что, знаете, Арсений тоже своего рода диснеевская принцесса. — Тох, погоди, — он мягко отстраняется, облизывая губы, чувствуя фантомные прикосновение чужих. — Я это… Мне в душ надо, быстро. — Зачем? — спрашивает Антон, глупо хлопая глазами и наблюдая, как Арсений подскакивает, и его немного ведёт вправо — алкоголь даёт о себе знать. — Ты же не блевать? А то я подумаю, что я настолько плохо сосусь, что тебя аж затошнило. — Боже, нет. Я два дня не мылся, и от меня стопудово несёт. Подожди, пожалуйста, — он наклоняется, легко чмокает Антона в нос и убегает, почти захлопывая за собой дверь. Сердце бьется, как бешеное, но Арс не даёт себе и секунды на передышку, потому что если он сейчас начнёт думать, то здравый смысл восторжествует, а замок на двери ванной защелкнется до утра. Именно поэтому, пока им руководит только желание (ну, ладно, ещё виски, но сейчас не об этом), Арсений стягивает одежду, задевая резинкой трусов стоящий член, и заходит в душевую. Остатки здравого смысла тонут под ворохом фантазий, где Антон извивается и стонет под Арсением, кусает свои мягкие губы и просит еще, где Арсений лежит и шире раздвигает свои ноги, чувствуя чужие пальцы прямо возле входа и горячее дыхание на ухо. И ему так хочется подрочить, что яйца поджимаются. Но в комнате ждёт Антон, ласковый, тёплый и настоящий, поэтому Арсений выпускает член из рук, включает воду попрохладнее и берет бритву. Вода немного успокаивает возбуждение, но совершенно не сбивает настрой, поэтому наспех обмокнув тело полотенцем, Арсений завязывает его на бёдрах, кидает взгляд в зеркало, проводя рукой по гладковыбритому подбородку, и выходит. — О, а ты так моложе выглядишь, — произносит Антон с улыбкой, как только Арсений переступает порог комнаты, но тут же меняется в лице. — Не, не в том смысле, что ты старый, потому что из нас двоих дед тут только я, и то Мороз. А ты, если и дед, то Огонь. Ну в смысле… — Антон, стой, — улыбка сама трогает губы Арсения при виде заливающегося краской мужчины. — Извини, я иногда такую хуйню морожу. — Мне нравится, — Арсений прыскает с каламбура и подходит ближе, придерживая полотенце на талии, хотя его уже следовало бы снять, и только сейчас замечает то, от чего в груди резко не хватает воздуха. Антон лежит на кровати в какой-то нелепой позе, в красной шапке и шубе на совершенно голое тело, и улыбается так лучезарно, что эта улыбка не сравнится ни со сваркой, ни с самой яркой звездой во вселенной. — Можно? — Антон облизывает губы, кивая на полотенце, и поднимает взгляд. У Арсения подкашиваются ноги. — А-ага, — он кивает и делает шаг ближе к кровати. Все смытое водой возбуждение (хотя чего греха таить, не смылось там почти ничего) возвращается с новой силой, и член игриво приподнимает тонкое полотенце. Антон немного подползает по кровати, поправляет свою шапку рукой и тянется к узелку на бёдрах Арсения. Тёплые пальцы пускают мурашки по всему телу, полотенце безвольной кучей падает в ноги, и член, покачиваясь от прилившей крови, предстаёт во всей красе прямо перед лицом Антона. Сам же Антон лишь облизывается ещё раз и целует в подвздошную косточку, а кончиками пальцев пробегает по стояку, от чего яйца поджимаются, мгновенно реагируя на прикосновения. — Красивый, — завороженно говорит он, наклоняя голову и высовывает язык, дотрагиваясь самым кончиком до головки и слизывая выступившую капельку смазки. — Но солёный. У Арсения темнеет в глазах. Член дергается, и Антон больше не медлит, облизывается и накрывает его губами, медленно насаживаясь. У Антона во рту жарко, влажно и так прекрасно, что Арсений закатывает глаза и резко выдыхает. И пусть куранты уже давно пробили двенадцать ударов, он все равно мысленно загадывает, чтобы эта секунда никогда не заканчивалась. Антон двигает головой, втягивает щеки, лижет языком головку, проводя по щелке, и делает это все так умело и вот-прям-как-надо, что Арсений плывет. Он слышит стон будто сквозь вату в ушах и лишь спустя пару секунд понимает, что стонет он сам. Антон опирается локтем о край кровати и гладит пальцами тонкую кожу под коленом, а другой рукой сжимает бедро. И эти прикосновения такие нежные, что у Арсения кружится голова от эмоций. Он уверен, что это точно не от алкоголя, он весь уже давно испарился или растворился в возбуждении. Антон медленно ведёт головой, выдыхая через нос и насаживаясь глубже, а Арсения просто ведёт от того, как ему хорошо. Он чувствует обжигающе горячие стенки горла головкой, а, опуская взгляд в попытках сосредоточиться на чем-то, видит глаза Антона, упорно смотрящие прямо на него снизу вверх — блядски покорно. Антон сглатывает, смотря и не отрываясь ни на секунду, а затем убирает свою руку с чужой ягодицы, находит арсову ладонь и кладёт себе на затылок. В эту секунду Арсению хочется отдать этому Деду Отсосу ключи от квартиры и машины и ещё себя в рабство до кучи. Шапка под рукой мешает в полной мере запутаться пальцами в волосах, поэтому моментально летит на пол, и Арсений, наконец-то теряется среди мягких, слегка вьющихся прядей. А когда он сжимает их чуть сильнее, надавливая на затылок, Антон стонет, пуская по члену (а будто по всему телу) вибрацию. Арсению сосали много и часто, он и сам нередко прикладывался к разным пенисам, но делать это так искусно, с любовью к процессу и до закатывающихся от удовольствия глаз, не умел никогда. Да и никто, наверное, так не умеет. Никто, кроме Антона. Арсению очень хочется кончить, и он уже почти на пределе, но, когда Антон отстраняется, выпуская член изо рта, делает вдох и снова берет быстро и до конца, утыкаясь носом в лобок, а кончиком языка ведя по шву мошонки, Арсений буквально ощущает себя на грани. Он делает шаг назад, выскальзывая из горячего рта, и сжимает член у основания, выдыхает рвано. — Тих-тих-тих, я так и спустить могу, — полушепотом, будто самому себе, говорит Арсений. — Так давай, — Антон снова тянется к члену, открывая рот и высовывая язык — охуенно длинный язык. — Так-то я не планировал кончать так быстро. — А ты что, только один раз за ночь можешь? — Антон ухмыляется и играет бровями, сжимает пальцы на арсовой ягодице, и это так приятно, что не хочется даже злиться на подъеб. — Нет, но я слишком пьян, чтобы сейчас это доказывать. Арсений ещё пару секунд стоит, зажмурившись и удерживая член, чтобы случайно позорно не кончить, а затем открывает глаза и видит, что Антон поменял позу. И что шуба теперь ничего вообще не прикрывает. Хочется опять зажмуриться. Нет, не потому, что картинка плохая — картинка охуеть какая прекрасная, а потому, что Арсений снова на грани. Он чувствует себя подростком в период полового созревания, когда членом можно было колоть орехи двадцать четыре на семь, потому что тот вставал даже на диванные подушки. Особенно на диванные подушки. После этой ночи у Арсения, видимо, будет вставать на красный цвет. Ну, или на Дедов Морозов, это ещё нужно проверить. Антон лежит на кровати звездой, раскинув длинные ноги, а руками оглаживая себя по животу, груди, сжимает пальцами соски и прикусывает губу, выгибаясь и судорожно выдыхая. Сделать бы фото этого момента — получилась бы лучшая за все годы обложка декабрьского выпуска журнала «Квир», если бы его до сих пор выпускали в России. — Арс, — Антон останавливается в какой-то момент, поднимает бровь, а Арсений ловит себя на мысли, что у него чуть ли не слюна из открытого рта течёт при виде мужчины. — Я тебе тут не новогоднее порно, где смотреть можно, а трогать нельзя. Может уже… И тормоза срывает напрочь. Арсений почти прыгает на кровать, сгребая Антона в охапку и целуя так остервенело, будто он с минуты на минуту может исчезнуть. На самом деле, Арсений до сих пор думает, что это галлюцинация — приятная, горячая, мягкая, нежная галлюцинация. Но даже если Антон — его фантазия, а секс с ним — результат работы зелёных человечков, Арсений возьмёт от этого все возможное. И он берёт. Прикусывает губы, оттягивает, переплетает их языки, целует с жаром и глотает стоны Антона под собой. Его кожа под пальцами настолько приятная и обжигающая, что в местах соприкосновения их тел останутся ожоги, но Арсений готов сегодня сгореть. Он только об этом сейчас и мечтает. Антон прижимается всем телом, откидывает голову, подставляя шею под поцелуи, и дышит так загнанно и рвано, что кружит голову. Он приподнимает бёдра, трется своим членом о чужой и сам же стонет от контраста ощущений. — Я тебя пиздец как хочу, — шепчет Антон, перемежая слова поцелуями, а затем смотрит в голубые глаза, облизывает губы и спрашивает: — А ты как хочешь? Сверху, снизу? Арсений поднимается на локте и замирает, а потом борется с желанием дать себе по лицу за то, что не спросил это сам ещё перед душем. Потому что тогда он, возможно, побрил бы везде, а не только там, где видно. — Мне просто вообще похуй, но сегодня я готовился быть снизу, и очень не хочу, чтобы старания были напрасны, — тут же, вдогонку к собственному вопросу, говорит Антон. — Готовился? — Так я ж на свидание собирался. А какое свидание без секса? — спокойно, прямо и без капли иронии говорит Антон. Нет, Арсений точно очарован, покорён этой прямотой и откровенностью, и мужчиной на своей кровати, конечно, тоже покорен. — Ну так что? Трахнешь меня? Или так и продолжим ебаться только глазами? — ухмыляясь и поднимая бровь, спрашивает Антон. У Арсения никогда ещё не было партнера, который бы говорил вот так, напрямую, без единой капли стеснения. Возможно, Антон такой из-за двух бутылок виски, которые они усосали вместе, но отчего-то кажется, что он в принципе такой. Такой откровенный, понятный — такой Антон. Арсений наклоняется, целует мягко, посасывая нижнюю губу и ведёт рукой вдоль тела мужчины, оглаживает сосок, сжимая и немного прокручивая его между пальцами, от чего слышит тихое, на выдохе «Арс» из приоткрытого рта. И ему хочется слышать это вечно, с такой же интонацией, с придыханием и сказанное обязательно голосом Антона. Арсений сходит с ума. Но как же ему это нравится. Антон прижимается ближе, трется членом об арсово бедро и почти хнычет — хочет большего. Арсений ведёт рукой по податливому телу, кусает кожу на шее, зализывает. Антон выгибается, когда чужая рука проводит по члену, когда большой палец оглаживает головку, собирая капельку смазки и размазывая. Арсений целует везде, где дотягивается, и любуется, как огни от гирлянды переливаются на бледной коже, как падает свет на рёбра, когда мужчина вздыхает, как дергается мягкий живот от легких прикосновений к нему. Арсению хочется целовать его, облизывать везде, чтобы ни одна клеточка не осталась без внимания, хочется подарить нежность, которая так и льётся сейчас через край. — Антон? — Ммм? — то ли стонет, то ли отвечает мужчина. — Я хочу кое-что попросить, — Арсений проводит по члену ниже, гладит мошонку и тянется ближе к колечку мышц, которое так хочется обвести языком. — Что? — выдыхает Антон, шире раздвигая ноги, чтобы улучшить доступ, и Арсений этим пользуется, оглаживает по кругу, слегка надавливая и получая стон одобрения в ответ. — Я это… В общем.. Сядешь мне на лицо? — кажется, немного краснея, спрашивает Арсений и замирает, убирая на всякий случай руку. Антон приподнимается на локтях — шуба спадает с одного плеча, оголяя косточку, которую хочется укусить — и молчит, а на лице вообще ни одной эмоции, и это пугает. Арсений очень хочет попробовать, уже давно мечтает, но бывший вечно отказывался, говорил, что лучше сделать обычный римминг, что раньше пробовал и ему не понравилось, и все в этом духе. А Арсений расстраивался, включал порно и дрочил, мечтая когда-нибудь тоже почувствовать чужой вес на своём лице. В конце концов, кто знает, может в нем умирает шикарная сидушка для самых лучших задниц этой планеты. Задницу Антона Арсений без одежды пока не видел — шуба мешала — но отчего-то он уверен, что она стопудово входит в топ три. Антон смотрит все таким же непроницаемым взглядом, а потом наклоняется к арсову уху, растягивает губы в улыбке и шепчет горячо: — Я хотел сесть тебе на лицо с того момента, как увидел у подъезда. — Бля-я-я, — жар приливает к лицу, и член Арсения дергается от этих слов. А уже в следующую секунду мужчина оказывается прижат к кровати. Антон наклоняется, ведёт носом вдоль шеи, кусает в плечо и двигает бёдрами, потираясь о стояк, выгибается, постанывает. Он привстает и пересаживается спиной к лицу Арсения, оборачивается через плечо, губу закусывает — игриво и дразняще. Шуба, и так державшаяся на плечах на добром слове, соскальзывает, приоткрывая взору острые лопатки и по-пинтерестовски эстетичную спину. — Нет! — восклицает Арсений, но уже спокойнее добавляет. — Оставь, это придаёт шарма. Антон хмыкает, но слушается, двигается чуть ближе к лицу, поднимает края шубы и закидывает их себе на плечи, оголяя зад. А Арсений… Арсений кончается, как личность. То, что предстаёт перед его глазами, достойно первого места во всех топах мира. Даже в опросе в группе ВКонтакте на два с половиной человека с названием «Что лучше: ветчина или бекон?». Задница Антона — она лучше всего на свете. Рот у Арсения мгновенно наполняется слюной, и так хочется прильнуть к этим бёдрам, укусить за ягодицу, провести языком по ложбинке, чтобы Антон хватался за одеяло или за Арсения и шептал быстро и беспорядочно «Арсарсарс…». Арсений заводит руки под антоновы бёдра, берет крепче и резко тянет на себя, тот охает, но немного привстает на руках, усаживается прямо на лицо. Арсений готов пищать от восторга, но не хочет тратить драгоценные секунды на это, поэтому высовывает язык и проводит широко, мокро, обводя по кругу анус. — Бля-а-ать, — Антон стонет, дергаясь и прогибаясь в пояснице, но с места не двигается — его держат крепко, до побелевших костяшек. Арсений ждал слишком долго, чтобы сейчас не сделать все на отлично, он мечтает довести Антона почти до пика только своим языком, поэтому ведёт ещё раз и ещё, облизывая и причмокивая, кусает за ягодицу и мягко надавливает кончиком языка на колечко мышц. Арсений чувствует, как напрягаются у Антона ноги, как его потряхивает каждый раз, когда он ввинчивается чуть глубже, оглаживает стенки внутри. Антон скулит и двигает бёдрами, трется сам, насаживается, а Арсений готов кончить только от того, что дорвался и может сейчас слышать эти звуки и видеть эту задницу в таком ракурсе. Он сжимает бёдра Антона сильнее, шире раздвигая ягодицы и искренне сочувствует тому парню, который отказался сегодня от этого и от Антона в принципе. Ради грамма меди, он упустил тонну золота. А Арсений не упустит ни за что. Только не теперь. — Господибожеблять, — как-то слишком высоко пищит Антон и сжимает свой член у основания, ногтями другой руки впиваясь (и это не фигура речи, там точно останутся шрамы) в бедро Арсения. — Я сейчас кончу, погоди, умоляю... Антон стонет так сладко, что не хочется прекращать вообще, хочется наоборот — довести его до оргазма, вылизывая задницу, чтобы он скулил и вжимался сильнее, умоляя достать глубже возможного. Но Арсений тормозит. Целует последний раз в левую половинку и шлепая в правую, даёт Антону упасть на спину рядом с собой. А затем ложится сверху и целует. Арсений и сам на пределе, яйца почти звенят от желания наконец-то кончить, но торопить мужчину не хочется вообще. Хочется законсервировать эту ночь и томиться в ней, как кильки в банке. Арсений тянется к тумбочке, ищет смазку и молится, чтобы она не закончилась. Да, он грустил, но дрочку никто же не отменял. Почти пустой бутылёк все-таки находится в углу, и в следующую секунду слышится щелчок крышки. Антон смотрит на сидящего рядом Арсения, таким взглядом, будто доверяет ему всю свою жизнь — хотя, он доверяет жопу, а это тоже немало — и ждёт. Арсений же не медлит ни секунды, льёт на пальцы, согревает и мажет по ложбинке. Антон шире раздвигает ноги, чтобы было удобнее и стонет, когда палец надавливает на кольцо мышц. Арсения мажет оттого, как внутри тепло и гладко, от вдохов, от этой ночи в целом, и смазка на пальцах блестит в свете гирлянд. Антон податливый, возбужденный до предела и не зажимается вообще, поэтому один палец входит мягко и легко. Два, на удивление Арсения, тоже. — Ты растягивался? — Ага, пока ты в душе был, совсем немного, — ни капли не краснея и немного на придыхании. Антон закусывает губу, выгибается и сам насаживается на пальцы, стонет, когда Арсений попадает по простате, и шепчет что-то неразборчивое. Волосы у него сбились, челка влажными завитками украшает лоб, губы припухшие, а звуки, которые Антон издаёт, — самая прекрасная музыка. Арсений добавляет третий, прокручивает, подгибает, и Антона подбрасывает от ощущений, он ерзает на покрывале и поджимает пальцы на ногах. Терпеть больше не хочется (не можется), и Арсений разрывает упаковку презерватива, раскатывая по члену, который дергается от долгожданного прикосновения, и берет подушку, подкладывая ту Антону под поясницу. Он устраивается удобнее, смотрит снизу вверх на Арсения, ведёт взглядом по груди, животу, задерживается на пару мгновений на члене и, закусив губу, разводит ноги шире, придерживая под коленями. — Блять, откуда ты такой чудесный? — С северного полюса, я ж Дед Мороз, — хихикает Антон. Рот снова наполняется слюной. Ей-Богу, ещё немного, и Арсений будет не Попов, а Павлов. Если бы рефлексы в школе объясняли на таких примерах, он бы точно стал ученым. — Ты точно не будешь потом жалеть, что напился и переспал с первым встречным? — спрашивает Арсений, потираясь головкой о вход и мечтая услышать короткое «точно», чтобы наконец-то ощутить узость тела под ним. Антон слишком картинно закатывает глаза, приподнимается на локте и за шею притягивает Арсения чуть ближе к себе, шепча в самые губы. — Я буду жалеть только в том случае, если в следующую секунду твой член не окажется в моей заднице. И целует, кусая за нижнюю. В этот раз Арсений не тормозит. Он мягко толкается и ловит губами сладкий даже на вкус стон. Антон горячий снаружи, а внутри будто раскалённый металл — такой же мягкий и податливый, охуенно приятный. Арсений двигается медленно, размерено, чтобы дать привыкнуть, хотя и хочется сорваться и вбиваться до трясущейся кровати и таких же трясущихся ног. А Антон будто читает мысли. — Быстрее, пожалуйста, умоляю, — почти хнычет он, дергая бёдрами, насколько это возможно в таком положении, и зажмуриваясь от желания. И Арсений делает, выходит почти полностью и тут же входит обратно, резко, пылко, до самого конца. Он чувствует пальцы, сжимающиеся на его плечах, чувствует горячее дыхание в районе ключицы, чувствует, как мягкие стенки приятно сжимают член. Антон стонет громко, жарко, сбиваясь от толчков, кусает собственное предплечье, чтобы быть тише, царапает руки Арсения, комкает простынь, и двигает тазом, подстраиваясь и насаживаясь, чтобы почувствовать больше и глубже. У Арсения голова пустая, только одна мысль скачет по всей черепной коробке — «только бы это было не на одну ночь». Новый год — это время подарков и счастья, время чудес и исполнения желаний, время, когда все плохое забывается, а хорошее преумножается. Время, когда все возможно. И сейчас Арсений в это верит. Антон стонет громче, когда член попадает по простате и выгибается, берясь за свой, быстро водит рукой. — Я.. Бля-я.. я почти уже… Антон задыхается от эмоций, теряется в удовольствии, хватается за плечи Арсения, как за спасательный круг, царапает и тянет к себе за шею. Целует в губы, в подбородок, стонет надрывно, и у Арсения кружится голова от звуков, от ощущений, от вида, от Антона. От Антона особенно сильно. Арсений уже и не помнит, когда последний раз так кайфовал от секса, от отдачи партнера, от его раскрепощённости, от ощущения полной гармонии с человеком. Он двигается быстрее, чувствуя, что разрядка уже близко, осталась какая-то пара толчков, как чувствует ногти на лопатках и зубы на ключицах. Антон кончает, изливаясь себе на живот, и от нахлынувших эмоций постанывает, кусает ещё и в плечо, и прижимается близко-близко. Арсений чувствует, как сжимаются мышцы вокруг его члена, толкается чуть резче, и тоже кончает, обмякая и сгребая Антона в охапку. Он хочет что-то сказать, но сил нет, дыхание сбито, поэтому Арсений слышит только невнятное мычание, но ему хватает и этого. Он целует Антона в висок и шепчет: — Охуенный. А потом выскальзывает из такого приятного тела, снимает презерватив, кидая куда-то на пол — утром уберёт — и откидывается на соседнюю половину кровати. — Пиздец. Никогда бы не подумал, что трахну Деда Мороза. Антон рядом прыскает от смеха и поворачивает голову. Они лежат несколько минут в полной тишине, слушая лишь дыхание друг друга, шум салютов и радостные крики за окном. А Арсений думает, что та фраза Чехова больше к нему не подходит. Он улыбается уголком губ и чувствует, что, кажется, этот год, наконец-то, будет хорошим. — Арс. — М? — Я должен тебе кое в чем признаться, — Антон лежит и смотрит в потолок, и голос у него очень серьёзный. Арсения пробирает холодным потом. — Что? — он садится и смотрит на мужчину, который поджимает губы, будто боится признаться в чем-то. — У меня.. — Антон делает глубокий вдох, решаясь, а у Арсения сердце останавливается в эту секунду. — У меня сперма на животе засохла. Мне в душ надо. И прыскает со смеху. Причём смеётся так заливисто и задорно, словно ему пять, и он приклеил на спину другу бумажку «пни меня», и словно не его только что почти сорокалетний мужик трахал в задницу. И Арсению даже злиться не хочется. Он снова ложится, смеётся тоже и тычется носом в шею, целует. — Дурак ты. Антон касается губами его лба, улыбается и вылезает из объятий под «на сушилке чистое полотенце есть» и, раскачивая голой задницей, скрывается за дверью ванной. *** Первого января Арсений просыпается часов в двенадцать, с шумом в ушах, бетонной плитой вместо головы и пустой кроватью. Первые минуты две очень хочется сдохнуть, возможно, даже чуть больше, чем вчера вечером до встречи с Антоном. Антон! Арсений резко садится на кровати, от чего по голове будто битой долбанули — ему надо меньше пить, — и вспоминает о новогодней ночи. Но кровать рядом с ним пустая, а в квартире подозрительно тихо. И Арсений начинает снова думать о своих друзьях инопланетянах и новом звании короля Марса. Но именно в эту секунду со стороны кухни раздаётся звон. Арсений думает, что инопланетяне захватили его кухню. Хотя, конечно, увидеть там хочется кое-кого другого. Он медленно вылезает из кровати, стараясь не делать резких движений, и понимает, что он абсолютно голый. И это отчего-то очень сильно радует. Арсений тянет со спинки стула домашние штаны, надевает прямо на голое тело, потому что трусы искать лень, да и вообще — свободу письке — и выходит в коридор. Из кухни очень слабо тянет ароматом кофе, и живот отзывается раньше, чем глаза успевают рассмотреть слишком ярко освещённое помещение. Антон стоит у плиты и гипнотизирует взглядом турку, в которой закипает и пеной ползёт наверх темная жидкость. Он прикусывает губу, аккуратно берет прихватку (Арсений до сих пор не купил себе подставки под горячее) и ставит турку на неё, улыбаясь своей ловкости — не пролил и капли. Аромат кофе ставится более ощутимым, и живот Арсения урчит снова. — Бля, ты проснулся, — Антон дергается, оборачивается и сводит брови на переносице. Арсений так охуевает, что на кухне в одних трусах стоит Антон, а не зелёный человечек, что сначала теряется, а потом хочет ответить что-то в духе «А ты не рад?» или, может, «А лучше было бы, если бы не проснулся?», но не успевает, потому что Антон продолжает. — Я просто раньше встал, а ты ещё спал. И я решил что-нибудь вкусное приготовить на завтрак и типа в постель принести, как в кино. Но пока нашёл только аспирин. Ты вообще еду человеческую ешь? Или чисто на спиртовой тяге живешь? У тебя же мышь в холодильнике повесилась, а вчера был Новый год, вообще-то. Где хотя бы банальный оливье? Арсений охуевает ещё раз, только теперь сильнее и уже не от наличия Антона в принципе, а от того, как быстро он с оправданий перешёл на наезды. — Я заказываю, — только и произносит Арсений, и от чего-то опускает глаза в пол — ему, вообще-то, стыдно. — Хотя похуй, я заказал яйца и сосиски — благослови Самокат, что они ебнутые и работают первого января, — Антон смеётся и подходит ближе, беря арсову руку в свою. — Сейчас такую яичницу тебе захуярю — ум отъешь. Арсений поднимает взгляд и видит лучики морщинок в уголках глаз напротив, а по телу разливается какое-то непонятное тепло, безумно приятное, будто даже родное. Он не может поверить, что весь вчерашний вечер, а потом и ночь — это правда. А ещё не может поверить, что с ним впервые случилось чудо, как в сказках или фильмах — настоящее новогоднее чудо. — Я, когда проснулся, думал, что ты мне приснился. Антон утыкается лбом в плечо Арсения и смеётся, громко, не стесняясь, так уютно. Арсению хочется заплакать от эмоций, которые капля за каплей превращаются в водопад, наполняющий его изнутри. — Прикол, а я настоящий оказался. Как ЭмЭндЭмс, — все ещё смеясь, говорит Антон, поднимает голову и быстро чмокает Арсения в уголок губ. За окном уже не падает снег, как вчера — там светит солнце — тёплое и яркое, оно трогает своими лучами кухню и мажет по лицам двух мужчин, которые не могут отвести друг от друга взгляд. Это солнце — подарок и, наверное, самый лучший в жизни обоих, потому что это солнце греет не снаружи, а изнутри. И я сейчас говорю совсем не о звезде.