Колючий сюрприз и кусачий мороз.

Зима в этом году будет холодная. Чуть больше недели назад можно было наблюдать полнолуние. Это время важно для оборотней, в том числе и для Энид, а вот для Уэнсдей это знаменует спокойную ночь в компании Вещи и виолончели. Ей не помешает даже снег, решивший выпасть именно сегодня. И эти надоедливые снежинки, что кружатся в бесконечном танце под мрачную и тревожную композицию, тоже не заставят её прервать игру. Белые пушинки медленно садятся на тёмные волосы, запутываются, практически не тают. Некоторые из них остаются лежать на складках широкой толстовки, особенно там, где капюшон. Кожа девушки кажется ещё более бледной на холоде, а лунный свет придаёт лёгкий серовато-голубой оттенок. Но, даже спустя пару часов, ни один из цветов не перекроет покрасневшие от мороза щёки с костяшками пальцев, что не выпускают смычок и гриф ни на минуту. Вещь листает ноты, еле поспевая за Аддамс, словно та смогла сорваться с какой-то невидимой цепи и не замечает ничего вокруг. А может быть, тяжёлая и устрашающая музыка помогает разгрузиться и заставить думать о чём-то другом? Игра обрывается резко, струны вибрируют ещё несколько секунд, после наступает долгожданная, для всего Невермора, тишина, отдающая звоном в ушах. Уэнсдей застывает на месте, вперив немигающий взгляд в центр разворота тетради. Снег продолжает неспешно идти, а вот Вещь уже нервно постукивает пальцами по страницам. Его слегка настораживает поведение девушки, поэтому он решает спуститься, чтобы подняться на её голову и стряхнуть снег хотя бы с макушки. Уэнсдей молча встаёт со своего места и убирает свои вещи с балкона, занося их в комнату. Теперь взгляд невольно падает на пёструю часть комнаты, которая сегодня пустует. Вещь вновь пытается привлекать к себе внимание, оказавшись на плече Аддамс. И она, наконец-то, смотрит на него также равнодушно. — Я в порядке. Мне ничего не нужно. — спокойно проговаривает девушка, отворачиваясь от розово-радужной половины. Но всё не так просто как кажется на первый взгляд. Вещь не хочет остаться без ответов, поэтому он спрыгивает с плеча на рабочий стол. Он показывает пальцем на половину комнаты Энид, затем на Уэнсдей, а пока последняя внимательно наблюдает за безмолвным монологом из замысловатых жестов, которые мог понять не каждый, товарищ-конечность успевает много высказать о нынешних отношениях двух подруг. Атмосфера между ними витает неоднозначная, ничего особенного не происходит, не считая того, что остальные ученики Невермора испытывают шок от некоторых действий. В пример можно взять то, что Энид единственная, кому она позволяет себя обнимать, либо касаться, но при этом не совершает взаимных жестов. Хотя, кто знает, какие у юной Аддамс способы выражения привязанности. Слово "привязанность" Уэнсдей ненавидит, оно воспринимается ею буквально, как невидимая стальная цепь, оплетающая два тела так крепко, пока те не срастутся воедино. Звучит неплохо, даже привлекательно, только вот она хочет быть одна, хочет быть самостоятельной, какой и является. Но ещё хочет задохнуться приторно сладкими духами этой болтливой и раздражающей Синклер. — Я не собираюсь повторять ошибки. Она заработала эту привилегию, потому что стала, как ни прискорбно, моим другом. — не успевает девушка договорить, как Вещь снова о чём-то начинает тараторить, однако Уэнсдей уже не так сильно вникает, опуская взгляд на свои руки. Красные пятна постепенно уходят с костяшек, полностью растворяясь на белой коже. Вот только теплее от этого не становится. — Все эти чувства — слишком энергозатратно, и у меня нет столько свободного времени, которое я могу уделить другим занятиям. Прости, Вещь, но я хочу лечь спать. — Аддамс проходит мимо, приближаясь к кровати и собираясь готовиться ко сну. Первым делом она снимает толстовку, ткань которой слегка влажная от растаявшего снега. Медленно подносит её к лицу и совсем слегка вдыхает. Как это похоже на Энид: обняла ещё утром, но запах продержался целый день. — Пора выкинуть. — бормочет Уэнсдей, но вместо этого кладёт эту часть одежды в чемодан под кроватью. После всех остальных манипуляций, перед тем, как провалиться в бессознательное состояние, в голове мимолётно ощущается мысль: "Я не поеду домой на рождественские выходные". Подготовка к Рождеству в Неверморе идёт полным ходом. Те, кто собирается праздновать с родителями, вовсю обсуждают планы на выходные, а тем, кто остаётся вынужденно или по своему желанию, нужно украшать свои комнаты и коридоры академии. Уэнсдей раздражает эта суматоха, которая даже не приурочена ко дню чьей-то смерти, а кричат все не от боли, а от радости. И, постепенно отодвигая недовольство на задний план, она задумывается о подарке для соседки. Обычно после полнолуния оборотням нужен отдых, однако Энид и в этом плане отличается от своих сородичей. Она гораздо более активна, а потому тишины можно и не дождаться. Откуда-то из леса ей удалось притащить небольшое колючее деревце, которое она гордо называет елью, а Уэнсдей решает не портить чужую радость, понимая, что это обыкновенная сосна. Занятия сокращены перед праздником, поэтому учеников есть время всё украсить и побольше отдохнуть. И именно поэтому Синклер носится туда-сюда то с гирляндами, то с бумажными снежинками. Такая суетная, что бесит, но жуть как нравится. — Что ты делаешь? — интересуется Уэнсдей, вставая с кровати, когда Энид заходит на, практически, чёрную половину комнаты пытается развесить длинную гирлянду на любые торчащие гвоздики. — Создаю рождественскую атмосферу, что ещё! Даже твоя мрачная часть нуждается в ярком акценте. — с улыбкой сообщает та. — Я не разрешала. Перестань и слезь с моего рабочего стола, Энид. — слегка нахмурившись, Аддамс скрещивает руки на груди, не отрывая взгляд от соседки. — Да ладно тебе, Уэнсдей, это ненадолго, всего раз в году. К тому же, я почти... — отступать она не собирается, согнув одну ногу и вытянувшись всем телом на носочке, таким образом надеясь дотянуться до гвоздя, который вбит намного выше, чем кажется. Тихо ругнувшись, Энид решает пару секунд отдохнуть и резко опускает первую ногу. Не заметив место, где был самый край, девушка оступается и падает. Однако остаётся целой и невредимой, благодаря Уэнсдей, успевшей её поймать на руки. Кажется, в этот момент в голове Синклер точно звучит музыка из какой-нибудь корейской дорамы про школьников. — Я знала, что так случится. — холодно произносит Аддамс. — Снова твои видения, да? — нервно усмехнувшись, Энид следом облегчённо вздыхает, когда её ставят на ноги. — Нет, это было очевидно. Ты встала на самый край и из-за своей рассеянности не осмотрелась и упала. — словно отчитывая ребенка, та смотрит всё тем же немигающим взглядом. — Блин... Но спасибо, что не дала упасть. — снова улыбается Синклер. — Не благодари за упущенную, для меня, возможность похоронить тебя на заднем дворе академии из-за твоей сломанной шеи. — а Уэнсдей в очередной раз скрещивает руки. Так получается, что они делают вздох почти одновременно. Дальше происходит что-то немыслимое для Энид, ведь её молчаливая и угрюмая соседка начинает помогать с украшением комнаты. Вместе у них получается закончить всё намного быстрее запланированного. Они держат друг другу стулья, в какие-то моменты приходится двигать мебель, следить, чтобы никто не убился по неосторожности, даже Вещь подключается к хлопотам, его помощь тоже неоценима. Рождественское дерево посередине комнаты, закрывая внушительную часть обзора из окна, но оно совсем не имеет возможности перекрыть звуки вокруг. Синклер увлечённо листает ленты соцсетей в телефоне, не замечая ничего вокруг и даже того, как Аддамс пытается выскользнуть на балкон с виолончелью. Снаружи снова идёт снег, на этот раз куда плавнее, щадяще. Ветра нет, но есть сковывающий холод, который не станет помехой. И только тогда, когда раздаётся звук инструмента, Энид отвлекается от телефона, собираясь проследить за подругой. Всё происходящее действо выглядит слишком увлекательно, отчего совсем не хочется отрываться. Уэнсдей не нужен полный оркестровый состав, она сама по себе потрясающе играет. В каждом движении смычка и пальцев эмоций больше, чем она могла показать за всю жизнь. Но есть кое-что, что волнует Энид намного больше, чем эмоциональная мелодия: одежда соседки. На ней лишь рубашка и брюки. В таком виде на холоде долго находиться совсем нельзя, но и прервать девушку тоже не получится, это может быть чревато. Где может быть её толстовка, которую она постоянно носит вне занятий? Почему одета так? Во всяком случае, некоторые вещи не нуждаются в объяснении. И этот случай не единственный. Ещё несколько ночей подряд, всегда одинаковое количество времени, Уэнсдей проводит в одном и том же образе. И хочется докопаться до неё, выяснить в чём дело и заставить теплее одеваться, но чуть позже идея возникает в голове сама по себе. Энид обещает, что сделает лучший подарок на Рождество. За неделю до Рождества, на последних выходных перед праздником, соседки смогли посетить город, где почти два дня подряд только и ходят по возможным магазинам и лавкам, лишь иногда заходя в кофейню, чтобы Энид могла согреться. Но, в конечном итоге, всё равно приходится вставать и снова идти. Так в один момент девушки останавливаются из-за Энид, которая убегает в противоположном направлении с криком: — Я кое-что забыла, подожди здесь! — и Уэнсдей не успевает ответить, оставшись одна посреди улицы. Рядом оказывается тот магазин, где когда-то, на витрине, красовалось то чёрное платье, которое до сих пор хранится в гардеробе. Но в этот раз взгляд падает на нечто другое, его приковывают интересные украшения в большом ассортименте. Аддамс смотрит на Вещь, который требовательно направляет указательный палец на входную дверь магазина. — Ты уверен, что нам это надо? — Получив отрицательный жест в ответ, девушка сдвинула брови, — Мне? Зачем? — но через секунду приходит осознание, что заставляет зайти в помещение, — И я делаю это не для Энид, — бормочет она и, если бы Вещь мог засмеяться, это бы точно было ехидно и зловеще. Много времени среди аксессуаров и одежды провести не получается, ведь в скором времени возвращается Синклер, в руках которой сумка, чем-то плотно набитая. Нельзя сказать, что Уэнсдей не заинтересована данным явлением, не части тел же там, однако вопросы отпадают, когда девчонка хватает подругу за руку и с широкой улыбкой уводит в сторону академии. И ведь не хочется отпускать эту цепкую и горячую ладонь. Ещё целая неделя проходит до самой ночи двадцать четвертого декабря. Несколько дней назад юная Аддамс связалась с семьёй и убедила в том, что всё хорошо, поэтому осталась праздновать в академии, в компании соседки. Родители же, в свою очередь, заметно рады тому, что у их дочери есть прекрасная подруга. И пускай они абсолютно разные, совершенно контрастные друг другу, не существует того, что может их разлучить. Звучит до ужаса банально, но отрицать очевидное уже нет сил. И нет сил думать, что между ними действительно дружеские чувства. Возможно, они и есть, одновременно существуя с гораздо более глубокими эмоциями, которые куда сложнее проявлять. Особенно Уэнсдей, что чужды любовные чувства, особенно после всего приключившегося открываться кому-то совсем не хочется. Но Энид кажется светлым островком доверия. Да и от её стиля и поведения уже не так тошно. Где-то за пределами комнаты шумят другие студенты, вовсю празднуя, несмотря на то, что до официального начала ещё не больше двадцати минут. Подруги Синклер пытались позвать её, однако та не согласилась, решив остаться наедине с соседкой. В определённый момент нависает неловкая тишина, вместе с этим полная напряжения. Когда остаётся меньше десяти минут, Уэнсдей встаёт с места, а затем видит, что и Энид делает тоже самое. Так совпало. Но отступать уже поздно. Они встречаются на невидимой границе, разделяющей комнату пополам, и смотрят друг другу в глаза. Одна улыбается, держа за спиной квадратную коробку, обёрнутую чёрной лентой. Другая же выглядит непрошибаемой и спокойной, точно также пряча что-то за спиной. — Этот год... многое изменил. — начинает Энид. — Да, пожалуй. Его нельзя назвать худшим в жизни, хорошее в нём, всё же, было. — отвечает Уэнсдей. — Я ни капли не жалею, что встретила тебя. И не жалею о всём том, что случилось с нами. — Думаю, и я тоже. Ты заставила меня многое переосмыслить. — И я заметила, что в последнее время ты легко одета. Хочется, чтобы зимой тебе было теплее. — Энид, волнуясь, протягивает подруге подарок. Та молчит с минуту, прежде чем дать кое-что в ответ, отведя взгляд. Перед глазами девушки маленькая коробочка, полностью помещающаяся на ладони, пастельно-розового цвета, но в чёрной ленте. Обменявшись подарками, первой открывает Аддамс, а в коробке виднеется какая-то тканевая вещица. Чтобы вытащить её, приходится бросить коробку на пол, а в развёрнутом виде это оказывается свитер крупной вязки, с высокой горловиной и довольно большого размера. В нём, кажется, спокойно может поместиться хоть две Уэнсдей. Она вопросительно смотрит на соседку, ожидая объяснений. — О, это оверсайз, и он очень тёплый, правда! Я сама в таких хожу, видишь? Типа, парные вещи, круто же. — твердит в своей манере Синклер, слегка дрожащими руками сжимая заветную коробочку в руках, пока подруга, без лишних слов, снимает свою рубашку и надевает вместо неё подаренный свитер, чем вызывает неподдельное изумление. Она оценивающе осматривает себя, проводя ладонями по ткани. — Немного колется. Но мне нравится. — вновь глядя в глаза, заключает Уэнсдей. — Это пройдёт, нужно привыкнуть. — Теперь твоя очередь. Энид неловко кивает, будто на секунду теряет память о подарке, однако вскоре открывает коробочку и полностью меняется в лице. С широко открытыми, от шока, глазами, она со всей осторожностью достаёт украшение — тонкую цепочку, на которой висят два детализированных кулона: анатомическое сердце и голова ворона. Следующая реакция не заставляет себя ждать. Энид с трудом сдерживает восторженный визг, наполненный искренней благодарностью. — Спасибо, Уэнсдей, ты лучшая! — щенячьим взглядом смотрит она на Аддамс, вызывая в груди приятное давящее чувство, — Это немного жутко, но мне всё равно нравится, — не перестаёт улыбаться девушка, надевая бижутерию. — Я говорила Вещи, что ворон лишний, но он настоял. — Это и от Вещи тоже? Блин, ребят, вы такие классные. — А это... просто от меня. — Момент, на котором у обеих, кажется, остановилось сердце. Уэнсдей по собственной воле прильнула к Синклер, бережно обнимая и утыкаясь щекой в тёплое плечо. Не сдержавшись, та обнимает в ответ ещё крепче. Они заслуживают этого, и они шли к этому достаточно долго. Лёд между ними разбивается и тает, а сердца бьются невыносимо быстро, словно слыша друг друга и пытаясь вырваться из грудной клетки. Когда остаётся минута до полуночи, Энид чуть освобождает объятия. — А теперь посмотри, что я достала! — она указывает пальцем на потолок. Подняв голову, они видят, как над ними висит пара зелёных веточек, усыпанных белыми мелкими ягодами и обвязанные красной лентой. — Это... омела? Значит ли это, что по традиции мы должны... — Да! Глядя друг другу в глаза, их голоса становятся тише, шумы снаружи уже не мешают, комнату освещают лишь сотни лампочек гирлянды. Они одни в собственном мирке, созданном из объятий, которые совсем не хочется разрывать. Расстояние между их лицами сокращается с каждой секундой, и тогда ровно в полночь их губы соприкасаются в нежном поцелуе. Ладони Уэнсдей цепляются за плечи Энид, та же в свою очередь гладит девушку по щекам. Осторожные, они не напирают друг на друга, позволяя тянуть момент до последнего. И в ту же секунду, когда за окном взрывается нечто, похожее на фейерверк, они отстраняются друг от друга, переводя дух. — Отвратительно. — резко признаётся Уэнсдей. — А..? — Давай ещё раз. И Энид не может отказать ей, запоминая это Рождество, как самую лучшую ночь в её жизни. А Уэнсдей никогда бы не могла подумать, что целоваться приятнее, чем ссориться.