***
Оказавшись в общем коридоре, Урарака обнаружила перед дверью своей квартирки Шото, вальяжно привалившегося спиной к стене и державшего в руке партитуру и карандаш. — Прости-прости! — выпалила девушка, заливаясь краской, — долго ждал? Шото поднял взгляд на подругу и слабо улыбнулся. — Все в порядке, я сам пришел пять минут назад. — Ла-адно, голодный? Ты же вроде после занятий тоже? Есть рис, вчерашняя рыба, растворимый мисо-суп и пиво. Нормально же? — Опять ты мельтешишь, Урарака. Я же знаю твои навыки в готовке, поэтому прихватил кое-чего с собой. Но сначала давай хотя бы начнем. — Угу! — довольно улыбнулась девушка и наконец-то отперла дверь, впуская гостя. Комната как обычно была хоть и полупустой, но местами заваленной книгами, одеждой и какими-то бумагами. Под диваном валялось несколько банок из-под энергетиков и алкоголя. — Прежде чем мы начнем, я хочу тебе одной рассказать новость, — Шото сел на банкетку, стоявшую возле фортепиано и сложил ноты на пюпитр, — я уезжаю. — Чего? — от неожиданности Очако чуть не промазала мимо дивана, когда садилась, — и куда это ты намылился? Собрался признаться Яомомо и бросить ее? — Это…вынужденное решение. Я не хочу сам, но иначе не могу. Ты же знаешь, что мой отец меня лично обучает? — Кто этого не знает, — тяжело вздохнула студентка, — сам мастер Тодороки обучает собственного сына. И как ты выдерживаешь его нрав? Он же известен особой жестокостью к своим студентам. — Вот в том-то и дело, что не выдерживаю, — опустил голову парень, — я перевожусь в Европу, в академию Ференца Листа. — Почему Венгрия? Тебя же приглашали на стажировку в Вену? — В Будапеште условия лучше. И эта академия одна из лучших, поэтому я попытаю удачу там. К тому же за меня решили взяться два маэстро, поэтому… Урарака подскочила к другу и крепко обняла. — Не объясняйся. Если это шанс для тебя стать самым лучшим дирижером и выйти из тени отца — это будет прекрасно! Ладно, — пианистка аккуратно отстранилась, — давай заниматься! Очако достала из папки свою партитуру, над которой успела немного поработать в перерывах между репетициями аккомпанемента. Постепенно комната небольшой студенческой квартиры заполнилась бурным обсуждением, прерываемым звуками фортепиано, метронома и записи выступления Рихтера. Легкие шутки то и дело проскальзывали между фраз, заставляя девушку залиться звонким смехом и озаряя вечно серьезное лицо Шото мягкой сдержанной улыбкой. Спустя несколько часов шатенка наконец-то оторвалась от нот и взглянула на настенные часы. — Ого! Сколько мы тут просидели! — Зато успели почти полностью проработать первую часть. С тобой приятно работать, Урарака. — Ой, да будет тебе, — махнула рукой девушка и собралась было встать с дивана, — надо бы уже пое… ТОДОРОКИ! Багровые капли с еле слышным плеском заливали кремовую бумагу. Подняв взгляд, Очако увидела, что из носа парня льется кровь. Не так, как при переменах давления, струйками, а бурным потоком, заливая губы и подбородок. — Надо вызвать скорую, подожди немного, вот, возьми салфетки и выпрямись… Шото даже не шевельнулся, после чего опустил голову. — Она не остановится. Прости, Очако. Я солгал. — Что? Что ты такое говоришь, подожди, да где же этот чертов телефон?! — Очако! — Тодороки схватил девушку за запястье, — успокойся и выслушай меня. Студентка ошарашенно смотрела на безразличное лицо однокурсника, пытаясь понять что происходит. Но страх за его жизнь не давал ей спокойно стоять на месте. — Салфетку хоть возьми. И держи голову ровно. — Я знаю. Очако, я… У меня рак. Я думал, что это не вскроется, поэтому хотел сказать, что уезжаю в Европу, думал, пройду лечение, химию и выйду в ремиссию, если повезет. Новость огромной наковальней обрушилась на голову Урараки. На секунду показалось, что она не может дышать, страх полностью сковал ее тело ледяной броней. — Ш…Шото… Но почему? Почему ты не хочешь, чтобы с тобой был кто-то рядом? Студент наконец-то прижал салфетку к носу, другой рукой перехватив ладонь подруги. — Я не хочу, чтобы кто-то видел меня таким. Тем более отец. Но хотя бы ты будешь об этом знать. — Но как же Яомомо?! — крик вырвался из груди Очако, — это ведь не честно! Она не заслуживает такого! — Знаю. Но я не хочу, чтобы наши отношения начались с моей химии. Чтобы она видела как я лежу и страдаю, ей это все не нужно. — Нет, нет, не смей так говорить! Не смей за нее решать! — Я не изменю своего мнения, Очако. Пожалуйста, помоги мне. Сохрани это в тайне. Если кто-то об этом узнает кроме тебя, то будет только хуже. Не говори никому, умоляю… Тяжело вздохнув, пианистка наконец-то высвободила руку из цепкой хватки дирижера и вновь села рядом с ним. — Я…Хорошо. Кто еще знает? Брат? Сестра? Мама? — Только ты. Для них я тоже уезжаю заграницу. — Но почему им не сказать? — Если они будут знать, то и отец узнает. Этого я допустить не могу, — Тодороки побледнел, — он — чудовище. Из всей семьи только я смог добиться чего-то в музыке. И если его любимая игрушка сломается — будет плохо всем. Я давно мечтал выйти из его тени, оторваться от него, но пока я болею, я должен защитить семью от его нападок. Ты же знаешь… — Знаю, — по щекам девушки полились горькие слезы, — знаю. Я буду молчать. Я буду приезжать к тебе, хорошо? — Ладно, — дирижер прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана, — прости меня.***
Тодороки ушел от подруги сразу же после разговора. С трудом находя себе место, девушка металась по квартире, словно раненный зверь. «Рак… Как он мог молчать об этом? Почему? За что?» Найдя в подушках телефон, Очако набрала Мину, параллельно пытаясь успокоиться. — Алло, Оча, что такое? — послышался обыкновенно жизнерадостный голос Пинки. — Прости, Мина, передай девчонкам, что сегодня я не пойду в изакаю, — ком продолжал подкатывать к горлу, но Урарака продолжала бороться с ним и непрошенными слезами, которые нет-нет, но наворачивались на глаза. — Эй, да как так-то? Мы же собирались праздновать твою успешную подготовку к ансамблю, что-то случилось? — Нет, просто… Я плохо себя чувствую. Насморк напал. — В такую-то погоду? Что-то у тебя черная полоса наступила. Может тебе принести лекарства? — У меня все есть, спасибо. Завтра увидимся на сольфеджио, хорошо? — Ну, давай тогда, не смей только на здоровье забивать, поняла? Иначе мы с Кири точно к тебе завалимся и будем лечить! — Ооо, боюсь-боюсь, — наигранно хихикнула Очако, — ладно, повеселитесь тогда за меня, хорошо? — Ладно, до завтра тогда! Повесив трубку, шатенка взревела так, что зазвенело в ушах. Мысли путались в голове, заставляя ее трещать от перенапряжения, а в грудь словно всадили огромный раскаленный кол. Дома было сидеть невыносимо, но и друзей видеть девушка была не в состоянии. Размазав по лицу остатки косметики, она накинула поверх блузы толстовку, схватила сумку с кошельком и пулей вылетела из квартиры, направляясь в бар на соседней улице.