Himmel

      Ненависть, концентрированная, едкая, тягучая и зловонная, словно кислота. Она переполняла Александра всего всю его сознательную и не совсем жизнь. Он всегда считал, что рожден свободным – рождён для полётов. А наставники в лётной академии обожгли, сломали и крылья, и сердце Икара заявлениями, что единственное, чего тот достоин – драить полы. Будь у него здоровье покрепче, да результаты тестов получше, а ещё, желательно, богатый и влиятельный родственник в рядах этих спесивых солдафонов.       Но их не было. Только горькие злость и обида.       Кэссиди думал, что работа в неподалеку от военного аэродрома скрасит его тоску и боль, но от вида, как взвывают и садятся прекрасные и, главное, свободные в своем полете самолеты, становилось ещё хуже – когда заветная мечта вот она, рукой подать, бери её за усы, а она никак не даётся. Прибираясь там день за днём, мужчина и помыслить не мог, что однажды случится катастрофа, входе которой его любимый аэродром окажется опустошённым и разрушенным. Ему хватило сил и возможности пробраться внутрь и когда тоненький усик уже лежал в руках бывшего уборщика, мечта вновь ускользнула – летать в этом состоянии техника никак не сможет, хоть обремонтируйся. Однако тогда слишком молодой, рождённый не в то время, изменившийся и изменённый катастрофой человек всё же был готов к прыжку; готов лететь, путь и небо далеко, холил и лелеял мысль, что рождённый летать, будет летать и без крыльев, не поднимаясь в воздух. Александр нёсся вперёд, неотступно, со своей новой семьёй – караваном Скитальцев, всегда готовый на всё и не задавая долгих вопросов, следуя зову свободы и верил в завтрашний день.       Но жизнь – та ещё сука, она облапошивает, и бросает. Новые дороги не принесли нового счастья, время не вылечило раны, боль снова пришла. День ото дня Александр вскидывал голову к такому далёкому, неприступному и равнодушному небу и вновь наполнялся едкой ненавистью.       Вновь всё потеряв. Вновь с самого начала.       Со временем Кессиди пропитался ненавистью даже к своим новым товарищам, не понимавшим стремления несостоявшегося пилота. Они мечтали путешествовать, он – летать. Бывший уборщик рассыпался в прах и возвращался к жизни от разу раз, убиваемый горем бессильного расстройства. Его новая семья не поймала выпавшего из гнезда птенца. Непобедимый колосс оказался на глиняных ногах, и упал с самых высоких вершин, будучи на земле, в надежде, восстать и воспылать.       Но не смог, оставаясь валяться в грязи рядом с разбитыми надеждами...       А ещё Александр ненавидел снег; потому что тот падал, сучий потрах, с небес, не задерживаясь там, в облаках, в тучах, эти проклятые осадки. У них была возможность остаться там, но они променяли их на краткий миг падения и смерть в безвестности, пусть даже это была и не их воля. У влаги нет воли, нет жизни; а у него есть.       Поэтому Кесседи ненавидел ещё и рождество, этот ублюдочный праздник всеобщего торжества празднества мира, сгоревшего в мире апокалиптического прошлого. К нему даже Гронч заглядывал, уламывал вместе с ним всем праздник испортить, раз уж у бывшего уборщика нет не то что настроения, даже толики желания новогоднего торжества. Впрочем, похититель радости получил и свою порцию ненависти. В припадке он едва не расколошматил свой пилотный шлем о стену...       А спустя несколько дней на своих мясорубках, как на санях по снегу к нему подкатил фургон, увенчанный толи купленным, толи потыренным у его товарищей по фракции Дробителей. Александр и не обратил бы внимание на незваного гостя, если бы гудок локомотива, загудевший столь неприятно и раздражающе.       - Эй, хозяин! Ты дома? – из окна кабины высунулся седой человек с маской на нижней части лица.       Кэссиди недовольно поморщился – Старьёвщик, известная личность среди узкого круга лиц часто наведывался на его аэродром в поисках какого-то старья, выменивая его. Он бы мог своего незваного гостя причислить к стану Мусорщиков, но его тачки и рожа примелькались не только под жёлтым стягом...       - Чего надо? – недовольно буркнул хозяин аэродрома.       - Праздник тебе привёз, дурень ты! – через клапаны респиратора Старьёвщика разила не характерная для того доброта, - новый год в конце-то концов!       Бывший уборщик насупился пуще прежнего.       - Едь-ка ты к Фростам, развлекайся сектантами! – обиженно выплюнул он.       - Да чего ты накуксился! – теперь мембраны клапанов выплюнули раздражение, - давай, калымагу свою сюда тарань... хотя не, - он задумчиво коснулся подбородка, - не, не надо, давай в ангаре, тут мороз такой, фига мы что приварим...       - Что? – искренне не понял скиталец.       - Будем мечту твою исполнять, дурень ты!       В голове Александра всплыла та забавная на взгляд выживших история про двух друзей, частенько споривших на умные темы и собиравшие, вокруг себя много желающих понаблюдать за их яростными научными дебатами, обычно сопровождаемые крепкими словечками и, если повезёт для наблюдателей, мордобоем. И вот однажды спор зашёл о непреложной, казалось бы, истине – форме Земли. Один с пеной у рта утверждал, что она плоская и всегда ею была, а космос – большая фикция, придуманная людьми до катастрофы. Другой же был до посинения возмущён подобным невежеством друга и бросил все силы на то, чтобы его разубедить: показывал старые учебники, привлекал коллег-учёных и даже обращался за советом к Райли. Ничего не помогало. Два приятеля сцепились не на шутку, и дружба превратилась во вражду.       Споры не утихали несколько месяцев, пока у второго друга не исчерпался лимит терпения. Он разыскал в Пустошах человека, работавшего до катастрофы в космической программе, и под его чутким руководством очистил от пыли и песка старый шаттл на Сломанной стреле, силком затащил в него приятеля и отправил на орбиту. План был идеален. Но, когда вскоре после старта шаттл отклонился от курса, выяснилось, что найденный в Пустошах "специалист" работал... уборщиком в закусочной неподалёку. А спустя год с копейками скитальцы натолкнулись на кратер около полутора сотни метров неподалёку от Могильника, покрытый нехарактерным для местности песком, а в центре торчал как раз тот самый шаттл...       Потому что тем самым консультантом по полётам оказался он сам...       Кесседи стало до слёз обидно, что его мечту не просто растаптывают, её вминают в грязь, под слоем снега, с такой нескрываемой радостью, что автоматическая винтовка непроизвольно оказалась в его руках, к тому же, заряжена.        - Ты чего, башкой о панель приборную долбанулся?! – только и успел выпалить вылезший из кабины Старьёвщик ещё до момента появления оружия в руках прежде, чем очередь просвистела над головой и помяла обшивку бока.       - Убирайся! Вали на хрен отсюда! – взревел оглушённый болью Александр, - не смей издеваться надо мной, скотина!       - Твою мать! Судак ты белоглазый! Отмороженный! – принялся голосить из-за своего авто незваный гость, - я же запамятовал, что ты по полётам на всю башку ушибленный! Прости, я не хотел тебя огорчать! Я тебе без шуток лопасти вертолётного винта привёз!       От таких известий бывший уборщик впал в ступор, винтовка выскользнула на снег, а из рта вырвалось только непонимающее:       - А?       - Бэ – Баран! – рявкнул выживший в ответ, - и Бей Скара! Он подрядил меня вам, ушлёпкам, подарки развести! Вот и помогай после этого людям, чтобы тебя пристрелили, как собаку сутулую, скоты вы неблагодарные!       - А почему лопасти? – отойдя от шока, спросил Кэсседи, - а не самолётные там...       - Да я откуда знаю?! – взорвался в гневе его гость, - в радиоэфире скантачься с Беем и у него спроси! Давай, где там твоё корыто?       Владелец аэродрома только сейчас понял, что это вовсе и не дробитель на вершине фургона, а самый натуральный пропеллер.       - Мой Стальной Клык – не корыто! - возмутился скиталец.       - Ладно-ладно, давай, отворяй ворота – я заезжать буду, эта зараза пол тонны весит...       Заползя на своих шнеках внутрь ангаре, владелец своего "Фургона барахольщика" оценивающим взглядом осмотрел бронемобиль выжившего, посвятившего всю свою жизнь стремлению к свободе; быстрый и маневренный, летающий по полю боя благодаря мощному и прочному V10 со старого военного самолета, без труда способному сдвинуть пару лишних тонн, но всё же дорога для которого в небо была закрыта. Благодаря ему его водила летал по полю боя внутри узкопрофильной кабины бывшего самолёта, летать уже так же не способной, а вот для скоростных боёв пригодной в самый раз; и впивался во всех, кто рискнёт встать на его пути благодаря экспериментальной скорострельной автопушке скитальцев с авиационными системами отвода тепла.       - Так, Джоуль смещаем на Беркута, иначе винт не присобачить, - констатировал Старьёвщик. – А то, что Виверна стоит – это хорошо, там панель управления вроде схожая, не придётся внутрянку менять...       Александр понимающе и послушно закивал, впрочем, больше поглощённый лелеемыми давним давно грёзами о покорении небосвода. Он для этого даже все учебники, какие только были, вместе с чертежами да архивами достал. Следующие несколько часов его гость с помощью крана сначала демонтировал и переустановил АП-шестьдесят четвёртую, а потом устанавливал и монтировал пропеллер, приваривал, стучал молотком, один раз даже попал себе по пальцам и долго и от души матерился, а потом полез настраивать и подключать приборную панель.       - Нет слишком высоких стен, нет слишком долгих дорог, - говорил он владельцу Стального Клыка, вероятно, припомнив какую-то старую песню, - нет слишком сильных стремлений, нет слишком глубоких слёз.       Когда всё было закончено, старик вылез из кабины, утирая льющийся градом в три ручья с морщинистого лба пот и поймал уже рванувшего внутрь Кэсседи.       - Ты что, дурак – внутри ангара пробовать? Так на вас никаких лопастей не напасёшься! Покатили на улицу.       Пока двое мужчин толкали тяжеленный бронемобиль-бронелёт, в голове бывшего уборщика закралась острая, как заноза, мерзкая мысль – а вдруг не получится? Вдруг мечта снова улетит, поманив усами? Вдруг снова небесный непокорный свод пустит только редких птиц? Однако все мысли улетучились, когда Стальной Клык оказался на снегу, и он уселся в кабину, не забыв положить на колени учебник по пилотированию.       - Ну, с учебником на коленях и с боженькой, давай! – Старьёвщик махнул рукой и отскочил от фюзеляжа.       Александр зажмурился, поднял все тумблера, повёл штурвал. Он хотел быть свободными и не молить о любви, он хотел бороздить небеса. И колёса его транспортного средства под гулкий рёв лопастей оторвались от земли...       То, что в последующие несколько минут он не угробил себя, Стального Клыка, Старьёвщика, его Фургон и аэродром, стало следствием исключительного чуда – выброс эндорфинов в кровь был такой сильный, что выживший плакал и смеялся, как ребёнок, зашёлся в дикой истерике и припадке неконтролируемого счастья, влетел в один из ангаров и развалил его напополам.       - Ну, для первого раза сойдёт, - усмехнулся его гость. – Я тоже у себя пол полигона раскурочил, пока приноровился... ты давай, попрактикуйся, никто не торопит.       Старьёвщик приехал утром, за темно – зима, как ни как, дни короче, ночи длиннее, а когда скиталец наловчился своим летально-летательным аппаратом управлять, солнце из зенита принялось опускаться за горизонт.       - Ну как? – поинтересовался старик, когда Кэсседи наконец-то усадил машину и приглушил движок.       Тот трясся от неописуемого восторга не хуже выхлопной трубы, его пылающие цветом глаза сияли, а губы ширились в довольной улыбке, не способные выплюнуть хоть какое-то подобие благодарности.       - Это... спасибо! – только и смог выдавить из себя Александр, - от души!       - Да-да-да, не благодари! - отмахнулся Старьёвщик, - с новым годом, с новым счастьем, с рождеством, счастья-здоровья, личной жизни, вот это вот всё...       Тяжелое прерывистое дыхание едва вырывалось из-под пилотного шлема.       - Эй, дружок, я конечно не врач, но... может тебе сделать небольшой перерыв, а? – поинтересовался его гость.       - Нет! – голос владельца Стального клыка надломился, дрогнул в нервном испуге о возможной потере мечты.       Если это и случится, то лучше пусть он сдохнет. Упадёт с самого края небес в ту мерзкую грязь, а потом восстанет вновь.       - Тогда погнали! Гронч опять хочет подарочки все скомуниздить! Надо надавать по шее этой гниде... – Закончить фразу Старьёвщик не смог, зайдясь в тяжелом кашле, - короче, держись рядом.       Но Кэсседи и не думал этого делать – опьянённый, одурманенный он взмыл в небеса так резво и резко, как только смог.       - Эх, - вздохнул выживший, не спеша, впрочем, не спеша заводить свой фургон, - лети, соколик...       Действительно, не было никогда, нет и не будет слишком высоких стен, слишком долгих дорог. Не задавая долгих вопросов, Александр Кэсседи последовал зову свободы и поверил в завтрашний день, не уставая от новой удачи.