Мy good girl.

Дурацкий университет и дурацкие люди в нем! Отвратительные создания, особенно те, кого сильным полом язык обозвать не поворачивается, только с отвращением хочется обозвать. Унизить достоинство в очередной раз, когда не сильно высокий, практически альбинос с алой прядкой неуверенно мямлит очередное признание и протягивает наспех собранный букетик и коробку с шоколадом. Цветы на виде такие же, что растут во дворах домов перед университетом, и, судя по зеленому соку на кончиках чужих пальцев, не до конца оттертому, срывал их юноша впопыхах, наверняка получив добрую порцию угроз в свой адрес. А еще он держал маленькую коробочку, перетянутую самодельной ленточкой, вполне милую, если бы его объектом симпатии была бы какая-нибудь застенчивая девочка с его потока. Каэдехара с факультета истории в своем очаровании мог бы быть сердцеедом, только вот на месте ожиданий стояла жестокая реальность. Обтянутая в строгую черную ткань, похожая на военного в своем неприступном положении рук, скрещенных на невыразительной груди, со строгим взглядом аметистовых глаз. Не менее строгим и немного скучающим было выражение ее глаз. Этим Скарамучча могла гордиться — единственная черта, что нравилась ей в себе, переданная от ненавистной матери и покойной тёти. Долго фарс с «признанием» она терпеть не могла, поэтому мягкую речь Каэдехары девушка прерывает взмахом ладони: — Кадзуха, уволь меня это выслушивать. За тобой бегает полкурса с момента твоего перевода, а выслушиваю твои серенады второй раз подряд именно я. Ничего не изменится от попыток. Ты мне не нравишься. Мне вообще никто здесь не нравится. Так что сделай одолжение, отстань от меня уже. Ленивая речь, в то же время твердая и настойчивая, не терпящая возражений. Скарамучча говорила всегда так. Со всеми. Давала понять, что с ней лучше не связываться. Дружбу водить было удобно исключительно с теми, кто ей самой был весьма интересен и не был отбросом. Хотя, можно было бы и поспорить. Она думала об этом всякий раз. Даже сейчас, подхватив с пола рюкзак с ноутбуком для учебы, пару тетрадок из своего шкафчика, задумчиво разглядывала коробку, которую Каэдехара ей все же оставил. Вернее, настырно всучил в руки, извиняясь со своей доброй, немного печальной улыбкой, лепеча тихое «Попьешь чай хоть с ними». Чай, да? Дурак белобрысый, что тут еще сказать. Скарамучче не нравилось мужское внимание. Оно для нее было излишним, как ненужный рудимент. При всей своей самодостаточности, девушка не тешила собственное самолюбие пытливыми взглядами, попытками знакомства или салфетками в кафе от официантов, с вопросом о номерке. Бесили ее и вводили в ярость и бездумные подкаты из разряда «вашей маме зять не нужен?» и прочая чепуха. Нет, не нужен. Она не любит банальное дерьмо. Да и даже не банальное. В общем, без шансов, чувак, ни в этой, ни в какой-либо иной жизни. Пожалуй, единственным человеком противоположного пола, которых Скарамучча переносила, стал Тарталья. Он же Аякс. Он же «рыжий черт». Он же Чайлд. Он же «похититель сердец», «хитрый лис» и «дамский угодник». Дружба их завязалось в кафетерии, где самонадеянный парень купил по обыкновению кофе для понравившейся ему девушки (для Скары), которое та успешно вылила на него в ответ, выдав гневную тираду о том, как ее задолбали все, кто думает не головой, а членом. В ответ на это парень рассмеялся и это девушку обескуражило. Она ожидала привычной реакции, крика, бешенства, измывательств «злобной сучкой» и прочих банальностей. Но тут встретилась с реакцией такой, к которой не была готова абсолютно. К искреннему, чистому смеху, дьявольскому огоньку в глазах и широкой улыбке на усыпанном мелкими веснушками лице. Нет, возможно, будь Скарамучча чуть мягче характером или чуть терпимее к мужчинам, то все могло быть иначе. Но с того инцидента началась их на удивление крепкая дружба. Да и учились они на одном потоке, что снижало шансы того, что собственные одногруппники будут подкатывать — Чайлд наплел тем вранья с три короба, что Скарамучча — его лучик солнца, его свет жизни, его любовь навсегда и пообещал смерти всем, кто к ней подойдет хоть на пару метров. И, как оказалось, он не шутил. Один раз, возвращаясь со спортзала в раздевалку за забытой обувью, девушка услышала стуки и грохот. И застала Чайлда с кем-то, кто был прижат лицом к верхнему шкафу. Раздевалка была совместной и не было ничего удивительного в том, что во время пары здесь можно было обнаружить прогуливающих парней. Но что больше напрягало взгляд и сделало его более тяжелым, было на виду. Дверца отсека, предназначенного для Скары, была открыта, а вся ее одежда — практически на полу. Судорожно переведя взгляд на Чайлда, прижимавшего дергавшегося парня к железу разбитой бровью, Скарамучча подметила яростный блеск в обычно блеклых синих глазах. — Что тут происходит? — Ее голос от волнения стал непривычно низким, резанул слух, но девушка по привычке скрестила руки на груди. Парень в хватке Чайлда объясняться не спешил, зато рыжий, не без удовольствия пристукнув того еще раз о железную конструкцию, облизал разбитую губу, выпалив: — Эта тварь еще с перерыва следила за там, как вы выходили. А когда и парни вышли, пошел сюда. Я думал, он прогульщик, но никогда не подмечал, чтобы он пропускал хоть одно занятие. Тупой ботан же, а они за оценки трясутся. Захожу — а он твой шкафчик уже вскрыл. Да так профессионально. Признавайся, не раз так делал уже, да? Скарамучча приподняла бровь, все еще не понимая, зачем кому-то потребовалось что-то искать в ее шкафчике. Несмотря на то, что она всегда была олицетворением чистого духа бунтарства и беззакония, в университет ничего запрещенного она никогда в своей жизни не приносила. Разве что, свой сварливый нрав, но это ведь вполне законно. Насильно мил не будешь. — Так и что тебе понадобилось в моих вещах? — Задает девушка вопрос невольному пленнику Тартальи, приблизившись вплотную к своему шкафчику. Оглядев беспорядок, Скарамучча воззрилась на обоих парней, сузив взгляд аметистовых глаз. Виновник ситуации молчал ровно до тех пор, пока Аяксу не надоело ждать ответа и он с грохотом вновь приложил свою жертву к железу, выплюнув зло: — Ему белье твоё нужно было. Вот поэтому Скарамучча готова была называть животными всех представителей мужского пола. Без исключений. Не готова была она перед ними пресмыкаться и ползать, давать слабину. Но готова была резать словесно и опускать ниже плинтуса. Такое поведение человека перед собой, изрядно побитого другом, можно было назвать закономерным исходом. Но марать свои руки о него было бы не с руки. Ведь уже есть тот, кто по старой дружбе сделает это за нее. — Что ж, надеюсь, такого больше не повторится. Я думаю, Тарталья объяснит тебе более подробно, как не стоит поступать с девушками. Голос Скарамуччи зазвучал монотонно, так, будто она разговаривала скорее сама с собой, нежели с кем-то. Одежду она аккуратно сложила внутрь, доставая наконец-то искомое. Спортивную обувь она подхватывает легким движением, за небрежно завязанные бантиками шнурки. Ей достаточно было дать понять и одному, и второму, что ей не до разборок, пара в конце концов шла. Поэтому Аяксу она коротким кивком дает понять, что ей пора, мимолетно бросив: — Ну, с меня кофе, да? Ответа не следует, потому что рыжий уже словно с поводка сорвался. Бешеная рыжая псина. И как только Синьора справляется с ним? Воистину великая девушка. Скарамучча не понимала, как настолько самостоятельная и самодостаточная девушка могла найти что-то в Чайлде. Глава студенческого собрания, чирлидер, талантливая в искусстве. С ней могли соперничать единицы, и все же Скарамучче был не особо ясен смысл их отношений. Да и боги с ними. Скарамучче не нравились парни. И не нравились девушки. Ей вообще максимально не хотелось ни с кем иметь дела, потому что она любила людей другого типажа. Как, например, ее соседка. Когда они встретились впервые, это была странная и сумбурная встреча. Хозяйка квартиры решила устроить совместный просмотр, и это больше было похоже на кастинг. Было неловко. Было раздражительно улыбаться обоим незнакомкам и понимать в мыслях, что вот-вот замечательный вариант квартиры может легко соскочить, только потому что Скара — т а к а я. Недобрая на вид, не умеющая быть ласковой и доброжелательной по отношению к другим. Вся из себя такая недотрога, в то время как эта девушка, назвавшая себя Альбедо, была крайне спокойной. Мягкий голос, приятный тон, застенчиво сцепленные кончики пальцев на коленях в позе боком на легком, полупрозрачном платье в мелкий цветочный рисунок. Одно маленькое колечко на мизинце, сверкающее желтым камушком. Скарамучча пялилась на нее всю встречу, откровенно раздосадованная тем фактом, что квартира уже стопроцентно достанется не ей. А жаль, это была замечательная двушка по приятной стоимости аренды и без большой оплаты за коммуналку. И даже прощаясь с хозяйкой квартиры, Скарамучча в досаде сидела после в кафе, что расположилось в уютном внутреннем дворике многоэтажки, попивая обжигающий, но неплохо сваренный кофе. — Ох, я боялась, что ты уже далеко ушла. Как хорошо, что ты все еще тут. — Раздался за спиной мягкий голос и Скара чуть не давится напитком. Белокурая нимфа садится за столик напротив, складывая ладони и оперевшись о них подбородком. Ее голубые глаза буравят Скарамуччу взглядом и той, откровенно говоря, становится не по себе. Накопленное раздражение вырывается наружу, и девушка отставляет чашку со стуком, процедив: — И чего тебе? Пришла глумиться? — Нет, я к тебе с предложением. — Альбедо даже глазом не ведет на грубый тон. — Я догадывалась, что хозяйка квартиры так сделает, потому что она говорила мне о том, что ты первая откликнулась. Но я бы хотела предложить тебе жить вместе, что скажешь? Вдвоем было бы проще оплачивать, а собственница не узнает, потому что она уезжает заграницу, платить нужно будет на расчетный счет. Если будем платить с моего, то она ничего не заподозрит. Ну, что скажешь? Скарамучча испытывает еще больший ступор. Она ожидала чего угодно, но только не такого предложения, тем более от малознакомого человека. Натура тихо нашептывала о том, что это может быть подставой, и девушка наклонилась над столом ближе, глянув в глаза человеку напротив. На таком расстоянии голубизна казалась бездонным мерзлым озером с чистой водой, и Скарамучча невольно выдохнула: — И назови хоть одну причину того, что я должна тебе поверить и принять предложение. Альбедо не отодвинулась, однако убрала ладони от лица. Ее цепкие пальцы схватили чашку с кофе, который Скарамучча не допила еще. На краешке белого фарфора отпечатался легкий персик помады, а сама девушка оценила: — Флет-уайт, неплохой выбор. Я тоже люблю этот вид кофе. Насчет причины… Я из твоего университета, но с другого потока. С дизайнерского, если точнее. Так что я тебя знаю. И знаю, что ты не приведешь в квартиру парня или девушку. Видишь ли, о тебе в универе слухи ползают… Разные. Но я предпочитаю разбираться во всем сама, поэтому расспросила твоих одногруппников и того парнишку, Чайлда. Естественно, мне все выложили о тебе. Короткий смешок звучал почти птичьим переливом, и это был первый момент, из-за которого Скарамучча сказала просто «да». И на предложение Альбедо, и на ее всезнание, и даже если бы речь шла о кофе — она бы все равно сказала бы «да». Альбедо была определенно первым человеком и первой девушкой, которую Скарамучча готова была слушать и слышать. Потому что не было дурацких разговорах о парнях, не было этих сплетен об отношениях и прочем. Альбедо была собой. И как оказалось, вся эта мягкость и чуткость не была наигранной. Она на самом деле была такой. Загадочной и при этом доброй и снисходительной. И вся дерзость и язвительность куда-то терялась. Когда она заехала за вещами Скарамуччи вместе со своей матерью, это был момент потери речи. Точнее, все здравые мысли улетучились, а подшучивания матери раздражали ещё больше. Вот же черт побрал бы ее. Альбедо смеялась вместе с Райден-старшей, а Скарамучча не знала, что и делать, какие вещи собирать и что вообще понадобится. Ей резко стало некомфортно. Ведь предстоит ехать с Альбедо и ее матерью в одной машине вместе со всеми этими коробками. Опустевшая комната вызывала тоску, и Скарамучча сидела на тонком ковре у постели, перебирая ворс цвета графита. В дверь коротко постучали и приоткрыли, не дождавшись ответа. В щели мелькнули светлые волосы, а чуть позже на этот же самый ковер ступили босые ступни. Бледные, с едва заметной разницей цвета от загара. Видимо, следы от летних сандалий. Видимо, Альбедо нечасто на улицу выбиралась. На ровных ноготках пальцев ног педикюр, лёгкого золотистого цвета вперемешку с каким-то молочным гелем. Красиво, не то, что облезший черный на ступнях Скары, покрытых царапинками от хождения по каменистому пляжу. От этого ещё более неловко, особенно когда Альбедо присаживается к ней рядом, придвигаясь к плечу. Ее голос щекочет волосы у уха: — Ты волнуешься? Не переживай, я тоже никогда не жила отдельно. Это будет забавный опыт. У тебя красивая комната. Любишь строгий стиль? О, и растения. Мне тоже нравятся кактусы. Я привезу несколько с собой, но они все ещё не цвели. А твои цветут. Ты сама за ними ухаживаешь или мама помогает? Ее голос успокаивал. Альбедо много говорила, переходя с темы на тему, но тем не менее это не раздражало. Напротив, доставляло некое удовольствие слушать кого-то вот так просто. Хоть и немного неловко было понимать тот факт, что это первый человек, кто по своей воле решил протянуть руку помощи и как-то сблизиться. Может быть, у Альбедо был собственный интерес и выгода в этом, пусть. Она имела на это право. Поэтому Скарамучча все же поднимает лицо в сторону цветов на подоконнике, коротко кивнув: — Сама, да. Выбери тот, что тебе больше всего нравится, я возьму его с собой. Остальные вещи у меня собраны, и мы в принципе можем ехать. — О, правда могу? Лицо блондинки озаряет улыбка, столь мягкая и теплая, что Скарамучча невольно теряется. Чувствует странный стыд и смущение, невольно поджимая ноги ближе к груди. Крайне неловко все это. Вся ситуация, которая кажется ненастоящей, нереальной. Альбедо в ее комнате видится сошедшим во тьму ангелом на фоне графитовой стены, расписанной Скарамуччей вручную белым маркером с потеками. Тогда она ещё пыталась в каллиграфическое граффити, а сейчас это казалось ей до одури глупым. Как вообще кто-то мог назвать что-то в этой комнате красивым? Или строгим? Строгостью тут даже не пахло, скорее хаосом и беспорядком, какими были мысли хозяйки комнаты. Альбедо застывает у окна силуэтом. Наклоняется ближе к цветам, пока ее руки сцеплены в довольно милом жесте за спиной, закрытой лёгким платьем кремового оттенка. Скарамучча невольно засматривается на чужую фигуру, теряя удары в сердце. Как глупо, что кто-то может произвести такое глубокое, неизгладимое впечатление. «Хочу быть как она». Наверное, Альбедо была популярна на своем потоке. Из небольшой переписки с ней Скарамучча узнала, что она любит читать. Любит готовить и кошек, а ещё поздно ложится и рано встаёт. Любит горячие ванны с маслом и солью и хрустящие тосты по утрам с тающим на них сыром. Такие простые вещи, о которых они говорили, цепляли больше и создавали странное впечатление вокруг девушки. А ещё у нее странная фамилия. Крайдепринц подошла бы молодому человеку, но никак не девушке, но Альбедо подобное не смущало. — В младшей школе меня путали с мальчиком из-за фамилии и имени. Это нормально, что ты так подумала, не вижу ничего плохого в этом. Эта фраза, сказанная по телефону, была такой обыденной, что Скарамучча невольно ощутила себя виноватой. Может быть, она задела какую-то часть в прошлом соседки по комнате теперь, но та не показала этого. В любом случае между ними возникла неловкая пауза, закончившаяся фразой «прости, мне пора, нужно собирать вещи». Почему они вообще так легко говорили друг с другом? Словно и вовсе были старыми знакомыми? С Альбедо так легко и свободно. И иногда так неловко. Поэтому, когда она наконец-то забирает один из цветков, держит в тонких пальцах симпатичный горшочек из керамики, в котором живёт цветущий розовый кактус, Скарамучча готова умереть на месте от стыда и неясностей своих мыслей. «Дура, нашла к кому испытывать симпатию». Всю дорогу до их нового жилья Скарамучча была в своих мыслях. Мать Альбедо пыталась разговорить девочек, но в итоге склонилась к тому, чтобы послушать музыку в дороге. Это должно было успокоить и расслабить обоих, но, кажется, только усугубило ситуацию. Напряжение читалось во взгляде и позе Скары, в которой она сидела. И ещё больше оно стало, когда пальцы Альбедо пробежались по запястью и взяли за кончики пальцев. — Тебя не укачивает? Выглядишь бледной. Хочешь конфету? Она мятная, должно стать легче. Скарамучча вымученно улыбается, соглашаясь. Пожалуй да, она бледная, но не из-за дороги, а из-за близости. А ещё из-за неизвестности. Пугающей и неловкой совместной жизни. Случай дома и в машине были не единственными. Что-то заставляло Скару раз за разом с пар торопиться в чужой корпус и ждать напротив лавочки у выхода из кампуса Альбедо. И чувствовать себя ещё более неясно и неловко из-за того, что чувствовала себя Скарамучча странно и скверно. Альбедо провожали. Не было ни дня, когда за девушкой не вышел бы кто-то из парней. Иногда она выходила с цветами и первым желанием Скарамуччи было смять тупой букет. Или сжечь. Или облить кислотой. Испепелить. Ну и прочие сравнения. И даже Чайлд, периодически сидевший здесь вместе со Скарамуччей, не мог не отметить ее настроения. Девушка, одетая в черный комбинезон на молнии до горла с обилием ремешков, нервно дёргала носком тяжёлого берца. — Ты выглядишь так, будто пришла сюда убивать. Что случилось с мисс Неприступностью. — Чайлд, отъебись. Ты пришел сюда поглазеть на их куратора, я пришла забрать соседку. Сиди молча или вали отсюда. Рыжий в ответ на колкость смеётся, но послушно примолкает, поймав взглядом знакомую фигуру девушки, которая теперь была соседкой Скары по квартире. Скарамучча щурится, не видя вдалеке так хорошо, а Чайлд шепчет: — Сегодня Кейя несёт ее сумку. Забавно, она ведь отказывает ему раз за разом в свидании. Скарамучча поджимает губы ещё сильнее и достает пачку сигарет. Всё это неясное, нервозное состояние вынуждает девушку начать курить. Альбедо не осуждает ее за это, но причины, что случилось, добиться не может. Причина в ней. Причина в симпатии, которую Скарамучча испытывает к Альбедо. Чайлд впервые видит Скарамуччу с настолько тяжёлым взглядом, с таким строгим выражением лица, что невольно отшатывается, как от прокаженной: — Скара, ты что, влюбилась? Девушка давится сигаретным дымом, бьёт наотмашь по лавке, где только что сидел рыжий, практически прорычав: — Если кто-то узнает об этом, рыжее трепло, я убью тебя. — Что ты, я не!.. Я… Эм. рад за тебя! Только вот не видно, что ты счастлива и… Рыжий примолкает, потому что голоса Кейи и Альбедо уже близко. Те прощаются, Чайлд кратко кивает, а Альбедо, приняв сумку, подходит к брюнетке ближе, аккуратно наклонившись к той. Дуновение чужого дыхания на своей щеке Скарамучча чувствует отчетливо. Как и запах мятных конфет. От губ Альбедо пахнет мятой. Другая мысль уводит ее в омут, из которого нет конца. Может быть, мята почувствуется и на ее губах? Какой на вкус будет поцелуй с ней? Будут ли ее губы мягкими на ощупь? Почувствовав, как кровь прилила к лицу, Скарамучча дёргается, прижав ладонь к щеке, а Альбедо, невинно выпрямившись, вещает: — У тебя был пепел на щечке. Ну что, пойдем домой? И этот голос, интонация… она убивает. Это просто контрольный в голову без промедления. Выстрел в упор в самое сердце, которое вышибет его без единого шанса на выживание, без ошметков. Ни единой здравой мысли не оставит цельной. Скарамучча беспомощно кидает взгляд на Чайлда, получая в ответ глупый жест сердечка пальцами. И ведь этот придурок теперь докопается. — Конечно, идем домой. *** Придурок докопался. Естественно и ожидаемо весь следующий день Чайлд просто собачкой бегал за ней, умоляя рассказать, чем раздражал ещё больше. Пока терпение не лопнуло и оба не пошли после пар в интернет-кафе, сняв комнату с приставкой. Скарамучча валялась на диване, раздражительно ожидая отката возрождения, пока Чайлд задавал вопросы: — И-и-и, она знает? — Нет. — В смысле нет? Ты не говорила ей? — Нет. — Но почему?! — Тупица, как ты себе это представляешь? «Привет, Альбе, ты мне нравишься?» Или «милая, забери твои трусы из ванной, они высохли, кстати я тебя люблю»? Как ты вообще себе это представляешь? — Но тебе нужно сказать! — Зачем? — Фыркает Скара, хватаясь за джойстик вновь и принимаясь бежать до места, где они оба остановились. — Ну, разве тебе не хотелось бы признаться? Это ведь как достижение определенного уровня в игре: открываются дополнительные ветки сюжета, возможность заромансить персонажа и. — Графодрочер. — Недотрога. Беззлобная перепалка прекращается на время битвы с боссом, а чуть позже Скарамучча сползает по спинке дивана вниз, на пол, глядя в потолок. Чайлд — тот ещё придурок, но он не трепло. Поэтому, стоит спросить совета, как поступить. — Она мне нравится. И иногда, кажется, что я ей тоже. Она ведь такая… «Волшебная». «Заботливая». «Необыкновенная». — Иногда она будит меня по утрам в выходные. Я ненавижу, когда меня будят, но она забирается на кровать, Чайлд, поверх одеяла и просто убирает мои волосы с лица. Говорит, что сделала чай для двоих и завтрак. А я в такие моменты хочу просто остановить время. Скарамучча умолкает, закрывая глаза. И даже так видит образ Альбедо. Ее светлые волосы по утру, ее пальцы и тонкие кисти, которыми она держит по утрам чашку кофе за книгой. Ее одежду, не слишком скрывающую прелести и изящества тела. Ее шею с татуировкой звёзды на шее, единственное тату, что на ней вообще есть. Ее изящные бедра и ступни с постоянным и аккуратными ноготками. Альбедо следит за собой, но заботится и о ней. «Милая, я сделала для нас завтрак». «Скара, ты выглядишь усталой, я сделала тебе ванну с солью и свечами». «Сегодня ты такая грустная была после университета, поэтому я купила тебе тортик». «Скара, Скара, Скарамучча…» «Давай я почитаю тебе перед сном?» Свое имя слушать ее голосом — это воистину рай. Рай на земле, в рамках их квартиры. Скарамучча вздыхает и почти жалобно шепчет: — Чайлд, я… я дура, да? Что влюбилась в нее. Она делает для меня такие приятные вещи, но я боюсь, что своим признанием все разрушу. Всё то, что есть сейчас. Что между нами будет неловкость и что мы с ней просто отдалимся друг от друга. Рыжеволосой перестал яростно клацать джойстиком, почесав аккуратно подбородок в задумчивом жесте. А чуть позже все же произнёс: — Знаешь, до того, как вы съехались, она спрашивала у меня о тебе. Это было как будто невзначай, но не думаю, что человеку с другого потока и направления вдруг без причины стал бы интересен другой человек. Она не только у меня спрашивала о тебе, но и у некоторых других. Поэтому я удивился, когда узнал, что вы живёте вместе. Спроси у нее об этом. Если она скажет тебе причину, там уже и решишь, признаться или нет. Но на твоём месте такую штучку я бы не упускал. Ауч! За что! — Бабник. — Фыркает Скарамучча, но всё же трепет потом рыжего по волосам, кивнув. — Но спасибо… Мне не у кого спросить об этом, кроме как у тебя. — Девчуля, да ты у эксперта спрашиваешь. — Боги, просто заткнись. *** Слова Чайлда о том, что стоило бы признаться, вертятся в голове. Раз за разом Скарамучча возвращается к их разговору всякий раз, когда Альбедо делает что-то, от чего замирает сердце у неё в груди. Например, эти самые завтраки. Непрошенные ею, но все равно Альбедо из раза в раз делает их. Жарит сладкие блинчики. Или делает вкусные тосты с джемом. Или крем-суп. Да боги, даже если Альбедо спалит еду, Скарамучча будет уплетать ту за обе щеки. Другое дело — почему она это делает. Раз за разом девушка ловит себя на мысли о том, что Альбедо так старательно и заботливо скрашивает ее одиночество. Медленными теплыми руками топит ледяную стену того кокона, что Скарамучча воздвигала вокруг себя годами, не позволяя никому подойти ближе. Так что сейчас не так? Почему блондинка, поливающая маленький кактус на их уютном окне с заботливым жестом убирая миниатюрную леечку в сторону выглядит так, что Скара просто забывает дышать. А когда вспоминает — просто уходит выкуривать очередную никотиновую палочку на балкон, намеренно отгораживая себя от общества девушки. Скарамучча считает, что она ее недостойна. Определенно, она терзает себя мыслями и чувствами к человеку, которого знает по совместному быту, но не знает по общению. Их общение — это бытовые вопросы, просьбы купить хлеба по пути домой или сбегать за молоком для крема на очередной тортик. Их перепалки об одежде, что спуталась в машинке или просьбы поделиться косметикой. Они словно чужие друг другу, и тем не менее Альбедо будто раз за разом проникает в разум Скарамуччи, отравляя тот. Момент осенью, когда Скарамучча возвращается с пар в простудном состоянии запоминается ей надолго. Хотя бы потому, что о ней заботятся. Прохладные ладони Альбедо на ее красных щеках, разглаживающие кожу до кончиков ушей, ее встревоженный голос, от которого хочется всплакнуть. Уткнуться маленькой девочкой ей в плечо и обнять, так крепко, как хочется в глубине души. Вцепиться в ее темный домашний свитер, до крайности уютный и держаться за нее, не отпускать. Не отпускать, не отпускать, не отпускать… Моя славная нимфа, ты ведь излечишь меня? Глупый вопрос жжет язык самым кончиком жара, когда нежная ладонь касается горячего лба. — О, милая, у тебя жар… Пойдем. Ее нежные руки вспоминаются хаотичными касаниями к коже. Ее пальцы заправляют остриженные волосы за кончики усыпанных украшениями ушей, помогают стянуть одежду. Альбедо заботливо переодевает Скару как ребенка в ее домашнюю пижаму. Уходит ненадолго, оставляя ее наедине со своим жаром в мыслях и наяву, чтобы принести лекарство и кружку кипяченной воды. Ощущение невкусной, прогорклой таблетки на языке, пылающего от простуды тела и глупой мысли, что Альбедо тоже может заболеть. Тоже может свалиться с температурой, и глупый заплетающийся язык выдает жалобное беспокойство. А блондинка смеется, потому что для нее это повод сказать ничего не значащую фразу: — Тогда будем болеть вдвоем. Для нее это ничего не значит. Для Скары — многое. И это тисками сжимает ее сердце. Тем же вечером Скарамучча снова чувствует себя не в своей тарелке. От головной боли, от скучных программ на телике, которые они с Альбедо листают. Голова просто раскалывается от резких звуков и закадрового смеха, который раздается из динамиков. Альбедо подмечает, что с брюнеткой что-то не так и откладывает книгу в сторону, осторожно касаясь пальцами чужого лба. Легкий жар, не более, но такая температура могла причинить куда больше страданий, поэтому голос девушки прерывает недолгую тишину экранных событий: — Скара, милая, что-то болит? — Альбедо сползает на мягкий ворсистый ковер у дивана, оперевшись ладошками о мягкий подлокотник. Скарамучча силится не отводить взгляд от глубины ее взгляда голубых глаз, проницательных и будто видящих ее насквозь. «У меня болит сердце, когда ты смотришь на меня вот так, Альбе» — так и хочется проронить нечто подобное. Но, как и обычно, правды в ее словах нет. Лишь маленькая ложь. — Голова болит от шума. Пальцы Альбедо снова касаются ее волос снова, отводя челку назад до взъерошенных прядей, а сердце Скарамуччи начинает стучать в ее груди еще сильнее. — Я слышала, что если поглаживать больное место, то станет легче. Хочешь я включу фильм и буду гладить тебя, пока ты не начнешь засыпать? «Это точно не даст мне уснуть, но я согласна на любое твое касание». Лежать на ее плече — наверное лучшее, что случалось со Скарамуччей за всю ее жизнь. Чувствовать ленивый перебор волос в тонких пальцах, кончики ноготков, что гладили ее ухо. Ощущать, как вздымается чужая грудь от мерного дыхания. Даже если фильм — сопливая мелодрама, Скарамучча в упор пялится на это черно-белое кино. Лишь бы не ловить себя на том, что она бесконечно созерцает профиль Альбедо. Лишь бы не поймать ее взгляд на себе, не дать понять, что фильм ей вовсе не интересен. Самая загадочная картина лежит рядом с ней, и даже дышать от такой близости не хочется. Лишь бы не потревожить ее, не обратить внимания этого лучика света на свое ничтожное болеющее существо, о котором Альбедо заботится с такой нежностью. «Я люблю ее. Я люблю ее, люблю, люблю…» Невысказанным вертится на языке, когда на экране мелькают сцены поцелуев. В голове — глупости, нанизывающие сердечный ритм до болезненных, сбитых колебаний. Альбедо так близко, касается ее, но Скарамучча чувствует себя так, словно они на разных концах Вселенной и им не суждено даже встретиться. *** — Блять, Аякс. Я люблю ее. Скарамучча разъяренно хлопает дверцей шкафчика, обессиленно ткнувшись в прохладное железо лбом. Бессильно признается в этом вслух, порождая присвистывание от друга. Брюнетка разъяренно поглядывает на него своими аметистовыми глазами, готовая в случае чего и в горло тому вцепиться — и не посмотрит, что парень на две, а то и три головы выше нее. — У-у-у… Подруга, так что же ты, не призналась ей в этом до сих пор? И чего тянешь? — А сам как думаешь, придурок? Я что, приду домой, да скажу ей прямо об этом? Да я… Да она меня просто… Не смейся! Девушка шикает на рыжего, бессильно падая на скамейку, чтобы зашнуровать обувь, продолжая бубнить: — Я не могу даже за одним столом с ней сидеть, я пялюсь на нее из раза в раз. Взгляда не могу отвести, она такая… Не то что красивая, она просто… Она просто… Она внеземная. Она — лучший человек, что я когда-либо встречала. Тарталья, уже внаглую зажавший зубами сигарету, протянул открытую пачку Скаре, но пожал плечами, получая отказ. Мелькнул огонек зажигалки, и он быстро потушил, втянув воздух вместе с подожженной сигаретой, распаляя ее кончик до оранжевого оттенка. — Тебе надо расслабиться. Гормоны шалят, все дела. Тебе бы сбросить стресс, если ты понимаешь, о чем я. — Только не предлагай свои услуги, мистер Обаяшка. Аякс в ответ на это выдыхает дым в лицо Скаре, злостно хохотнув, когда та поморщилась и принялась ругаться: — А я и не о себе говорю. У самой ручки есть, справишься. Возмущению тогда утром не было предела, а рыжий был погнан на стадион пинками, ойкая на весь коридор. А сейчас что? А сейчас она стоит в ванной с зубной щеткой, бездумно пялясь на одежду Альбедо. На ее кремовое платье из тонкого атласа, с бежевой каймой и легким кружевом на груди, в котором она частенько спала. Альбедо любила утонченность, и это, в отличии от Скары, делало ее той самой девушкой мечты. Красивой до безумия, что даже просто созерцать то, что она носила, было интригующим. Плевок зубной пасты в раковину, и Скарамучча смотрит на свое поалевшее лицо в зеркало. Темные потеки не до конца смытой туши, алая подводка, тонкий черный топ на бретелях и домашние трусы-шортиками скучного серого оттенка. Да как вообще такая как она сможет Альбедо понравиться? Ей бы кто утонченный подошел гораздо больше, чем такая, как она. Но даже так в ванной щелкает замок, а Скара садится край ванны, впиваясь пальцами в ее края, пялясь на корзину с бельем, в котором лежит украшением несчастная сорочка Альбедо. Пропитанная ею. Ее запахом. Ее телом. Пальцы сами собой касаются ткани, впиваются в нее и тянут к себе, подхватывая так, чтобы ни в коем случае она не упала на пол ванной комнаты. Не задела раковину. Скарамучча нежно, с любовью держит чужую вещь, уложив гладкий край себе на колени. Это безумие, она точно дура. Увидь ее кто со стороны — посчитали бы странной. Сумасшедшей. Больной. Точно, она больная. И имя ее болезни — Альбедо. Смертельная язва, чума. Эпидемия разума, добивающая сердце. Короткий вдох. От ее одежды пахнет. Немного духами. Остатками кондиционера. И запахом тела Альбедо. И это не противно. Наоборот, это будоражит разум Скары, а кончики пальцев впиваются в ткань сильнее. Когда она прикасается к гладкому атласу сухими, слегка обветренными губами, она представляет то, что запрещала себе видеть в своем воображении. Как она бы целовала эту сорочку, будь она на ней. Неумело, сбито. Хаотично и сумбурно, как это происходило сейчас, когда она комкает ткань атласа на мгновение, а после испуганно расправляет. И понимает, что Чайлд не был прав. Это не гормоны, это безумие в самом чистом виде. Мысли об Альбедо сводят с ума. И даже прохладный душ не дает успокоиться, даже холодные капли, реками сползающие по телу вниз не унимают жара возбуждения. Скаре стыдно, до одури стыдно, но ткань в ее руках скомкана так, чтобы удобнее было держать ее в одной руке. Стыдно представлять, как она бы целовала чужой изгиб шеи, зарываясь носом в волосы. Целовала татуировку звезды, маленькие выступы ключиц и яркую впадинку между ними, проводя там языком. Вылизывая эту соблазнительную ложбинку под дрожание чужой кожи под собой. Представлять, как пальцы Альбедо бы мягко ложились на ее грудь, зажимая между пальцами соски в неосторожном движении, вызывая вздох. Протяжный, немного шумный в оглушительной тишине для двоих. Скара представляет себе поцелуи в мельчайших деталях, не опошляя их никоим образом — и от этого только хуже. Хуже, потому что внизу живота все ноет, отдаваясь пульсирующей болью в таз, и хаотичные прикосновения к клитору прохладными пальцами только усугубляют ситуацию. Скарамучча все еще дышит, дышит запахом ношенной сорочки Альбедо, представляя, что не ее собственные пальцы сейчас разводят нежные ткани в промежности и трут чувствительные нервные окончания, вызывая дрожь в коленях и сбитое дыхание. Судороги, от которых до неприятной болезненности сводит поясницу. Скользящую, склизкую влагу собственной смазки, от которой пусть и легче проникать в себя пальцами, но это не помогает. Не спасает от картин в голове, где Альбедо в ее мыслях прогибает ее в пояснице, заставив облокотиться об раковину, по-дурацки расположенную у самой ванны здесь, нашептывая таким нежным и глубинным шепотом «моя хорошая девочка». И даже сбивающий дыхание в короткий стон оргазм не облегчает. Не опустошает, не возвращает из пагубной мечты на землю, не очищает мысли. А попросту добивает, изматывая недосягаемым чудом. Мокрая ткань чужой сорочки шлепается вслед за сухой одеждой из корзины, а Скарамучча, засыпая двойную порцию порошка в машинку, со стыдом думает о том, что совет рыжеволосого лишь усугубляет положение. А она уже по уши в дерьме. *** Любовь — такое сложное и многогранное чувство. Скарамучча познает его раз за разом, без возможности полноценной реализации. Для нее любовь — это тихая тайная страсть, безмерное обожание по отношению к Альбедо. Ей достаточно и того, что между ними. Совместных билетов в кино или парк аттракционов, смеха и глупых фото в будках для быстрых снимков. В такие моменты в ее голове ничего нет, кроме мыслей о девушке рядом с собой. О том, какое красивое на ней сегодня платье. Или о том, как ее красивым ножкам идут эти бежевые туфельки с тонким плетением шнурочков, обнимающих щиколотки. Их походы в парк после пар — нечто наиболее ценное, что есть у Скары от их совместного времени, от проживания. Они держатся за руки, будто подруги, сплетают пальцы, притираясь кольцами друг о друга и делят напополам мороженое или противно липнущую к зубам сладкую вату. И как некстати их поход по парку привел их к собору церкви у озера. Им встретилась весьма странная процессия, на которую невольно засматривается Скарамучча. Обычно, насколько он знал и помнил, в субботу никогда не хоронили людей. А потому небольшая кучка людей в темных одеждах, что шла процессией в сторону уютного проевропейского кладбища, расположенного за собором, стала для брюнетки зрелищем удивительным. И одновременно наталкивающим на определенного рода мысли. Короткий взгляд брошен на Альбедо. Она смотрела невозмутимо на процессию блеклым взглядом своих голубых глаз, словно размышляя о чем-то не совсем мирском. Скарамучча нерешительно спрашивает, кивая в сторону уходящих: — Не хочешь уйти отсюда? Альбедо молчит сперва, но отвечает уже после того, как процессия отошла в сторону рыжих кленов, где, скорее всего почившему было уготовано последнее пристанище. — Нет, все в порядке. Просто задумалась. — О чем? — Ну, о разном. Мне стало интересно, успел ли этот человек сделать в своей жизни все, что хотел. Быть может, он хотел собаку и путешествовать с ней. Или, к примеру, быть известным певцом, но никогда не решался посетить караоке. Жалел ли он об упущенных возможностях? Взгляд Альбедо устремляется в облака, а сама она откидывается на спинку деревянной лавочки, разметав пшеничные локоны. Ее слова звучат эхом в голове Скарамуччи, которая задумывалась о подобном, но так и не могла подобрать слов. Ее сердце просто сжалось в тисках под влиянием ситуации, а сейчас колотилось в груди как бешеное. Быть может, стоит сказать, стоит признаться, стоит… — Я люблю тебя. Собственный голос не слышно за шумом крови в ушах от напряжения, от судорожного дыхания и почти панической скованности движений. Черт возьми, и зачем было ляпать подобное в такой момент? Даже смотреть на Альбедо сейчас страшно. Ужасное чувство страха сковывало похлеще любой паники перед экзаменом или чем-то иным. Зачет? Хах, вы попробуйте признаться человеку в любви! Особенно тому, кто вам до собственного сумасшествия нравится, за которым вы готовы едва ли не следить во все глаза и сгорать от ревности, при этом не имея возможности сказать о своих чувствах. Почему? Из-за предрассудков. Или боязни услышать отказ. Или всего сразу. В общем-то признание в любви — не такая уж легкая и радостная вещь. Больше тревожная. Поэтому, когда голос Альбедо разрывает напряженную тишину между ними, сердце брюнетки пропускает удар. — А я уже думала, ты никогда не признаешься. Еще больше ударов сердце пропускает, когда солнечный свет затмевает чужое бледное лицо. Альбедо возвышается над ней так, будто сам ангел с небес сошел. И, пока Скарамучча судорожно ищет, чтобы сказать в свое оправдание, случается самая приятная вещь в ее жизни. Ее губы накрывают чужие. До ужаса мягкие, словно нежные лепестки роз. Боги, а ведь Альбедо так ухаживает за ними. Масла, гигиенические помады, пламперы, зеркальные помады, совсем невесомые блески, которыми заставлена полочка с косметикой в ванной и ее комнате. И эти губы целуют ее собственные. Прихватывают обкусанную нижнюю и целуют так, что Скарамучча забывает дышать. В причинах ее смерти сегодня можно винить только Альбедо, потому что от подобного жеста невозможно не умереть от остановки сердца. *** Любовь может быть разной. Она может быть заботливой и нежной. Может иметь образ светловолосого ангела, что продолжал готовить завтрак на двоих, но будил уже не поглаживанием по волосам, а поцелуями. Может быть соблазнительным человеком, что безо всякого стыда мог поцеловать Скару в лифте, пока они поднимались в нем домой. Или игривой девушкой, что уводила ее в отдел с красивым бельем, не давая ни шанса отказаться от созерцания красивого комплекта белья на не менее красивом теле сквозь пальцы на лице, алом от смущения. И сквозь эти пальцы смотрел не менее тяжелый, напряженный взгляд девушки, которая пожирала Альбедо с ног до головы. И вот как она может быть такой спокойной? Особенно, после того самого случая в ванной. О, этот случай. Скарамучча вспоминает его отдельно, с присущими деталями и подробностями, потому что об Альбедо она не может думать иначе. Все, что связано с ней, вытесняет иные детали, как ненужный мусор. Есть только она и ничего кроме нее. Это первый раз, когда Скарамучча видит ее полностью обнаженной. Случается это в тот момент, когда она не слышит шум воды из-за громкой музыки в наушниках. Заходит, чтобы забрать белье и теплые носочки, но замирает, видя чужое отражение в зеркале. Мокрое тело под напором струи душа, изгибы талии, плавно перетекающие в бедра, от которых Скара, откровенно говоря, готова была умереть. И грудь. Аккуратная, округлая грудь, усыпанная маленькими капельками воды, четкие, чуть выделяющиеся ореолы сосков, которые Скарамучча видит впервые, и, о боги, видит на одном из сосков тонкую штангу пирсинга с небольшой, липнущей к мокрому телу цепочкой. У Альбедо. Есть. Пирсинг. Так и застыв на долгие, слишком долгие взгляды, Скара поздно спохватывается, извиняясь вслух так сбито, будто воздухом подавилась. Альбедо все с таким же спокойствием объясняет: — Сегодня воду отключат. Тебе тоже не мешает искупаться. Скарамучча, до этого нервно извинившись, встрепенулась. Точно, утром ведь объявление читала, а тут и вовсе вылетело из головы. — Конечно, после тебя я сразу пой-… — Нет. Голос Альбедо прервал ее жестоко, не терпя возражений, словно отвечала она не сожительнице по квартире и не возлюбленной, а доказывала в суде невиновность подзащитного. Или не собиралась отступать с поля боя. Но никакие адекватные сравнения в голову не лезли сейчас, особенно когда коленки готовы были подкоситься от власти в чужом голосе: — Око за око. Ты видела меня обнаженной, а сама будешь скрывать собственную прелесть за этими тряпками? Проницательный взгляд Альбедо зацепился взглядом за кроп-топ цвета мяты и узкие бриджи в облипку, в которых Скара по дому предпочитала щеголять только так. Ну уж нет, ей было не отделаться и властный тон нежного девичьего голоса, отдавшего простой приказ, прошёлся по спине табуном мурашек. — Раздевайся, Скара. Фраза звучит самым настоящим приказом, в особенности под изучающим, препарирующим кожу взглядом. Скарамучча невольно замирает. Судорожно сглатывает и снимает беспроводные наушники, укладывая те на маленькую тумбу в отдалении. Чистая одежда, что она держала в руках вместе с телефоном, тоже оказывается там же. А раздеваться под чужим взглядом — это самая настоящая пытка. Но, за пытки ведь полагаются награды или долгожданное спасение? Это остается выяснить экспериментальным путем. Одежду Скарамучча снимает медленно и нерешительно, отворачиваясь спиной к девушке, что приоткрыла стеклянную дверь душа, выпуская влажный и теплый воздух в остальное помещение ванной комнаты. Мешкается с бельем, нерешительным, неловким жестом снимая и его. Одно дело — быть обнаженной наедине с собой. А другое — перед кем-то. Особенно перед тем, кого очень страстно любишь. — Ну же, птичка, иди сюда. — Щебечет нежно Альбедо, приглашая Скарамуччу в ванную. Делает воду теплее и подает мокрую руку, чтобы тут же нежным пауком вцепиться в запястье, да притянуть к себе ближе. Чуть скрипит стеклянная дверца, отрезая путь к отступлению. А Скарамучча оказывается прижата к распаренному теплому телу. Ее прижимают к себе, ласково поглаживая по намокающим от струи душа волосам, расправляя их темные потоки и пропуская между пальцами. — Расслабься, милая. Нечего стесняться. — Ее голос звучит как успокаивающий шепоток демона-искусителя, которому сопротивляться невозможно. Как и мокрым ладоням, скользящим по спине, гладящим крылья лопаток самыми кончиками пальцев. Скарамучча невольно жмется ближе, прижимаясь губами к мягкой коже партнерши, замирая в таком положении. Ощущает ее прикосновения так чувственно, что даже вздрагивает невольно. Но находиться в такой близости — это роскошь, непозволительная и ужасно редкая. А потом поцелуи. Долгие и мягкие, от которых сердце падает и разбивается вдребезги. Целомудренные и далеко нет. От касаний до откровенных укусов, до глубоких вздохов и попадающих в рот капель воды от сбившегося напора душа, когда хаотичные объятия превращаются в откровенное прижимание к стене. В ласки тела, от которых рука скользит по мокрой коже талии и сжимается в непроизвольном движении. Пальцы, которые не оставят следов физически, но оставят их в памяти фантомной краской по белой коже в местах столь интимных: на выступах тазовых косточек или на изгибе талии, под которыми видны очертании блуждающих ребер. Или на разлёте ключиц, пока их гладят самыми кончиками пальцев, целуя мокрый подбородок долгими и тягучими чмоками. И это было прекрасно. Это была чарующая нежность, которую жар воды лишь топил дальше, распаляя в страсть. И хоть Скарамучча до сих пор краснеет, от созерцания тела Альбедо не отказывается. Даже не просто созерцает. С позволительного жеста, в котором тонкую руку Альбедо прижимает к своему боку, она и правда ведёт выше. До выступающих от касания мурашек на коже Альбедо. Ей… Приятно? Это открытие бьёт кровью в голову, прежде чем пальцами Скарамучча касается ее груди. Мягко и осторожно, обводя большим пальцем не проколотый сосок, чувствуя выдох партнёрши от этого жеста. Она такая… Чувствительная. Скарамучча готова сгореть на месте. Но старается как можно спокойнее спросить: — Почему один сосок? Альбедо чуть лукаво посматривает в ответ, прежде чем приблизиться к телу брюнетки и вжаться в неё вплотную, прежде чем ответить: — Ну, это было в порядке эксперимента. Мне было интересно, что это изменит в моем мироощущении. Ведь для окружающих я вполне приличный человек, девушка мечты. А тут раздеваюсь перед тобой, и ты видишь такое. Тебе ведь нравится, да? Ответить «нет» было бы ложью. А промолчать — значит согласиться и признаться в стыдливом чувстве того, что на обнаженную Альбедо ей нравится смотреть больше всего. Так что Скарамучча решает действовать иначе. Наклоняется к чужой шее, старательно целуя нежную кожу. Так, как хотелось сделать давно, ощущая в своих мокрых прядях сжавшиеся пальцы блондинки, которая тихо вздохнула. Цепочка касаний губ скользнула ниже к жёлтой татуировке звёзды на шее до ямки между ключиц. По солнечному сплетению вниз, не забывая приласкать грудь руками и все так же ущипнуть за сосок аккуратным жестом тонких пальцев. Уткнуться носом между ними, целуя ложбинку кожи. Волшебно. Вдыхать запах геля для душа с чужой кожи, который сейчас из-за воды ощущается приглушенным ароматом. И под шумный вздох Альбедо коснуться бледной ореолы вокруг соска, прихватывая тот губами. В мягком, практически невесомом касании, облизнув тот языком. Пощекотать самым кончиком и смутиться самой. Со звуком лёгкого причмока выпустить тот изо рта, снова обводя кончиком языка. Уже высунув тот, чтобы видно было, как слизываются водные капельки с кожи. Звенящая пошлость. Но хуже всего то, что даже в таком положении Скарамучча продолжает свою ласку. Аккуратно рассматривает украшение в правом соске девушки. Нежная штанга будто из розового золота с шариками на концах, от которых тонким плетением спускается цепочка. И боги, Скарамучча только сейчас замечает посередине сердечко. Это чертовски мило. Поцелуй следует именно в эту часть, а языком брюнетка подхватывает цепочку, зажимая ту между зубами. И тянет нежно чуть на себя, ощущая мгновенную податливость. Выпускает лишь тогда, когда следует поцеловать, и губы вновь ласкают чужую грудь, стараясь не задеть штангу. — Ты такая умничка, милая… Такая заботливая. Моя хорошая девочка… — Доносится до уха Скары нежный голос ее драгоценной возлюбленной нимфы. Ее трепетного ангела, что сейчас почти приказным жестом подтягивает девушку к себе, целуя. Уже не так мягко, более развязно и словно изголодавшись. Да и сам взгляд Альбедо тяжелеет. Из нежно-голубого становится чуть мутным. Дальше — больше. Хаотичные движения в струях воды, сжимающие то тела друг друга, то волосы. Сталкиваться губами до припухлостей на них, до колких укусов друг друга, воплощающихся в чистое безумие и захватившую обоих страсть. Она переносит обоих из ванной в спальню Альбедо. И в очередной раз Скарамучча подмечает то, как мило та обставлена. Комната принцессы, не иначе, в то время как ее собственная… Но от этого смотреть на обнаженную блондинку, разметавшую влажные пряди и пригласительно раскрывшую полотенце на теле — истинное удовольствие. Альбедо — красавица, и Скарамучча неустанно шепчет об этом. Произносит сбитым шепотом, впиваясь в кожу с ее позволения слегка грубыми поцелуями-засосами. Оставляя следы своего присутствия на своей прекрасной нимфе, готовая стонать в голос из-за ее нежного шёпота. «Моя хорошая девочка» — слышит Скара во время поцелуев мягкой груди. И уже от этого между ног мокро. От одной лишь похвалы, от ее чувственного голоса. От той мягкости, с которой Альбедо говорит, словно смакуя каждое слово на вкус. Поэтому хаотичные и влажные касания губ бесстыдно движутся ниже. Обводят красивые выступы тазовых косточек, чтобы после совсем медленными и дрожащими поцелуями пройтись чуть ниже пупка и поднять взгляд вверх, на Альбедо. Закусить губу, не решаясь спросить разрешения. Но опереться на локти, чтобы провести пальцами по внутренней стороне ее бедра. Аккуратно и нежно, самыми подушечками пальцев. Будто касалась не ее кожи, а лепестка хрупкого цветка. А ведь в голубизне глаз напротив себя Скарамучча не замечает ни капли стыда. Лишь легкий румянец на щеках выдает заинтересованность и смущение в предвкушении. И это до ужаса прекрасно. Как и то, что под движением пальцев по коже Альбедо подается вперед, ложась ниже, да кивает несколько раз, мол можно. Скарамучча стыдливо прячет взгляд от нее и сглатывает скопившуюся во рту от нервного ожидания слюну. Было волнительно. Немного не по себе, потому что это было впервые. Кто мог бы представить, что первый раз будет таким спонтанным. Скара думала, что она будет неимоверно долго готовиться, пригласит Альбедо на ужин, а по приходу домой зажжёт свечи и раскидает лепестки роз по постели, как делали во всех тех мелодрамах, что девушка так любила иногда посмотреть. Но, у судьбы были иные планы. Подушечкой пальцев Скарамучча аккуратно проводит по бедру ниже. До легкой дрожи и появления мурашек. Это было забавно. Альбедо столь чувствительна, или только прикосновения к промежности вызывают такую реакцию? Чтобы проверить, она наклоняется к гладкому лобку, широким жестом языка уводя поцелуй вниз. Шумный звук причмока звучит в тишине комнаты чрезвычайно громко, а Скарамучча жмурит глаза, чтобы не показать собственное смущение и неопытность. Делает лишь то, что представляла себе в душевой, уже пальцами обоих рук лаская область касания вокруг половых губ. Плавная и аккуратная манера прикосновения находит свой первый отклик: с губ Альбедо срывается первый вздох. Звучный, более заметный обострившемуся слуху. Скарамучча вновь шумно целует ложбинку между складками, проводя самым кончиком языка в твердом чуть движении. И ловит дрожь отозвавшегося тела. И это было… забавно. Если говорить об Альбедо, сейчас все мысли брюнетки вертелись вокруг ее тела. Впитывали реакции на касания, звучные вздохи, мягкие шорохи о покрывало. А вишенкой на торте в честь торжества культа тела становится ладонь девушки на ее волосах, нетерпеливо ткнувшая Скару лицом в промежность. Альбедо мало. Мало скользящих движений языка по клитору и кружащих вокруг влажного входа во влагалище пальцев, которые не облегчали ситуации, а лишь дразнили. Ей мало шумных причмокиваний чувствительной кожи и тонкой ласки кончиком острого языка горошины нервного окончания, что причиняло сейчас больше дискомфорта. Пальцы в волосах сжимаются, будто грубее стараются уткнуть в себя, вынудить если не присосаться губами, то хотя бы языком коснуться. Провести им по влажным от слюны и чуть солоноватых выделений, собирая еще больше влаги. И подобная реакция не может не радовать. Не может не успокоить и первый сорванный с ангельских губ искушенный стон, что раздался в окрашенной закатным солнцем девичьей комнате. И то, что губы ноют от посасывания, легкого сжатия кожи — это ничего. Все что угодно, лишь бы ее нимфа была довольна. В какой-то момент Скара добавляет и пальцы. Водит плавным движением, поглаживая стенки. Надавливает вверх на влажную и чуть ребристую на ощупь поверхность внутренней слизистой, втягивая в рот как можно большую площадь кожи вокруг клитора, захватывая самый капюшон языком. И не выпуская из области давления, пока не раздастся еще один стон. От которого у самой Скары ноги сводит в ощущении прилившего жара — она в процессе ласки возбуждена не меньше, раз ощущает щекотное ощущение в промежности и не решается прерваться и дотронуться до себя. Не тогда, когда перед ней так нежно постанывает от коротких, ускорившихся лижущих движений Альбедо, чувственно сжимающая собственную грудь пальцами до ало-белых следов на коже в напряженных жестах. В голове — пусто. Будто прострелили ту, да вытек остаток расплавленного в кашу от любви мозга, раз ни стыда, ни совести в следующей просьбе Скарамуччи: — Хочу сменить позу. — Хрипло шепчет девушка, облизывая и без того мокрые и припухшие губы в чувственном жесте, одновременно утирая подбородок. Альбедо реагирует не сразу. Все еще сбито дышит, поднимаясь на дрожащих руках. И такую Альбедо гораздо проще утянуть к себе, сжимая ладонями за ягодицы, почти приказом шепча: — На лицо. Мягкие светлые бедра — лучшее, что ощущает Скарамучча в своей жизни. Ведь их можно целовать с внутренней стороны. Лизать бледную кожу. Кусать зубами до алых и чуть заметных следов их окантовки. И помогать приподняться. Раздвинуть ноги в широком и удобном жесте, снова припадая губами к точке, что приносит болезненное удовольствие и разносит дрожь по изящному телу девушки над собой. Прекрасной даже с мокрыми, налипшими на лицо волосами оттенка пшеницы. Ерзающей сейчас, дающей волю своим движениям, буквально отирающейся промежностью о вытянутый язык брюнетки, заходясь в стонах. Захлебываться ими, соблазнительно выгибаясь спиной назад. Скарамучча не смотрит на нее — но видит пятна удовольствия за закрытыми веками. И глухо стонет в ответ, когда Альбедо касается ее в ответ. Проводит аккуратно сложенными пальцами в сбитом жесте между ее ног, надавливая сразу же на клитор. Сжимает пальцы у влажного входа на мгновение и снова вверх, оттягивая кожу вверх. И это уже заставляет Скару свести ноги вместе, застонать глухо во влажную кожу, буквально взвыв после, когда давление пальцев усилилось. И началось трение. Мягкое, круговыми движениями, но с хаотичным надавливанием на головку клитора. Если бы Альбедо знала, какая это была пытка. По ее лицу было неясно, специально ли она ласкала возлюбленную именно так или же это получалось непроизвольно. Но в любом случае, прерывистый шепот светловолосой нимфы до Скарамуччи донесся мягкой просьбой-приказом: — Давай, милая… У тебя так… мххх… хорошо получается. От этого лишь сложнее сосредоточиться. Становится еще более мокро между ног и во рту от прилива слюны. А движения рта сбиваются в дрожащее откровенное вылизывание, которое сменяется посасыванием кожи и в редких случаях чувственными укусами. Скарамучча даже оставляет засосы на нежной коже внутренней стороны бёдер, когда Альбедо отстраняется достаточно. И не верится, что эта прекрасная нимфа только ее. Стонет, возвышаясь над ней. Умоляет вслух и хвалит так, словно Скарамучча для нее — самая послушная и ласковая девушка на всем белом свете. Которая раз за разом не сбивается в своем темпе и не начинает откровенно толкаться языком во влажное нутро, продолжая стимулировать клитор пальцами, мыча в голос от легких щипков ее пальцев в ответ. От этого срывает голову и в теле — откровенная буря. Ноги дрожат, а под пальцы Скарамучча подставляется ломанным дерганием, продолжая толчки языком. Она готова на все, чтобы доставить удовольствие любимой и выпросить из ее рук разрядку. Которая наступает крайне быстро, резкой волной удовольствия прокатывается по всему телу. И пока пальцы Альбедо все еще в ней, Скарамучча сбито всхлипывает в томной муке оргазма, ускоряя ласку. Ей стыдно, что она не сдержалась. До ужаса стыдно, пока не слышится зычный стон Альбедо, резко сжавшей бедра в напряжении. Саму ее крупно встряхнуло, прежде чем она рухнула в постель. Некоторое время раздавалось лишь приглушенное, неровное дыхание обоих девушек, измотанных спонтанной близостью. Хаотичные, мягкие движения рук, прежде чем Альбедо меняет положение тела, приближаясь к Скарамучче для цепких, нежных объятий. Ее голос — хриплое мурчание довольной, сытой кошки, которая теперь ластилась. — Кажется, милая, нам стоило пораньше изучить друг друга. Такое выражение заставляет брюнетку возмущенно покраснеть и спрятать лицо в аккуратной груди возлюбленной, проворчать что-то нечленораздельное. Но при этом девушка лишь плотнее стискивает талию Альбедо, понимая даже так: она права. Тактильный голод превратился в жажду прикосновений. И теперь, когда есть возможность всецело и полностью его удовлетворить, слов не находится. Лишь крупицы сил на ласковые поцелуи шелковой кожи груди, не отказывая себе в удовольствии пометить ту кратковременным следом зубов. А Альбедо в ответ на это прижимает к себе возлюбленную, нежно разглаживая пряди ее темных волос, подав голос лишь спустя долгий промежуток времени: — Второй раунд, девочка моя? *** Двери новой квартиры поскрипывали после ремонта. Скарамучча то и дело недовольно косилась на них, следя за тем, как рыжеволосый переносит их вещи. И что вообще он до сих пор делает в списке ее близких друзей. Придурок же полный. Вторит ее мыслям и Альбедо, что прижалась со спины к ней в привычном жесте: — Чайлд, солнышко, там стекло. Скара убьет тебя, если ты разобьешь все 4 кружечки с котятками, что я ей подарила. В ответ на это рыжеволосый, только что с громким звенящим звуком поставивший коробку на стол, виновато улыбнулся, отряхивая ладони: — Черт и правда. Вон как свирепо смотрит. Альбедо, вы же уже года три встречаетесь, а она еще злее, чем прежде. В ответ на чужой подкол Скарамучча встрепенулась, огрызаясь: — Чайлд, язык отор-… — Чшш. Тише, девочка моя, это ведь глупая шутка. — Прерывает ее нежный голос ангела во плоти, и блондинка нежно обводит чокер с темным сердечком на шее возлюбленной, поддевая тот пальцем, чтобы после обратиться к Чайлду. — Видишь, она очень послушная. Но это только наши с ней игры, а тебе пора бы уже девушку найти. Короткие смешки и грустный вздох рыжего — Альбедо как и всегда зрит в самый корень. А потому он уходит за следующей порцией вещей, оставляя обоих девушек наедине. Скарамучча все еще злится на невинную шутку, но это так мило: зыркающие лиловые глаза и поджатые губы, что накрашены соблазнительной темно-сливовой помадой. Альбедо готова любоваться на это вечно, но у них впереди еще целая жизнь. А потому она тянет возлюбленную за руку в просторную и еще пока не обставленную спальню с широкими окнами, закружив после в легком подобии танца. Даже невооруженным глазом было заметно, как Альбедо воодушевлена их маленьким переездом. И то, как ей здесь нравится. Даже прилично выросший кактус из дома Скары занял почетное место на подоконнике, наслаждаясь летними лучиками солнца. Для брюнетки это все еще сон. Крайне счастливый и продолжительный сон, в котором она с кем-то дорогим сердцу настолько, что даже не верится в реальность происходящего. Пока снова и снова не слышатся дорогие и трепетные сердцу слова: — Я всегда буду с тобой, моя хорошая девочка…