Moments

      Ким добирается до клуба, адрес которого присылает Нон, за считанные минуты, боясь в этот раз не успеть. И хоть он сказал, что жизнь Порчэ – это только его дело, Кимхан не может отпустить и принять, не может просто сидеть и смотреть, пока Чэ разрушает своё будущее, разбирает по кирпичику стены и фундамент, опасно балансируя над пропастью. И это ведь действительно совсем не дело Кима и не его зона ответственности, но он просто не может бросить своего солнечного и чудесного мальчика, и так погрязшего во всём этом ужасе из-за разбитого, уничтоженного сердца.       – Он внутри, Кхун’Ким, – произносит Нон, кивая в сторону одного из самых неблагополучных клубов Бангкока. Наркотики, проституция, разбой – здесь была собрана коллекция всего этого дерьма, поэтому Кимхан спешит внутрь, чтобы успеть забрать отсюда Порчэ, пока не случилось ничего дурного. И он обещает себе, что вот это точно будет последний раз. Если парень не захочет снова его видеть, снова оттолкнёт, он больше не будет навязываться. Потому что песня о любви спета и отправлена давным-давно, а ответа на его признание так и не поступило, и это ощущение безответности раздирало внутренности острыми когтями, принося просто адское количество боли.       Ким врывается внутрь, окидывает извивающиеся под клубную музыку тела цепким взглядом, но не замечает нигде знакомого и до боли любимого лица. Кимхан методично обходит вип-столики, даже поднимается на второй этаж, но тщетно, Порчэ нигде нет. Вот только выход из клуба один, недалеко от него дежурят телохранители Кима, поэтому Чэ точно ещё внутри.       Младший сын мафии ещё раз внимательно сканирует помещение, а потом замечает неприметный поворот, ведущий в комнаты для особых клиентов. От мыслей, которые роем собираются в голове, Кимхану становится тошно и дурно, но он спешит туда, расталкивая по дороге возмущённых парней и девушек, потревоженных вот таким вот обращением. Но ему абсолютно плевать, потому что сейчас, в эту самую секунду, может происходить что-то непоправимо страшное с прекрасным Чэ, очаровательным и милым, который так хотел убежать от своих чувств, что не заметил, как попал в капкан.       Кимхан заворачивает за угол и останавливается, как вкопанный, когда видит, как какой-то парень прижимает к стене его Чэ, целует длинную красивую шею и сжимает руки на талии. Волна ревности накрывает Кима с головой, но он понимает, что не имеет права вмешиваться, не имеет права запрещать Порчэ строить новые отношения. Новые отношения не с ним. И он почти уходит, прикусив губы до крови от злости и невозможности хотя бы что-то изменить, когда замечает, как ладони незнакомца проникают под футболку Чэ, а руки самого парня упираются в чужие плечи так, будто пытаются оттолкнуть. Кимхана напрягает это настолько сильно, что он медленно идёт вперёд, прислушиваясь, а потом слышит то, что даёт ему карт-бланш на убийство этого ублюдка:       – Да не ломайся ты, вкусные таблеточки просто так не достаются, – и это становится последним, что вылетает из его мерзкого рта, потому что в следующую секунду он отлетает в стену и успевает только крякнуть, когда Ким вырубает его вторым ударом, заставляя бессознательное тело сползти вниз.       Порчэ тоже стекает по стене на пол, мелко подрагивая, и тихо-тихо бормочет речитативом:       – Я не хочу. Не нужно. Пожалуйста. Не хочу, – и когда Кимхан падает перед ним на колени и заключает в ладони его лицо, Чэ осоловело, неверяще моргает, шепчет, – Пи’Ким... Пи’Ким... – по его щекам катятся крупные капли слёз, а дрожь усиливается, но он тянет руки вперёд, обнимает Кимхана за шею, и обмякает в его руках, теряя сознание.       Чэ приходит в себя медленно, рывками, память возвращается с трудом и скрипом, но он точно помнит, что поддался на уговоры попробовать одну таблетку. Потому что ему всё равно на себя и свою жизнь. Потому что у Порша любовь и новая опасная работа, его совершенно не волнует мнение Порчэ. Да и жизнь Порчэ его тоже не сильно волнует, раз он сейчас сидит в этом отвратительном клубе, а брат даже ни разу не позвонил, чтобы узнать где он. А самому Чэ хочется просто забыться и перестать думать о Киме, о том, что несмотря на всю ту боль, он продолжает его любить, сильно, неистово, сгорая изнутри из-за своей любви. Именно поэтому, когда ему показывают пакетик с белыми кружочками, он послушно открывает рот и ловит на язык горький яд, в глубине души надеясь, что вот сейчас снова появится мафиозный принц, который в прошлый раз спас его от необдуманных поступков.       Следующий отрывок, который бьёт обухом по голове – ощущение чужих поцелуев на коже, которые чувствуются мерзко и неправильно, потому что принадлежат не Киму. Который предал, использовал и обманул, но которого Порчэ даже сейчас не готов забыть. Поцелуи которого были бы единственно важными и ценными. Даже если бы отдавали болью.       Но последнее воспоминание кажется вообще игрой больного воображения или бредом, потому что ему чудится, будто он видел Кимхана, обнимал его и прижимался к нему. И именно с этим бредом приходят реальные ощущения горячей руки на талии, а его грудь и живот касаются чужого тёплого тела. И эти ощущения пугают до жути. Потому что ему страшно открыть глаза и увидеть себя в постели с тем парнем. Увидеть и понять, что он переспал с первым попавшимся человеком в стремлении забыть Кима.       От одной такой мысли к горлу подкатывает тошнота, и Чэ резко садится на постели, фокусируя взгляд на... Кимхане. На полуголом Кимхане, который не выглядит ни сонным, ни удивлённым.       – Пи’Ким... – всё, на что хватает Порчэя, прежде чем он опускает глаза вниз и смотрит на такого же полуголого себя, – мы... мы переспали? – задаёт он вопрос, тупо пялясь вниз на свои дрожащие в треморе пальцы и ощущая, как внутри сворачивается ком из боли и разочарования в себе.       Кимхан смотрит на своего взволнованного и взъерошенного мальчика, гладит взглядом любимые черты и когда слышит его предположение, поднимается следом и обхватывает шею похолодевшими от волнения пальцами, смотрит внимательно в тёмные, глубокие глаза, наполненные таким количеством боли, что Киму хочется выйти и застрелиться.       – Нет, Чэ, нет! – Кимхан гладит большими пальцами за ушами, пока ещё можно прикасаться, – я пытался напоить тебя водой, когда привёз в свою квартиру, но, в итоге, мы с тобой половину пролили на пол, а вторую половину на себя, и мне пришлось снять футболки, – он прикусывает губу, понижает голос, – не волнуйся, между нами ничего не было, – и пока Чэ ещё до конца не проснулся и не пришёл в себя, Ким продолжает любоваться им, скользит взглядом по угловатым плечам и худой груди, длинной нежной шее, на которой виднеются две чужих метки, которые хочется перекрыть своими, сделать так, чтобы Порчэ помнил прикосновения только его рук и губ. И он так увлекается рассматриванием парня, что даже не сразу реагирует на его слова:       – А я... в клубе... – Порчэ снова воскрешает в памяти мерзкое ощущение от чужих прикосновений на своей коже, морщится и прячет взгляд. Но Ким понимает, о чём он, обнимает за талию, мягко притягивает к своей груди, шепчет:       – Нет, Порчэ, он не успел ничего сделать, – и Ким знает, что уже сегодня вечером его люди найдут этот кусок мудака, и он пожалеет о том, что вообще родился на свет. Его будут собирать по частям по всему Бангкоку за то, что он посмел прикоснуться к человеку, который важен для Кима Кимхана Терапаньякула, младшего сына одного из самых сильных мафиозных кланов страны. Вот только сейчас перед Чэ был не он, не этот сильный, грозный, эгоистичный ублюдок. Перед Чэ был просто Ким. Немного растрёпанный и напряжённый, нежно сжимающий в объятиях любимого, хоть и не своего мальчика. Перед Чэ был просто до жути влюблённый и ужасно взволнованный парень, которого сам Порчэ всё ещё не простил, но продолжал так же сильно любить.       – Пи’Ким... – Чэ прикрывает глаза, напрягаясь всем телом, а потом делает плавный выдох, поднимает дрожащие ладони и опускает их на широкую грудь. Кимхан ждёт, что его сейчас оттолкнут, буквально готовится к этому, знает, что вот сейчас момент ласки и теплоты закончится, потому что сам виноват. Потому что обидел и сделал больно, буквально предал. Вот только Порчэ удивляет, приоткрывает глаза и смотрит на то, как красиво выглядят его смуглые руки на чужом торсе, а потом делает ещё один глубокий вдох, как перед погружением, и скользит ими вверх, обнимая Кимхана за шею и прижимаясь сильно-сильно.       У Кима от удивления перехватывает дыхание, но он не даёт себе даже секунду на размышление, обеими руками перехватывает парня поперёк спины и затаскивает Чэ к себе на колени. Он слышит тихий, задушенный всхлип, а за ним следуют слова, тихие, пропитанные неистовой болью и страданием, но такие по-настоящему важные:       – Я так скучал, Пи’Ким, так сильно скучал... Но мне было так больно, да и сейчас больно и плохо. Потому что я хочу тебя ненавидеть, я хочу проходить мимо тебя и ничего не чувствовать, я хочу перестать слушать твою песню и верить в то, что эти слова – не ложь. Ты же меня не любишь, поэтому ты не можешь петь такое для меня, не можешь...       – Могу и люблю, – шепотом, на грани слышимости произносит Ким, невесомо целуя голое плечо. Он ненавидит себя за то, через что заставил пройти Чэ, ненавидит за то, что причинил столько страданий, но больше всего он ненавидит себя за то, что не может отпустить.       Порчэ слышит два слова, которые скручивают внутренности в тугой ком. Два слова, которые проникают в каждую клеточку и взрываются фейерверками ощущений. Вот только он не верит, просто не может поверить.       – Чт-то? – заикается Чэ и немного отодвигается, чтобы посмотреть Кимхану в глаза, – что ты...       – Я люблю тебя, Чэ, я должен был сказать это ещё тогда, не отталкивать тебя и не говорить «прости», – парень смотрит серьёзно, всё сильнее прижимая к себе, не желая отпускать. – И я знаю, что не заслужил тебя, что проебался в наших отношениях, – Порчэ ощущает, как сердце колотится где-то в горле, мешая сделать вдох. Он уже не верит своим ушам, не доверяет даже глазам, которые видят мокрые дорожки слёз на любимом, всё ещё любимом лице, но верит своему сердцу, которое отзывается трепетом на «люблю», произнесённое губами Кима.       Кимхан даже не осознаёт, что плачет, пока его солнечный мальчик не начинает стирать слёзы с его щёк. Он совсем как ребёнок шмыгает носом и тихо просит:       – Порчэ, прости меня, пожалуйста, прости... Я не знаю, что ещё...       Но договорить ему не дают мягкие нежные губы, затыкающие его рот неумелым, но очень ласковым поцелуем, который пускает разряды тока по коже. Ким замирает, застывает, не веря тому, что это не игры больного воображения, что его невероятный Порчэ целует его сам, дарит нежность своими тонкими пальцами, перебирающими пряди на затылке. И только когда Чэ отстраняется, Кимхан, наконец, отмирает, тянется за сладкими губами и припадает к ним уже сам. Целует мягко и аккуратно, прихватывает нижнюю и втягивает её в рот, нежно посасывает.       Порчэ стонет и прижимается сильнее, несмело касается кончиком языка немного обветренных губ Кима, плавится от ощущения больших сухих ладоней на своей спине, дрожит от того, как ему хорошо и сладко, от того, что этого он хотел только с этим парнем. Не с тем, кто играл и использовал, кто обманул и предал. А с тем, кто любит и оберегает, кто защищает ценой собственной безопасности, кто пишет такие прекрасные песни, на которые не способно чёрствое сердце.       Кимхан скользит ладонями по голой коже, хочет касаться больше и откровеннее, хочет оставить метки на плечах и глубоко поцеловать, но отстраняется, тяжело дыша, буквально заставляет себя оторваться от вкусных, самых прекрасных губ на свете, зарывается ладонью в густые, снова чёрные волосы и прижимает лоб Чэ к своему собственному, смотрит в большие, обрамлённые пушистыми ресницами глаза и улыбается, как дурак.       Порчэ гладит его щёки и скулы, скользит пальцами по линии челюсти и подбородку, отвечает на чужую улыбку своей собственной, дрожит от переполняющих эмоций, говорит честно-честно:       – Пи’Ким... Я люблю тебя, очень люблю, поэтому хочу тебя простить, отпустить прошлое, забыть всё плохое, что было между нами. Но если ты...       – Чэ, – ладонь Кима скользит на шею, а вторая остаётся на талии, – не будет «если», я обещаю. Я больше никогда не совру тебе, никогда не сделаю тебе больно, потому что тоже люблю тебя. Люблю больше музыки, больше всего в этом грёбаном мире. Веришь? – и смотрит пристально, обнимает так крепко, что Порчэ не может ответить ничего, кроме:       – Верю, – а потом втягивает Кимхана ещё в один поцелуй, заваливая на кровать.