***
Ксавье приехал в понедельник поздно вечером. Официально в общежитии в это время был отбой. Но улыбка невольно скользнула по лицу, стоило ему лишь выйти из машины. Из башни Офелия-холл доносилась его любимая мелодия в исполнении Уэнсдей — концерт в Е миноре для виолончели Элгара. я тебя слышу Музыка продлилась еще несколько секунд и резко прекратилась. Ксавье шел через четырех (пяти!)угольный двор. Его сообщение было прочитано. Ждать от Уэнсдей ответа было бесполезно, поэтому Торп продолжил свой путь. И очень изумился, когда его телефон коротко провибрировал. Ты приехал. Заглавная буква, точка, утверждение, хотя следовало бы задать вопрос. Уэнсдей Аддамс как она есть. да, Аддамс, я приехал. скучала? Ксавье был уверен, что на это она уж точно не ответит. Так и было. Две галочки загорелись синим, но заветные мерцающие три точки так и не появились. А вскоре зазвучала «Зима» из цикла «Четыре сезона» Вивальди. Агрессивно и чувственно. Будто это был намек на то, что если с его стороны донесется еще хоть один вопрос подобного рода, она сделает из него фламбе, подобно статуе Крэкстоуна. Да, улыбнулся он себе, настоящая Аддамс существовала в этом невероятном порыве, и он ее слышал. И ему было плевать, что она хотела его сейчас убить за то, что он вызывал колебания в ее эмоциональном невероятно узком спектре. Он ее видел. И рисовал такую Уэнсдей при каждой возможности. Ее смущали такие рисунки, потому что она не узнавала себя на них. Просто отказывалась. Но разве от этого ему стоит прекратить? Ксавье улыбнулся и зашёл в комнату. Ни за что.***
— Ксавье! Торп обернулся. Энид и Аякс приближались с другого конца двора. Оборотень широко раскинула руки и радостно обняла друга. После битвы с Крэкстоуном их четверка сильно сблизилась. Хоть Уэнсдей уперто отрицала то, что она вообще входит в число. Энид с широкой улыбкой отпустила бедного художника и уступила парню. Аякс радостно пожал ему руку. Синклер защебетала: — Как ты? Как Италия? И… вау, ты сменил имидж! Тебе идет. Иногда Ксавье так завидовал Аяксу. Энид была такой живой. Пусть от этого иногда рябило в глазах, с ней было невероятно просто общаться. — Спасибо, Энид. Я в норме. Италия тоже. Пизанская башня пока стоит. — К этому нужно будет привыкнуть, — усмехнулся Аякс и неопределенно обвел фигуру Ксавье рукой. Ксавье кивнул. Он сам только-только начал. Когда с приветствиями было закончено, Торп огляделся. — А где Уэнсдей? — Так вот же… она. Энид оторопело огляделась. Аякс хмыкнул. — Аддамс в своем духе. Мы пришли сюда вместе, куда она могла деться, да еще и так незаметно? Ксавье покачал головой. Уэнсдей была способна на что угодно. Только вот сейчас он искренне не понимал причины стремительного побега. Пока они шли в теплицы на урок о ядовитых растениях, он ей написал: где ты, Уэнсдей? Но она так и не прочитала. И на уроке не появилась. Даже Бьянка вопросительно огляделась и глазами задала ему вопрос. Торп только уныло посмотрел на пустое место рядом с собой и пожал плечами. Спустя какое-то время его телефон оповестил о новом сообщении. неожиданно. отец заставил? Бьянка привередливо осматривала его. это было предложение, которое я неожиданно сам для себя решил принять. до сих пор в шоке, как и отец. ты бы видела его выпученные глаза. зато после этого он отстал от меня до конца поездки. что ж… могло быть и хуже. в принципе, выглядит неплохо в принципе 🙄 Прошло еще несколько минут нудной лекции о пузырчатке, когда телефон снова ожил. где потерял свою готку с косичками? если бы я знал… Новый преподаватель не умел держать аудиторию, так что Ксавье ненадолго залип. Пока до него вдруг не дошло. она не моя! Бьянка безмолвно рассмеялась.***
Уэнсдей сидела в обнимку с виолончелью на балконе и смотрела куда-то в пустоту. Она не могла выбрать мелодию. Она так устала от бестолковых вопросов Энид. Она не слушала Вещь. Она бесилась от того, что так много чувствовала сейчас. — Вещь, замолчи. Рука перестал стучать и встал в позу. — Что с тобой? — Ничего. Хоть ты не лезь с глупыми вопросами. — Энид твоя подруга, и она переживает. — Я кстати, тоже. Уэнсдей резко поднялась и обернулась, едва удерживая виолончель. Вещь тихонько ретировался в комнату и устроился в первом ряду за витражом. Через парапет прямиком с крыши к Уэнсдей на балкон перелезал Ксавье. — Аддамс, что происходит? Пропадаешь на ровном месте, пропускаешь занятия, не отвечаешь на сообщения. Когда ты успела стать бунтаркой? Уэнсдей молча пялилась на него. Не в том смысле, как она обычно прожигала душу пустым и острым взглядом, а действительно пялилась. В ее неясном проявлении эмоций он считал… смущение и панику? Улыбка медленно сползла с лица Торпа. — Так, ладно. Это уже начинает пугать. — Так и задумано. Ксавье лишь усмехнулся. — Я понял. Просто… хотел зайти поздороваться и отдать это. Он протянул ей сверток. Она с полминуты пялилась и на него. — Уэнсдей, ты не заболела? В его голосе сквозила усмешка, а на лице красовалась широкая улыбка. Уэнсдей нахмурилась и резко выхватила упаковку. Торп даже не дернулся. Только покачал головой. — Надеюсь, я угадал с подарком. — Подарком? Ксавье закатил глаза и решительно направился прочь, дерзко улыбаясь. Она не любила подарки. Он любил ее раздражать. Звезды сошлись! — Buona notte, goto con le trecce, — только и сказал он. — Hai un accento terribile, — бросила она ему вслед. Ксавье только тихо засмеялся. — Что ты сделал? Он уже почти ушел, можно было и спокойно отпустить его с хорошим настроением, Уэнсдей! Ксавье закатил глаза (в который раз?) и вернулся на балкон, подойдя к ней почти вплотную. — Аддамс, честно, если ты снова хочешь обвинить меня в чьем-нибудь убийстве, придумай более оригинальную подводку. Она смотрела на него снизу вверх, такая крохотная и грозная. И все же что-то не давало Ксавье покоя в ее поведении. Как бы Уэнсдей Аддамс упорно не скрывала любые проявления эмоций, у него, хоть и с переменным успехом, получалось их считывать. Нужно просто знать, куда смотреть. Ксавье усмехнулся. — Уэнс… — Твои волосы, — перебила она его. — Что ты с ними сделал? Теперь была очередь Ксавье пялиться. На автомате он провел ладонью по волосам. Только если раньше этим незамысловатым движением он убирал непослушные длинные пряди с лица, то сейчас лишь прошелся пальцами сквозь относительно короткие и аккуратно уложенные немного вправо остатки былой гривы. На висках волосы были еще короче, к чему он сам толком не привык. Так что же, Уэнсдей от него бегает из-за этого? Неужели, все так плохо, раз она и урок прогуляла, и на стрельбище не пришла из-за его новой прически? Неожиданно. И как на это реагировать прикажете? — Аддамс, это называется стрижка, — вздохнул он в итоге. — Зачем? Ксавье хотел бы и поныть, сказать, что каждый раз, глядя в зеркало, видел унылого усталого художника с большими проблемами. Или рассказать о том, как устал от упреков отца. Что ему резко захотелось что-то поменять в своей жизни. Сказать в конце-концов, что ему просто так нравилось больше (хоть он еще не был так до конца уверен). Но он знал, что в эмоциональный диапазон Уэнсдей не входили такие эмоции, как сочувствие и понимание. Так что он только усмехнулся. — А что? Не нравится? — Отвечать вопросом на вопрос — это твоя самая бестолковая привычка. — Не давать ответов вовсе — твоя. Уэнсдей молча рассматривала его своим безразличным взглядом, и Ксавье казалось, что его уши и скулы плавятся от жара. — Так ты меньше похож на элитарного сноба, — подвела она итог. Ксавье расхохотался в голос. Та их встреча на стрельбище была просто легендарной. Его чувство собственного достоинства никто и никогда так быстро не опускал ниже плинтуса всего парой слов. — Спасибо, Аддамс. Это лучшее, что я от тебя когда-либо слышал. — Твои глаза не зеленые, — она резко почти что перебила его. — Что? — Ксавье глупо моргнул несколько раз. — Твои глаза, — Уэнсдей отвернулась и положила сверток на стул, дергая за бечевку. — Они не зеленые. Волосы давали тень, которая сбивала с толку. Они не зелёные. Аддамс замолчала. Ксавье сначала долго отходил от сказанного. Потом тряхнул головой, обещая себе подумать об этом позже, и сконцентрировал внимание на девушке. Широко раскрытыми глазами она смотрела на содержимое упаковки. Позже он осознает, что никогда не видел, чтобы Уэнсдей так бережно и изящно брала что-либо в руки. — «La Divina Comedia». Это… рукопись? В ее голосе сквозила какая-то новая нота. Ксавье спрятал улыбку и пожал плечами. — Да. Откопал в антикварном магазине. Чей конкретно это манускрипт я не могу сказать, но, насколько я знаю, не подделка. Уэнсдей водила по итальянским словам и буквам своими тонкими пальчиками. Перелистывала хрупкие страницы так бережно, что у Ксавье перехватило дыхание. А потом рукопись сама раскрылась на середине. Уэнсдей подцепила цепочку и подняла на уровень глаз. Ксавье прочистил горло. — А это уже «смелый ход». Если тебе не понравится, я пойму. Перед глазами Аддамс в тусклом свете мрачно мерцал небольшой кулон из обсидиана. Черная вдова. Уэнсдей долго смотрела на раскачивающееся на цепочке из черненого серебра украшение. Настолько долго, что Ксавье неловко кашлянул и повторил: — Buona notte, Wednesday. Он уже перелез парапет и двигался по краю крыши, когда услышал тихое: — Terribili incubi, Xavier***
Ксавье проснулся раньше будильника. Какой бы поездка в Италию не носила под собой подтекст, он там хорошо отдохнул в перерывах от удушливых конференц-залов. И впервые выспался. Видения, приходившие во снах, стали приятнее и гораздо более размытыми. Его больная связь с Хайдом ненадолго оставила его. Уэнсдей тоже снилась реже, и это было единственное, о чем он сожалел. Он лежал в уютной тишине и наслаждался покоем утра, пока его телефон не завибрировал. Ксавье приподнялся на локте и разблокировал экран. Улыбка на его лице была такой довольной, что, казалось, щеки лопнут от натяжения. Энид: Ксавье, она никогда тебе этого не скажет, но я думаю, ей понравилось!!! К сообщению было приложено фото. Уэнсдей Аддамс сидела на кресле, поджав ноги и спала, обнимая открытую где-то на середине «La Divina Comedia». А у нее на шее загадочно поблескивала матовым блеском Черная вдова.