Вроде бы и не жил.

—"Собирайся." У Аркаши руки трясутся, да что там, он весь трясётся, но лицо изображает ровным счётом ничего, зрачки пустые. Нет, не стеклянные, просто отражают дыру внутри. Наблюдая пространство как материю, время, как тянущуюся ириску – он просто молчит. Зубы стиснуты плотно, встаёт со стула и лишь хочет спрятаться, в обнимку со всеми печалями и тревогами. Ему не дают. Наспех кидает немногочисленные шмотки в сумку, цепляется за красный, новогодний свитер. Подарок. Аркадий никогда красный не любил, яркие цвета вообще не восхищали, тёплые, ему такими не казались. Он больше по синему, морозному, тёмному и молчаливому. Но он любил эту вязь шерсти, что складывала оленя и снежинки вокруг. Он оберегал и хранил этот подарок из-за того, кто его подарил. Но сейчас, Аркашу вряд ли что-то согреет. Может это шутка, и сейчас хозяин съёмной квартирки, что снимает у него Аркадий, засмеётся? Совсем как тогда, приглашая недоумевающего Аркашу на медленный танец посреди кухни. Мол, у соседей громкий праздник, так давай и мы потанцуем. Осторожно обхватывая чужие плечи, они танцуют вальс. Недолго, сопровождая это действие смехом и взглядом всё того же Аркаши. Таким наивным, точно ищущим, вырыскивающим, в чужих карих зеркалах искорки небезразличия, чего-то большего чем шуточная игра в любовь. Чего-то большего чем их буря подшофе. Показалось. Сейчас Аркаша смотрит по другому, виновато просит, потирая руки: —"Пожалуйста..хотя бы до утра..." Мужчина облокотившись о стену, минутно отрывает взгляд от экрана, видимо списываясь с теми, кто быстренько купил эту квартиру, отвалив немалую предоплату. Кажется, это была молодая семья, что просто счастлива заполучить недвижимость в спальном, простеньком, районе. Он говорит взвешенно, пока от слов летят искры, выжигая шрамы на память. А раньше, они выжигали ценные моменты под сердцем Аркадия, запечатлевая каждый миг на плоти. Выписывали каждое ласковое слово в его адрес, лесть, сказанную в душной тьме между ними тогда, лишь единожды. И если забывать – прерогатива Аркаши, то он не вычеркнул ту "ошибку" из своей изорванной по швам памяти. Он не считал это ошибкой, таил надежды на что-то большее, пока они медленно бились, как кристаллики последней драгоценности в его бедной жизни. А шрамы всё ставили подпись уже чужой рукой..Как же его зовут? Всё тепло тает на глазах, вот только, разве оно может? Оказалось, да. Боль от того запоминается куда ярче, чем ненужные ярлыки – имена. Будто ему стоит запоминать каждого встречного, хотя нет, за такие слова он бы обругал себя, этот.. ещё бы вспомнить его имя, был не каждым встречным. Он относился к нему весьма тепло, часто делал поблажки с оплатой, был единственной его компанией в конце концов. Аркадий уже как вечность, был восхищён его смелостью и эрудированностью, но пока смелость зовут глупостью, силуэт в очках понятия не имеет о том, что же "понимает": —"Слушай..я всё понимаю, — натягивает улыбку, да лучше бы послал Аркашу к чёрту, — Однако у тебя было два дня, я предупреждал. А они все бумажки подписали, и будут здесь уже как раз-таки утром." Ему ничего не остаётся кроме возражений, и те, не успевают долететь до разума собеседника, вмиг виснут в воздухе, заглушаются другими: —"Но ведь.." —"И ты меня пойми, мой рейс домой в десять. — заглянув в умные часы на левой руке, он прощается, — Я позже выставлю счёт, не беспокойся по этому поводу. До свидания, Аркаш." Свидания никогда больше не произойдёт. Аркаша уходит, не хлопнув дверью, лишь подхватывая лёгкую сумку с вещами, шагая за дверь на встречу мраку. Телефон, с половиной заряда и такие же севшие, потрёпанные наушники. Выходит из подъезда втягивая носом ледяной воздух, наполняет лёгкие до конца, пока в ушах во всю завывают горести о тяжести собственного креста. Он в общий плейлист заглядывает, "песни для думеров" он знал это понятие, только вот..забыл. Даже не жаль. Мнёт блестящие сугробы кроссовками – ему идти некуда и не к кому. Разгуливает по дворам, заглядывая в горящие окна, до того момента, пока кисти и пальцы рук начинают мёрзнуть. А видимо лёд на дорогах и правда означает то, что сейчас зима и соответственный холод. Вот и всё. Хотя он вроде бы и не жил, вспомнить практически нечего, плакать никто и не будет. И что уж греха таить, Аркаша сам себе не нужен. Нужно было только ощущение защищённости. Того самого тепла. Только вот.. Как же его звали? Диссоциативная амнезия. Именно такой диагноз был выставлен Аркаше в больнице родного города, за пару дней до того, как он оборвал все провода. Назвав всех и каждого мудаками, он прыгнул в электричку до дальнего, ничем не выделяющегося городка. Оставив всех знакомых, кровных людей позади. Его никто и не искал, возможно человека два от силы, но отчаившись налаживать с пропавшим связь – опустили руки, заменив кем-то поценнее, попроще. В памяти знакомых, Аркаша остался юрким, вечно сбегающим из дома, едва ли питавшимся чем-то, "дрыщавым" парнишей. А ещё любил выпить лишнего, улыбался смешно и в целом остряком был, харизматичным, до той поры пока не спросят:"Чё там дома-то?" а он брови поднимал, будто впервые слышал:"Что за дом?" Небось все одноклассники покойники уже, Аркаша свинтил от них вовремя, с его любопытством не только бы память отшибло. Так и прошло месяцев пять, так и продолжается до сих пор. Его первое воспоминание? То, как бил своё имя на правом запястье, смех татуировщика по типу:"Ну и самомнение у парня." А он правда не всегда помнил и шести букв, складывая его "я". Поэтому смотрел на полосу кожи и череду тёмных букв, представляясь. Представлялся он в офисе, ему нужно было заработать на жизнь, которую способен отдать за бесценок, да бросать словно окурок, жалко. Имя – всё что осталось от него прошлого, его имя – единственное, что связывало нового Аркашу со старым, давно утонувшим там, в озере бесполезности. О фамилии или возрасте и говорить не стоит, по внешним данным он оценил себя на двадцать шесть с хвостиком. А фамилия? Да кому она нужна, вот правда. Потом тот, чьё имя заполонило разум, но никак не могло сложиться в едино. Что-то иностранное, свежее, морское. Но если бы этот человек был морем – оно бы полыхало ярким пламенем, ослепляя всех на пляже и пристани, не позволяло бы подойти слишком близко. Вот его Аркаша постарался запомнить, вбить в мозг каждый изгиб черты лица, каждое расположение родинок, нос, с совсем не острой горбинкой. Его зрение ноль семьдесят пять, он запомнил эту цифру что означала то, что ему необходимы окуляры чтобы порой видеть что-то небольшое, читать книги. Он читал их вслух, да так красиво, чувственно, что до мурашек по коже. Ещё Аркаша запомнил то, как же громко метал оправы падал на прикроватную тумбу, как же было не одиноко в тот момент, как же он давно не испытывал чего-то подобного. Аркаша всё так же ощущает ту пустоту, что настигла под утро. Когда обнаружив пустую постель и сообщение в мессенджере: Спасибо за вечер пятницы, квартирант. Уже в самолёте до Молдовы) Обращение больно царапнуло. Ещё больнее сделал разум, резко выудив из себя воспоминание о рассказе молдаванина, что-то про разлады дома, не клеилось у них, всё ругань в его сторону, колкости, а он и приехал сюда, по работе, да дух перевести, перед новым боем с чужой злостью, старой обидой. Это быстро отправится туда, где все остальные, совершенно ненужные ощущения мозга. Растворится в небытие. Никто не виноват в этом. Так значит, вроде бы и не жил? Свет. Аркаше было светло когда он улыбался. Они пили вино, точно, он вновь приехал "проверить квартиру", что было совсем необязательно, однако, являлось отличной формальностью, возможностью провести время вместе, сбежать от проблем на короткий срок. Да, именно тогда он всучил ему тот.. кажется ему дарили что-то, что он должен беречь, чем дорожить, наверное. После этого его донимали осторожными вопросами по поводу того вечера, он кажется извинялся даже. Вовсе не хотел играть с подобным, но им хватило одного взгляда до безумия. Аркаша молчал как партизан и уверенно лгал в лицо:"Нет, для меня это не столь важно. Было и было, что ты." Аркаше после этого случая пить в его компании не хотелось, впрочем, их отношения как-то сами, стали более сдержанными. Желание сменилось чем-то попроще, платоника, обыденность. Зато, Аркадий никогда и ни у кого не видел таких дружеских отношений с арендодателями, только от слова "друзья" ему почему-то странно, кисло. Аркаша заворачивает за угол многоэтажки, завидев на вид мягкий, ещё никем не тронутый сугроб в тени бетонных гигантов. Он устал. Плюхаясь в горсть снега, уже тогда не чувствует ног, ещё сильнее вызывает онемение. Позже, над ним с большими усилиями, загорается один единственный, фонарь на площадке, освещая своим желтоватым, старым светом его куртку, создавая светлый островок вокруг. Только сейчас заметил. В кармане что-то есть. Пачка сигарет, с одной единственной. Она будто немного отсырела, да и зажигалки нет, в такую темень ходить и просить огонька –жутко. К чёрту, обойдётся. Закрывая глаза, расслабляет тело настолько, насколько это возможно в этих условиях. Вдох и выдох. Он открывает глаза. Окна домов гаснут, а снег всё кружит, выплясывает, в огне старого маяка улицы. Его звали Марин. Аркаша старанием достаёт мобильный, удаляя один единственный контакт в списке записанных. Теперь больше нет никого.

«Ничего-ничего. Смерть подставит плечо, жизнь выставит счёт – и за дверь.»