Язык нежности

Дорога в Огайо выдалась долгой. Хоть они и будут охотиться в пути, их главная задача — добраться туда и устроить женщин, не ставить ловушки, теряя время. Чингачгук переживал, что там скажут, увидев двух ингизских женщин, особенно когда станет известно, что они — дочери полковника Манро. Может, их родня на западе и держалась в стороне от разрушительной войны, но ленапы часто выбирали сторону французов. Это будут не вражеские земли, но и не дружеские. И их родичи неприятно удивятся, когда Ункас и девушка с волосами цвета луны наконец перестанут кружить друг около друга. Этот день может наступить скорее, чем ожидалось: он видел ее белое платье рядом с тенью Ункаса предыдущей ночью. — Отец мой. Чингачгук не обернулся, чтобы взглянуть на своего могиканского сына, который поменялся местами с Натаниэлем и теперь шел рядом — но приготовился слушать, и не сомневался: Ункас поймет, что привлек его внимание. — Ты учишь младшую дочь полковника языку делаваров. — Да. Ей он понадобится, и старшей тоже. Они не всегда смогут положиться на тебя и моего бледнолицего сына, — они трое не всегда будут следовать за ними, как тени, а среди ленапов найдутся и те, кто попытается воспользоваться их невежеством. — Почему ты не попросил о помощи меня? — Твой брат учит старшую по очевидным причинам. Я учу младшую, потому что у нас мало времени, а она узнает язык медленнее, если учить ее будешь ты. То, что Ункас счел это выпадом в свою сторону, доказывало глубину его чувств: — Ты считаешь меня таким плохим учителем, отец? — Нет. Я считаю, что младшая дочь будет слишком полна чувств, чтобы сосредоточиться. И ты тоже полон чувств, если думаешь, что в моих словах таилось оскорбление. Ункас лучился удивлением. Чингачгука это позабавило — его сыновья забыли, что он видел, как они росли и становились мужчинами, что он хорошо их знает. — Я не знал, чего я хочу и почему, иначе сказал бы тебе. — Ты выбрал трудный путь, — трудный для них, трудный для будущих детей. Им нигде не найдется дома. Закон не позволит им пожениться, кто бы ни выиграл войну — французы или британцы. Его родичи заметят любой недостаток хрупкой девушки — неумение готовить или ткать, отсутствие выдержки и безмятежности, свойственной его народу, — и сильно не одобрят. Но Ункаса мало волновало одобрение чужих людей. Словно услышав мысли отца, он подошел ближе, спросив с нетерпением и страхом в голосе: — Ты согласен? Чингачгук не одобрил бы этого, если бы знал ее лишь как испуганное дитя, которое встретил на тропе Джорджа. Он бы тихо отступил прочь и предупредил Ункаса, что пытаться удержать такое создание рядом с собой — все равно что ловить тонкую струйку дыма. Обучая ее языку ленапов, он сам узнал многое. Она боится, да. Суровость их мира раз за разом застает ее врасплох. Но несмотря на все трудности, она решила остаться и послушно сидеть, внимая, как он обучает ее делаварским словам, которые помогут выжить. Она нежная, но выносливая. И, что важнее всего, она выбрала Ункаса. Ункаса и трудный путь, что он предложил ей, хотя могла бы вернуться в Англию и жить как принцесса. Ункас бы подчинился своему долгу, завел дом и семью, но та делаварская девушка, которую Чингачгук создал для него в своих мыслях, стала казаться неуместной — она не могла бы сидеть рядом с ним в печали и в радости. Эта воображаемая дочь делаваров никогда не увидит, как помрачнело его лицо при виде разрушенного дома Камеронов, потому что женщины делаваров остаются в лагере, когда воины уходят. Она не увидит его нацеленный на врага томагавк, не узнает боли при виде того, как Ункас готов защищать ее ценой жизни. Только маленькая крольчиха видела Ункаса во всем блеске — и только она пробудила в нем эту безрассудную ярость. Со временем Ункас узнает, что это его брат научил ее слову, нужному для того, чтобы выжило не только тело. Девушка узнает тайну, кроющуюся в сути этого слова — что их народ, пусть и не безгрешен, но хотя бы придает больше значения делам, чем пустой болтовне. И им обоим придется научиться, как построить свой дом в тесных промежутках между Корой, Натаниэлем и самим Чингачгуком. — Я согласен. Поступь Ункаса стала живее, счастливее. Чингачгук задумался, не услышит ли за это чуть исковерканное «ваниши́».