***
Представив эту звериную банду, Холстинин захотел курить. Или принять чего-нибудь для связи с их реальностью. Только не курил до этого особо, если только после принятия и с дури, а после принятия может явиться кто-нибудь из этой банды в образе зверя безмолвной галлюцинацией с укором во взгляде. А то и все вместе. Можно подумать сами все идеальные, но хрен поспоришь в такие моменты. Вспомнились слова Грановского о том, что он — Холстинин мазохист, а значит справится с этим. В этот момент показалось, что Грановский и сам из любителей сложностей и у него в группе половина оборотни, а то и все. Сам он точно не из них. Холстинин поймал себя на мысли, что он тоже научился вычислять оборотней и немножко разобрался в их логике. Плюс Владимир нашел и в том, что ему не нужно ничего доказывать ни оборотням, ни простым людям, и не нужно шифроваться в полнуния или боятья что кто-то раскроет его тайну потому, что нет никакой тайны. А те, которые есть — не его. Осталось лишь легкое непонимание себя и своей логики, благодаря которой он, как гордый орел сидит сейчас один на вершине заснеженной горы и сам покрывается инием потому, что холодно. Точнее на вершине дивана, кутаясь в плед, потому, что холодно, а отоплением и не пахнет. А ведь Виталий пригласил к себе на дачу, попутно сообщил, что Житняков теперь точно оборотень. А там, скорее всего тепло, светло и сухо. Немного смутил голос Виталия, будто его беспокоит что-то. Что-то странное, необъяснимое, о чем он и говорить не хочет. — Ну мазохист, но не камикадзе же, — Холстинин сильнее закутался в плед. — Не морж ведь и не псих, ну или опять же не до такой степени. Поразмышляв еще немного над своим поведением и вспомнив, где находится дача Дубинина, Холстинин стал собираться.***
— Да я и не сказал ему ничего такого, по сути только, — выслушав предъявы от Попова, Виталий вернулся к своему делу — дровам, которые надо нарубить, ну и эмоции выплеснуть захотелось. — А то, что он себе в голове накрутил, я не виноват и не осуждаю. Когда шкуру зашивают, разное можно придумать. — И что же он придумал? — Я такие термины и их сочетания обычно не использую, — Виталий собрал дрова, взглянул на Сергея. — Но в данной ситуации не осуждаю. Ты, помнится, один раз тоже не стеснялся во мнениях и определениях. — Ну там тяжело получалось стетняться, — Сергей поднял пару поленьев, не замеченных Виталием. — Но я таки сейчас не об этом. — И о чем же? — О том, что Макс меня защищал. И я ему благодарен. И если есть предъявы, то ты понял, что с ними делать. — Это я и так понял. Но откуда взялся тот псих? Куда ты вляпался? — Никуда, вроде, — Сергей остановился, обняв поленья, задумался. — Я его раньше не видел и не слышал, до этого мы из студии почти не вылазили. Может, упырь какой-нибудь. Во всех смыслах. — Может, и упырь, — Виталий на наблюдает за Сергеем. — Только не их это методы и сбежал он больно быстро. Не клеится. — Значит просто псих. Может, и не я ему нужен был. — Думаешь, по лесу ходит так много пантер? — Не знаю, — Сергей задумался. — Может, есть похожий оборотень. Я вообще впервые оказался в том лесу. И не собирался туда. Кто мог следить за мной? Зачем? — Вот и подумай об этом. Следить ты тоже не собирался и меня отговаривал.***
Устроившись на ковре рядом с Максимом, Миша припал щекой к его плечу, дотронувшись, до руки заурчал. Приятное тепло и урчание согрело и отогнало мысли о странном охотнике и ситуации. Подумалось, что это действительно какая-то странная случайность, но шастать по незнакомым лесам и паркам не стоит. Мало ли сколько там таких психов бродит. — Ты как? — Нормально. Что мне будет? — Максим чуть улыбнулся. — Говорят же, что мат заживляет раны. А Виталя просто переволновался и я тоже. — Не слышал такую теорию. — Вот и проверим. Ты сам-то как? Какие мысли, чувства?