Каково встречаться с Уэнсдей Аддамс?

Этот вопрос Ксавьеру задавали очень часто. Парень в ответ лишь усмехался и качал головой, не собираясь отвечать. Этот вопрос слишком личный, касающийся только их двоих и обнажающий то, что он хотел бы скрыть ото всех. Но люди снова и снова спрашивали его об этом. Изо дня в день. Даже Аякс проявлял интерес, но все же не спрашивал прямо. Сначала Ксавьер просто отмалчивался, загадочно улыбаясь. Потом предлагал спросить у Уэнсдей, зная, что никто на это не решится. Но, когда один дурак все же обратился с этим вопросом к Уэнсдей, Ксавьеру пришлось придумать другой ответ. Парню не хотелось снова испытывать на себя этот холодно-раздраженный взгляд Аддамс и слушать ее колкие обвинения. Теперь он равнодушно говорил, что никому не советует быть на его месте. После этих слов на него бросали сочувственные взгляды и умолкали. А Торп в глубине души улыбался. Он не лгал. Он правда не советовал бы никому встречаться с Уэнсдей. Потому что тогда пришлось бы столкнуться со злым Ксавьером Торпом, защищающим свое место в жизни Уэнсдей Аддамс. Но никто не мог прочитать этот подтекст. Для них Торп был спокойным добрым парнем с немного странными картинами, а Аддамс — воплощение тьмы на земле. Но у него в душе были свои демоны, прирученные Уэнсдей. Только о них другие люди не догадывались и жалели Ксавьера, связавшегося с дочерью дьявола. Его звали безумцем, сумасшедшим, мазохистом, самоубийцей, камикадзе, а он лишь улыбался. Для Уэнсдей Аддамс Ксавьер бы стал кем угодно. Он уже не такой как раньше. Жизнь заставила испытать слишком многое, чтобы оставаться прежним. Показала и заставила прочувствовать новые виды боли. Познакомила еще раз со смертью и страхом перед ней. Разрушила остатки иллюзий и открыла глаза на мир, который каждый день видела Уэнсдей. Жестокий, часто несправедливый, холодный и одинокий. В таком мире лучше держаться вместе, и эту истину Ксавьер долго пытался донести до девушки. Наверно, получилось, раз Уэнсдей больше не отталкивала ни Энид, ни Юджина, ни даже Бьянку. И, конечно же, больше не избегала Ксавьера. Между ними осталось много недосказанности, но Торп научился читать между строк. Он знал, что она сожалела о своих ложных обвинениях. Знал, что она не хотела причинять боль близким людям, но не умела иначе. Он слишком многое знал и чувствовал. Это всегда раздражало Уэнсдей. Когда он пытался влезть в ее черную мрачную душу, она гнала его метлой оттуда. Но все равно прогнать за дверь не смогла. Иначе они бы не встречались. Хотя официально она так и не согласилась стать его девушкой, по-другому их отношения назвать было нельзя. За то время, что они были вместе, Ксавьер многое узнал о своей девушке. Уэнсдей ненавидела публичность. Никаких объятий и касаний на людях. Никакого проявления привязанности на глазах у других. Когда Торп однажды на уроке под столом взял Уэнсдей за руку, она впилась в его ладонь когтями и прошипела, что в следующий раз покроет свои ногти ядом, чтобы Ксавьер и не думал распускать руки. Тот урок парень усвоил и больше не прикасался к своей девушке, если они не были наедине. Хотя при Энид и Аяксе все же позволял себе мимолетные прикосновения. Подавая ей что-то, всегда задерживал свои пальцы возле ее. Старался сесть как можно ближе к ней. Ксавьеру было необходимо быть рядом с Уэнсдей и чувствовать ее. Только так он мог убедиться, что все это реальность, а не его фантазия. Уэнсдей не понимала этой потребности, но благосклонно позволяла ему обнимать себя. Правда, не больше десяти минут в день, но Торп был доволен и этим. К тому же на его день рождения и Рождество время увеличивалось до получаса. Порой Уэнсдей делала поблажки и не ругала парня за лишнюю минуту объятий и не вырывалась из его рук. Она была еще не готова признаться, что его касания не вызывают отторжения и даже в какой-то мере приятны. Но Ксавьеру были не нужны слова. Он чувствовал изменения и был рад им. Уэнсдей не терпела опоздания. Она с легкостью могла забыть о назначенном Ксавьером свидании, которые сама называла развлекательной встречей, и заниматься своими несомненно важными делами. Но если встречу назначила сама Уэнсдей, то Ксавьер был обязан явиться в объявленное время. А лучше и вовсе прийти минут на десять раньше. К сожалению, Торп понял это не сразу. Аддамс пришлось вдолбить это правило в голову парня почти в прямом смысле этого слова. Зато он стал олицетворением пунктуальности. И когда он приходил на место встречи раньше Уэнсдей, то всегда приветствовал ее словами, что ученик превзошел своего учителя. Девушка закатывала глаза, но в глубине души была довольна. Уэнсдей любила тишину. Ей была чужда пустая болтовня. Она ненавидела глупые сплетни, ничего не значащие фразы и этикет. Все это было пустой тратой времени, а свое время Уэнсдей ценила как никто другой. Ее раздражало, когда кто-то пытался нагрузить ее ничего не значащей информацией. Потому девушка почти не участвовала в школьных мероприятиях, не сидела в социальных сетях и почти ни с кем не общалась. Единственной, кто мог утянуть Уэнсдей в разговор, была Энид. Ксавьер же предпочитал молчать. Он понял, что тишина тоже может быть своеобразным общением. Если тебе комфортно молчать с человеком, то значит, вы достигли той стадии, когда слова не так важны. Когда ты понимаешь человека без слов, вы действительно становитесь близки. Эти истину Ксавьер понял поздно после нескольких ссор с Уэнсдей, когда девушка уставала от попыток Торпа завести разговор. Она была рядом с ним, спокойно занималась своими делами и даже не пыталась выгнать парня, чтобы остаться одной. Что ему еще было надо?! Она уже считала его неотъемлемой частью своей жизни. Но тогда Ксавьер этого еще не понимал. Осознание пришло гораздо позже, когда Торп стал замечать, что Уэнсдей почти ни с кем не могла находиться рядом больше двадцати минут. И только с ним (если, конечно, не считать Энид) она спокойно могла быть рядом больше часа без попыток спровадить куда-нибудь. Это стало настоящим откровением для Ксавьера и главным доказательством, что он ей небезразличен. Теперь он не пытался поговорить о ее любимых вещах или спросить что-то о детстве. Действительно важные вещи Уэнсдей рассказывала и сама, а все остальные Ксавьер научился видеть и понимать самостоятельно. На самом деле, это было не особо сложно, если знать, на что обращать внимание. Достаточно было внимательно следить за направлением ее взгляда и знать, о чем она пишет. В своих произведениях Уэнсдей выражала намного больше чувств, чем в реальной жизни. И Ксавьер, словно опьяненный, читал ночами напролет все ее романы и ранние рассказы, пока его за этим делом однажды не застала Уэнсдей. Тогда досталось всем. И парню за своевольность, и Вещи, который подсказал ему, где раздобыть рукописи, и Энид, помогавшей этим двоим, и, конечно же, родителям, придумавшим всю схему. Аддамс тогда игнорировала всех две недели. Ксавьер каждый вечер приходил к Уэнсдей и стоял за окном, прислоняя к стеклу альбомные листы с рисунками извинений. На них парень изобразил всевозможные способы заслужить прощение девушки. От предложения отправиться в тур по кладбищам до разрешения использовать свое тело для пыток. Смилостивилась Уэнсдей, только когда Ксавьер в очередной свой приход простоял под дождем в грозу больше часа, а все его рисунки расплылись. Удивительно, но Торп даже не заболел после такого. Дело было в мерзком лекарстве Аддамс, больше напоминавшим яд, или же, как говорил Ксавьер, в невероятной удаче, сказать точно было нельзя. В глубине души Уэнсдей была рада, что парень не слег с пневмонией, хотя вслух говорила, что если бы он умер, то она бы даже не пришла на похороны. В ответ Ксавьер лишь рассмеялся и прижал девушку к себе, за что получил болезненный тычок под ребра. Такой же тычок Торп получил, когда впервые пришел к Уэнсдей во время ее писательского часа. Тогда она попыталась выставить его за дверь, но Ксавьер клятвенно пообещал не мешать, и она рискнула поверить. Он сел на ее кровать, открыл принесенный альбом и стал аккуратно делать зарисовку Уэнсдей, поглощенной своим романом. Удивительно, но пристальное внимание Торпа совсем не раздражало девушку и не мешало ей писать. В голову даже приходили интересные идеи и неожиданные сюжетные повороты. Со временем пара часто устраивала такие «свидания». Энид убегала к Аяксу, а Ксавьер через окно забирался к Уэнсдей и рисовал ее, пока она сочиняла свои великие произведения. Однажды Ксавьер, которому теперь разрешали читать роман Уэнсдей, нарисовал Вайпер, как он себе ее представлял. Она была неуловимо похожа на свою создательницу и одновременно совсем другая. Уэнсдей признала, что рисунок точно передавал характер главной героини, и даже сказала, что Ксавьер мог бы рисовать иллюстрации для ее романа. Но тут же пожалела об этом, когда парень блаженно улыбнулся. Эту его улыбку Уэнсдей не любила больше всего, потому что от нее всегда в голове появлялись глупые мысли вроде желания поцеловать Торпа. Она была главным оружием Ксавьера, но он об этом пока не догадывался. Уэнсдей отдавала предпочтение старинным вещам. Как-то Ксавьер попытался подарить Уэнсдей ноутбук, чтобы ей было удобнее печатать. Так она могла бы печатать в кровати или даже в его мастерской, где Аддамс стала проводить все больше времени. Но Уэнсдей, принявшая телефон, наотрез отказалась пользовать ноутбуком. Он прожил у нее в качестве подставки под книги ровно три дня, а потом отправился в стену, когда Вещь решил напечатать на нем письмо для Энид, где рассказывал, как Уэнсдей и Ксавьер целовались. Сам же Вещь оказался заперт в ящике на три дня, пока Энид не уговорила подругу простить руку. Плеер Уэнсдей тоже не понравился. Зачем он ей, когда современная музыка ей не нравилась, а классическую она могла сыграть сама? Тогда Ксавьер понял, что технику девушке дарить не стоит. Хотя насчет фотоаппарата долго сомневался. Аддамс, в последнее время с интересом наблюдавшая за процессом рисования, все чаще в моменты задумчивости водила карандашом по бумаге. Хаотично создаваемые линии складывались в причудливые фигуры, и Ксавьер как-то предложил Уэнсдей взять у него пару уроков рисования. Когда девушка скептически приподняла правую бровь, желая отказаться, Торп напомнил Уэнсдей, как она порой пыталась показать места из своих видений. — Если бы ты умела рисовать, тебя бы все мгновенно понимали, что ускорило твои расследования и увеличило шансы на успех, — воззвал к логике Аддамс Торп, чем и заслужил согласие девушки на уроки. Конечно, из них ничего не вышло (ну, не было у девушки таланта). Зато Ксавьер провел множество приятных часов наедине со своей девушкой. И плевать, что она уничтожила два мольберта и израсходовала всю алую и черную краски. А однажды и вовсе порывалась поджечь сарай, чтобы стереть свой позор. Но все это было таким неважным на фоне горящего в глазах интереса. Жаль, хватило его ненадолго. Уже через месяц Уэнсдей, поняв, что не добьется никакого успеха в рисовании, забросила это дело. Правда, забыла предупредить об этом Ксавьера, и он прождал ее до позднего вечера в мастерской. Торп не обиделся и на следующий день предложил Уэнсдей попробовать себя в фотографии. Девушка долго отказывалась, не видя в этом никакого смысла, но, когда Ксавьер привел ее университет патологий и протянул старый пленочный фотоаппарат, предложив сделать фото, она согласилась. И потом с интересом работала с реагентами, чтобы проявить фото. В тесной комнате в алых тонах Уэнсдей напоминала безумную ведьму, но Ксавьер любил ее и такой. Позже они еще несколько раз устраивали такие странные съемки. Самые удачные фотографии Уэнсдей забирала себе и, несмотря на громкие протесты соседки, вешала у себя на стену, доводя Энид порой до обмороков своими пугающими фотографиями. Каждый раз после таких обмороков к Ксавьеру приходил Аякс и просил в следующий раз делать более нормальные подарки. — Кольцо ей подари лучше, — заявил как-то Аякс. И вот как ему было объяснить, что после такого подарка Ксавьера можно будет искать в морге? Сама идея Торпу понравилась, но он знал, что Уэнсдей не примет кольцо. Ей оно просто не нужно. Девушка называла кольца метками патриархата, намекая в первую очередь на обручальные и убивая надежду Ксавьера однажды надеть такое на Уэнсдей. Но Торп был человеком упрямым, потому пытался найти такое кольцо, которое могло бы понравиться Аддамс. На это ушел один месяц, десятки бессонных ночей, сотни просмотренных сайтов, тысячи различных вариантов. Но идеальное кольцо было найдено, и Ксавьер с нетерпением ожидал, когда посылка с ним дойдет до адресата. Уэнсдей заметила изменение в поведении парня и проследила за ним до почты, где своим появлением испортила весь сюрприз. Пришлось дарить кольцо не в романтичной обстановке где-нибудь на кладбище в свете фонарей охранников, от которых предстояло побегать, а в тесном переулке за углом почты. Аддамс распаковывала подарок медленно, переводя взгляд с тщательно завернутой коробки на мнущегося парня, заставляя того нервничать еще больше. — Мне казалось, ты не настолько глуп, чтобы дарить мне банальные вещи и думать, что они не окажутся в помойке спустя пару минут, — холодно отметила Уэнсдей, разглядывая массивное кольцо из черного металла с крупным черным камнем и россыпью мелких вокруг него. Единственная причина, почему Аддамс сразу не выбросила его, заключалась в том, что оно не было похоже на типичные женские украшения, которые так обожала Энид. В подарке Ксавьера чувствовался подвох. — Ты права, — хмыкнул парень и провернул камень. Сразу же выскочила едва заметная игла. — Конечно, оригинальное кольцо Борджиа я достать не сумел, но заказал наподобие его. К сожалению, яда к нему у меня в комплекте нет, но, думаю, у тебя с этим проблем не возникнет. Уэнсдей хмыкнула в ответ и все же надела кольцо. Носила она его правда редко, но когда надевала, Ксавьер всегда широко улыбался и касался кончиками пальцев руки девушки. Уэнсдей ненавидела банальные свидания. Все эти походы в кино, кафе, совместное приготовление ужина и прочая ерунда вызывали у Аддамс тошноту. Да и само слово «свидание» девушка терпеть не могла. От него во рту появлялся мерзкий сладкий привкус, в воздухе начинал витать тошнотворный приторный аромат и перед глазами мелькал розовый. Когда Ксавьер впервые пригласил Уэнсдей на свидание и столкнулся с подобной реакцией, он принял это на свой счет. С трудом проглотив горечь разочарования, парень неделю избегал Аддамс, пока она не прижала его к стене, заставив объясниться. Торпу польстило, что Уэнсдей было не все равно. И он предпринял вторую попытку пригласить ее на прогулку. Но столкнулся с очередной преградой — было необходимо заинтересовать Уэнсдей. И он предложил отправиться на кладбище. Просто это было первым, что пришло ему в голову и могло понравиться Аддамс. Ночная прогулка по мрачному кладбищу в дождь. Ксавьер точно не так представлял себе первое свидание, но, глядя на идущую рядом Уэнсдей, думал, что все не так уж плохо. Потом были вылазки в морг, выставка пыточных орудий, серпентарий, заброшенная больница и много всего другого, что можно увидеть в ужастиках, где глупые главные герои отправляются в самые опасные и странные места. Впрочем, что еще мог ожидать Ксавьер от Аддамс? Она явно была не из тех девушек, которые смотрят глупые мелодрамы, мечтают о сто одной розе в подарок и ждут предложения руки и сердца. Уэнсдей Аддамс особенная. Потому и свидания у них необычные. Но со временем Ксавьер научился находить в них свое очарование. Нет, он не полюбил кладбища, трупы и фильмы ужасов. Но ему нравилось выражение лица Уэнсдей, когда она находилась в привычной ей атмосфере. Ему нравился ее заинтересованный взгляд и тонкая линия губ. Нравилось быть рядом с ней и знать, что его присутствие ничуть не тревожило ее. Но больше всего ему нравилось быть причиной легкого подрагивания ресниц, едва заметной дрожи в кончиках пальцев и чуть приподнятых уголках губ Уэнсдей. Однажды она даже почти улыбнулась! Это было в тот раз, когда Ксавьер подарил девушке возможность вскрыть труп. Торп сумел где-то найти патологоанатома и, заплатив ему приличную сумму, уговорил его разрешить провести Уэнсдей вскрытие жертвы маньяка. Аддамс такой подарок пришелся по душе. И хоть во вскрытии трупов для нее не было ничего нового, желание Ксавьера сделать девушке приятно Уэнсдей оценила. Только выразила свою признательность не лучшим образом. Она предложила Торпу ассистировать, и он чуть не упал в обморок. Патологоанатом же оказался впечатлен знаниями девушки и ее хладнокровием и предложил в будущем пойти по его стопам. Но Уэнсдей отказалась, сказав, что хоть мертвецы и нравятся ей своим молчанием, мучить живых людей все-таки интереснее. Уэнсдей было необходимо одиночество. Как бы хорошо она ни относилась к своим друзьям, все время проводить с ними было слишком утомительно для Аддамс. Ей было необходимо хотя бы несколько часов одиночества в неделю. Смириться с этим Ксавьеру было очень сложно. Ему все казалось, что Уэнсдей пытается от него отстраниться. Он болезненно воспринимал каждую просьбу девушки оставить ее в покое хотя бы на час. Познав радость касаться ее и просто быть рядом, Ксавьеру оказалось очень сложно оставить Аддамс. Будто бы если она исчезнет из поля его зрения, как реальность растворится и все окажется сном. Но из уважения к девушке, Ксавьер оставлял ее одну, а сам отправлялся в свою мастерскую, где оживлял ее портрет и слушал волшебную игру на виолончели. С каждым разом переносить такие расставания становилось все легче. Ведь после них Уэнсдей всегда приветствовала его мимолетным кивком головы и позволяли на две минуты взять себя за руку. Уэнсдей была собственницей. Для ревности Аддамс была слишком уверена в себе. Это низменное чувство могли испытывать лишь те, кто сомневался в себе и своем выборе, а также слабаки, увязшие в собственных чувствах. Нет, Уэнсдей Аддамс никогда не ревновала. Просто ей не нравилось, когда кто-то претендовал на принадлежащие ей вещи. Уэнсдей никому не позволяла трогать свои рукописи без спроса. Не разрешала использовать свою печатную машинку. Никого не подпускала к коллекции ядов. Не любила делиться своими книгами. И ненавидела, когда кто-то посторонний приближался к ее близким. Хотя в последнем Уэнсдей не признавалась даже самой себе и до конца отрицала, что у нее вообще были друзья. Но девушку всегда раздражало, когда кто-то вмешивался в ее разговор с Энид. Ей никогда не нравилась Йоко, порой утаскивающая Синклер на женские посиделки, с которых соседка Аддамс возвращалась в приподнятом настроении и своей болтовней не давала Уэнсдей спать. Порой ее раздражал Аякс, с которым Энид убегала на свидания. После них Синклер всегда была слишком возбужденной и бесила Уэнсдей своей слащавой улыбкой и бесконечной болтовней о любви. Аддамс всегда встречала новых членов клуба пчел хмурым взглядом. Так что нет ничего удивительного в том, что здесь никто не задерживался, кроме Уэнсдей и Юджина. Порой к ним присоединялись Энид и Аякс. Хотя последнего Юджин старался прогнать, не вынося его присутствия рядом с Синклер. Кажется, глава клуба до сих пор не терял надежды в отношении соседки Уэнсдей. Чужие взаимоотношения мало волновали Аддамс, потому она не вмешивалась. Но если любовные связи мешали Уэнсдей, она безжалостно их разрушала. Так несколько девушек, заинтересовавшихся Юджином после битвы в Неверморе, постоянно нарушали покой Аддамс, доставая ее вопросами, как понравиться ее другу. Уэнсдей не выдержала и дала несколько советов, которые навсегда вычеркнули тех девушек из жизни Юджина и оставили воспоминания на всю жизнь, что пчел злить нельзя. Как и Уэнсдей Аддамс. Уэнсдей не нравилось, когда кто-то прерывал ее спарринг с Бьянкой или влезал в их словесную перепалку. Всегда раздражало, когда к ней подходила группа поддержки, даже если сирена не нуждалась в помощи. Но больше всего Уэнсдей бесило, когда кто-то завоевывал внимание Ксавьера. Аддамс успела забыть, что Ксавьер Торп — талантливый художник, сын известного экстрасенса, симпатичный и далеко не глупый парень, интересующих многих людей. В большинстве своем девушек. Им почему-то очень хотелось, чтобы Торп нарисовал их. Они могли просить помощи по учебе и даже порой заявлялись на тренировке по фехтованию. К счастью, многие из девушек, поняв, что все внимание Ксавьера занято Аддамс, вздыхали и отступали. Но были особо упрямые девицы, которые не желали так просто сдаваться. Одной из них была ведьма, дочь известного бизнесмена. Она уговаривала Ксавьера отдать его работы на выставку. И парень, вдохновленный этой идеей, погрузился в творчество, желая создать новые картины к выставке. Уэнсдей тогда почти не видела Ксавьера. Он все время пропадал в мастерской. Не встречал ее после уроков. Не приходил на тренировки по фехтованию. Не писал ей на ночь смс. Даже уроки пропускал! Неожиданно для себя Уэнсдей поняла, что ей не хватало парня. Незаметно для себя она привыкла к его присутствию в своей жизни и теперь тосковала, когда его не было рядом. Однажды она не выдержала и поздно вечером отправилась в его комнату. Но там натолкнулась на надоедливую ведьму. Выходящую из комнаты Ксавьера. Почти ночью. И они смеялись! На следующий день ведьма не появилась на уроке. Ходили слухи, что ей в подарок кто-то прислал змей, и девушка настолько испугалась, что упала в обморок и теперь лежала в медпункте. Уэнсдей, услышав о подобном, довольно усмехнулась, и Энид сразу же догадалась, кто таинственный даритель. Синклер бы отчитать подругу за такую выходку, но если бы к Аяксу клеилась какая-то нахалка, то она бы ей все лицо расцарапала. Так что как девушка Энид прекрасно понимала Уэнсдей. И даже была рада, что Аддамс способна на такое человеческое чувство как ревность. В тот же вечер Ксавьер тоже испытал на себе, что значит ревность Аддамс. Когда ты просыпаешься прикованным к кровати, а над тобой нависает Уэнсдей с кровавыми кистями, ты не знаешь радоваться тебе или бояться. Ксавьер был безумно рад видеть девушку, так как соскучился по ней за время подготовки к выставке. Несколько раз он порывался написать ей, но не желал отвлекаться от картины. Да и едва ли это было нужно самой Аддамс. За две недели она ни разу не написала ему и даже не зашла в мастерскую. И парень был уверен, что Уэнсдей их разлука совсем не беспокоила. Но она была здесь, в его комнате, ночью, и эта мысль сводила Ксавьера с ума. Он бы точно ляпнул какую-нибудь глупость, если бы не хмурый взгляд Аддамс и что-то красное, капающее ему на грудь. Повезло, что это была краска, а не кровь (с Аддамс станется). Но, когда Уэнсдей принялась выводить кисточкой на обнаженной груди Торпа все, что она чувствовала в течение этих двух злосчастных двух недель. Обида. Одиночество. Раздражение. Злость. Тоска. Скука. Холод. Аддамс впервые признавалась Ксавьеру в своих чувствах, и это напоминало пытку. Не видеть точно, что она хотела сказать, а только угадывать по ощущениям. Не иметь никакой возможности ей ответить, так как Уэнсдей запретила говорить. Не иметь шанса обнять ее, так как тело Торпа было крепко приковано к постели. Сходить с ума от ощущений и не в силах поделиться ими с девушкой. Это было сладостной пыткой. Плавящей мозг и превращающей тело в воск, из которого Уэнсдей могла слепить все, что хотела. Торп был готов умолять о пощаде, но Аддамс была безжалостна. И на следующий день Ксавьер появился на уроке с синяками под глазами, шарфом на шее, безумным взглядом и счастливой улыбкой. Торп не признался, что та ночь была одной из лучших в его жизни. Иначе она могла бы больше никогда не повториться. Но сделал себе заметку, что иногда игнорировать Уэнсдей Адамс может быть полезно. Уэнсдей нравилось оставлять отметины на Ксавьере. Аддамс всегда ценила свои вещи. Они не были похожи ни на чьи другие, потому ни у кого никогда не возникало сомнений в их принадлежности. Ксавьер Торп тоже принадлежал Аддамс, но это не для всех было очевидно. И это раздражало девушку. Потому каждый раз она оставляла на теле Торпа метки. Сначала это были обычные пятна черной краски на его форме. Каждый раз, приходя к нему в мастерскую, девушка обмакивала палец в черном краске и делала мазок на пиджаке Ксавьера, говоря, что этот цвет ему бы пошел. Но Торп все время стирал форму, и отметины Уэнсдей задерживались максимум на один день. А девушке этого было мало. Потому она стала оставлять на его руках царапины. Аддамс впивалась в его руки своими ногтями, а Торп, несмотря на всю боль, только сильнее сжимал ладонь Уэнсдей и улыбался. Ему было приятно чувствовать ее тепло. А царапины ерунда. У него была прекрасная заживляющая мазь. Правда, она почему-то вскоре пропала (ровно на следующий день после того, как он показал ее Уэнсдей). Все принимали эти царапины за кошачьи, а Аддамс это не устраивало. И теперь не только руки, но и плечи парня были испещрены кровавыми полосами. Позже и спина покрылась отметинами Аддамс. В какой-то момент и этого стало мало. И шея Ксавьера тоже стала покрываться синяками, в которых легко угадывались засосы. Но их Торп прикрывал шарфом, к огромному разочарованию Аддамс. В какой-то момент она даже подумывала о том, чтобы оставить шрам на лице парня, но это было бы слишком жестоко даже для Уэнсдей. Тогда девушка подумала о татуировках. Идея показалась прекрасной! Осталось только подумать, как намекнуть на это Ксавьеру, чтобы он не догадался об истинной причине. Иначе он до конца жизни будет с улыбкой вспоминать, что Уэнсдей нуждается в нем и хочет, чтобы он принадлежал ей. Уэнсдей любила порядок. Порядок был везде. В ее комнате, вещах, произведениях и даже мыслях. Только в сердце и чувствах был кавардак. А все из-за Ксавьера Торпа. Он умудрялся перевернуть все с ног на голову и лишить девушку покоя. Заставить сомневаться в привычных истинах. Невермор заставил Уэнсдей иначе посмотреть на многие вещи. Пришлось признать, что дружба не так плохо. Осознать, что иногда чужая помощь может быть полезна. Понять, что чувства не так просто контролировать. Принять, что ты всего лишь человек. Впустить других людей в свою жизнь. Ксавьер вписался в ее жизнь совершенно неожиданно. Просто однажды вошел в нее и забыл выйти. Их совместные прогулки и беседы стали неотъемлемой частью жизнь Аддамс, хотя Торп был, по мнению Уэнсдей, самым неподходящим для общения человеком. Его было невозможно приучить к порядку! Даже Энид спустя пару угроз научилась не разбрасывать свои игрушки и держать вещи в шкафу, а не на стуле. А вот Ксавьера было невозможно переделать. У него всегда что-то торчало из сумки. Всегда выбивалась одна прядь из прически. Молния никогда не была застегнута до конца. А в мастерской и вовсе царил хаос. Но незаметно раздражение прошло, уступив места обреченному смирению. Аддамс даже как-то поймала себя на мысли, что ей нравились распущенные волосы Ксавьера, вечно лезущие ему в глаза. Нравились пятна карандаша на его пальцах. Нравились разбросанные по столу рисунки Торпа. Все, что в обычных людях раздражало Уэнсдей, нравилось Аддамс в Ксавьере. Уэнсдей никогда не говорила, что любит. Наверно, таких слов не было в лексиконе Аддамс. Ее «я тебя не ненавижу» и «ты мне не противен» были высшим признанием от Уэнсдей. Это знали все ее друзья и никогда не просили большего. Но когда вы уже год встречаетесь, хотелось бы услышать хотя бы «ты мне нравишься». О «я тебя люблю» Ксавьер даже не мог мечтать. Хотя сам говорил слова любви тоже редко. Но не потому, что стеснялся. Торп просто знал, что все ванильные фразочки бесят Аддамс, потому изо всех сил старался сдерживаться. Но в моменты наивысшего счастья, эти слова сами слетали с губ, и Уэнсдей резко замолкала. Ксавьер тогда всегда замирал и крепче прижимал девушку к себе, будто бы боясь, что она уйдет. Но она раз за разом оставалась рядом. Ксавьеру были не нужны слова. Он был уверен, что Уэнсдей любила его. Иначе зачем ей оставаться рядом? Торп чувствовал небезразличие Аддамс в ее тонких пальцах, державших его за руку. В холодных губах, скользящих по его коже. В бездонных глазах, смотрящих ему прямо в душу. В ее прерывистом дыхании, когда она достигала с ним пика. Ее тело предательски говорило ему о любви, и Ксавьеру было этого достаточно. Ты мне нужен — призналась однажды Уэнсдей в его мастерской. Она рассматривала свой очередной портрет и не смогла сдержаться. Только Ксавьер мог разглядеть в ее мраке нечто прекрасно-ужасающее. Хрупкое и невероятно мощное. Аддамс было нужно, чтобы кто-то видел ее настоящей, хотя раньше она этого боялась. Ей был нужен Ксавьер Торп — единственный человек, заставляющий ее черное сердце биться. Ты моя слабость — произнесла Аддамс в одно из их свиданий. И это было равносильно человеческому «я тебя люблю». Потому что от слабостей Аддамс избавляется. Но Ксавьера девушка крепко держала за руку явно не желая вычеркивать из своей жизни. Она обнажает свою душу. Признается, что не такая сильная, как ей хотелось бы. Говорит, куда надо бить, чтобы ей было больно. Раскрывает свою человечность. И это в сотни раз важнее банального «люблю». Встречаться с Уэнсдей Аддамс было непросто, но это точно того стоило.