— Я люблю тебя, Игуро

      Санеми открывает глаза и затуманенным взглядом осматривает комнату, в которой находится. Моргнув пару раз, парень приподнимается на локтях и ещё раз оглядывает помещение, после чего приходит к выводу, что он в одной из палат поместья Бабочки. На соседних кроватях никого нет, а потому спросить, что произошло и какой сейчас день не у кого. В итоге Санеми встаёт с кровати и направляется к двери.       Спустя несколько минут странствий по коридорам Шиназугава замечает столпа воды.       — Томиока, — окликает он парня, направляясь к нему.       — Шиназугава? Уже проснулся? Как ты?       — Нормально. Где Игуро? — ни приветствия, ни вопроса о самочувствия — ничего, только сразу к важному. Однако Гию на его вопрос молчит. — Томиока, — он уже потерял последнего брата, не мог не защитить ещё и друга. — Где...       — Он погиб.       А Санеми всё проспал. Пока Игуро умирал он где-то валялся, отдыхая во сне.       — В каком ряду?       — В девятнадцатом.       — Змея его у кого?       — Воспитаннице Кочо отдали. Тсуюри, кажется. Она... — дослушивать коллегу Санеми не стал, вместо этого развернувшись и направившись к выходу из здания.       В голове крутился рой нежеланных мыслей. Как он мог проспать конец битвы и позволить Игуро умереть? Ни брата не защитил, более того, даже не успел сказать, что любит его, несмотря на все выходки, ни лучшего друга. Потерял последних самых дорогих людей в один день. Видимо, это его проклятье.       — Тсуюри! — заметив юную девушку во дворе поместья, окликает её Санеми.       — Шиназугава-сан? Доброго дня. Как Вы себя чувствуете?       — Нормально, спасибо. Томиока сказал, что тебе Кабурамару отдали.       — Да, он у меня, — Канао оттягивает край перевязанного хаори и оттуда появляется белая змея. — Вы хотели забрать?       — Да, — Санеми протягивает Кабурамару руку без двух пальцев, и он с тихим шипением кладёт голову на ладонь парня. — Теперь ты будешь под моей опекой, — змея в ответ вновь шипит, а после по руке переползает на плечи Санеми. — Я пойду, мне ещё на кладбище нужно, — Шиназугава развернувшись, направляется к выходу с территории поместья, но Тсуюри его останавливает.       — Подождите, Шиназугава-сан. Ко скольким людям Вы идёте?       — К трём, — повернувшись к девушке, с удивлением отвечает Санеми.       Канао в ответ кивает, просит подождать пару минут и подбегает к расцветшей сакуре, после срывая три ветки и вскоре уже вручая их Шиназугаве.       — На могилы нужно с цветами идти, так что вот.       — Спасибо, — благодарит парень, принимая веточки. — Хорошего дня.       — Вам тоже, — прощается девушка, улыбаясь, что Санеми, впрочем, всё равно не видит.       Через несколько минут Шиназугава наконец доходит до кладбища и сразу направляется к девятнадцатому ряду. Игуро похоронен рядом с Канроджи. Не так далеко от них могилы Токито, Химеджимы и его брата. Могила Кочо, должно быть, находится возле её сестры в соседнем ряду. Нужно было больше веток взять.       Впрочем, сейчас это особенной разницы не имеет, Санеми кладёт по ветке на могилы брата, заодно поцеловав холодный камень, под которым всё равно пустой гроб, и Игуро, но с ним такое действие провернуть почему-то было сложнее. Шиназугава закатывает глаза на это "почему-то", ведь он чётко знает почему: если поцеловать плиту брата ему ничего не стоило, ведь свою любовь, пусть и своеобразную, к нему Санеми уже признал, то с Игуро сложнее. Как бы парень не пытался обманывать себя, правда всплывала на подкорке сознания каждый раз, как он встречал Обаная: Шиназугава любит его больше положенного. Больше, чем коллегу или друга. И ни к чему хорошему это не привело. Да даже если бы Игуро выжил, Санеми так и продолжил бы отнекиваться от своих чувств, ведь имеет ли смысл любить кого-то, чьё сердце точно занято и точно не тобой? Вот и столп ветра так думал — бесполезное занятие. Он-то как никто другой знал о чувствах Игуро к Канроджи. Санеми она никогда не нравилась: большую часть времени ведёт себя как идиотка и толку никакого. Как только столпом стала? И что такого в ней нашёл Обанай?       Впрочем, теперь уже не важно. Шиназугава смотрит на ветку сакуры в руке и всё-таки тихо произносит то, что иногда, пусть ему и не нравится это признавать, хотел сказать парню в лицо.       — Я люблю тебя, Игуро, — в любой другой ситуации Санеми принялся бы ругать себя за такое проявление сентиментальности, но сейчас как-то всё равно. Он вздыхает и направляется к могиле старого друга.