Инверсия

Аня проснулась от нежных, щекочущих прикосновений. Чьё-то тёплое дыхание ласково гладило щеки, а подушечки пальцев перебирали пряди волос и невесомо скользили по плечам, не спрятанным под одеялом. – Анна Станиславовна, просыпаетесь, – тихий, ласковый шёпот и поцелуй в лоб. – Пора вставать уже. Аня пробурчала что-то неразборчивое, и не открывая глаз, повернулась на бок и уткнулась в плечо рядом. – Жень, ну дай поспать ещё, пожалуйста, – просяще-лениво выдыхает она куда-то в район его грудных мышц, не до конца осознавая, где она и что она, и только после до неё доходит. Она резко открывает глаза, дёргается, хотя ещё минуту назад отдала бы всё, чтобы спокойно нежиться дальше и дремать в тёплых объятиях. Смотрит, так, что фиброзная оболочка глаз, кажется, скоро порвётся, а зрачки расширятся до предела и займут собой всё место, предназначенное для карей радужки. Потому что иначе невозможно. Потому что рядом с ней, на одной кровати лежит он. Евгений, блин, Семененко. Твою мать... Аня судорожно проводит ладонью по собственному бедру и понимает, что белья на ней нет. На ней вообще ничего нет, если уж на то пошло. Как и, видимо, на Жене, который сейчас лежит рядом и только по пояс под одеялом. Твою мать дважды. Аня же по-прежнему целомудренно укрыта по самые плечи, только ключицы выглядывают и правая ладонь, которую она прятала во сне под подушку. Сама юность, красота и невинность. Только вот вряд ли можно то же самое сказать о самой ситуации: двое полностью обнаженных людей, лежащих в одной кровати, под одним одеялом, и ничем приличным вчера они здесь явно не занимались. Аня дёргается ещё раз и чуть ли не кубарем скатывается с кровати. Путается в одеяле, в собственных ногах. И в своих мыслях, совершенно забывая о Жене, который всё ещё здесь. – Ань, ты чего? – прилетает ей в спину, удивлённо и непонимающе, когда она уже стоит на полу. Она взвизгивает, вздрагивает, руки взлетают куда-то в район груди в попытке прикрыться, а потом безвольно опускаются обратно вниз, после понимания, что нет уже того, чего он не видел на её теле. Потом Аня решает, что лучше и безопаснее всё-таки встать к нему боком – так видно меньше всего – и просит, практически умоляет: – Жень, не смотри, пожалуйста. Он усмехается, видимо, от той же самой мысли, что была у неё в голове секундой ранее: «что он там не видел?», но послушно переворачивается на спину и зажмуривает глаза. Аня отворачивается, начинает собирать свои вещи по полу, нервничает, не зная, с чего начать, что надеть на себя первым и побыстрее скрыть эту непозволительную, ужасную, стыдную наготу. И её словно прошибает током, когда она чувствует прикосновение ладони и чего-то мягкого к лопаткам. Она оборачивается и видит Женю. В протянутой руке он держит футболку. Чистую, аккуратно сложенную, видимо, достал только что из чемодана. – Я не смотрю, честно, – он действительно стоит с зажмуренными глазами, отвернулся и даже для верности закрыл глаза рукой. – Спасибо. – Аня кивает, силясь не опускать взгляд ниже его плеч, а потом молча скрывается в ванной, схватив в охапку его футболку и кучу собственных вещей, так и не найдя, что ответить. Когда она вышла из душа, Женя уже оделся. На звук её шагов он не обернулся, так и сидел на незаправленной кровати спиной к девушке, опираясь руками на колени и опустив голову. – Жень, – зовёт осторожно и тихо, в голове стойкое ощущение, что она его обидела чем-то. Но он отзывается, поворачивается к ней, и вроде бы незаметно, что он злится или огорчён. Только глаза на пару тонов темнее. Хотя, Аня разве помнит точно, какой у них оттенок обычно? «Глупо об этом думать сейчас», – наконец решает она, и собирается с мыслями, чтобы задать вопрос: – Как это вчера произошло? – старается начать издалека, как и всегда, когда боится спросить прямо то, что действительно интересует. Женя хмурится, между бровями у него залегает маленькая складка. Таким по-детски грустным он выглядит в этот момент, как ребёнок, который вдруг остался без долгожданного подарка. Аня почти делает шаг в его сторону, чтобы обнять, но останавливает себя в последнюю минуту. Оставляет это на потом, если оно вообще когда-нибудь настанет. После того, что произошло, она не знает, сможет ли вообще ему в глаза теперь смотреть, зато точно уверена, что как раньше, уже не будет. – А ты не помнишь? – наконец отвечает Женя, хоть и вопросом на вопрос. – Помню, – Аня краснеет от воспоминаний, а Женя улыбается, и она решает вернуть ему эту улыбку, хоть это и будет первая улыбка после их совместной ночи, да и вообще, первый раз, когда она сможет поднять на него взгляд. – Помню, ещё как. Я же почти не пила это шампанское вчера, – менее стыдно не стало, но она решает, что если переборола себя, то можно всё-таки держаться поближе к нему, забирается на кровать рядом с ним, скрещивает и поджимает под себя ноги. – И что мы теперь будем делать? – вопрос, который волнует её больше всего сейчас. Вчера была вечеринка после предолимпийского чемпионата Европы, эйфория и полбокала шампанского, который позволил раскрепоститься чуть больше обычного в начале праздника и сбежать с Женей в его номер в конце, а дальше случилось то, что случилось. А сейчас нужно придумать, как быть дальше. По-прежнему делать вид, что вы только здороваетесь при встрече? Вспоминая его очень-очень горячее «я люблю тебя», вязкий воздух в первый момент их единения и обжигающие поцелуи, Аня понимает: вряд ли. Она кладет ладонь на шею, потому что вдруг появляется чувство, что кожа до сих пор горит. Нет, изображать безразличие дальше точно не получится. А что тогда? Заявить всем, что теперь они пара – тоже не вариант. Даже опуская то, как могут отреагировать тренеры – а Аня уверенна, что они совсем не обрадуются – она совсем не может принять то, что это произойдёт так быстро. Получается, они проскочили все моменты с первыми неловкими касаниями, лёгкими поцелуями и целомудренными объятиями, а ей не хочется так. Странно, конечно, для девушки, которая практически без всяких сомнений вчера отдала свою девственность просто парню из сборной. Ну и что, что её к нему тянуло ещё задолго до этого, ну и что, что его светлая чёлка и зелёные глаза ей приглянулись ещё когда она первый раз увидела его в трансляции. Это всё не считается. Симпатичных парней много. А Аню ещё недавно невероятно сильно коробила мысль, о том, что она будет лежать под кем-то с бесстыдно разведёнными бёдрами и срывающимся голосом шептать умоляющее «пожалуйста». И она не понимала, как вообще может быть хорошо в таких ситуациях, как можно хотеть этого? Теперь-то она знает, как, но легче от этого не стало. И страшно, и стыдно, и неопределённо впереди. Отчасти она всё-таки рада, что с ней в эту ночь был именно Женя. Он хороший, добрый, точно не станет смеяться над ней, над её страхами. И как бы в подтверждение этого, её левой руки, от переживаний сжатой в кулак, касаются Женины пальцы. Он взглядом спрашивает: «можно?», и Аня кивает, сама расслабляя и переворачивая ладонь, чтобы взять его за руку. – Не знаю, Анют, – её снова как будто пронзает электрический разряд, и она вздрагивает, но Женину руку не отпускает. Просто это было очень сильно сейчас. Он уже называл ее так. Несколько часов назад. И никто, кроме него, раньше к ней так не обращался. Это было самое жаркое, страстное и красивое, что она когда-либо слышала. И поэтому так странно сейчас слышать то, что порождает смущающие воспоминания, настолько обыденным. Как будто так теперь будет всегда. – А ты бы хотела, чтобы ничего не было? Кажется, Аня думает слишком долго, и Женя успевает что-то придумать и уже решить для себя. Например, что Аня жалеет, что хочет побыстрее забыть это всё и никогда не вспоминать, и вообще больше с Женей не пересекаться и никогда его не видеть. Но ведь это же совсем не так! Она отчаянно старается найти слова и сама цепляется за Женину ладонь, берётся за неё обеими руками и мягко гладит костяшки, стараясь хотя бы прикосновениями разубедить его и утешить. – Нет, нет, Жень, пожалуйста, не думай так! – торопливо восклицает она и, на секунду замерев, тянет Женину руку ближе к себе, практически обнимает его ладонь и прижимает её к своей груди. – Я просто... испугалась и растерялась, и всё. Но... ты мне нравишься. Очень. Я бы совсем не хотела забывать тебя и жить так, как будто ничего не было. Аня робко улыбается, глядя на Женю, и у неё в груди распускается ласковое тепло, когда она видит на его щеках выцветающий пятнами смущённый румянец, который как будто оказывается подтверждением всем её нежным мечтам. Получается, она тоже не безразлична Жене, тоже нравится ему? Всё, что происходило до этого вдруг разом оказывается не таким важным, словно и не так страшно всё то, что они вместе с Женей сотворили. Но что-то внутри всё равно болезненно гложет и точит, упрямо кажется неправильным. Аня изо всех сил старается разобраться в самой себе, и от резкого осознания она вдруг болезненно вздрагивает и роняет Женину ладонь. Она же... верно всё понимает, да? Женя же как будто всё чувствует одновременно с ней. Аня не решается поднять глаза и только видит, как он тянется к её безвольно опущенным рукам и осторожно, бережно касается кончиками пальцев. – Анюта, что-то не так? – тихо спрашивает Женя, и Аню от этого словно заново прошивает болью изнутри. – Ты боишься из-за олимпийского сезона? или... просто не любишь? Аня всхлипывает и закрывает лицо руками. Ну почему, почему Женя такой? Почему так легко всё понял, почему при этом не гонит её и продолжает сидеть рядом, и его взглядом Ане как будто прожигает кожу насквозь? Скрывать от него, такого светлого и доброго, так открыто доверившегося ей, свои чувства Ане кажется ужасным и непозволительным. – Да, – шепчет она сквозь подступающие слёзы. И тут же спешит объясниться, потому что одной короткой фразы словно совершенно недостаточно. – Прости, прости меня пожалуйста. Ты мне правда нравишься, но ты же говорил, что... любишь? Прости, если неправильно поняла, но я не знаю, смогу ли тебе сейчас сказать то же самое. Всё так быстро, и... я не знаю, я запуталась, что мне делать. Я очень хочу тебе ответить, ты замечательный, чудесный, но я...я не знаю, я не могу... Аню трясёт, как в лихорадке, она почти плачет, но запрещает себе срываться, пока не скажет всё, что хотела. Она обязательно, обязательно должна быть предельно честной с Женей, потому что только так можно хотя бы не заслужить его ненависть и отчуждение. То, что она по-прежнему будет ему нравиться, кажется Ане теперь совсем невозможным, невероятным, и от этого на сердце становится ещё больнее. Она ведь искренне хочет быть рядом с Женей. Вдруг у них действительно что-нибудь могло бы получится однажды? Ей ведь просто нужно время, и Аня словно рассыпается на части, собственными руками разбивая свою робкую, нежную надежду на взаимное счастье. Но лучше уж так, чем мучиться, заставлять себя чувствовать то, чего нет, и обманывать чудесного, искреннего Женю с его доверчиво распахнутыми глазами. Аня убеждает себя, что так нужно и правильно, готовится услышать разочарованные, злые, обидные слова, готовится бежать из Жениного номера, стараясь не заплакать, и для неё становится сродни последнему удару, когда Женя вдруг говорит: – Ну, значит, я буду тебя ждать. – Аня резко вскидывает на него глаза и сквозь застилающие взгляд слёзы смотрит, как Женя улыбается ей, так же трепетно и ласково, как раньше. – Не плачь, пожалуйста. И я всё понимаю, правда, не заставляй себя. А я потерплю, ничего страшного. И не трону тебя, пока ты сама не захочешь, обещаю. Аня дышит громче и тяжелее прежнего, окончательно переставая сдерживать слёзы и быстро тянется вперёд, обнимает Женю за шею, и прячет лицо у него на плече. – Почему ты такой хороший? – всхлипывает она и размазывает слёзы по его коже и воротнику футболки. – Я обещаю, я всё сделаю, чтобы тоже... – Потому что влюбился, – просто отвечает Женя, осторожно обнимая её в ответ. – И не надо, не обещай. Когда полюбишь, тогда полюбишь, и даже если нет, просто скажи, и всё, ты ничего ужасного не сделаешь, честно. А так, я до бесконечности тебя ждать готов, хоть всю жизнь. От ласковых слов Аню только жжёт и плавит сильнее. Ей кажется, что она совершенно, бессовестно не заслуживает совсем ничего из того, что говорит ей Женя, не чувствует себя достойной такой теплоты и заботы, но всё равно жмётся к нем теснее, цепляется за его шею и как будто даже отчаянно зарывается пальцами в светлые волосы. Она не знает, сколько так сидит в объятиях Жени на его кровати. Слёзы постепенно стихают, и Аня всё равно мысленно клянётся себе, что никогда, ни за что не поступит так с Женей, не обидит его и обязательно полюбит. Его ведь невозможно не любить, и ей просто нужно немного времени, только и всего, правда? Через его плечо она случайно бросает взгляд на часы, и тут же дёргается, резко вырываясь из Жениных рук. Вдруг оказывается, что до вылета домой остаётся всего несколько часов, а она ещё даже не возвращалась в свой номер. – Жень, мне же бежать надо, я опоздать могу, я ещё совсем не собирала ничего! – испуганно вскрикивает она, торопливо хватая свои вещи, и выбегает из номера, не прощаясь и не заботясь о том, что может кого-нибудь встретить. До своей двери она мчится так быстро, как только способна, судорожно ищет ключ-карту в складках вороха одежды в руках, и только оказавшись у себя, понимает, что так и не вернула Жене его футболку. Она торопливо стягивает её, комкая ткань в ладонях, утыкается в неё лицом и медленно сползает вниз по двери. Ну почему, почему всё так неправильно, так наоборот?