Поведай мне о своих грехах

      Шторы шелестели в такт прохладному осеннему ветру. Луна, взошедшая над желтеющими лугами и дремлющими грешниками, смотрела на меня из-за колышущихся деревьев. В последний раз, когда у меня была возможность полюбоваться безмятежностью жизни, утекающей сквозь пальцы, как зыбучий песок, я стоял на том же месте, но тогда это был я, до осознания того, во что превратится моя жизнь, если я приму свою роль, как предсказывал Джозеф.       Раньше люди меня терпеть не могли, можно сказать, ненавидели. Умный, харизматичный, неотразимо красивый, все, чего бы я ни захотел, оказывается в моих руках. Они не любят чужих высот, поскольку это заставляет их выглядеть глупцами и добавляет очков их неуверенности в себе. Гордыня — это грех, который я познал в подростковом возрасте, вся моя жизнь в колледже — это грех, но что бы ни говорил мне Джозеф, именно благодаря им я добился того, что имею. Иногда, чтобы вписаться в общество, нужно приспосабливаться, и это то, что у меня хорошо получалось: адаптироваться, подстраиваться под нужды других людей.       Раньше я забывал, кто я на самом деле. Я так вживался в роль, побывав в чужой шкуре, что забывал о настоящей жизни, где я был лишь жалким подобием человека, где двери оставались запертыми, но в те моменты? В их глазах я был гребаным богом. Я чувствовал их развратные взгляды, ощущал их потные ладони на своем теле, слова, подпитанные их похотью. Я знал, как играть с ними, с какой нежностью надавить здесь или там, где сильнее, а где слабее, чтобы никто не почувствовал, я играл как Бетховен или Моцарт. Я лепил из себя мужчину, подстраиваясь под их поведение, я позволял себе примерять их шкуры, вкушать их роскошную жизнь, а взамен брал то, что мне было нужно, чтобы подкрепиться для следующего сольного концерта.       Сейчас я чувствую прикосновение холодных рук на своей талии, которые медленно смыкаются вокруг меня. Воздух вокруг нас пропитан ароматом реки и хвойного леса. Нотки блажи, исходящие от его пепельных волос, я втягиваю без раздумий, заставляя маленькие звездочки сверкать у меня перед глазами. Теплое дыхание касается моей шеи, проникая под тонкую рубашку. Кончик его носа скользит по моей шее, не спеша впитывая мой запах и позволяя своему лицу зарыться в мои взъерошенные волосы. Его ладони скользят под рубашку, поглаживая мой пресс, не поднимаясь выше. Его мягкие губы касаются места за моим ухом, от чего у меня дрожат руки. Это молчаливый способ извиниться за причиненные неудобства. За моей спиной раздаются тихие вздохи, и я улыбаюсь им. Даже он не способен устоять передо мной. — Что ты здесь делаешь? — мой голос звучит обыденно, как будто я разговариваю со своими людьми и пытаясь не поддаться греховному гневу, срезая лоскутами грязную кожу со все ещё не остывшего тела, где под лезвием я почувствую бьющееся сердце. — Ты сам меня позвал, — звучит рядом с ухом. Зубы сомкнулись на проколотой мочке уха, оттягивая за сережку. С моих губ сорвался вздох, а его ледяная рука погладила мое горло, коснувшись кончиками пальцев моей бороды. — Иди и возьми, — это была последняя печать, которая сдерживала меня. На этот раз ему не удастся сбежать от меня, никто не придет его спасать, только не в этот раз.       Мои глаза блеснули в темноте холодной сталью, и я взял то, что должно быть предназначено только мне. В долю секунды мы оказались лицом к лицу на кровати. Он, задыхающийся подо мной, с растерзанными губами и нахальной улыбкой. Я — со звериным оскалом, взъерошенными волосами и поцарапанной нижней губой. Его когда-то пробирающиеся под рубашку ладони спутались в моих мягких локонах, сжимая их до стона боли, но мы знали, что все, что происходит в этой комнате, на этой кровати, нам беспрекословно доставляет удовольствие. Я прильнул губами к его подрагивающему животу, покусывая кожу вокруг пупка, как вдруг мой взгляд зацепился за стального хамелеона. — Без комментариев, — проносится между стонами и неловким ерзаньем на простынях. — Как скажешь, — я облизнул серебряное украшение не сводя взгляда с покрасневшего от изнеможения помощника шерифа. Во всём нужно искать свои плюсы, как оказалось, у меня это неплохо получается.       Наклонив голову, я положил ее на хаотично вздымающийся живот. И прислушался, прикрыв глаза. Сердце помощника шерифа стучало у меня в ушах, а мое подстраивалось под его ритм. Мне хотелось, чтобы наши сердца пели в унисон, чтобы мы чувствовали друг друга до каждого нейрона, чтобы я наконец открыл ему глаза на правду, от которой он прятался за своей гордостью. Мы созданы друг для друга, хочет он того или нет. Судьба распорядилась за нас, за всех. — Что, — выдох, — что ты делаешь? — неконтролируемое мурлыканье вырвалось из моих уст. Не размыкая глаз, я провел пальцами по внутренней стороне его бедра, продвигаясь ближе к промежности. Кончиками пальцев я очертил контур его возбужденной плоти. Ногтем указательного пальца я скользнул по теплому пятну на ткани его джинсов, медленно продвигаясь к тому месту, где меня ждало сладкое угощение. Под сладостное хныканье я продолжил свою пытку. От этой незабываемой мелодии мне захотелось сделать ему больно. Я резко занес руку над бугорком и сжал его. — Иоанн! — его рука снова скользнула между моими локонами и сжала их в ответ. Я без колебаний впился зубами в его промежность, широко раскрыв глаза. Крепко вцепившись зубами в его член, я злорадно ухмыльнулся. — К-какой ж-же ты, — что-то темное внутри меня ликовало от слез, стекающих по его расцелованному солнцем лицу. Они казались дополнением к его неотразимости, тем, чего мне так не хватало при виде него, — маленькие яркие кристаллики, и если бы они остались на его лице навечно, я бы никогда не выпустил его из своих объятий, из своей постели. В своем бункере я бы приказал поставить кровать с балдахином получше и побольше зеркал, чтобы они висели над нами. Я бы наблюдал со стороны, как он скачет на моем члене, соблазнительно выгибая спину и выкрикивая мое имя. Я бы повесил их за изголовьем и любовался, как он стоит на коленях, пока я трахаю его тугую попку. — Продолжай, — выпустив изо рта ткань джинсов, я напоследок чмокнул сдувающийся бугорок, — я хочу слышать тебя, — вновь нависнув над хнычущим чудом, я не мог не улыбнуться. Наклонившись к его светлому личику, я собрал губами солоноватые слезы и заурчал ему на ухо. Тем временем мои пальцы расстегнули его ширинку и скользнули под испачканную ткань. — Иоанн, — его голос дрожал так сладко, что я понимал. Мне лучше сдержаться, что-то подсказывало мне, что если я оступлюсь, он испарится в моих руках, и я буду долго сожалеть об этом. — Иоанн, — его присутствие здесь — это мой шанс доказать себе, что я достоин любви и могу быть любимым. Иначе бы зачем ему все это? Для него это то же вызов, он старается для меня, он готов открыться мне, я верю в него. Я верю в нас. — Иоанн. — Я слышу тебя, любовь моя, — прикоснувшись кончиком носа к его виску, я вдохнул его тонкий аромат полной грудью и в последний момент приоткрыл рот. Мой член был готов взорваться в любой момент, и я чувствовал, как он подергивается в тесной хватке собственных брюк. — Иоанн, — его ладонь потянулась к моему лицу, и мы встретились взглядами. В его глазах я надеялся найти похоть, которая разъедала меня изнутри и просачивалась наружу, но все, что я смог прочесть, — это невинное желание отдаться мне и только мне. Они впивались в мою душу, обволакивая меня со всех сторон, намереваясь исцелить меня, помочь избавиться от моих демонов. — Иоанн, возьми меня, — сладковатые губы приблизились к моим и, словно в сказке, вдохнули в меня новую жизнь. — Я хочу соединиться с тобой, хочу принадлежать тебе, — его язык проник в мой рот, оставляя там частичку себя. — Я хочу быть твоим.       Наши тела дополняли друг друга, я никогда не осознавал, что мы совпадаем до такой степени, что кажется, будто его тело — это мое, а мое — его. Наши руки были крепко сцеплены и покоились возле моей головы, я задыхался от вида, открывавшегося мне снизу. Его тело, усеянное мириадами звезд, опускалось на мой член, он полностью принимал меня в себя, это сводило с ума, и если бы не его просьба, я бы прижал его голову к матрасу и вбивался в него до потери пульса. На его теле не осталось бы ни одного места, где бы я не оставил свои укусы, не слизал бы кровь с его подкачанного тела. Каждый дюйм его тела принадлежит мне, и я имею право оставить на нем любые следы своей страсти, какие только пожелает моя душа, какие только пожелает его душа, ведь мы одно целое, одно зернышко, один поток, одна пылающая звезда.       Он так сильно прикусил губу, что я заметил, как на ранке выступила кровь, и неосознанно сглотнул. Кровь была такой аппетитной, что хотелось слизать ее, точно она утолила бы мою жажду — ровно настолько, чтобы я смог взять ситуацию под контроль. Пока же мне оставалось лишь наслаждаться божественными образами, представшими перед моими глазами. Задыхающийся на моем члене помощник стоит миллиарда, нет, он стоит всех сокровищ этой никчемной планеты, но моя алчность так велика рядом с ним, что вряд ли мне хватит даже этих сокровищ. Ничто не может купить этот вид, и только я один являюсь владельцем этой бесценной реликвии. — Иоанн! Иоанн! — Да, верно, кричи, кричи так чтобы все знали кому ты принадлежишь! Ты мой! — мои руки резко дернулись, и я ощутил, как по ладоням пробежал гулкий импульс. Я без колебаний взглянул на его очаровательно розовое лицо, покрытое вуалью блестящих слез, и остановился на травянистых глазах.       Иди и возьми.       И я взял. — Иоанн! Иоанн! Иоанн! — кровать ходила ходуном, но нам было все равно, сломается ли она, рухнет ли под нами пол, я не остановлюсь, я буду брать, брать, брать его столько раз, пока мы не потеряем сознание, пока нас не поглотит адское пламя и мир не постигнет судьба. Ладонями я прослеживал его позвоночник, языком — каждый рисунок звезд на спине и плечах, покусывала ту, что казалась самой яркой, как и мой помощник. Я сжимал его задницу, шлепал по ней, пока она не стала фиолетовой, раздвигал их, чтобы посмотреть, как его дырочка принимает мой член по самые яйца. — Иоанн!       Он кричал без остановки, а я не мог насытиться, мой голод только обострялся с каждым криком, с каждым вздохом, сопровождавшимся моим именем. Чревоугодие наконец настигло меня, кто бы мог подумать, что мое спасение станет моей погибелью.       Я натянул его на себя, и в моих руках он превратился в куклу, которой пользовались в свое удовольствие. Он пытался уползти от меня, держась за изголовье кровати, но это было бесполезно, я притягивал его к себе и в наказание за очередной побег вцеплялся в его волосы и прижимал его к матрасу с очередным кровавым укусом на шее. Он превратился в то, о чем я мечтал. Полотно было полностью расписано моим мастерством, всё в нём кричало обо мне.       Наконец я почувствовал, что готов завершить свою картину, довести нас до финиша. Обхватив его за горло, я приподнял его туловище над кроватью. Его спина прижалась к моему торсу, и я обернул руки вокруг его талии, уткнувшись в его истерзанную шею, вдыхая наш совместный аромат. Обхватив меня, он положил одну руку поверх моей, а другую завел мне за голову, поглаживая по затылку. Его тело содрогалось в предвкушении, а тихие стоны, срывающиеся с его губ, только подталкивали меня к нашему концу. Прикрыв глаза, я позволил вести себя, позволил нам наконец-то освободиться.       В этот момент мы ощутили всю силу нашей связи и застонали в унисон, содрогаясь от блаженства. Мы улеглись на кровать, разглядывая друг друга и улыбаясь, как влюбленные простаки, а его ладони заново исследовали мое лицо, нежно поглаживая скулы, играя с бородой, обводя мои глаза с пышными ресницами, и все это с улыбкой на устах. Я позволил ему делать со мной все, что он пожелает, мне нечего было от него скрывать, мы уже пообещали себе, что будем принадлежать друг другу. Я притянул его к себе и наградил поцелуем в лоб, отчего он засмеялся и прижался к моей груди, а вскоре и вовсе уснул.       И я позволил себе в кои-то веки отдаться в объятия долгожданного сна.       И все закончилось.

***

      Мужчина вскочил с кровати, широко раскрыв глаза в недоумении. Он оглядел комнату в поисках, его рука нащупывала пустое пространство рядом с ним, и в неверии он откинул одеяло. Место рядом с ним было пустым, а член в трусах явно ждал внимания. — Сон, — прошептал Иоанн, сжимая в руке холодную простыню на опустевшем месте, на котором несколько секунд назад, казалось бы, уснул его помощник. — Это был сон. Всего лишь сон, — его руки запутались в собственных волосах. Ему казалось, что это не его руки цепляются за локоны, а кто-то, кто должен быть здесь, рядом с ним. Как в том проклятом сне. — Всего лишь, — прохрипел Иоанн в темноту собственной комнаты.       Сон.