Никакого откровенного контента

— Привет всем! Соскучились? — усмехнулся Вольфганг. — Да, это очередной прямой эфир. Я же знаю, что вы хотите узнать всё о скорой премьере, — и подмигнул на камеру.       В комментариях даже это вызвало бурную реакцию зрителей, а вот люди вокруг Моцарта, заметив, как тот достал телефон с улыбкой то ли акулы, то ли маньяка, разбежались: кто-то быстрым шагом ушёл на перекур, кто-то заперся в гримёрке, а кто-то спрятался в кабинке туалета.       Вообще-то Вольфганг Амадей Моцарт устраивался на работу в качестве композитора. Однако последние несколько месяцев никто не видел, как молодой человек сочиняет музыку, так как всё время на работе он посвящал записям видео. Любых.       Он снимал что-то шутливое для тиктока. Он вёл чуть ли не профессиональную съёмку для канала на ютубе. Он проводил прямые эфиры в инстаграме. И это только три названия, которые упоминались чаще всего. Узнавать, был ли композитор настолько активен где-то ещё, никто не решался.       Поначалу идея подобным образом поддерживать интерес зрителей к театру понравилась всем. Но, когда Вольфганг стал каждый день приходить и просить помощи с созданием контента, энтузиазм резко поубавился.       Моцарт даже не подумал бросить. Наоборот, он понял, что нравилось фанатам больше всего.       Его отношения с Антонио Сальери.       Фанаты готовы были визжать от появления в кадре обоих мужчин. А если они ещё и обнимались или целовали друг друга в щёку, то комментарии вовсе порой ломались, так как ни одна платформа не выдерживала такого огромного количества восхищения.       Были и те, кто осуждал. Но их композитор посылал в прямом эфире — из-за чего попадал во все новостные ленты — и зачастую банил, не желая, чтобы гомофобы следили за его жизнью.       Гораздо забавнее вели себя фанаты, которые просили от них чуть более откровенного контента, чем быстрый поцелуй в губы. Они предлагали варианты, и Вольфганг очень долго ходил за Антонио, чуть ли не вымаливая возможность осуществить что-то более-менее приличное.       Сальери, наблюдая за щенячьим взглядом, сдавался и в итоге краснел, выслушивая варианты. Что-то он отвергал сразу, а что-то оставлял для размышлений. В конце концов мужчина возвращался уже с собственными идеями: посидеть друг у друга на коленях, положить руку на бедро, коснуться шеи пальцами и соскользнуть под ворот рубашки... Ничего слишком вызывающего, но всё достаточно личное.       Вот и на этот раз прямой эфир затевался только ради очередного повода для обсуждения их отношений.       Однако Моцарт решил застать своего парня врасплох.       Он чуть ли не вышиб дверь кабинета ногой, заходя со счастливой улыбкой. И тут же закрылся за собой, неожиданно прерывая эфир. Ничего, потом скажет, что телефон перегрелся и вырубился — такое уже случалось пару раз. Сейчас перед композитором был кое-кто поважнее.       Антонио, покрасневший до ушей от того, что его застукали за далеко не самым приличным занятием. — Тебя запираться не учили? — хрипло произнёс Вольфганг и сам запер дверь. Он впервые был рад, что не успел перевести камеру, иначе случайно бы показал то, что никто посторонний видеть был не должен. — Простите, signore mio, — почти проскулил Сальери и стыдливо опустил взгляд.       Он лежал грудью на столе. Рубашка была расстёгнута на пару пуговиц так, чтобы со стороны был хорошо виден ошейник. Одной рукой Антонио вводил в себя игрушку, а другой мучительно медленно ласкал свой член.       Моцарт сглотнул. Первым желанием было раздеться и поскорее заменить игрушку собой, но... Но Сальери никогда раньше не позволял себе ничего подобного. Он сбегал из кабинета каждый раз, когда его парень пытался намекнуть на секс на рабочем столе. — Ты, кажется, был слишком приличным мальчиком для того, чтобы так бесстыдно трахать себя, — строго напомнил Вольфганг, подходя ближе. Он довольно жёстким движением перехватил обе руки Антонио и заломил их за спину, из-за чего Сальери едва слышно заскулил и быстро перевёл взгляд на зеркало. — Мне было неловко, — он всхлипнул от возбуждения, чуть дёрнув руками, из-за чего получил ощутимый удар по ягодице и ахнул от неожиданности. — И я не хотел. Но тут это зеркало. Оно не давало мне покоя.       Зеркало появилось в кабинете недавно. Моцарт устал снимать их на фронтальную камеру и решил использовать его для всех милых и романтичных моментов.       А сейчас радовался, что зеркало располагалось слева от двери и отражение чудом не попало в эфир.       Нет уж, больше никаких сюрпризов. — Ты мог меня попросить, ты в курсе? — Вольфганг потянул Антонио за ошейник, заставляя чуть приподняться и посмотреть на себя. Они поймали взгляды друг друга в отражении, и Сальери медленно облизнул губы. — Не мог, signore mio, — прохрипел он, чувствуя, как голова шла кругом от нехватки воздуха. — Неловко.       Покачав головой, Моцарт отпустил ошейник и ударил снова. Только опыт помог не наброситься на собственного парня в момент, когда тот отозвался едва слышным стоном-всхлипом. — Мы проводим сессии уже полгода, а ты так и не научился доверять мне? — Я вам доверяю, — выдохнул Антонио и прикрыл глаза, не в силах выносить то, что видел в отражении. — Тогда открой глаза и расскажи мне, чего бы ты хотел сейчас, — Вольфганг ослабил хватку и ласково погладил своего парня по волосам. — Я здесь. Дверь заперта. Окна зашторены. Телефон выключен. Нам никто не помешает, meine Liebe.       Сальери чуть поёрзал, почти плавясь от горящей от порки кожи и игрушки внутри, и послушно посмотрел на отражение, вновь очаровательно краснея от стыда. — Я бы хотел кляп. Вашу руку в волосах. Более жёсткие удары. И... — он снова зажмурился, за что Моцарт сжал ягодицу, а после ударил. — Ах! И чтобы вы не жалели меня, когда уберёте игрушку. — Умничка. Хороший мальчик. Видишь, это было не так уж и страшно, да? — Вольфганг погладил его по алой коже, улыбаясь в отражение. — Давай добавим ещё одно условие? Ты не должен отводить взгляд от зеркала или закрывать глаза, хорошо? Если будет слишком, перекрести пальцы. — Хорошо, signore mio, — Антонио облизнул губы. Его парень тем временем дотянулся до галстука, который был отброшен на край стола, и сделал из него кляп.       Затем Вольфганг, подумав, потянулся за ремнём с брюк. Более жестокое наказание за умалчивание собственных желаний сейчас было кстати. — Моргни дважды, если готов вытерпеть, скажем, семь ударов, — он сложил ремень Антонио в руках, внимательно смотря в зеркало.       Это игра. И она всегда доставляла удовольствие обоим.       Разве что дома было в разы больше игрушек, и там Сальери далеко не всегда был таким стеснительным, как сейчас, в собственном кабинете.       Антонио моргнул. И ещё раз.       Что ж, а вот и конец стеснительности. Возбуждение стало настолько сильным, что мысль о довольно громкой порке за тонкими стенами уже не смущала. Их могли застукать, и в этом-то и заключалось такое отчаянное желание всё же попробовать. — Хорошо. Тогда наслаждайся, meine Liebe, — Моцарт ударил его, не жалея. Сальери выгнулся и глухо застонал.       Однако продолжал смотреть на собственное отражение пьяным от удовольствия и боли взглядом. Он мечтал о чём-то подобном.       И тогда Вольфганг позволил себе немного расслабиться. Дверь заперта. Даже если их услышат, зайти не смогут, а к слишком внимательным и многозначительным взглядам они уже давно привыкли.       Он ударил во второй раз. И в третий. Затем огладил ремнём ягодицы и отложил его в сторону, вызывая у своего парня мелкую дрожь. — Какой же ты... Горячий, — выдохнул Моцарт и коснулся игрушки, лаская ей Сальери. Тот застонал громче и схватился руками за край стола.       Вольфганг хотел было наказать его за смену положения, но Антонио выгнулся и развёл ноги в стороны так, что он сам чуть не кончил от одного только вида. — Это невыносимо, — рыкнул Моцарт и ввёл игрушку как можно глубже, из-за чего Сальери заскулил и зажмурился. — Я же приказал тебе смотреть! — он потянул за ошейник.       Антонио захныкал, краснея до кончиков ушей, и впился пальцами в край стола. Он, дрожа от желания кончить, открыл глаза. Во взгляде было столько мольбы, что Вольфганг отпустил его и снова взял ремень, хлёсткими и быстрыми ударами заканчивая наказание.       Даже через кляп стоны были слышны слишком хорошо. А ощущений оказалось настолько много, что Сальери кончил и без сил лёг на стол. Он тяжело дышал и довольно улыбался, ещё не придя в себя после оргазма. — Нет, meine Liebe, это ещё не всё, — Моцарт погладил его по волосам, давая время прийти в себя, и медленно убрал игрушку. Он спустил штаны и бельё и смазал себя, надевая презерватив.       При этом встал так, чтобы Антонио отлично видел, чем именно занимался его парень. — Готов? — ласково спросил Вольфганг и прижался. Сальери кивнул и опёрся на локти.       Он только этого и ждал. И вёл себя так, будто и не было только что никакого наказания.       Моцарт вошёл на всю длину, сжимая руки на талии. Они оба замерли, чтобы привыкнуть друг к другу, и двигаться Вольфганг начал только тогда, когда Антонио расслабился и вильнул бёдрами.       Своевольничал, за что тоже должен был получить как минимум пощёчину, но у Моцарта уже заканчивалось терпение. Он запустил руку в волосы и сжал, сразу набирая быстрый темп.       Глубокие, жёсткие толчки быстро довели обоих. Однако Антонио понадобилось помочь себе рукой — всё-таки один раз он уже кончил.       Убрав все игрушки, Вольфганг сел на кресло и усадил своего парня к себе на колени, обнимая и поглаживая по спине. — Как ты? Всё хорошо? Хочешь пить?       Сальери покачал головой. Он выглядел смущённым и отчего-то разбитым, пытался избежать взгляда в глаза. От прежнего расслабленного и довольного состояния не осталось и следа. — Я выброшу это зеркало. Оно свело меня с ума, — прошептал он тихо. По щеке скатилась слеза.       Нахмурившись, Моцарт стёр слезу пальцем и поцеловал его любяще. Они были парой далеко не первый день, но его до сих пор удивляло, с какой лёгкостью и быстротой Сальери успевал надумать себе чего-то и расстроиться. — Meine Liebe, тебе стыдно? — он прижал Антонио ближе к себе.       Тот же молчал. Тогда Вольфганг достал салфетки, усадил его на кресло и стал приводить их обоих в порядок, шепча тёплые слова. — Вот так лучше? Хочешь, я и правда продам это зеркало? — Я видел у тебя телефон. Это видели все, да? — Антонио тихо всхлипнул, игнорируя все вопросы.       Моцарт замер. Теперь он понял, в чём проблема. Он встал перед Сальери, обнимая его лицо руками и стараясь смотреть прямо в глаза. — Этого никто не видел. Камера была направлена на меня. И дверь закрыла зеркало от зрителей. Тебя никто не видел, слышишь? Для всех ты по-прежнему серьёзный мужчина, который ценит романтику. О наших сессиях знаем только мы. — И половина театра, — проворчал Антонио, отводя взгляд. — И половина театра, — хихикнул Вольфганг. Он понимал, почему Сальери подумал, что ради очередных сплетен и бурного обсуждения Моцарт бы так подставил любимого человека... И твёрдо решил измениться, чего бы это ни стоило. — Но это они поняли ещё в тот день, когда я подарил тебе ошейник, а ты его сразу же надел.       Антонио чуть улыбнулся. До него, наконец, стало доходить, что ничего непоправимого не произошло. — Может, хватит с нас твоих видеоблогов? — спросил он осторожно. Знал, что у Вольфганга этот вопрос обычно вызывал злость и примерно полчаса объяснений, почему нужно напоминать о своём существовании в интернете как можно чаще. — Определённо хватит, — вдруг согласился тот и ласково поцеловал своего парня.