- И невозможно обуздать Вселенную, не ощутив,
насколько же ничтожно мал ты сам
***
Локти Сынмина опираются на чуть поржавевшие перила, что окружали уставленную растениями террасу —удивительно, как Чонин научился поддерживать эту хрупкую жизнь даже в снежные зимы. Слабый ночной ветер, заставляющий вздрогнуть от своего шёпота каждый раз. Плечи укутаны в клетчатый плед, который, как и многие другие вещи, был "объявлен в розыск", дрожащие рядом листья с синим свечением, редкий лай собак где-то внизу, стакан горького кофе с вишнёвым сиропом где-то на дне и мысли. Огромный поток невесомых нитей слов в голове, подобный Млечному Пути. Очки на макушке — глаза совсем устали. Каждый день линзы к ночи как будто проникают под веки и режут ткани под ними без ножа. Размытый взгляд поглощён дырявым чернильным полотном высоко-высоко над головой. Город в отражении не был таким всепоглощающим, как могло показаться изначально. Он давал сбой. Хеллеватор был тем городом в антиутопии, что ограждался стенами, а где-то обрывался в никуда. Выбрасывал на "начальную точку", если ты решал убежать за его пределы через свои тайные ходы. Город был против открытий и исследований. Он стирал часть воспоминаний о вылазках, обо всех нарушениях и девиантные мысли. Но всем, кто мог только снизу наблюдать за огнями перевёрнутого города то было только на руку. Это дарило частицы неба. Такого далёкого, но такого близкого и осязаемого. Кажется, он мог коснуться каждой светлой точки кончиками пальцев. Он любит ночное небо, а ночное небо любит его. Кажется, белые огоньки начинают трепещать от каждой встречи с Кимом, а он знает каждую поимённо. Каждой дарит вечерами улыбку. Он не раз просил Чонина рассказать о звёздах больше: разложить по полочкам все их законы, поговорить о догадках, экзопланетах и исследованиях, показать все модели звёздных систем, что порой были склеены из найденных упаковок от шоколадных яиц. — Ты — Ригель, Сынмин, — когда-то ещё совсем мальчик, такой любознательный и улыбчивый, с восхищением взял в горячие ладони щёки напротив, — Ты особенный, ты такой же яркий и... И ты светишься синим, ты — цвет защиты и безопасности. И с тобой тепло. Щёки зарделись, как впервые. Чонин и звёзды. Они одно целое. С ними можно отдохнуть и отпустить проблемы, наконец ничего никому не доказывать, ведь звёзды не задают лишних вопросов. Им не важно, что мы можем и чего достигли. Их много, но каждая - особенная, как и люди, смотрящие в небо по ночам. Каждая со своим характером. Каждая со своей душой, неразрывно связанной со своим человеком, которому досталась часть её атомов во время большого взрыва. "Все наши атомы уже не раз сталкивались друг с другом далеко в прошлом. Мы были знакомы тысячи и миллионы лет назад. Были близки и даже могли стать чем-то единым целым, если бы звёзды распорядились как-то иначе. И с тобой мы, кажется, тоже были знакомы, Ким Сынмин..." Время мелкими шагами идёт к полуночи. Кто-то уже ушёл в патруль, потому вся ночь принадлежит лишь ему. Терпкий сироп оседает в горле, начинает кусаться, как и холод, что пробирается между вязаными узорами, трогая бледную кожу. — Ригель снова наблюдает за сородичами? — уставший улыбающийся голос за спиной. Чонин, завёрнутый в такой же "пропавший" плед и с термосом в руках. Очки, как у Сынмина, запутались в волосах на макушке, от чего под глазами ещё ярче видны синеватые тени. — А наша Хлебная крошка снова затерялась где-то в библиотеке между страниц книг по астрономии? Сынмину по затылку прилетает шуточный шлепок, за которым следует только тихий смех: — Ха, сам ты хлебная крошка, всего то на пол года меня старше... И звёзды замирают в ожидании того, что о них расскажут сегодня...