Бельгийский Тсукишима

      — Тсукишима Кей, — читает со списка учительница. Он поднимается с места и с неохотой плетётся к учительскому столу, забирая подарочный чёрный пакет — экая идея забившегося в себе фантазёра. Парень сел на место и отрезал себя на мысли, чтобы воткнуть наушники, дабы не слышать всех этих доставучих однообразных имён одноклассников. Таки Тсукишима переборол себя и взялся за ручку чёрного картонного пакета, взвешивая. Оказалось, Тайный Санта ему не лихой попался, с щедростью кто-то переборщил. Кей примерно определил, что придётся нести домой два килограмма «счастья и радости», ведь подарки — это так весело! Тсукишима чуть не блеванул от этой саркастической мысли и даже прикрыл рот, в животе характерно забурлило.       — Гадость, — цедит он, на что поворачивается к нему вот уж точно радостный Тадаши и спрашивает, всё ли в порядке. На что Кей махает рукой, мол, меня всё достало, и меняет ровную осанку на расплывшееся нечто на твёрдой поверхности плоскости. Сразу вспомнилась формула нахождения плоскости, и стало, к не всеобщему удивлению, намного лучше. Он только не горит заветным синим пламенем, потому что денег на свой подарок ушло не так-то много — Хината довольно примитивный индивид. М-да, результаты жеребьёвки — самое стрёмное, особенно если ты хочешь сделать «приятно» «хорошему» человеку. Нет, Тсукишима не горит синим адским огнём, в нём всего-навсего лишь бомба замедленного действия. И сколько здесь ещё сидеть? У него куча домашки, а сама школа задерживает его. Разве не смешно? Он от нечего делать оттягивает краешек пакета и хмурится, что выходит достаточно и не удовлетворённо, и непонятливо. Ох, и интересная распаковочка с наркотиками да алкоголем его ожидает, ибо другие объяснения увиденного никак не просачиваются через лазерную охрану священного мозга. Ладно, не таим секреты. Какой нормальный человек будет закрывать содержимое платком?! Как по мнению Кея, дебилов в классе много, но он придерживается всего парочке вариантов, которые не вызывают в нём ни хороших воспоминаний, ни желания на дружбу на долгие лета. Звенит звонок, последний получает подарочный пакет, и Кей наконец удалится с этого здания знаний, которое, на самом деле, любил парень. Но больше, конечно же, любит дом. Там на тебя хотя бы не глазеют. Он бросает немое, но очень эксцентричное «Аривидерчи» и идёт домой с двумя килограммами к руке. И узнавать, кто этот шутник, не колышет его ни на мизерную капельку в огромном океане. Да ещё мороз как назло разыгрался, минусовая температура. И что вы думаете, простаки, очки не потеют? Сначала идёт в ванную, потом переодевается в домашнюю одежду, ест, затем садится за уроки, заканчивает с уроками ровно в восемь вечера, копается в телефоне, и только после краешком глаза косится на чёрное бельмо в коридоре. Простонав с секунд четыре для пущей убедительности своей незаинтересованности, встаёт на ноги и на ходу снимает этот чёртов платок, усаживаясь в серединку кровати и осматривая неприметную коробочку шоколада. И зачем понадобилось отправителю закрывать её, если в ней, погодите… Тсукишима педантично всматривается в покрытый лаком бежевый картон и не находит ничего, что бы заставило его нервировать сильнее. Значит, с «погодите» мы пока что переборщили.       — Не лыком шит, — проходится глазами по упаковке и положительно хмыкает. — Бельгийский, хороший выбор, — говорит тот, кто ел такой шоколад всего два раза в жизни. А что, и пожаловаться нельзя? Если ему запретят, он умывает руки. Теперь есть смысл называть того дебила дебилом, потому что на какой ему тратиться на школьную игру? И перед тем как взглянуть на дополнение, Кей протирает очки и едет дальше, нырнув глубже. Парень вмиг замирает и, убирая коробку шоколада куда подальше, чтобы она не подхватила порочность этого мира, дабы сохранила невинность и свет в недрах, минуту не решается достать чёрненькую палочку. Погодите… ого, вот сейчас-то можно. Он уставился на кожаную штучку, вернее, инструмент, и потянул её за одно из множества ответвлений. Да, кожаные линии смутно напоминали ему о… да какое напоминали, перед глазами пронеслись все порноролики с подобной атрибутикой и даже больше, что выходило за грани похожих сайтов. Кей обхватил рукоятку и полностью да поперёк определил на качество и цену, — верно, его интересовала цена, — прокрутил в руке хорошую такую плётку и пальцами перебрал тонкие ремешки, но не более. Но это ещё не конец. Нахал, готовивший новогодний так называемый сюрприз здорово получит при первой же встрече. Тсукишима без сомнения знает, кто этот последний на планете придурок, и хрустнул костяшками пальцев, собравшись удалить редкостного урода со всех сетей, удалить все фотографии и переписки, к тому же, заблокировать в игре, но в начале опозорить, сказать его родителям, что втихаря покупает пиво и курит дешёвые сигареты. Он давит окурки на чистом асфальте и скрывает, что их сын гей. И пофиг, что правда, а что ложь, Кею ничего не достанется, и он будет есть конфеты из бельгийского шоколада в гордом одиночестве, в котором пребывал до встречи с самонадеянным спящим котом. Он уже чиркает письмо чужим родителям, как в дверь звонят. Наверное, родители. Они вообще поехали с друзьями на горячие источники, не забыв спросить Кея, хочет ли он с ними. Знаете, лучше бы он согласился, потому что не пришлось бы терпеть Куроо и… Дверь что, выламывают?       — Дрянь, — доноситься в гостиной. Он, немного поразмыслив, берёт с собой плётку и кладёт на тумбочку с обувью, а нож так, для самозащиты. То есть для пришедшего. И Тсукишима его использует, это даже не обговаривается.       — Привет, моё солнышко! — лыбится во все тридцать два Куроо Тецуро, эффектно выдергивая красную розу из зубов. Солнышко показывает мясной нож, поблёскивающий при лунном свете, исходящего с ближайшего окна, и голос парня тут же меняется: — Аккуратней, любимый, — он положил куда-то розу. Рука указывает в направлении лезвия, что не удалось отобрать.       — Я тебе не любимый, — с упрёком произносит Тсукишима.       — Солн…       — Нет, — как ножом рубанул.       — Тсуки, — Кей кое-как не ахнул, но обвёл окружности глазных яблок, завязывая руки у груди, при том не впуская новоиспечённого гостя за порог. — Тсуки, отдай нож, — мягко попросил тот.       — Зачем? — очень подходящий вопрос.       — Чтобы ты не поранился.       — Скорее ты поранишься, — парирует Тсукишима и на мгновенье ослабляет руку, что не ускользнуло от зоркого взгляда Куроо. Он выхватил инструмент полного истребления его сокровенного будущего и по-хозяйски положил в задвижку. Вопиющая наглость. Всё-таки Кей в гневе может отрезать ему что угодно, а евреем он не собирался становиться, в жизни цели такой не нашлось.       — Что тебя разозлило, булочка моя? — прильнул Тецуро к своему сокровищу, от чего парень отстранился на шаг, но ему было не сравниться с физической подготовкой пришедшего, так что он, пылающий изнутри вулкан, громко дышал, находясь в чересчур крепких объятьях. — Ну, скажи.       — Как ты это объяснишь? — указал на тумбочку. И, наконец, брюнет прозрел:       — Я думал, милым парням нравятся игрушки, — выходит, недостаточно прозрел.       — Это тебе Бокуто придумал? — хватается за виски через твёрдые предплечья оппонента.       — Нет. Просто у тебя есть тот динозаврик, и я…       — Заткнись. Только не говори, что общался на эту тему с Бокуто, — он молился.       — За кого ты меня принимаешь? Всё, что на твоей кровати, для меня священно, особенно ты на кровати, и если вместе со мной, то вовсе замечательно. Я ни за что не буду рассказывать о том, что я с тобой вытворяю в постели, — не тихим, но томным голосом прямо у чувствительного ушка докончил лукавенько так. — Так хочется иногда похвастаться, но я прежде всего думаю о тебе. Ты не дал мне разрешения, и я молчок. Тем временем Куроо двигал его назад, делая поступательные шаги, чтобы солнышку не было неудобно двигаться. Хотел уж было припереть того к стенке (классика) и обласкать чудо всей его жизни, дабы от Тсукишимы шла возбуждённая отдышка, а не грозная. Но потом передумывает, меняя положение рук: одной обхватывает целиком талию собеседника, а второй достаёт до чёрной рукоятки, мягко, почти невесомо проходясь по голому затылку Кея, внезапно вжавшегося в каменную грудь растопыренными пальцами. Тецуро ухмыльнулся.       — Я хотел сделать это с тобой, но вдруг ты откажешься, и я…       — Откажусь. Убери это с меня, — Тсукишима не контролировал подрагивания в тоне, и непонятно, нравится эму это, что он пытается скрыть, или ему противна мысль об… этом самом. Куроо Тецуро не Куроо Тецуро, если сдастся.       — Тсуки, — зарывается носом тому в шею, обдавая горячим паром. — Новый год на дворе, и я собирался встретить его с тобой. Так вот почему Куроо в юкате. Это кое-что объясняет, но не всё, к сожалению.       — Таким образом? — сомнительно кивает в сторону плётки. — Я почти не загнобил тебя перед твоей матерью. Всё ещё собираешься?       — Если ты про то, что я не признался ей, то не волнуйся. Она знает. И отпустила меня ночью глядя, успокоившись, что я не только с Бокуто зависаю, но у нас с ним… кхм-кхм, сам понимаешь. А ты ей нравишься. И я не рекомендую поливать меня грязью перед ней. Я с радостью припаду к твоим ногам, но ей об этом знать необязательно. И да, я пойду с тобой на фестиваль. Как русские говорят: «Как встретишь Новый год, так его и проведёшь». Я мечтаю не один и не два года встречаться с тобой, а вечность, пока смерть не разлучит нас.       — Там столько много эпитетов было…       — Представляю. Дашь почитать? — воспрянул духом он, впитав в себя словно родной запах любимого.       — Дам. Мне надо брату позвонить.       — Конечно-конечно, я подожду, — кажущиеся чёрными радужки в мраке тени хитро блеснули, но Тсукишима всё равно поплёлся за телефоном предупредить, чтоб его точно не ждали родители. Всего лишь три гудка, и Акитеру уже берёт трубку. Иногда бесит его эта братская любовь.       — Аки, я… — что-то холодное прошлось по его спине через футболку. — Я… — и Куроо шепнул ему на ушко: «М-гм, тоже хочу, чтобы ты ласково меня называл», и неуловимо лижет седьмой позвонок кончиком языка.       — Отвянь! — угрожающе шепчет Кей, насколько это возможно и предположительно тихо, издавая неоднозначное: — Ах! Не трогай меня там.       — Что «ты»? — возвращает в мир старший.       — Я не приду к вам, — отдышка, — у меня куча домашки.       — Обычно ты же делаешь её сразу. Разве я не прав?       — У меня проект, — как можно отчётливее поправляет он, будучи не в самом подходящем положении, что Тецуро там разыгрался не на шутку, выполнив вышеупомянутую просьбу, но уже откровенно покрывая поцелуями затылок и потихоньку добираясь до сонной артерии.       — У тебя что, там Куроо? — откуда он…       — Здравствуйте, приятно слышать вас, — мурлычет кот, собираясь оставить на белой коже засос. Ему помешали, как жалко.       — Хах, вы там поаккуратней, — то ли смутившись, то ли не ожидая ответа третьего, сказал первое, что пришло в голову.       — Безусловно, — вставляет парень, требовательно взяв ягодицу единственного в мире сокровища. — По-другому мы с твоим младшим не делаем.       — Кей?..       — А я что?! — взрывается Тсукишима, отпихивая от себя липучее нечто. Так или иначе, ему уже не нужно говорить вполголоса. — Просто приди и выкинь его с пятого этажа!       — О нет, — протягивает тот. — Не буду я заставать вас в… сам понимаешь. И то, как я выкину Куроо? Он небезызвестный человек, ещё в новостях напишут. Вот тебе это надо?       — Откуда столько нравоучений? Просто отстаньте и дайте послушать музыку. Тецуро, я тебя…       — Ой всё, пока, — бросает трубку Акитеру, ибо против умирать этой ночью.       — Люблю, — Куроо сокровенно договорил за любимым и поцеловал в щёчку. Тсукишима имел представление, что там у себя за спиной держит Куроо и отошёл подальше, как бы предупреждая, что сейчас он не в духе, хотя это самое «не в духе» колеблется в воздухе. А Тецуро принимает извиняющийся вид, мол, да, я виновен, но за что? За то, что так сильно люблю тебя? Они бы могли общаться между собой взглядами, но обоих не порадует эта перспектива, от чего Кей бы яростно отрёкся. Господи!.. Да встань же ты с колен, Куроо! Кей безразлично плывёт по усмирившемуся парню и говорит:       — Откуда у тебя такие идеи, я без понятия. Но я не буду использовать… это, — намекнул на плеть в руках того.       — Булочка моя, — он стремительно встаёт и направляется к сокровищу. — Один разок, — и поднимает на руки, легонько подхватив Тсукишиму, что упрямо упирался и не давал себя спокойно нести. — Тише.       — Да какое тише?!       — Соседи услышат, — поставил в предварительно неудобное положение.       — Плевал я на них.       — Оу, значит, если, — недолго подумал Куроо, — ты не выдержишь, не придётся закрывать тебе рот своим?       — Я тебя убью.       — Ты каждый день это говоришь. И смотри, — опустил голову брюнет, — я ещё жив, атлетичен, красив исключительно для тебя, могу вдыхать твой запах и видеть, как ты выгибаешься, — Тецуро с мягкой улыбкой на лице поворачивается лицом к любимому, и тот понимает, что его тихонько уложили в постель. — Разве не ради этого я существую в мире? Ради тебя, и точка. Как ни странно, Тсукишиме было нечего сказать, и он прикусил нижнюю губу, дабы не разрушить романтичный момент. Да, он тоже бывает лояльным. Если ты парень этого придурка, по-другому не получится.       — Как ты быстро остыл, — мурлыканье пришлось на мочку уха, которую тот уже принялся посасывать, когда Тсукишима упёр руки в накачанную грудь. — Расслабься, — он оторвал себя на «и получай удовольствие». Нет-нет, так только поломает этакое состояние Кея, находившегося на грани «убирайся» и на предположительном «продолжай». Куроо навис над Кеем и поставил лотки по обе стороны от него, повторяя действия с ногами. И вдруг Тсукишима чувствует себя неудобно, подвигавшись влево-вправо:       — Если ты хоть в чём-то ошибёшься, я выгоню тебя сразу же, — трезвый голос сейчас беспощадно резал слух. — И ещё, неужели ты хочешь быстро? Что-то я не готов. Ну, раз так, — закатывает в очередной раз глаза, — то я…       — Стоять, — спохватившись и приперев запястье Кея в матрас, переводил то и дело взор по худому телу, закутавшемуся в домашнюю одежду, частью которой выступали шорты чуть выше половины бедра. Да, простая одежда, но Куроо так не считает, он облизывается и так же вызывающе косится на своего парня. — Ты такой лёгкий, как тебя волейбольным мячом не уносит? — ответочка.       — Пальцы переставлять нужно уметь, — рявкает Тсукишима, двигая тем запястьем. — Эй, на нём синяк останется, не жми так.       — А ты пальцы переставь. Посмотрим на результат. Но я уж точно переставлю, — мимоходом нашлось чем ответить. — Расслабься, — вторит он, на что Тсукишима чуть не заливается смехом, но его губы накрывают. И жёстко-таки накрывают. Его солнышко не хочет говорить напрямую, но одна из причин просто любить Тецуро заключается в том, что он умеет целоваться. Впервые, когда он это сделал, Кей раздевался, будучи обнажённым в душевой кабинке, и уж точно не ожидал, что именно тогда к нему прильнёт тот вихрь с волосами. Всего лишь пять секунд, и Куроо получил затрещину, отлетев прямиком в стенку, ибо уверился, что ему дали зелёный свет. Ах, наивный. Но тогда Кею чертовски понравились эти злосчастные пять секунд, и он потребовал ещё, но уже у собственного подъезда. И ныне придурок не разучился классно целоваться. Он с уркостью змеи просачивался между зубов, гладя языком нёбо и лаская чужой язык своим, и, вдохнув, распустил узел и двигал шершавыми губами, по влажной коже. Дошёл до уголка губ и нежно оставил на нём румянец, куснул нижнюю, и Тсукишима всё сильнее напрягся, игнорируя первоначальную просьбу найти свой дзен. У Тецуро, кстати, большой рот, от чего Кей всегда думает, что чёрный кот его съест, мстя за все подколы и издевательства. Тем временем параллельно с губами пошли в ход руки извращенца, пробиравшиеся через футболку.       — Вот так медленно? Или ещё терпеливее? Парень замычал от удовольствия, имея в виду «как хочешь».       — Точно? Ты уверен? — никак не угомониться.       — Ты это серьёзно, Тецуро? — снимает очки Тсукишима и кладёт на тумбочку. — Делай со мной всё что угодно. Куроо, конечно, охренел от столь громкого заявления, но не использовать его будет настоящим грехом, даже хуже, чем занимается накануне. Он угукает себе под нос, проверяя, не ослышался ли, и улыбается, смотря на своего милого воронёнка без очков. Честно, он настоящий ангел без этой штуки, и шутки тут вовсе не помогут. Он без лишних слов снимает шортики, после которых виднеется мягкий изгиб попки. Ммм, волшебно. Но стойте, он что, не носит дома нижнее бельё?!       — Не пялься так, вдуплил уже, — звучит на периферии. И без очков он вдобавок выглядит чутка пьяным, так что да, есть за что любить его счастье. Гладит по внутренней стороне бедра, за что партнёр зажимает его руку, улучив щекотку. М-да, Куроо, наверное, не уберёт эту улыбочку ребёнка, который открыл для себя что-то новое. Но вдруг снимает с него футболку и бросает за борт кровати, не вспомнив о солидарности, потому как с юкатой так не поступишь. Ох, Боги, Тсукишима такой красивый без всего, такой девственный недотрога, словно они не занимались сексом никогда, ну вот не было у них, а правда гласит о совсем ином, и это чертовски нравится Тецуро, ему по душе думать, что он у Кея первый и единственный, кто проводил с ним ночи и затаскивал в постель. И прекрасные воспоминания о первом разе всё ещё теплятся внутри. А Тсукишима не перестаёт закрываться тыльной стороной руки, прикрывая розовые от смущения щёки, размыкает губы и дышит через рот, где некогда побывал парень.       — Ты прекрасен, — говорит он и целует ту руку. Берёт ладонями его лицо и снова проникает внутрь, обводя опухшие горячие уста и споро поигравшись, издевательски заставив партнёра задержать дыхание на одну шестую минуты. Но на самом деле отвлекал. Куроо схватил плётку и на проверку прокрутил ею перед любимым, как бы спрашивая разрешения.       — Ладно, — и впрямь, когда без очков, он истинный ангелочек. — Если не понравится, ты выкинешь эту штуковину. И не смей её хранить, так ты намекнёшь, что будешь заниматься этим с кем-то другим.       — Ни за что и никогда, — Куроо на всё согласен. — Главное, чтобы тебе было хорошо. Но я не выброшу твои слова на ветер. «Тебе будет либо лучше, либо острее вдвойне». А так, он приволок кое-что ещё, так что теперь уж точно не откажется от манящей затеи. Но это уже потом, всё потом.       — У тебя встал, — лукаво примечает Тецуро так, к слову. Кей сгибает ногу в колене и упирается ему между ног, и выражение меняется на более привычное брюнету.       — У тебя тоже. — Кей назло тому надавил и провёл вверх-вниз по бугорку. — Хм.       — Сам просил не торопить.       — Как же ты не торопишься…       — И не говори. Напоследок вертит плёткой, услышав благозвучный глоток впереди, и замахивается…       — Ах! — стонет Тсукишима от неожиданности. Так больно, как никогда не было. Он выгнулся и крепко схватился за одеяло. Позвонки хрустнули. Куроо растерянно глядел на солнышко, которое он умудрился снова обидеть.       — Не слишком больно?       — Не-а, — протягивает Кей. И говорит он чистую правду. Поначалу было очень страшно, прямо до дрожи, потому что видел последствия таких экспериментов в видео, но оказалось даже интригующе после. Хорошо, что пот на лбу не выступил. Тсукишиму так просто не взять. На первых мгновениях кажется, что это худшая пытка в твоей жизни, особенно когда он довёл парня, но всё обошлось, и это беспокойство в янтарных радужках ничем не заменишь. Но такими темпами он себе царапин на ладонях понаставит из-за нетерпения. На ум пришла идея:       — Ты не взял наручники? — непринуждённо.       — Эм-м, что? — искренне изумился Куроо. — Твоя реакция на это казалась мне опасной, но наручники… — он принимается развязывать пояс юкаты и снимает первый слой, потягиваясь и укладывая на край. Поступает так же со вторым, но чёрные обтягивающие трусы оставляет. Занятно. Из них виднеется заманчивая дорожка тёмных волосков до пупка. Тсукишима вдруг выключается. Тело у Тецуро подстать его харизме. Он, что ли, из качалки не вылезает? Кей тыкает ему на кубик и пьяно лыбится, произнося лишь мысленно: «Вот с этим как-то мне свезло». Но Куроо относительно научился читать его мысли и переводить движения тела. И эму было невыносимо терять момент: — Я скоро. — И встаёт с кровати. Честно. Тсукишима оскорблён. Но то, что кот бросил близ него коробку шоколада, его удивило больше.       — Я перестал на сегодня что-то догонять.       — И не надо. Но с одним я тебя предупрежу. Они для наружного применения.       — В смысле? — боги здравого ума, куда вы подевались?       — То есть лежи, — требовательно и поступательно мягко приложил обратно к кровати воронёнка. — И не вставай. Я сам всё сделаю, — и открыл коробку. Дальнейшие слова произнесены бархатно и с долей хрипотцы, что Кей возжелал притянуть того за шею и заставить уже действовать. И вправду, кто тут ещё про терпение песни пел. — Разрешаю только стонать и изгибаться, твои ноги я буду держать, но не обещаю, что сам не раздвину их. А пока, — занёс руку с плёткой, из-за чего само существо Тсукишимы заварьировало, — возьмись за мои бёдра. Страх потерял. Кей безоговорочно выполнил указание и нагло поставил шлепок на берде, немного выше согнутого колена. Куроо тоже не уйдёт не помеченным. Он мгновенно выгнулся, когда удар пришёлся на грудь, попав по соску. Тсуки зашипел и вдавил ногти в бедро капитана Некомы, имея кое-какую цель, чтобы его сокомандники увидели, чем занимается их старший в свободное от тренировок время. Покрасневшая ореола опухла и очень-таки хорошо выделялась, Куроо нанёс удар на левую грудь, но не ждал, а припал мгновенно к соску, плотно облизывая и выделяя слюну, что она стекла тоненькой струйкой вниз, через выпирающие рёбра. Да. Куроо в восторге. Обрамил другую да прикусил цвета алого заката сосочек, ухмыляясь через очередную полу-улыбку. Ну сколько можно? Кожа бьётся о кожу, и подобные звуки как нельзя возбуждали Тсукишиму, он внутренне наслаждался каждым садистским действом, направленным на его белую плоть, он стал несколько податливее и отдавался ударам, приходившимся на самые чувствительные точки, — то есть все, к коим прикасается капитан, — и постанывает, выпуская изо рта вязкую слюну, не успевая нормально сглатывать.       — Ты очень красивый, — навис над ухом Тецуро, обведя раковину, напоследок ощутимо укусив, за что Тсукишима обхватил его за шею и привёл в жизнь свою маленькую месть, поставив яркий засос под челюстью. — Вау, на это мы не договаривались, — то ли поникши, то ли при том притворно-коварно выдал ему ни с того ни с сего парень.       — Я могу написать договор, — подмигнул Кей, научившись кое-чему за промежуток их отношений Тецуровским штучкам. — Только там будет микроскопические буковки в конце. Надеюсь, у тебя не стал микроскопическим за то время, как ты не приезжал. Я уже не верю.       — Договоришься у меня, — пригрозил, трогая свою новоиспечённую метку.       — Этого и добиваюсь.       — Мы сошлись на мнениях. — Куроо проворно вытаскивает пояс от юкаты и жёстко берёт лучик солнца за запястья, наматывая и обогнув через спину, что руки ужасно мешали лежать, упираясь в поясницу. — Не наручники, мой сладенький, но тоже по-своему крепление, раз уж ты такой неугомонный.       — Козли-ина, — протяжно простанывает любимый, когда опять накрыло плёткой.       — Самый лучший. Ещё несколько точных взмахов да вместе с благозвучием, исходившим от Тсуки, и Куроо отложил игрушку — или предмет массового поражения, — обратил внимание на коробку бельгийского шоколада, безоговорочно зная, что блондинчику понравится, и достал кусочек. Господи, держите меня семеро, нет, Бокуто, держи меня, — думалось центральному блокирующему, пока разглядывал безукоризненные розовые полоски на бледном худом теле. Кей непозволительно сексуален, а когда и подыгрывает, так вообще потрогать за все места его хочется. Хотя мысли облапить и на площадке дума удачно посещает. Розовый и Тсукишима Кей — не верится. Зато очаровательное комбо получилось, и теперь он не может закрыть своего всхлипывающего ротика, переставляя то и дело руки, что твёрдые, хоть и редкие мышцы выставляли гармоничный рельеф, а острые ключицы были всё ещё неприкосновенными с того раза, что пугающе обидно. Три пары кубиков выпирали под одинаковым углом и выемками, а поверх них царапины украшали и без того неописуемый вид идеального во всём существовании тела. Оно кричало, чтобы вон там, на нетронутом промежутке, он царапнул ногтем до крови, но на миг пожалел измучившуюся радость всех доселе дней и отрезал себя на том, чтобы добраться до ног юноши и испытать его пониже.       — Я всё вижу, Тецу-чан, — растянул на гласные Тсуки.       — К-как ты меня назвал? — запнулся Куроо, внезапно выпрямив колени.       — Когда ты мешал мне разговаривать с Аки, то попросил ласково тебя называть. Что, перехотел? Ладно. Мне ж лучше, — вздёрнул Кей подбородок, опуская веки, как бы намекая, чтобы продолжал.       — А ну не сметь, — пригрозил парень, вдавливая блондинчика в матрас, уже смахивая чёртово снисхождение, как пробка из бутылки вылетела. — Повтори.       — Тецу, — так пофигистично.       — Нет, — мотает головой, — не так.       — Тецу-чан, — вроде «отстань от меня наконец». Но пока есть контакт. Куроо хватает его за рёбра и сам опускается, плотно прислоняясь к разгорячённому телу. Но он не целовал, нет, его губы вообще над ним не порхали, как та бабочка, что сожгла море. В одночасье Кею стало обидно, но потом как раз-таки и было самое интересное. Капитан Некомы обнял сокровище, не отнимая ладоней с боков, ощущая под ними твёрдые косточки, и толкнулся пахом прямо во вставший член Тсукишимы, потираясь об него торсом и чувственно двигая корпусом, так, чтобы каждая клеточка Кея взбудоражилась. Он, испещрённый в ранах и полосах, схожих со шрамами, не мог безразлично окидывать его рваными взглядами близ всё ещё не разрисованного горла, и кадык плавно, подстать Куроо, разрезал себе дорожку. Тсуки мог чувствовать каждый кубик на безукоризненном прессе, венку на шее или широких плечах, их округлость и кончики ключиц. Об него потирались красные соски и вели свои линии. Всякую частичку брюнет умело напрягал, наклоняя в нужные стороны, и сам удовлетворялся. Превосходно, просто слов нет, одни стоны. Тсукишима будто буквально купался весь в них, распаляюще извивая под такт партнёра и принимая задумку, показывая, что «за».       — Ну нет, — бархатно шепчет парень у роста светлых волос. Осязаемо кусает и невесомо соприкасается к волоскам. Блин, след останется. Пока Кей готовился к последующему выкрутасу любимого индивида, тот непринуждённо сомкнул между большим и средним пальцами коричневый квадратик и приложил к взбухшему кончику румяной полосочки. Он моментально начал таять.       — Что ты… — почуяв неладное, Тсукишима приподнимается и видит, как по нему растекается кусочек тёмного бельгийского шоколада, и бесится: — Убери его с меня. Ты совсем поех...       — Да, — вмиг кидает капитан и припадает к вкусным губам. Но отвлечение держится не настолько долго, потому что оппонент ни в какую не принимал участие, онемев, как фарфоровая кукла. Так он совершенно не любит.       — Позволь мне поесть тебя, — он с мольбой уставился с медовые радужки и нежно гладил по капельку трясущимся локтям, предплечьям. — Я лишь удовлетворю моего любимого Тсуки, и на этом разойдёмся. — От поступательных движений у солнышка мурашки ходуном ходили. Боги, как же приятно. И тут приходит осознание, что боги не грешат, значит, Кей уж точно откажется от этого звания, потому что готов грешить с этим мужчиной до конца дней своих. Пусть пошлёт всех, но Тецуро не уйдёт от него. Мишень у всех людей разная, но Тсукишима выбрал эту, несуразную. Ох, как стихами заговорили! Хоть тосты пиши! Чего он несёт? То есть о чём там придурок трепался?       — Стой. — Для начала высказался блондинчик. — Не надо… И не разойдёмся, ты останешься у меня до того, как захочешь. Или до того, как нож не окажется у меня. Это ты мне его принесёшь, кстати. — Он передвинул ногу и сильно зажал между ними чужую. Всё-таки не один Куроо здесь спортом занимается. — У нас так всегда было, есть и будет. И не надо настолько легко об этом рассказывать мне. Не уходи. И вместо ответа относительный собеседник облизнулся и наклонился над растаявшим квадратиком, растёкшимся вниз к глубокому пупику. Широко слизнув горькие капли.       — Сладкий, — пошло причмокнул блокирующий.       — Не ври, — трезвость в алкогольном опьянении.       — Ты сладкий.       — Мхн, — с силой выдыхает, стоило Куроо пососать ямку в середине груди. — Куроо!       — Как мы быстро на фамилии переходим, — вовремя подмечает. Парень размазывает шоколад по аппетитной плоти, обмакивая подушечки пальцев в тёплую жидкость и дополнительно марая сосочки, сосредоточенно рисуя на золотце картины, которые бы запечатлел на всю жизнь. На прекрасную жизнь вместе с Тсукишимой. Под слоем горького какао, юноша не кажется солёным, каковым априори должен быть. Может, он помылся чем-то, но парень не соврал, когда сказал, что тот сладкий. Он правда отдавал приторной ноткой, и Тецуро сходил с ума, будучи уверенным, что это совершенно, упиваться тем, кто отдаётся тебе взамен. Он полон нежности, разврата и похоти, а всего лишь на миг повернулся на измучившегося Кея. Он как никогда был красным, кажется, кожа его вскоре забурлит. Щёки пылали, а уста приобретали от множества покусываний бордовый оттенок. И тем временем член последнего становится каменным, упирается в живот Куроо, и тот наглядно-таки ведёт с самим собой ментальные беседы на тему «Как не помереть от перевозбуждения». И ответ понадобится им обоим. Желательно. И побыстрей. Но он останавливается на варианте, как полу-умереть от этого сладостного недуга. В ход пошли «кулаки». Куроо подумывал о подобном и чётко представлял, как это будет, если опробовать на сопернике по игре. Что ж, час пробил.       — Подожди ещё немного, — блин, сколько можно гладить?! А ведь приятно же! И Тсуки всё послушнее поддавался ласкам, даже подставляясь под большие мужские кисти. — Я пока не сниму повязку.       — Угу, — сглатывает юноша, мирясь с не шибко-то и проблемой. Капитан рыскает по кровати и хватает кровавую розу, надушенную специальными духами.       — Она без шипов, — с искринкой во всём.       — А?..       — Попытка не пытка. Тсукишима пожалел о всех своих словах, сказанных накануне. Но вот с пыткой тот точно не промахнулся.       — Ты что удумал? — из-за расслабленности, растекающейся по сосудам и капиллярам, он не мог кинуть в него обвинения и как следует поставить под фактом посредством ментальной взбучки. Козлина, кот его дери, не откликался и уже смеха ради понюхал бутон, сверкнул янтарём и засунул начало стебля ему в уретру. Тсукишиму будто током пробило, он несдержанно дёрнулся, открыто говоря о своих намерениях.       — Нет. Как посмел вообще дерзить? Это, блин, ему не игрушка: ни живой человек, ни чёртов цветок, протискивающийся ему в узенькую дырочку. Но одной дырочкой Тецуро не обошёлся. Парень расставил ноги по бокам блондинчика и, не переставая смотреть ему прямо в глаза — что бы они не выражали, — предварительно размяв упругие ягодицы и мимолётно цапнув меж яичками. Стоны от его лучшего и милейшего на всём белом свете — самое изумительное творение человечества. Он так выкручивается и отрывисто дышит, что присунуть кажется обязательным во всех аспектах. Он ни за что не осмелиться сказать: «Тише». Он скорее страх перед Тсуки потеряет, чем произнесёт слово, вылетевшего с ящика Пандоры. Куроо ввёл средний палец на две фаланги и согнул их, выдохнув горячий пар.       — Ты мокрый, — немигающим взором декламирует он.       — Думал, я всё ещё сухой? — в противовес занёс парень.       — Такой влажный, что мне даже говорить трудно. Тем временем капитан углубил полсантиметровую палку в изнывающем органе, из которого по аккуратной капельке вытекала сперма.       — Так не терпится?       — Заткнись. И к среднему присоединился указательный, затем безымянный и, Слава Богу, никакой. Он подвижно перемещался по стеночкам, собирая с них благодатную влагу и трогая каждую из них, немного ощупывая, из-за чего из уголков глаз вытекли слёзки, а на лбу выступил невидимый пот. «Я убью тебя, Куроо Тецуро». Восприятие смешалось, стоило тому размять его изнутри и поглумиться над неудобной, но зовущей позой, которую он контролировать не в состоянии. Резко, больно, остро и феерически. Не передать, что чувствовал Кей, ощущения расплывались, не подавая пред ним ни намёка на слабость. Юноша, наверное, расцарапал ладони и простынь. Куроо теперь толкался рукой в анус любимого и всячески попадал именно в заветное место, принося неописуемое удовольствие вперемешку с недержанием обоих сторон, а роза всё углублялась, задев особую точку.       — Куроо, вытащи, я умру здесь же! — не обвинял он, а составил из стонов целое предложение.       — Назови меня ласково. — Плут ты не доделанный. И скрепя силы, Тсукишима что есть мочи прокричал, что соседи зальются краской, услышав:       — Тецу-чан! Не мучай меня больше и засунь свой член в меня, чтобы я весь день и был способен нормально ходить! Тецу-чан не верит, что получил то, о чём грезил в сладостных сновидениях год с начала их отношений. Он тупо моргает и вытаскивает мокрые пальцы, обмазанные в вязкой полупрозрачной жидкости, и принимается облизывать их, слизывая оставшееся и прикусывая на потеху Тсуки, когда тот мог закрыть глаза и прислушиваться ко всякому благозвучию. Мужчина со скоростью света достаёт розу и проводит по головке, поймав сперму и удовлетворённо заключив между губами. Член Тсукишимы рвано подёргивался.       — Не сейчас, — предупреждает Куроо. Кею хочется рвать и метать. Но рвать сегодня буду его.       — Сладкий… — капитан проникается смазным, чересчур мокрым поцелуем и снимает трусы, бросая в мир. Он, не надрачивая себе, сразу разнимает стеночки в нутре Тсукишимы толстой головкой и входит дальше, давая благословение блондину, тихо вытянув у того свой пояс, позволяя с секунду понять, что уже можно раздербанить ему спину в ранах. Кей хватается за рельефные лопатки, мышцы которых то и дело меняли положение, и впился ногтями в кожу, приближая своего сумасшедшего парня к себе, что их корпусы почти тёрлись друг об друга. Куроо начал двигать бёдрами с такой скоростью, что яички шлёпались о задницу соперника. Честно, Кей уже уверился, что не сможет передвигаться без помощи, а его всё вдалбливали в кровать и чутко-таки извращали его простату толчок за толчком. Большой член упирался везде где можно, входя до основания и останавливаясь на середине, дёргая существо Тсукишимы выделяющимися краями головки. А вошёл же без презерватива! И даже разрешения не спросил! Во молодёжь пошла. И сам стонал, но более гортанно и как больше нравится парню, от чего душа в пятки уходила. Тецуро резче выходил и входил в него, становилось скользко, словно пользовались смазкой.       — Кончаю, — говорят одновременно, подавив единогласную усмешку. Кей изливается на свой живот, задев выпуклую грудь оппонента, а за ним и Тецуро. Как же много в нём накопилось. Сперма не прекращала вытекать из брюнета, что теперь выливалась потоком из опухшего ануса, и там до простыней. Куроо расцепил контакт между его предплечьями и постелью, заваливаясь на любимого и тактично размещаясь сбоку, переводя дыхание, чем и занимался его союзник по сексу. Он старательно выжидал того момента, когда Тсукишима успокоится и разомнёт плечами — его обычный ритуал после соития.       — Тецуро, — неожиданно произносит Кей более-менее привычным голосом. — Я тебя люблю. Тецуро еле подавил нелепое «что?» и опустил взгляд на засос, поставленный им же собственноручно, глотнул. Тсуки повернулся к нему и приобнял за талию, кладя голову ему куда-то выше ключиц и прислоняясь весь, переплетая ноги.       — Я тоже тебя люблю, — будто отрешённый ответил он. Хоть Тсукишиме и казалось, что говорить «я тебя люблю» во время или после секса странно, ну прям очень, но понял задумку романтиков и попробовал воплотить её в жизнь. Понял, Тецуро, он романы читает! И выводит его из транса тот же бархатистый, раскатывающийся голос:       — Пойдём на зимний фестиваль? — надеждой вспыхнул Куроо.       — Ты это что, издеваешься? — нифига не вопрос.       — Я хочу встретить Новый год с тобой.       — Вот как… Именно, Кей серьёзно обдумывает его предложения и взвешивает «за» и «против», почему-то специально склоняясь в сторону блокирующего.       — Я не смогу, когда на мне твои засосы.       — А чьи же ещё? — склоняется брюнет.       — Конечно же твои. — Без очков он и мягкий, и открытый. Их бы на день украсть. — Но, — отстраняется от объятий он под недоумение присутствующего, облокачиваясь на подушки, — посмотри, — вытягивает шею, показывая россыпь красных пятен, багровеющих за считанные минуты.       — Ты прекрасен, — и целует в плечо, на котором бы тоже красиво смотрелся засос. — Ты так этого хочешь? — сомневается в чём-то он.       — Да, с тобой хоть на край света. Но сегодня на фестиваль. Можно я украду тебя, моя принцесса?       — Боже, слезай с меня, — и вылезает с кровати, копаясь в задвижке стола. — Никому не говори о том, что сейчас будет. Бокуто — тем более, — пригрозил Кей. Его надо слушаться беспрекословно — вот, что чётко уяснил брюнет. — Ладно. Он несёт… косметичку. И открывает вот теперь ящик Пандоры. Столько средств Куроо даже у своей матери не видел. Различных размеров кисточки, румяна, хайлайтеры, спонжы, пудра, — на какой чёрт тушь! Он вытаскивает только какую-то баночку с бежевым кремом и спонж, как часто замечала мама.       — Тогда я сначала тебе замажу засосы, потом себе. Не дёргайся.       — Что это?       — Тональник, — как что-то обыденное кинул Тсуки. — Ты не знаешь что это? Ладно. — Выдавил приличное количество на спонж и поднёс к отметинам. Он бы ещё понаставил. Жаль.       — Зачем тебе тени? — там лежали три палетки с розовыми оттенками, коричневыми и фиолетовыми с алыми. Подозрения полезли в умную голову.       — Да так, — отмахивается собеседник.       — А поточнее?       — Пойдёшь со мной в следующий раз в клуб и поймёшь. И нет, я не стриптизёр, — поставил точки над «и». — Но было бы здорово, только времени шибко нет. Станцевал бы тебе приват.       — Ты это, поаккуратней, у меня снова встанет.       — В любом случае, я это когда-нибудь сделаю.       — Сколько за день набралось секретов от Бокуто.       — И не говори. Когда он закончил с Куроо, то торопясь занялся собой, вынимая из шкафа выглаженное белое кимоно, находясь в комнате абсолютно голым. К нему подошёл Тецуро и положил холодную руку на талию, обнимая сзади.       — Куроо, мне надо…       — Я люблю тебя, — отрезает он. И именно тогда в сердце что-то застучалось с новой силой. Он надел очки:       — Ты уже говорил.       — Я… очень сильно люблю тебя. Ты же понимаешь, что я никуда не отпущу тебя, м? На раздумья не было элементарно времени, но Кей подавил здравый смысл и проникся словами Тецу.       — А знаешь, я не раз думал об этом.       — То есть…       — К тому же, на тебя хорошо наносится косметика, — думал дольше Тсукишима. — Меня бесит, когда ты смотришь на девушек в ответ с трибуны, — не переставал. — И я завидую Котаро. Ты хорош в сексе, хоть и мой первый, и мне не с чем сравнивать — замялся. — Очень красивый, тебе идут патлы. Настала занимающая пауза, и Кей вжался в мужчину, зажмурившись.       — С Новым годом, — хмыкнул тот, разгоняя тишину и давая возможность поменять тему. — И мы завтра ночью пойдём в клуб, — а Тсуки всего лишь угукнул, позволяя любимому делать с ним всё, что только пожелает.