Китайский Карел Чапек

      Мо Гуаншань был милым и ласковым ребёнком, а вырос в хмурого и нелюдимого подростка, рискуя однажды стать асоциальным взрослым. Хотя грань между ребёнком и подростком достаточно прозрачна, между взрослым и не-взрослым пролегает пропасть. В какой момент она образуется, никто не может сказать точно; в один прекрасный день ты выходишь из дома, и дети называют тебя «дядюшка», и никто больше не улыбается при виде твоей незрелой неуклюжести.       Ху Юйлун всё ещё считал свои конечности по-странному длинными, но неплохо научился ими управлять. Все за глаза называли его красивым, но в лицо сказать никто не осмеливался; его не звали на празднование Нового Года или Середины осени, и на праздник фонарей он тоже оставался один. Разве что соседские детишки заглядывали к нему на огонек. Ху Юйлун не мог сказать наверняка, но, вероятно, быть может, ну возможно, он просто производил впечатление самодостаточного человека, который с большим удовольствием проведет время наедине с собой. Он не был изгоем: его с удовольствием принимали в школьном классе и в университетской группе, девушки никогда не отказывались пообедать вместе. Он мог сесть с самыми классными ребятами, и никто бы его не прогнал – но при этом никто, ни разу не заговаривал с ним первым. Как-то он спросил у соседа по парте «почему», а тот в ответ промычал что-то неопределенное. Когда подруга детства выходила замуж, она послала ему приглашение по почте. Они жили в соседних кварталах и часто встречались в гипермаркете. На месте он приятно провел время, слушая историю знакомства жениха и невесты, и почувствовал обиду от того, что его не позвали тогда с собой на Цинмин. Вернувшись домой, он лег, прислушался к тишине, которую ничто не прерывало, и с облегчением уронил голову лицом вниз в мягкую подушку.       Так он прожил до двадцати лет, не жалуясь и не жалея. Всё его устраивало, пока куратор не заявился в их кружок по интересам, зовущийся почему-то клубом театрального искусства, и не заявил, что ему нужен «человечек с педагогического факультета». С педагогического факультета в их клубе оказался только Ху Юйлун. Куратор угостил его печеньем, а затем сказал, что в одну из средних школ ужасно нужен тьютор. Жуя, Ху Юйлун подумал, что в принципе может оплатить печенье и даже прокат этого кресла, если ему позволят просто встать и уйти, не слушать дальше, потому что дальше у него точно не получится отказаться.       – Я только на третьем курсе… Что я умею?.. – попытался он объяснить куратору, что ставить человека, который иногда забывает, как пройти до станции в районе, в котором родился, к детям, идея-то откровенно говоря паршивая, но без толку. Может, его за что-то невзлюбили, может, куратору пообещали за это отпускные, но тот горячо его заверил, что никто лучше, чем сам Ху Юйлун, не справится. Ему милостиво разрешили иногда пропускать пары, и Ху Юйлун уже не стал говорить, что посещаемость у него идеальная, и что пары он прогуливал только по причине того, что однажды во всем их доме отключили электричество (и воду; и, кстати, тогда был ураган, и занятия всё равно по итогу отменили). Единственное, что немного радовало Ху Юйлуна – это то, что эту благотворительность (зарплаты с которой не хватило бы даже на каждодневный проезд туда-сюда) ему вроде как обещали засчитать как часть обязательной для студентов практики. «Вроде как» – потому что никакой расписки ему не дали, а выставили из кабинета сразу, как Ху Юйлун сдался и подписал бумаги.       – Да мы тебя к непрофильникам поставим, не боись. – Ху Юйлун промолчал о том, что никаких профильных классов в средней государственной школе и быть не может.       Школа, как на зло, располагалась очень неудобно: пешком от станции метро там идти минимум минут пятнадцать, и это если летом, а в снег – и того дольше; чтобы доехать до этой самой станции, ему нужно было сделать четыре пересадки, и автобусы от его района, конечно, напрямую до туда не ходили; мать его работала за городом, и от идеи «мама-такси» отказалась сразу же. На настоящее такси тратиться Ху Юйлуна было жалко, поэтому он принял самое верное решение купить велосипед и от станции ездить на нем.       В первый же день, когда колесо попало в яму, не успел он выехать на полноценную дорогу, Ху Юйлун решил: ещё три неудачи, и он отказывается от всей этой затеи. Не настолько уж ему важны хорошие отношения с преподавателями.       К концу первого дня неудач он насчитал штук десять, но достаточно мелких, образующих вкупе ну максимум одну. Директриса Ло, очень уставшая молодая женщина с добрым лицом, объяснила ему его обязанности, отдала именной бейджик и нашивку с эмблемой школы. Эмблема показалась Ху Юйлуну смутно знакомой, но тогда он был взвинчен и мелькнувшее воспоминание быстро угасло. Ху Юйлун очень нервничал перед встречей с директором; он с детства был внимательным и серьезным мальчиком, исполнительным, ответственным, и даже за неприятную работу брался с усердием. Он представлял себе директора таким, каким запомнил своего: сурового, бескомпромиссного. Директриса Ло ни под первое определение, ни под второе не подходила. Высокая для женщины, самому Ху Юйлуну она все равно была примерно по плечо. Неяркий макияж и степенная манера держаться усыпляли бдительность. «Директор в прошлом работал с малолетними преступниками, ты с ним пообходительнее, человек он жесткий», сказал их проректор перед тем, как отправить Ху Юйлуна в добрый путь.       «Может, в школе был какой-то другой директор, а господин Се не в курсе?», подумал Ху Юйлун, но уточнять такое, разумеется, позже не стал.       Директриса Ло угостила его холодным лимонадом, и Ху Юйлуну это пришлось кстати: пока ехал на велосипеде, успел вспотеть, и только кое-как в школьном туалете привел себя в порядок. Пожелав хорошего начала, директриса отпустила его до следующего общего собрания, посоветовав заглянуть в учительскую и найти там «высокого, бородатого мужчину, выглядящего как исконный христианский священник, говорящего голосом, который ни с чем не перепутаешь». От такого напутствия Ху Юйлун аж повеселел и до учительской шел в хорошем настроении. По пути столкнулся со стайкой девочек-первогодок, которые ему в пупок дышали. Они проводили его любопытными взглядами. Затем на них шикнула ученица постарше, со значком дежурного на блузке, и младшие разбежались кто куда. Одна из них последовала за Ху Юйлуном, но он не обратил на неё никакого внимания.       Высокий бородач оказался учителем английского и немецкого в одном лице; очень приятном, кстати, хоть и заросшем. В кои-то веки Ху Юйлун не смотрел на кого-то сверху вниз, и его это знатно порадовало. День ото дня у него затекала шея. Ху Юйлун привык в своей голове звать людей по занимаемой ими должности, поэтому сразу же окрестил бородача Инязом. Иняз объяснил, что на сегодня у Ху Юйлуна самое простое задание из всех, что можно придумать: посидеть после уроков в классе с отстающими учениками и проследить, чтобы они сделали свою домашнюю работу. Молча сидеть Ху Юйлун любил, но если честно предпочел бы какое-то более активное занятие, раз уж заставил себя после двух пар ненавистной риторики взять и поехать в противоположную от дома сторону. Почитать книгу он и в их кружке по интересам может. Но отказываться было бы неловко, да и раз уж на сегодня это его единственное задание, то даже хорошо – вернется домой засветло.       Иняз напоил его чаем, накормил курагой и шоколадом, и Ху Юйлун подумал, что, может, всё не так уж и плохо. Он с детства любил вкусно поесть, а на общем собрании во вторник Иняз так и вовсе обещал праздник живота. Познакомиться с остальными учителями Ху Юйлун толком не успел: они все постоянно спешили, а кто не спешил, тот занимался своими делами, и отвлекать он не решился. А когда закончился последний урок, за ним зашел Иняз и отвел на четвертый этаж.       – Высоковато этот ваш класс для отстающих… – пробормотал Ху Юйлун, умаявшись. Пролеты были тройными, и подъем с первого этажа на последний дался ему тяжко.       – А это чтобы из окна не спрыгнули, – то ли серьезно, то ли нет объяснил Иняз.       Класс для отстающих представлял собой кабинет химии (судя по табличке на двери), в котором, почему-то, таблица растворимости на стене соседствовала с тригонометрической. Кабинет был небольшим. В три ряда стояли девять парт, четыре из которых были уже заняты. Три мальчика и одна девочка совершенно разной внешности; но посмотрели они с одинаковым отвращением на детских лицах. Ху Юйлун всегда был старательным ребенком и никогда не выводил учителей настолько, чтобы его отправили делать домашнее задание под присмотром. После уроков он шел домой и даже не думал, что кому-то пришлось остаться в душном классе. В целом руководство школы преследовало благую цель: заставить отпетых хулиганов и просто неуспевающих заниматься, пусть даже со скрипом, из-под палки. Но в реальности это скорее напоминало месть детям от учителей: вот подпортили мне нервы, теперь будете сидеть в этой школьной форме ещё несколько часов, голодные и злые. Уроки традиционно заканчивались без четверти, а уже ровно в три «наказанные» должны были быть в классе. Стоит ли говорить, что этого времени зачастую не хватало даже на то, чтобы добежать из одного крыла школы в другое? По крайней мере, так ему объяснял его университетский друг, бывший в свое время завсегдатаем класса для отстающих. Что удивительно, он был любимчиком преподавателей и в их потоке делил первые места по успеваемости с самим Ху Юйлуном.       «Так когда ко мне по-человечески, и я не такая уж скотина», – пояснял он, но Ху Юйлун его не очень понял.       Иняз ещё в коридоре предупредил, что в классе будет парочка его учеников, и попросил быть с ними построже: «Малявки со мной совсем страх потеряли. Думают, что если теперь их классный руководитель не мадам Ло, то можно проказничать, сколько влезет». Его голос, низкий и громогласный, отдавался от стен пустой рекреации. «У такого не забалуешь», – подумал Ху Юйлун.       В кабинете Иняз оглядел детей и нахмурился:       – Где Мо Гуаншань? – он обратился к низенькому пареньку, у которого были очень светлые глаза и подвижное лицо. Волосы его ощутимо вились, и не было похоже, что он каждую ночь спит с бигуди.       – А че вы у меня спрашиваете? – грубовато ответил мальчуган. Ху Юйлун не смог определить, с какого он года обучения: ему могло быть равно как тринадцать, так и все пятнадцать.       – Так ты ж его одноклассник, – рассердился Иняз, и – честно – будь Ху Юйлун ниже него на тридцать сантиметров и сиди он в ограниченном помещении, где единственный выход вне досягаемости этого человека – окно, спорить бы с ним не стал.       – И? Мне на него колокольчик, как на корову, повесить? Чтобы с заднего двора слышно было?       – Можно подумать, я не знаю, куда вы с ним вдвоем ходите, – проворчал Иняз.       – Да никуда мы с ним не ходим! А вы сталкер гребаный!       Слушать их препирания Ху Юйлуну не хотелось, поэтому он обратил всё свое внимание на оставшихся детей. Темноволосый пацан в очках с узким подбородком и значком дежурного на груди водил пишущей стороной ручки по столешнице из светлого дерева, рисуя незамысловатые круги. К счастью, ручка была шариковой и видимых следов не оставляла. Девочка, сидящая в самом конце класса, чья парта была будто специально отодвинута от остальных, увлеченно писала в блокноте. Третий мальчик сидел с закрытыми глазами и, возможно, спал. Он единственный, кто не достал ничего из школьных принадлежностей.       Дверь кабинета распахнулась.       – Явление Христа народу, – всплеснул руками Иняз, и Ху Юйлун вроде бы понял, почему директриса Ло сравнила его с христианским священником.       В класс шагнул мальчик. Его короткие рыжие волосы были взъерошены; ворот школьной рубашки промок от пота. Возможно, сюда он бежал. В одной руке он держал надкусанную булочку, в другой – школьный журнал в розовой обложке.       – Там очередь была. А это вам, – буркнул новенький и протянул журнал учителю.       Иняз покачал головой.       – Я опоздал всего на две минуты. Это эти всегда рано приходят, – продолжил ворчать мальчик, будто оправдываясь, закапывая себя в глазах Иняза только больше.       – Действительно рано, – внезапно согласился Иняз. Ху Юйлун посмотрел на настенные часы. Те застыли в четверти восьмого. Тогда он глянул на наручные. И правда! Всего каких-то две минуты. Иняз свой последний класс отпустил до общего звонка, поэтому они не спеша поднялись на четыре этажа, прошли по длинному коридору; Иняз успел поругаться с этим коротышкой, и только затем стукнуло три. Дети, судя по их виду, сидели здесь до появления учителей уже какое-то время. Во сколько же они пришли? И как успели? Или в этой школе принято заканчивать занятия раньше?       Новенький сел за одну из пустующих первых парт и притих. Из всех присутствующих он выглядел наиболее спокойным и вменяемым. Иняз сунул журнал под мышку, ещё раз оглядел класс и сказал Ху Юйлуну:       – Далеко пойдешь*.       Довольный своей шуткой, он вышел из кабинета, напоследок грубо растормошив за плечо спящего ученика. Тот продрал глаза, посмотрел сонно, но даже в таком состоянии недовольно сморщил лицо, увидев Ху Юйлуна. В его взгляде так и читалось: «я знаю тебя две минуты, а ты меня уже достал».       «Вы у меня тоже в печёнках сидите», – едва не ляпнул вслух Ху Юйлун. Он присел за учительский стол. Ему нужно было отпустить детей ровно в пять часов. Потянулись минуты ожидания.       Опоздавший сидел, не привлекая внимания, прямо перед ним. Он на самом деле достал учебники и открыл тетрадь, начал что-то переписывать, параллельно жуя и роняя крошки на листы и казенное имущество. Ху Юйлун не стал делать ему замечание, потому что из всех «отстающих» в этом классе рыжик наиболее ответственно подошел к наказанию.       Конечно, Ху Юйлун попытался заставить заниматься и остальных детей, но все три попытки не увенчались успехом. Они вроде бы открыли домашнее задание и вроде бы начали что-то делать, но их энтузиазм быстро сошел на нет. К половине четвертого молчаливый мальчик снова начал клевать носом, а девочка, сидя всё в том же уголке, что-то с усердием рисовала, почти пыхтя от напряжения. Только двое из присутствующих занимались чем-то, отдаленно напоминающим учёбу, да и те ни разу не подошли, чтобы показать решение или спросить по теме.       Никто из них не шумел и телефоны не доставал, и Ху Юйлун воспринял это как хороший знак для своих преподавательских умений. Но, наверное, вероятно, они его просто не восприняли всерьез. А смысл тявкать на слона, который просто пройдет мимо?       Мо Гуаншань закончил с одним предметом и достал другой. Ху Юйлун, сидящий перед ним в полутора метрах, видел, что он действительно что-то сделал, и не стал приставать с проверкой. Он то и дело поглядывал на ученика и побаивался, что тот это заметит и вспылит. Отличное будет представление для тех, кто только и ждет, как кто-нибудь поссорится.       «Он? Или всё-таки нет?»       Ху Юйлун поерзал на неудобном стуле. Ноги уже затекли, но встать пройтись по классу он не решился.       Мо – распространенная фамилия. Гуаншань не редкое имя.       Это далекий район их родного, гигантского города, и рыжих мальчишек в нем довольно много.       Под конец отведенного времени дети откровенно устали и стали ещё более недружелюбными. Одноклассник Мо Гуаншаня, с которого строго спрашивал Иняз, всё ерзал на стуле и смотрел на свои наручные часы.       – А сейчас уже можно идти? – в сотый раз спросил он и, не получив никакого ответа, с красноречивым стоном уронил голову на парту.       Мо тоже нервничал. Он вел себя тише и не лез на рожон, но было видно, что ему не терпится отсюда уйти. Когда Ху Юйлун уже думал смиловаться над ними (и в первую очередь над собой) и отпустить их пораньше, как в кабинете внезапно выключился свет. Выключатель находился внутри класса, и никто снаружи не мог на него нажать.       – Пробки выбило! – радостно откликнулся паренек в очках.       – Идите уже, – вздохнул Ху Юйлун. До пяти часов вечера оставалось двадцать минут, и он не видел смысла сидеть тут в полутьме. Не страшилки же рассказывать?       Их не стоило просить дважды: побросав вещи в рюкзаки, дети унеслись.       – Осторожнее на лестницах! – успел крикнуть им вслед Ху Юйлун.       В классе остались только Мо Гуаншань и девочка. Мо в спешке, но достаточно аккуратно убрал учебники в сумку, повесил её на плечо, огляделся, проверяя, ничего ли не забыл, и – внезапно – смахнул со стола крошки. Он поспешил к выходу, Ху Юйлун посторонился, пропуская его. Мо Гуаншань неловко проскользнул между учителем и партой, потоптался на месте и, обернувшись, шепотом сказал:       – Хорошего вечера, гэгэ.       В следующую секунду в проеме мелькнула его спина, а затем послышался хлопок двери. Девочка, очень медленно расчесывающая волосы, со своей «галерки» не расслышала, что прошептал Мо, и спросила:       – Че он сказал?       – Ничего. Собирайся быстрее, я закрываю кабинет.       Ху Юйлун хорошо помнил соседского мальчишку, с которым они вместе ходили до станции метро встречать родителей с работы.