соперница

Она появилась в этой школе, как кадр из черно-белого кино. Такая однотонная. Её прозрачная кожа отдавала оттенком синевы, просвечивая тонкие веточки вен, бездонные немигающие глаза заглядывали в самый дальний уголок души, а длинные пальцы тягали ниточки разума. Всё её пребывание пропитывалось умными манипуляциями, хитрыми схемами игры на чувствах, острыми фразами и редкой ухмылкой на губах. Она не хотела привлекать к себе внимание, но приковывала взгляды постоянно. Её мрачная и тягучая натура заманивала людей в омут, превращая в орудие в тонких девичьих руках. Конечно, Аддамс не была отвратительной, она была привлекательной в своей манере. Каждого цепляло её упорство и кругозор, она была умна и смышлена. «Она мне не соперница» — думает Бьянка оставив порез на лбу, спрятанному челкой. Её самолюбие тешит эта нелегкая победа и она уверена в своих возможностях, но весь вечер не может найти себе место среди людей её окружающих, вспоминая острый взгляд из-под тонких бровей. Она не моргает, смотрит долго и глубоко, словно видит насквозь. Бьянка громко смеётся, пытается отвлечься от надоедливых мыслей, пытается выкинуть из головы девочку-готку. Их встречи не прерываются. Аддамс, как ходячая википедия. Она кажется знает все, просвещена во все тайны мирового заговора и знает про каждого абсолютно. Их стычки постоянны. Они перерастают не в просто интерес, не в простое соперничество. Бьянка бесится, Бьянка злится. Она обходит ее везде. Она забирает у неё все. И кажется сирена начинает жалеть, что не оценила её по достоинству. «Я не считаю себя лучше всех. Но я считаю себя лучше тебя» Бьянка хотела бы что-то возразить, но скованно молчит, глядя в темные омуты, в которых расплескался адский огонь. Чертова Аддамс. Её сознание свыклось, её сознание уже не отрицает наличие этой девчонки, сующей свой аккуратный нос во все неприятности. Её прокалывает от мысли, что оно перестало это делать. Принятие своей заинтересованности дается ей с трудом. Уэнсдей забирает и кавалера на Вороний бал, а тот бежит за ней, как щенок. Бьянка знает, Ксавьер ей вовсе не интересен, а потому зовет его на бал с собой, когда Торп несчастно смотрит на двор школы. Она видит её в зале. Такую же черную, как клякса от чернил на белой бумаге. Рядом с ней парень из Флюгера. Он ей тоже совершенно не идет. Она прекрасна в своей красе. Бьянка злится на Ксавье, злится на Уэнсдей. Только непонятно, за что на неё? И тут её осеняет. Она просто ревнует. Дело не в соперничестве. Дело в чувствах. Черт. Краска брызжет во все стороны, окружающие бегут и скользят по мокрому паркету, но не она. Аддамс запрокидывает голову и усмехается, кажется этот бал был ей совершенно скучен до этого момента. Бьянка видит, как она облизывает палец и что-то недовольно бросает своему кавалеру. После краткого разговора в фойе школы, сирена не сводит с неё глаз. Теперь причина влюбленности бывшего парня становится очевидной. Она стучит два раза ночью в дубовую дверь, прекрасно зная, что соседка девушки у Йоко. За дверью слышится ровный шаг, потом еще один, Аддамс открывает дверь в темной пижаме из атласа, её привычные косы превратились в легкие волны, лежавшие на хрупких плечах. Бьянка виснет, не ожидая ее застать такой. — Прости, я тебя разбудила? — Барклай мнется с ноги на ногу, в немой неловкости. Привычный взгляд брюнетки кажется еще более злобным. — Нет, я читала. Что такое? — Аддамс немного хрипит и она чувствует, как по коже бегут мурашки. Не зная, что сказать, девушка просто смотрит на неё. И зачем она пришла сюда? Чёртов коктейль Йоко. — Все нормально? — Уэнсдей поднимает бровь, не понимая ночного визита сирены в свою мрачную обитель с клочком радуги от соседки. — Бьянка, ты пришла помолчать? — Прости, — она чувствует напряжение от брюнетки и начинает пытаться выдавить из себя хоть что-то. После событий первого семестра она и не мечтала её здесь вновь увидеть, но так уж вышло, что Аддамс увлеклась разгадкой тайн этого места и вновь вернулась. Бьянка не надеялась вернуться сюда, ведь её мать обещала все разрушить, если та пропадет и не вернется к ней. Однако этого не случилось и вот они, двое соперниц стоят друг перед другом, явно не зная почему. Бьянка тянется к ней, как наэлектризованная нить к воздушному шару. Аддамс же словно ждет от неё чего-то, потому и не прогоняет. Она принимает её как дворового кота, побитого и немытого. И это не первый раз. — Я скучала, Уэнс. — Откровенничает она, не ожидая услышать подобного в ответ от неё. Брюнетка никогда ей такого не скажет. Она не скажет, что скучала, что ей не хватало её, что она рада её здесь видеть. И Бьянка это знает, оттого и не ждет взаимности. Аддамс моргает. Значит нервничает. Значит удивлена. — Можно мне просто поговорить с тобой? Я правда не хочу больше соперничать. Ты победила. — Разве я тебе соперница? — Уэнс пропускает её в комнату, неспешно закрывая дверь. Бьянка проходит вглубь. — Да. Ты была соперницей мне во всём. Начиная с достижений в школе, заканчивая парнями. Я долго не могла понять, что они в тебе находят, пока не нашла сама. — Стоя к ней спиной и раскрывая все свои карты, Бьянка боялась развернуться и увидеть её глаза. Вернее отвращение в них. — Ты можешь убить меня если хочешь, но думать о тебе я не перестану. Аддамс могла бы выгнать её к черту на кулички, но почему-то просто смотрела ей в спину и размышляла, что это могло значить. Уэнсдей не была одной из тех кому нравились лишь парни. Порой она думала и о девушках. В основном о Бьянке Барклай. Признаться самой себе о чувствах она не могла, что уж говорить о девушке, стоящей напротив. Она знала, что Бьянка не просто соперница с самого начала. Слишком магнитилась к ней эта сирена, слишком теснила её в одном помещении. Она слышала её дыхание за мили, ощущала запах в пространстве, где та недавно была. Сознание играло в странную игру, подплетая чувства, воскресшие в черном сердце и она клялась самой себе, что это лишь временное явление. — Ты же понимаешь, что я манипуляторша и эгоистка? — Наконец заговорила она, обойдя девушку и встав перед ней. Её голубые глаза казались темнее обычного. — Ты не похожа на суицидника. — Бьянка усмехается. — Если и так, то что? Я могу использовать песнь и усмирить тебя. — Мы обе знаем, что твоя песнь на меня не работает. Думаешь, я забыла тот случай в библиотеке? — Бьянка покраснела. Это был очередной удар по самолюбию и совестному воспоминанию, пропитанному неловкостью. Аддамс усмехнулась, заметив реакцию сирены. — Ты хочешь, что-то добавить? — Ты не меняешься, Уэнс. — Я и не пытаюсь, Бьянка. Она смотрит на неё из-под лобья, вглядываясь в душу и Барклай чувствует, как по телу бегут мурашки. Чертова Аддамс. — Ты меня еще не прогнала, так почему же? — Она подходит на шаг ближе, оказываясь вплотную к ней. Брюнетка вздергивает подбородок, не прерывая зрительный контакт. Её взгляд холодный, острый. Бьянка осматривает её лицо. Они впервые так близки друг к другу. Она чувствует её ровное дыхание и мечется в собственных желаниях. Её хочется поцеловать, заткнуть её рот, чтобы она не смогла больше ничего сказать, хочется поднять на руки и опрокинуть на кровать, нависая над ней, хочется провести ладонью вдоль груди и сжимать бедра до синяков на светлой коже. — Потому что ты все еще смотришь на меня, как кошка на свою добычу. Зачем ты пришла, русалочка? — её шепот зачаровывает лучше, чем песнь сирен. От него мутится разум и зверское нутро берет своё. Бьянка склоняется к её лицу и приближается к губам. — За наградой. — Бьянка понятия не имела чем ей это обернется, но была готова рухнуть перед ней на колени, как перед божеством. Она не могла спокойно спать, ведь каждую ночь, в каждом сновидении на неё смотрели эти черные глаза. Она преследовала её во сне и наяву. И каждый раз ухмылялась победоносно. «Смотри, тебя превзошла девчонка ростом с десятилетнего ребенка и жестокостью, как у маньяка со стажем» — кричал внутренний голос. Бьянка затыкала его отговорками, но знала, что все это бред помешанного человека, зависимого человека. — Я отравлю тебя, — шепчет брюнетка, не моргая, — ты это знаешь. — Ты уже меня отравила, Аддамс. Бьянка касается заветных губ и словно тонет. Сердце разбивает ребра, протыкает легкое шипами, отдаёт больным импульсом где-то в голове, но все приглушает её горячее дыхание, приоткрытые глаза и вкус кофейных губ. Аддамс не отталкивает, но и не отвечает. О боже мой, какая она прекрасная. Бьянка хочет остановить себя, а остатки разума дергают её за рукав, но не может. Аддамс тянется вперед, поддается и прижимается теснее. Чертова Барклай. Цепи, что все время сдерживали её в узле рушатся, стоило сирене к ней притронуться. Какой кошмар. Бьянка обвивает её лицо руками, играя губами и слегка касаясь их языком. Уэнсдей слишком осторожная, она отвечает на поцелуи, но не поддаётся полностью, крепко держась на ногах. Её мягкие волосы обвили хрупкие плечи, рассыпались на лопатках, доставая поясницы. Хотелось пустить в них пальцы, сжать у корней и оттянуть голову вверх, рассмотреть белую изящную шею, пересчитать фиолетовые венки и наконец коснуться её губами. Бьянка рухнула перед ней, рассыпалась ее сильная натура, разрушилась та фактура из подколок и подлых слов. Она была обнажена перед ней, оставаясь в одежде. Бьянка отстраняется, поглаживает её щеки большими пальцами и склоняет голову, опираясь на её лоб. — Я так сильно хочу опрокинуть тебя на постель, Аддамс, и если мы не остановимся я это сделаю. — Рискни. Бьянка не рискует. Она боится до тянущегося узла в животе и просто смотрит на Аддамс, что стояла перед ней с живыми щеками, покрытыми здоровым девичьим румянцем, и влажными от поцелуев губами. Она кратко целует её в лоб, медленно проводит ладонью по мягким смоляно-черным волнам и с нежностью во взгляде отходит от неё. — Не сегодня, Уэнсдей. Обдумай мои слова. — На её губках дергается ухмылка и Бьянка теряется. — Как скажешь, — брюнетка не сдвигается с места, лишь складывает руки на груди и ждет её ухода, — Доброй ночи, Барклай. — Доброй ночи, Аддамс. Она скроется за дверью сию же секунду, оставив после себя то нелепое чувство в животе и румянец на ее бледном лице. Она скроется с тем же тягостным желанием вернуться и опрокинуть ее на постель, но не сегодня.