Прости, я не нарочно

- Прости, я не нарочно. Что я могу ответить, когда пересохшие, в кровь искусанные губы отказываются произнести и слово, а сознание яростно цепляется за последние мгновения реальности. Стоп-кадрами, точно в замедленной киносъемке дурного кино, вспыхивают воспоминания, прежде чем их погасит ветер сомнений и противоречий. Такова судьба мотылька, летящего на огонь, в самое пекло бушующего пламени, которое не дано остудить даже противоречивому ветру. - Прости, я не нарочно. - Ничего, - говорю я. Действительно, я не могу сказать ничего больше. По вечерам из старого фортепьяно струится чудная мелодия – ты всегда наигрываешь ее под аккомпанемент моего дыхания, словно тысячи лет играл лишь ее одну. Она кажется мне смутно знакомой – наверное, что-то из Вагнера. Впрочем, я не сильна в музыке. - Тебе нравится? - Да. У тебя хорошо получается. Сколько лет прошло с тех пор, как ты впервые разучил ноты? Ты поднимаешься, а мелодия все льется и льется. Раньше это пугало, но сейчас, когда эпилог известен наизусть, это не более, чем тоскливый фон – теснящие сердце нотные страницы, тысячи лет оживающие в моем сознании благодаря тебе. На окне медленно тает отпечаток моей ладони и несколько тонких вензелей: я хотела написать что-то, но ты закружил меня в вальсе прежде, чем я закончила фразу. Ты видел, твои розы царапают мне руки. Почему ты преподносишь такие жестокие цветы? Я не люблю розы, ненавижу, ненавижу! - Прости, я не нарочно, - с улыбкой говоришь ты, когда ваза со вчерашними цветами летит на темный мрамор, разбивая его на миллионы капель хрусталя и кровавых лепестков. - Ничего, - с улыбкой говорю. Действительно, я не могу сказать ничего больше. Тысячи лет, тысячи таких долгих, промерзших насквозь лет. Наверное, это даже больнее, чем те розы, от которых все руки покрыты паутиной алых царапин. И эта мелодия, бог мой, как она мне знакома… Стоп-кадр. Испорченные секунды летят в корзину. Мне кажется, я уже видела тебя таким… - Сколько лет прошло с тех пор, как ты впервые разучил ноты? Отпечаток тает на оконном стекле, но руки, все еще чувствующие холодное прикосновение, уже покоятся на твоих плечах. Наверное, мое лицо искажается странным предчувствием, но ты не замечаешь, продолжая вести меня в танце. Розы плавно опускаются на пол, стебли напрочь разломаны тяжелой хрустальной фазой, слишком массивной для таких хрупких цветов. - Прости, я не нарочно, - с улыбкой говоришь ты, присаживаясь рядом со мной, когда я, подобно тем отвратительным цветам, вдребезги разбиваюсь о проклятый хрусталь. - Ничего, - с улыбкой говорю я. Действительно, я не могу сказать ничего больше. Стоп-кадр. Как странно, ноги больше не болят, а за окном тихо падает снег. Я впервые подумала о том, что дикие красные розы, погребенные под тонким слоем льда, будут смотреться очень красиво. Пальцы что-то выводят на стекле, но я слежу за ними лишь краем глаза. - Тебе нравится? - Да. У тебя хорошо получается. Сколько лет прошло с тех пор, как ты впервые разучил ноты? Наверное, ты уже спрашивал когда-то нечто подобное, но я совсем ничего не помню. Лишь эта мелодия… Кажется, что-то из Вагнера. Правда, я даже не предполагала, что под эту плачевную музыку можно вальсировать. Фортепьяно совсем ветхое – удивительно, как ему удается воспроизводить такой чистый звук… Сегодня я впервые подумала, что темный мрамор под ногами так легко может опрокинуться навстречу до неприличия дорогой вазе и алым цветам. Со стороны кажется, что тонкие лепестки покрыты крохотными бриллиантами льда. Какой жестокий лед, совсем не тот, что за окном. - Прости, я не нарочно, - с улыбкой говоришь ты, помогая мне подняться и стряхивая с моих ладоней невидимые хрустальные слезы, обратившиеся кровью. Какие жестокие слезы, это очень, очень больно. - Ничего, - с улыбкой говорю я. Действительно, я не могу сказать ничего больше. Проклятая мелодия… Мне кажется, она знакома мне. Точно. Я уже слышала ее когда-то давно, очень давно, но даже если захочу, не смогу вспомнить. Стоп-кадр. - Тебе нравится? Отпечаток тонкой руки медленно угасает на стекле, за которым плавно опадают огромные невесомые снежинки. Я оборачиваюсь и с интересом наблюдаю, как твои пальцы быстро-быстро бегают по клавишам старенького фортепьяно. Хрустальная ваза в другом конце зала поблескивает алыми огоньками, которые еще не начали ронять лепестки – розам всего второй день. - Нет. Фортепьяно ужасно фальшивит. Его давным-давно пора выбросить. Рукам совсем не холодно, когда я, заметив на стекле витые вензеля, тащу тебя в центр зала, вешаясь на шею и заставляя кружиться вместе со мной. Сегодня ты не узнаешь меня, но ты мне прекрасно знаком. И музыка тоже. Она разбивается о темный мрамор на тысячу осколков. Так же, как и ненавистные цветы вместе с дорогой хрустальной вазой струятся под ногами. Сегодня ступать по осколкам совсем не больно. Увлекшись вьющейся сквозь лепестки музыкой, я не замечаю, как ты изумленно оседаешь на пол, цепляясь на прощанье за мои руки. Музыка больше не играет, имне думается, заиндевевшие дикие розы весьма красиво умирают. - Прости, я не нарочно, - с улыбкой говорю я, и хрустальные слезы – все до единой в красных лепестках, - стекают с моих пальцев на темный мрамор, который в мгновение ока окрашивается алым прямо под тобою. - Ничего, - слабо улыбаясь, говоришь ты. Ты действительно ничего не хотел сказать мне? Я ступаю к окну. Кажется, я хотела написать что-то алым на стекле. Твои пальцы судорожно дергаются, словно стараясь повторить движения моих рук по холодному стеклу. Стоп-кадр. Да простят меня небеса, я не знала, что красный так быстро окрашивается темным, а дикие розы вновь расцветают под тонкой вуалью инея. Стоп-кадр. Сколько лет прошло с тех пор, как ты впервые разучил ноты? Твои шаги отражаются от стен, проливаясь на темный мрамор следами алых лепестков, но я слышу лишь биение своего сердца и шепот снегопада за окном. Стоп-кадр. Хрусталь в твоих руках так и не растаял, багровыми слезами залив мою шею. - Прости, я не нарочно. Стоп-кадр… Стоп-кадр… Когда же..?