И вечером она сдалась

      «Госпожа Басу, взгляните на это». «Госпожа Басу, им требуется помощь». «Госпожа Басу, вас ожидают».       Госпожа Басу, госпожа Басу, госпожа Басу!       Слыша эти два простеньких слога, «Ба-су», она желает лишь зажмуриться и закрыть ладонями уши. Её теперь слишком часто зовут именно так, как будто Амалы Кхан больше не существует. Есть только госпожа Амала Басу — одна из дюжины. И мало кого волнует, что истинная фамилия её рода ассоциируется у неё лишь с множеством дел, проблем и задач, которые ожидают прямого её содействия незамедлительно. Которые комом стоят в горле, тяжестью висят в груди, камнями сидят на плечах. Невыносимо сильно хочется сбросить всё это хотя бы на мгновение, но как?       Амала не знает.       Она смертельно устала. Глаза захлопываются, от въевшегося в кожу запаха благовоний болит голова, а от верха сари, что впивается ей в рёбра, девушка не может свободно дышать.       — Госпожа Басу, завтра все ожидают, что ваш танец откроет празднество. Вы ещё не подтвердили своё участие в письменном виде. Подпись нужно поставить здесь.       «Я так больше не могу! Хватит с меня этого бюрократического кошмара».       Амала рывком поднимается из-за стола. Её личная помощница поражённо вскакивает, пока госпожа Басу бросает ей строгое:       — Мне нужно отдохнуть. Закончу завтра утром. Оставь всё на столе.       Слуги смиренно молчат, прекрасно улавливая гневный настрой госпожи Басу. В тишине она направляется в покои, замечая, как Калькутту за окном уже покрыли тонким, туманным одеялом сгустившиеся сумерки. Она отводит безразличный взгляд от окон и заходит в свою спальню.       Несколько месяцев назад её жизнь превратилась вот в это. В нескончаемый поток тишины и шума, которые парадоксально стремились перекричать друг друга. Гудение собственного имени заполнило собой всё то пространство, которое раньше занимал голос Кирана, её младшего брата, а затем — голоса её друзей и коллег, Киллиана и Лимы, а ещё голос… Рэйтана.       Амала наносит расслабляющее масло на виски и тяжело вздыхает. Ей нельзя думать о Рэйтане. Она запрещает себе о нём думать. С момента, как он исчез… вернулся в свои божественные владения, в Тамас-Виталу, госпожа Басу ни разу о нём не вспоминала и не вспоминает по сей день.       Любые мысли о полубоге пресекаются на корню, любое напоминание о нём сразу же покидает поле зрения. Даже несчастную мехенди на руке она всегда скрывает за горсткой звенящих украшений.       Девушка могла позвать его в какой угодно её душе момент — господин Вайш сам так сказал. И она давно установила для себя, что её обычной человеческой душе было бы угодно видеть этого самого господина Вайша каждое мгновение. Но, как только её «задание» завершилось, он исчез и не появлялся уже три месяца. Гордость — наверняка самый настоящий порок, тенью преследующий любого представителя рода Басу — не позволяла ей и пискнуть хоть что-то похожее на звучание его имени.       «Неужто это было нужно лишь мне?», — горький вопрос, колючим комом засевший в рёбрах, заставляет её дрожать и возносить глаза к потолку, чтобы не расплакаться.       Сегодня она слишком устала, чтобы держать собственные мысли и эмоции под контролем. Это позор, госпожа Басу, вы сдаёте позиции.       Горько ухмыльнувшись, Амала шмыгает носом и падает на кровать, распластав руки. Да, она устала быть одной и тащить все проблемы только на себе. Что поделать, если даже сильным женщинам, подопечным самой Кали, нужно бывать слабыми, как и любому человеку на земле?       Вот в этом и проблема — Амала Басу… Кхан… всего лишь человек. Человек, который больше не может не слышать тихого голоса и не чувствовать на себе одобряющего взгляда во время очередного успеха. Она устала быть без него.       Единственная солёная слеза скрывается в тёмных волосах, а губы, будто поддаваясь слабости, сковавшей всё тело, шепчут всего одно слово:       — Рэй…       Запах жасмина, дуновение ветра из открытого окна и распахнутые веки.       — Амала.       Госпожа Басу, будто поражённая молнией, садится в постели, уставившись перед собой. Затылок и спина покрываются мурашками, а губы, что нарушили установленное табу, дрожат. Она сдерживает очередной всхлип, приложив ладонь ко рту.       «Я не обернусь. Я не обернусь. Я не обернусь!».       — Моя июньская лилия.       Всё происходит в короткое, мимолётное, будто вспышка молнии во время грозы, мгновение. И вот она уже стоит напротив окна на дрожащих ногах, а вот и тот, чей образ Амала так долго блокировала в своём сознании. Смотрит, молчит и улыбается лишь уголками рта.       Сумрачный свет из окна погружает силуэт позднего гостя в слабое сияние. Волнение и трепет в венах Амалы сладкой истомой растекаются по всему телу.       Рэйтан красив, божественно красив. На его безупречном теле красуется белоснежное одеяние аватара Рита-Шивы. Золото украшает его лоб, уши и запястья. Широкие тяжёлые драгоценности опоясывают бёдра. Подтянутый торс сверкает в свете ароматических свечей. Чёрные волосы непослушными волнами стремятся по крепким плечам и рукам, которые он протягивает навстречу Амале.       Она долго не решается смотреть ему в глаза, зная, что случится, когда их взгляды пересекутся.       — Зачем ты здесь? — тихо выдаёт Амала, не поднимая головы. Рассматривает подбородок, шею, ключицы и грудь, будто бы пытаясь понять, наяву ли полубожество стоит в её покоях или нет.       — Посмотри на меня, пожалуйста, — спокойно и непоколебимо просит он.       Амала хмыкает и морщится, отводя взгляд в сторону. «Нет, не посмотрю».       А он почти невесомо касается её волос, убирая одну из прядей за ухо.       — Ты стала ещё прекраснее, моя июньская лилия. В тебе чувствуется сила и стойкость, которые ореолом охраняют нежность и тепло твоей глубокой души.       Она всё же сдаётся, проигрывает, как и всегда с ним, и поднимает взгляд.       Обсидиановые глаза — парадоксально тёплые, словно нежная прохлада летней ночи — смотрят на неё мягко и ласково, а полные губы расплываются в лёгкой улыбке, почти полностью прогоняя прочь с его красивого лица привычное несокрушимое спокойствие.       Мужская ладонь ненавязчиво скользит по шее. Амала упирается руками о твёрдую грудь.       — Объяснись, Рэй, прошу.       Господин Вайш принимает серьёзный вид и сразу же отпускает её. Ей становится так холодно, словно сам божественный свет Рита-Шивы отвернулся от неё, при этом тёмные глаза продолжают покорять её своей глубиной даже с совершенно непроницаемым выражением.       — Я не мог, а ты не звала меня. Ты же знаешь.       — Я злюсь на тебя — вот что я знаю! — вспыльчиво роняет Амала и легонько толкает его в грудь, делая шаг назад. — Или на себя… Я не понимаю!       — Расскажи мне всё, Амала.       — Тебя не было три месяца, и ты так легко заявляешься, стоило мне просто шепнуть твоё имя! — гневно выпаливает она, чувствуя, как горячая злость заставляет трястись её руки, голос и губы. В носу щиплется, и она, упрямо задирая подбородок, пытается поймать отведённый в сторону взгляд полубога. — Меня злит, что я так долго была одна. Я думала то, что было между нами, та связь, что была между мной и тобой, значила и для тебя хоть что-то, но я решила, что нет, однако…       — Однако я здесь, — Рэйтан ловит её на полуслове, вновь переводя спокойный взгляд на лицо Амалы. — Я всё понял. Мне стоило предупредить тебя о сложностях, стоило посетить тебя раньше и без твоего зова. Но я думал, что ты не желаешь меня видеть после того, что случилось в храме, и моего исчезновения. Прости меня, моя июньская лилия.       «Вот так просто?», — растерянный вопрос застревает в горле, и она сама себе отвечает: «Да». Для того, кто по сути своей Рэйтан Вайш, подобные слова не являются пустым звуком. Он вкладывает в их смысл то, что они на самом деле собой и обозначают.       Тихий всхлип, и Амала утыкается в ладони, желая скрыть от божественного лика свою слабость, свою человечность, свою тоску по нему из-за нелепого недопонимания, но горькие слёзы всё равно просачиваются сквозь пальцы.       «Как глупо. Я всё это время страдала, словно в дешёвой мыльной опере, а всё могло решиться чуть ли не щелчком пальцев».       Мысли потоком кружат в её голове, и она ловит себя на чувстве дежавю.       «Мне точно следует больше отдыхать, иначе одними истериками я и буду известна».       Шагов Рэйтана госпожа Басу не слышит, но при этом его мягкий умиротворяющий голос звучит прямо над ухом:       — Амала, ты можешь не прятаться от меня, ты же помнишь?       — Помню, — шепчет она сквозь беззвучные рыдания, не будучи уверенной, что он расслышал её.       Однако Рэйтан медленно склоняется к ней. Приятное божественное тепло вновь окутывает её, пока тёплые пальцы нежными касаниями скользят по плечам и мягко, без принуждения, прижимают её к мужской груди. И Амала готова поклясться самой Кали, что слышит, как непривычно часто и быстро бьётся его сердце. Её это так сильно удивляет, что она сразу же поднимает на господина Вайша заплаканный взгляд и тает, замечая на его губах слабую грустную улыбку.       — Тогда ты помнишь и то, что я не должен быть причиной твоих слёз…       — Только причиной радости, да, — кивает она, завороженная отблеском свечей в чёрных зрачках и радужках его глаз. — Так будь, прошу, — умоляюще шепчет она, цепляясь за крепкие обнажённые плечи. — Будь только ей и никогда не исчезай так больше.       Едва заметная усмешка проскакивает в выражении его лица, и Рэйтан с лёгкостью перехватывает одну из её ладоней, поднося к своим губам. Взгляда он ни на одно мгновение не отводит от глаз девушки перед ним.       — Я слаб перед твоей энергией Шакти, моя июньская лилия, и у меня нет ни желания, ни воли сопротивляться тебе.       Касание мягких губ к костяшкам пускает забытую когда-то волну трепета по всему телу. Ей становится жарко. Амала забывает, каково это — не только контролировать собственные мысли, но и дыхание. Вот так было всегда — стоило ему лишь томно посмотреть на неё и коснуться, казалось бы, совершенно невинно, и она теряла голову. Чему-то точно суждено не меняться никогда.       — Не сопротивляйся. Иначе я тебе этого никогда не прощу, кем бы ты ни был, Рэйтан.       Он слабо улыбается, дыханием щекоча её кожу и скользит губами к соседней костяшке женской ладони. Амала смыкает губы, чтобы он не услышал утяжеляющегося дыхания, но её и без того с головой выдают дрожь, румянец, видимый даже в свете свечей, и частое сердцебиение, сливающееся с его воедино.       — Как прикажешь, госпожа.       Рэйтан мягко кладет на свой затылок руку Амалы. Та с проскользнувшим отчаянием мгновенно запускает пальцы в его мягкие густые волосы и выдыхает, когда горячее дыхание мужчины касается её шеи, когда его руки скользят по талии и легко прижимают всю её к безупречному божественному телу.       Этого оказывается достаточно для того, чтобы она сдалась и забылась в желании, наполнившем её жгучей силой и тяжестью, пульсирующей внизу живота.       Его губы едва заметно ловят её, и она томно выдыхает в них из-за ясного, как небо в Калькутте по утрам, желания слиться с ним в поцелуе, таком глубоком и диком, о каком она даже не смела и мечтать все эти длинные недели. Но Рэйтан ей этого не позволяет — лишь дразняще ловит каждый её выдох.       Амала прикрывает глаза и сжимает в кулаках его волосы, едва сдерживаясь, чтобы не возмутиться от нетерпения, но воспоминания о том, чему он когда-то её учил, заставляют девушку держать себя в узде.       Ловкие пальцы незаметно развязывают пояса дорогого роскошного сари. Рэйтан проворно скользит ладонями вперёд, разводя полы индийских одеяний Амалы по сторонам и ни разу не касаясь смуглой шелковистой кожи.       Отчего-то ей, видимо, не позволено запоминать то, как она оказывается в одном белье сидящей на краю своей постели. Амала ловит себя на ясности размышлений в очень короткие мгновения, которых становится всё меньше и меньше. Тьма наступающей ночи, сладкий запах свечей и тёплые долгожданные касания любимого опьяняют быстрее, чем самые сильные благовонии, зажжённые для проведения мистического ритуала.       Госпожа Басу чувствует, как он слегка ласкается щекой об её ладонь, усаживаясь на колени у подножья постели, как мягкие губы целуют её запястье, а руки нетребовательно разводят в стороны стройные ноги.       Он спокойно просит посмотреть на него, и Амала, опьянённая лишь невинными касаниями, подчиняется. У неё перехватывает дыхание от того, как красив её господин, её полубог, в этом положении. Она сильно смущается, когда он, глядя просто и прямо в карие глаза девушки, целует внутреннюю сторону бедра, задевая кожу языком.       Рэйтан проницательно наблюдает за тем, как его госпожа прикусывает губу и отводит взгляд, и шепчет ей:       — Смотри на меня, Амала. Смотри на то, как я восхищён, покорён тобою и как сильно поражён твоей энергией.       Она шумно выдыхает, замечая, что её рука в его волосах дрожит, и встречается с тёмным глубоким взглядом, в котором кроется вся его сущность: несокрушимые уверенность и стойкость, манящая загадочность, ненасытное восхищение и желание наслаждаться ею до самого конца.       Её прошибает волной мурашек, и Амала издаёт тихий короткий стон, когда он всего лишь осторожно стягивает с неё бельё.       «Даже если это сон, дурацкий сон от усталости, то я отдамся ему без остатка».       Рэйтан долго дразнит её, щекоча дыханием кожу и неспешно поглаживая изгибы стройного тела. Его пальцы, словно лепестки тех самых июньских лилий, едва ощутимо касаются её груди и плавно, будто скользя по нежной коже, опускаются к бёдрам и ягодицам, несильно сжимая их.       Мучительная долгая ласка лишь дыханием и слабыми прикосновениями так и продолжается, медленно усиливаясь. Госпожа Басу начинает беспокойно двигаться по покрывалу, всё больше теряя контроль над собственным телом. Её рука машинально сжимает волосы Рэйтана.       — Терпение, — произносит он, вновь проводя языком по внутренней стороне бедра.       Амала еле сдерживается, чтобы не фыркнуть от того, что он, видимо, специально собрался лишь дразнить её, забывая, что в этом мире существуют и поцелуи, и уверенные крепкие поглаживания, но стоит ей только открыть рот, как возмущение сменяется чувственным стоном.       Его язык нежно и трепетно касается её промежности, умело обводя точку наслаждения. Она вздрагивает, ощущая, как тугой комок жаркого желания становится почти невыносимой тягой. Свободная ладонь крепко сжимает простынь, когда ласки языка из осторожных и изучающих становятся более уверенными, словно он без лишних подсказок понимает, как Амале нравится больше всего.       Девушка полностью ложится на спину, запуская обе руки ему в волосы. Дыхание так сильно утяжеляется, что выдохи звучат сбивчивыми стонами, а тело покрывается испариной. Она прогибается навстречу Рэйтану и разводит дрожащие ноги ещё шире, забывая о том, как поначалу смутилась, увидев его между своих коленей.       Его выдохи услышать сложнее, но если ей это удаётся, Амала вздрагивает и блаженно улыбается, улавливая в его дыхании нестерпимое желание. Видимо, и полубожество не всё может спрятать от посторонних глаз. Особенно от Амалы, которая даже с прикрытыми веками отчётливо ощущает его тёмный взгляд, горячим вожделением ласкающий каждую частичку её кожи.       — Амала, ты восхитительна, — шепчет он, замечая улыбку на губах девушки, и, вторя невольным движениям женских бёдер, ладонью касается её, с наслаждением подмечая, насколько сильно её тело жаждет его.       Желание девушки и впрямь такое сильное, что напряжение вот-вот готово спасть в виде мощной и сладкой разрядки, а полубог слишком хорошо знает и помнит тело Амалы, поэтому не нуждается в озвучивании просьб не останавливаться.       Мучить её и дальше, оттягивая такое необходимое госпоже Басу плотское и приятное расслабление, Рэйтан постепенно прекращает. Его язык едва заметно ускоряет ритмичную ласку, пока пальцы плавно входят в неё и доводят её всего одним лёгким нажатием изнутри до томного стона и сладострастной волны, расплывшейся по всему телу.       Амала и впрямь расслабляется, пока свободная рука Рэйтана крепко сжимает её бедро у себя на плече и пока потемневший от невыразимого словами желания взгляд ловит опьяненный наслаждением взор девушки. Госпожа Басу хочет извиниться за такое быстрое и чересчур откровенное достижение пика физического удовольствия, но губы сквозь сбившееся дыхание произносят совершенно другое:       — Поцелуй меня, Рэй.       Он в мгновение ока оказывается меж её бёдер и склоняется над ней, позволяя Амале дрожащими руками скользнуть по горячему телу, очертить плечи, ключицы и изящную шею. Его волосы спадают вперёд и щекочут её щеки, а она со слабой улыбкой убирает одну из чёрных прядей ему за ухо и встречается с ласковым тёплым взглядом.       «Чёртова тьма этих глаз… Она ослепляет сильнее, чем самый яркий солнечный свет».       — Я скучал по тебе, Амала, — выдыхает он ей в губы, пока дыхание обоих смешивается воедино. — Скучал по-настоящему, по-человечески.       Госпожа Басу не успевает ничего ответить на эти слова, потому что в то же мгновение он плавным толчком входит в неё, придерживая за бедра так, что её тело, не успевшее полноценно отойти от спазмов наслаждения, мгновенно реагирует приятной сладкой волной, и Амала издаёт приглушенный блаженный стон в мягкие губы.       Поцелуй — неторопливый, ласковый, обрывочный — кружит голову. Амала задыхается в нём, но не желает переставать отвечать на движения опухших губ и настойчивого языка. Рэйтан всегда такой неспешный и уверенный, что её почти поражает та животная страсть и рвение, с которыми он играется с ней, с которыми он продолжает двигаться в ней, пока её ноги обхватывают полубога за талию, сильнее прижимая к телу, словно умоляя быть в ней так глубоко, насколько это возможно, даже если она почувствует боль.       Конечно же, Рэйтан себе этого не позволит. Он в любом случае контролирует каждое своё действие, не исключая тех моментов, когда его негромкие выдохи начинают граничить со стонами, когда поцелуй становится слабым, пошлым, тягучим, когда Амала впивается ногтями в его спину и требовательно молит его о том, за что обычные люди краснеют, вспоминая свои слова после занятий любовью.       «Любовью?».       Почему-то от этого слова, проскользнувшего в мыслях, Амала сильнее, отчаяннее прижимается к нему, ощущая, как и Рэйтан, не переставая двигаться плавно с постепенно нарастающим ритмом, отвечает ей тем же.       Запах жасмина, запах сладких свечей, запах слияния их тел… По её коже бегут мурашки, когда она слышит его тяжёлое дыхание и стоны, такие чувственные стоны, которые ярче всего выдают копившееся в нём неделями желание разделить плотское наслаждение с ней, с Амалой.       «Да, любовью».       Толчки становятся частыми, дыхание сбивается и, кажется, не восстановится никогда. Нервные окончания начинают приятно покалывать, когда её возлюбленный сильнее прижимает её к своему телу, усиливая все ощущения. Она вновь ослабевает под его руками, под его силой, под его вниманием.       Взор Амалы что-то застилает, когда Рэйтан синхронно с ней стонет и подаётся к ней так сильно, что напряжение вмиг сменяется волной удовольствия. Он что-то шепчет, не выходя из неё, не выпуская её напряжённое от сладостной неги тело, не переставая нежно поглаживать её кожу. В горле госпожи Басу появляется ком, слёзы стекают по её щекам, пока с губ упрямо срывается отчаянная мольба, смешанная с признанием…       …Первый взмах ладони, взмах второй и третий, плавный поворот бёдер — госпожа поразительно легко двигается для девушки, всю ночь посвятившей себя искусству любви с полубожеством.       Словно дикая, экзотическая птица она взмахивает руками, и ткань, подчиняясь её безмолвной команде, скользит в воздухе, пока Амала незатейливо кружится, прикрывая глаза.       Зрители с неприкрытым восхищением наблюдают за одной из представительниц элитной дюжины Индии. Небезызвестная Амала Басу — в прошлом носящая фамилию Кхан — двигается просто удивительно. Она кажется изящнее и пленительнее любой танцовщицы Калькутты. Никто и не подозревает о том, что вчера поздно вечером она сдалась, проиграла, пала к ногам полубожества, аватара Махадевы Рита-Шивы.       «Правильнее будет сказать, что это он пал к моим…», — думает Амала, постепенно поднимая веки, и блаженно улыбается, прогибаясь в спине и танцуя лишь на носочках очередной па.       Великолепное и яркое танцевальное сари цвета зари подчёркивает все достоинства госпожи Басу. Золотые украшения на поясе юбки и топа звенят в такт плавной индийской мелодии. Амала с лёгкостью, будто бы училась этому всю жизнь, завершает танец, двигая бёдрами направо и налево и делая очередной неспешный, зазывной жест одними ладонями.       «Индийские танцовщицы лишь руками могут во время танца передать зрителям всю палитру своих эмоций. Видит ли он то, что чувствую сейчас я?».       Госпожа Басу замирает и стоит так какое-то время, пока аплодисменты не заменяют собой прежнюю внемлющую танцу тишину, пока к ногам не сыпятся цветы разных оттенков и видов и пока она сама не улавливает взглядом стройный силуэт господина Рэйтана Вайша, со спокойной улыбкой наблюдающего за ней.       В обсидиановых глазах мелькают гордость, восхищение, нежность и любовь.       Рэй сдержал обещание перед ней, всего лишь человеком.