Saturday trip

—Как смотрят на человека, который нравится?.. Легкий вопрос.       Ченлэ и Джисон сидели в библиотеке, потому что пережить первую сессию без Ченлэ Джисон никак бы не смог (по его мнению). Поэтому сейчас оба парня сидели на зеленых мягких стульях за прозрачным столом, усыпанным тетрадными блоковыми листами, распечатками, пособиями и учебниками. На листках — становившиеся с каждым разом все успешнее и успешнее попытки Джисона разобрать китайский текст, состоящий из такого количества палочек, черточек и запятых, что от них уже в глазах все плыло, взгляд мылился, и каждый иероглиф становился подозрительно похожим на стоящий рядом. Считать черточки, чтобы правильно прочитать слово, уже не оставалось ни сил, ни концентрации, поэтому Джисон устало жмурил глаза. Еще и учитель ему достался такой дотошный и требовательный к своему родному языку, что поблажек парню точно ждать было бессмысленно. Не что чтобы Джисону не нравилась компания Ченлэ, даже наоборот: он сам попросил парня помочь ему, как сделал еще в начале поступления. А что, удобно: 1) Ченлэ старше его на курс, а значит точно поможет с заданиями, которые не менялись за последние три года точно; 2) Ченлэ — китаец, настоящий носитель языка, поэтому Джисон буквально сорвал джекпот. Но, честно говоря, его планы залипать на бледное с пухлыми губами и красивейшей улыбкой лицо старшего были варварски перечеркнуты самим предметом воздыхания: слишком уж придирчив и строг был Ченлэ, который обычно, как казалось Джисону (до этого момента), не отличался жилкой командира и строгого надзирателя. А Джисон был очень нетерпелив и неусидчив.       Минутка отдыха была отвоевана с боем: Ченлэ совсем не хотелось тратить на репетиторство больше времени, чем положено, даже если это и был Джисон, который и так отнимал время Чжона последние полгода. Ему нравилась его компания, но парень уже тоже задолбался проживать очередную сессию. А тут еще и Джисон, каждый раз путающий тоны, хотя уже миллион послушал лекции и советы от старшего. И его произношение также резало ухо чистокровного китайца, что терпения становилось всё меньше и меньше. Когда очередной слог был произнесен темноволосым младшим недостаточно мягко, Чжон решил, что ему тоже нужен отдых. Учитывая еще и то, что параллельно, пока Джисон пыхтел над письменными заданиями, Ченлэ умудрялся заниматься собственными делами по учебе.       Он отложил ручку, закрыл крышку ноутбука, прикрыл глаза, выдохнул и медленно оперся спиной о спинку стула. Голова гудела и требовала отдыха и, наконец, нормального (не в 3 часа) сна. Перед глазами, даже когда Ченлэ их закрывал, будто бегущей строкой двигались выученные на ночь фразы и строки стихотворений, нужных для сдачи одного из предметов. Чжон снова выдохнул, теперь уже устало, а не успокаивающе. Глаза разлепить было тяжело, казалось, что он сейчас вот-вот провалится в сон. Тело неприятно дернулось, напоминая, что сейчас он не дома в теплой кроватке, а на полу-мягком стуле в университетской библиотеке. А рядом с ним сидит немного надоедливый и всегда ищущий внимания Чжона человек с шелковистыми темными волосами.       Тихая фраза Джисона, почти не умеющего шептать в силу низости его голоса, будто физически слегка потрепала Ченлэ за плечи, напоминая ему о его местонахождении снова. Юноша приоткрыл один глаз, раздвинув темные, растущие вниз ресницы. Джисон сидел так близко, потому что в один момент Чжон просто заебался отталкивать его и пытаться вдолбить в его очаровательную маленькую голову что-то про личное пространство и нетактильность. Он просто позволил Джисону находиться так близко к себе, потому что сдался под упрямым напором младшего. Вообще, он уже многое позволил ему: постоянно ловить его после пар, приобнимать за плечи, утыкаться лбом в костлявое плечо, стоя сзади. Показывать, что Ченлэ — его, вдруг опустив большую ладонь на талию и слегка притянуть к себе (не впечатать, а просто приблизить чужое тело ближе к своему), когда в компанию вдруг зайдет посторонний человек и бросит на Чжона свой липкий (по мнению Пака) взгляд, а потом ответить тому хмурым и острым взглядом, как будто несвойственным детскому личику с мелкими, как у воробушка, чертами. Не сказать, что Чжон безукоризненно соглашался с собственнической натурой Джисона, но она не была ему противна, например, до тошноты, а тратить время и силы на профилактические беседы на эти темы бессмысленно: взгляд темных глаз направлен прямо в душу Ченлэ, который под их натиском не может продолжать говорить, напрасно пытаясь собирать в кучу вдруг разбежавшиеся слова. В такие моменты, когда голова китайца начинает дымиться, он бормочет что-то себе под нос на своем родном языке, а когда поднимает взгляд на Джисона, то встречает любопытные наглые глаза прямолинейного человека, ждущего объяснений. Но он никогда не объясняет и не переводит ему ни одну из фраз, все же ожидая, что однажды тот сам сможет его понять. Иначе зачем он тут насилует себя и его китайскими идиомами?!       Пак говорит много и обо всем. Когда Тэен бросил предупреждающую фразу о том, что его младший — очень любопытный и наглый к любой информации ребенок, Ченлэ не обратил внимания. Однако когда сам столкнулся с этими глазами, всегда приказывающие «объясни», «расскажи», «ответь», то понял, что Ли не соврал. Если Джисону нужно было что-то, то он добивался этого всеми возможными путями. В отличие от Чжона, Пак был более пофигистичным, а потому его было тяжело вывести на хоть малейшее раздражение. Упрямый, он продолжал давить, пока собеседник (читать как Чжон Ченлэ) не ломался и не делал или не говорил то, что Пак хотел увидеть или услышать. Казалось, что у этого прямолинейного монстра совсем нет манер и уважения к людям, иначе как еще объяснить его вечно требующие, а не просящие глаза, слегка сведенные к переносице брови, если ему не нравилось то, что он слышит от человека, и наклоненную вбок голову, будто говорящую «меняй, мне не нравится, что ты сейчас сказал». Возможно именно поэтому круг общения Пака был очень маленьким: не каждый мог вытерпеть такой напор.       А вот Лэ был немного другим. Как бы сказать, он был «простым», его ничего не выделяло так, как Джисона выделяли все перечисленные его качества. Разве что дотошность к тому, в чем он был уверен, и обидчивость. Но последняя проявлялась очень редко и только по отношению к близким людям. В остальном Чжон был обычным: робел от замечаний преподавателей, боялся экзаменов, грустил все из-за той же сессии или из-за растянутых студентами любимых сендвичей с мягчайшим белым хлебом; не любил осень и яркое солнце. Жался под настойчивым взглядом Джисона. —Легкий вопрос? —Повторил Джисон, оперевшись подбородком о руку, а вторую приземлив на колено Ченлэ. Вот наглец. —Ты был влюблен? Встречал такой взгляд, обращенный к тебе?       Опять прямой, как рельсы. Ни капли стеснения и тактичности. Но Лэ слишком устал для нотаций. —Я - нет, —говорит он, закидывая ногу на ногу в попытке стряхнуть приятную теплую ладонь с длинными пальцами. Стоит ли говорить, что лежащая на первый взгляд свободно и непрочно рука с просвечивающими и сводившими с ума венами оказалась будто приклеена к худому колену? —Но у меня есть лучший друг, который встречается с любимым человеком уже… почти пять лет. Достаточно я увидел.       Джисон молчит. Он спрятал губы в ладонь, все еще прижатую к подбородку. Ченлэ сквозь снова закрытые глаза чувствует всей кожей лица направленный только на него задумчивый взгляд. Открыть глаза он не решается. Джисон, как лев, ради веселья гипнотизирующий свою жертву, которая понимает, что ей уже никуда не убежать. Но, в отличие от какой-нибудь антилопы, Ченлэ совсем не хочется сбегать от этого вопрошающего взгляда и теплых белых рук. —Это Джено-хён? —Конечно. Ты и сам знаешь. —И какой он? Этот взгляд. —Ты не видел? Как Джено смотрит на Джемина буквально каждый раз, когда переводит на него взгляд? —Я видел, но… не знаю. Не могу объяснить.       Ченлэ усмехается: он не может объяснить, а вот Чжон почему-то должен смочь. —Это открытый взгляд, в котором нежность смешивается с восхищением. Такой, который будто направлен только на другого человека, а от остального мира огорожен ширмой. —Это взгляд глаза-в-глаза? —Не обязательно, —легко улыбается и качает головой Ченлэ. —Это взгляд на любую точку тела, волосы, пальцы, линию челюсти, нос. Вообще на что угодно в человеке. Иногда бегающий по лицу взгляд, - от бровей до подбородка - легкий и любящий. Ну, то есть, подразумевающий под собой теплое чувство и отдающее его.       Чжон улыбается. Он вспоминает, когда впервые увидел, что этот взгляд его лучшего друга приправлен таким неописуемым счастьем и трепетом, что даже без улыбающихся глаз-полумесяцев было понятно, как счастлив Ли, когда смотрит на Джемина. Как он ловит каждую мимическую морщинку и любое изменение его движений, когда изучает глазами его фигуру и лицо. Это можно спутать с чем-то плохим, вроде зависимости или слепого поклонения другому человеку, но так подумает лишь тот, кто не познал этого сам. Отчасти, этим «тем» может быть и сам Ченлэ, так как подобного опыта у него не было, и он все еще чувствует неловкость и не всегда понимает восхищение Джено Джемином, но, будучи искренне счастлив за друга, он может считаться «пассивным наблюдателем на опыте», поэтому и замечает все эти нежные взгляды, которые не уловил Джисон. Он слишком хорошо знает Джемина и Джено и их историю, чтобы задаваться вопросом, почему Ли так помешан на На. —Что насчет моего взгляда?       Ступор на секунду выбил глухим ударом все бродившие друг за другом мысли. Чжон распахнул глаза и резко повернул голову на Джисона. Его взгляд попался в ловушку взгляда напротив, но теперь он явился Ченлэ каким-то непонятным. Все еще такой же прямой, он не был робким, но что-то явно изменилось в его настроении. Что-то тонкое и невесомое теперь будто маленьким ужиком вилось среди плотного потока. Что-то капризное бежало от этого взгляда и стучалось в самое сердце.       О, как много могут сказать человеческие глаза! И сейчас впервые эти глаза не требовали. Они просили. Ченлэ, прежде чем понять, что сейчас перед ним, слышит приглушенный тихий голос напротив: —Я смотрю на тебя как на человека, который мне нравится?