Saturday trip

— И как тебе Константин? — Фильм или герой? — Сначала фильм. — Охуенный, — тихий смех. — Что смеешься? — Нет, просто я знал, что тебе понравится. Это же блять Киану Ривз, чувак, как он может не нравиться кому-то? — Ты начал фанатеть по нему буквально пару недель назад, babe. — Какие-то претензии?       Знаете то самое ощущение, когда после отличного фильма (который тебе правда понравился), у тебя настроение просто на высоте? Особенно если главный герой ну просто имба, стильный и крутой мужик. В такие моменты почему-то аж сам в себя верить начинаешь, и хочется кому-то вылить все эмоции и комментарии.       Хорошо, что для этого у Донхёка есть Марк. Плохо, что Марк находится не рядом с ним в их квартире и кровати с постельным бельем с ледибаг и котом Нуаром, а где-то в столице страны восходящего солнца. И, если честно, один только этот факт перекрывает все положительные эмоции от просмотра.       На календаре конец пятого июня: на улице уже жара невыносимая, и если бы не было кондиционера, Хек бы давно сварился в собственном соку. И, хоть Марк часто прикрикивает на него из-за того, что тот часто забывает выключить кондиционер и засыпает в выстуженной комнате, Ли младший предпочитает вообще не выключать эту машину богов, пока находится дома. Хватает ему на улице париться под солнцем, позволяя особо агрессивным лучам прилипать к его и без того волшебно смуглой коже.       Марк пускает добродушный смешок ему в наушники. Сейчас они оба на сайте для совместного просмотра смотрели фильм, который Донхёк умолял включить как можно быстрее, ведь его увлеченность новым актером настигла его внезапно, а потому ни минуты терпеть было нельзя. Он и так еле высидел сегодняшние (ненужные, по его мнению) пары и мчался домой, пытаясь скоротать время в ожидании Марка (чем очень того напугал: не в характере Хёка было не отвечать на звонки, поэтому старший всполошился, когда на шестой раз никто не поднял трубку). Он завалился спать на весь день, чтобы вечером получить нагоняй и, тут же заболтав несчастного Марка, заставить его отложить сон и прямо сию секунду побежать смотреть фильм. — А сам Константин… разве он не самый горячий мужик на планете? Я серьезно. — Что? — На большом экране недовольное (в шутку) лицо Марка. Донхёк победно улыбается. — Я думал, что для тебя я самый горячий мужик на планете! Марк Ли нереально милый. То есть, прямо невыносимо. И всегда был таким, даже когда пытался бунтарствовать в старшей школе, почти связался с очень плохой компашкой и перестал появляться на уроках какое-то время, заставляя Хека волноваться с каждым днем все сильнее. Но главное, что потом он вернулся, такой же неуклюжий и притворяющийся холодным и крутым, тащащий Хёка за собой повсюду. К тому времени они оба уже встретили Ренджуна, и, признаться честно, сначала Донхёк замечал некое напряжение между новым другом и Марком, но потом это быстро прошло: они спелись, Ренджун стал проще относиться к выходкам Марка, а Марк стал чуть более терпелив к педантичности Ренджуна. И их обоих очень связывала любовь к Донхеку. Может быть, ради него они старались поладить (и поладили)? Хек не знает, но определенно точно доволен нынешними отношениями с ними двоими. — Ну, Морк, — наигранно задумавшись, говорит Хёк и кладет ноутбук с бедер на кровать, а сам закутывается в одеяло и обнимает подушку. — Ты само собой разумеющееся. Только не зазнавайся! — Постараюсь, — очки Марка сползают к кончику носа и он поправляет их уже автоматически пальцем сбоку. Его волосы растрепаны и выглядят как черное гнездо, но от этого становится еще более уютно и спокойно. Хочется смотреть, не отрываясь.       Чем сейчас Хек и занимается. Пялится, спрятав нос в одеяле (и зачем вообще кондиционер?), следит за каждым движением Марка и не может взгляд оторвать. Очень, очень хочется хакнуть эту вселенную и, протянув, руку к монитору, пройти через него и коснуться самого любимого и желанного лица на свете. И рука даже почти легко дергается, влекомая сердцем, но разум быстро напоминает ей, что это невозможно. В носу щиплет. — Марк, — тихо зовет Донхёк. Кошачьи глаза, до этого смотрящие куда-то в левый бок экрана, опускаются ниже, и Хек понимает, что теперь Марк смотрит на него. На его сосредоточенном секунду назад лице расслабляются мышцы и проскакивает нежная улыбка. — М? — Отвечает он, чуть дергая бровями. Выглядит очень уставшим, и Донхёк уже не рад, что заставил его смотреть фильм вместе с ним. Но как же он блядски скучает.       Они не виделись достаточно долго, чтобы начать скучать друг по другу до бессонных ночей. Сначала они старались встречаться чаще: все же, не так и далеко был Марк, если так посудить, но потом Донхёку стало плохо от перелётов и постоянной дороги. Прилететь и улететь нужно было в один и тот же день из-за учебы, и это не могло не сказаться на здоровье и кошельках юношей. В итоге, они решили видеться хотя бы на выходных, но получалось опять же не всегда: к сессии навалилось куча дел, и Марк со своими экзаменами в несколько дней подряд просто бы не вывез такую активность. Итак, месяц, они не виделись целый гребанный месяц. Месяц без касаний, без поцелуев, без тепла. Месяц без друг друга. Только голос и изображение на экране, которое, с одной стороны, стало спасением, а с другой — дразнило ужасно, ведь ты ощущаешь себя будто без конечностей: видеть можешь, а коснуться никак. Но они пообещали, что как только все закончится — а это ровно 10 июня — Марк прилетит домой и они будут минимум неделю просто ничего не делать вдвоем, отключив все соц сети и не открывая дверь никому, кроме курьеров. Осталось всего ничего. Всего пять дней и Вселенная схлопнется от нежности двоих, что наконец-то смогут прикоснуться друг к другу. — Что ты делаешь? Опять пишешь какой-то реферат или что-то типа?       Марк пару раз моргает, смотря в монитор (и на Донхёка). А потом хмурит брови. — Нет, — он будто хотел сказать что-то еще, но передумал, прочистил горло. — Просто Ренджун написал. — Ого. И что там? — Да так, типа… спросил, как там мои экзамены.       Врать Марк не умел с детства, и Донхёк сразу это понял. Но он никогда не злился на парня: его ложь в 99% случаев была во благо или из-за собственной глупости и наивности, но тут особо не проконтролируешь. А врать Донхеку Марк тем более не умел, поэтому сейчас он лихорадочно отводит глаза и как-то ерзает на кровати, поправляет капюшон толстовки. Ли младший решает задолбать его этим вопросом завтра, а заодно и потыкать Ренджуна. Он не любил, когда эти двое, по его мнению, «дружат против него». — Кстати, — между тем, говорит Марк, меняя тему, — где наш ребенок? — Ох, — Донхёк оглядывается, шелестя одеялом, — он спит в домике, я постелил ему туда плед. Тут, наверное, холодно, под кондиционером. Бруно! Кс-кс-кс! — Эй, — голос звучит уже серьезнее, и Хек прикусывает язык. — Что я тебе говорил про кондёр? Выключай. Хотя бы на ночь, babe, ты же простынешь. — Я задохнусь! — Возмущается Донхёк, уже сбежавший с кровати и теперь кричащий откуда-то с конца комнаты. Марк уже хочет начать жаловаться, но парень появляется в кадре с котом цвета брауни — довольно редкий окрас — и кладет его перед камерой. — Бруно, смотри, это твой папа. Он совсем обнаглел и ругает меня. Пообещай, что царапнешь его пару раз, когда он приедет!       Небольшой пушистый кот сонно мяукает и устраивает маленькую голову на шее юноши, снова быстро засыпая. Марк смеется своим очаровательным тихим смехом и с любовью смотрит в экран. «Когда он приедет».       Они смотрят друг на друга снова. Молчат, лица у обоих серьезные и потухшие. Хек кусает губу, а Марк тяжело вздыхает и так же смотрит, смотрит, как если бы сидел рядом и мог коснуться Хэчана где угодно. На фоне тикают часы, и это ранее незаметное тиканье сейчас так бьет по ушам, что хочется зарыться под одеяло с головой и зажмуриться. Что Донхёк и делает, снова тревожа маленького Бруно. — Я так сильно хочу обнять тебя, — говорит Марк тихо и смотрит виновато, когда Хек поднимает голову и снова ловит взгляд парня. — Это просто, блять, невыносимо. — Но-но, — грустно улыбается в ответ, решая, что грустить он им двоим сейчас не позволит, — это просто проверка на прочность. Я тебе уже говорил, просто прими это всё как должное и терпи. Скоро все закончится и мы будем обниматься круглые сутки.       Марк снимает очки и трет глаза, откидывая голову назад и показывая Хеку шею в родинках, на которой его губы всегда находят свое место. Сейчас Ли выглядит так, будто ему физически больно.       На удивление, из них двоих сильнее всегда оказывается Хэчан. В сложный и тяжелый период именно он — тот, кто берет в руки себя и старается поддержать всех окружающих. Каким бы эмоциональным и громким он ни был, в моменты, когда ему и кому-то еще плохо, именно он будет тем, кто вытянет всех на поверхность и не даст захлебнуться.       Марк импульсивнее. Ему всегда тяжело сдержать любую эмоцию, которая переполняет его, будь это радость и безудержный смех с шуток типа «колобок повесился»; печаль, когда у него дрожат губы и он, кажется, вот-вот заплачет; стыд и смущение, когда все его лицо покрывается красными пятнами, а из ушей почти валит пар. Тоска, когда жмурит глаза, трет их и еле-еле сдерживается, чтобы не начать материться от поглощающей его безысходности, ведь он буквально ничего не может сделать, чтобы в эту секунду быть рядом с человеком, ставшим для него всем миром и даже больше. С человеком, с которым он завел кота (а это уже признак семьи), с которым он спал в обнимку каждую ночь, терпя толчки в ребра и недовольное бурчание, если наваливался на него всем телом. С человеком, чьи прикосновения жаждал каждую секунду и чувствовал себя отвратительно, не получив поцелуй в щеку в рандомный момент своей жизни, просто потому что Донхёк полон любви, и Марк обожает получать ее от него в любом виде.       Когда они стали встречаться, Марк действительно увидел, какой Хек заботливый и уютный человек. Они жили вместе год как друзья, а потом в этой же квартире начали встречаться, и все перевернулось. Но, конечно, все было и раньше, просто Марк понял это тогда, когда присмотрелся. По факту, перевернулось не прямо уж «все»: Донхёк готовил им завтрак каждое утро (Марк и кухня… параллельные прямые), занимался уборкой, напоминал Марку взять с собой ключи, будил его в университет, выключал телевизор, когда старший засыпал за просмотром очередной документалки, следил за наличием в доме лекарств и запрещал Марку пить много кофе. И встречал по вечерам после учебы, либо же, если приходил позже, всегда говорил «я дома».       Но теперь они пара. Теперь приготовление завтрака сопровождается объятиями со спины и колючей щетиной на карамельном плече, а пробуждение в уже успевший надоесть универ оставалось успешным только потому, что у Марка всегда была возможность жамкать Хёка по утрам, тереться носом о его шею и обнимать всеми конечностями, пока младший будет перебирать его волосы, слегка потягивая их, потому что разбудить все же надо. И, на самом деле, Марк всегда плохо вставал по утрам, но чаще притворялся, что дремлет, чтобы Донхёк подольше лежал с ним, целовал в голову и смеялся приятно, отдавая свое тепло безвозмездно и искренне.       Донхёк очень вырос за время совместной жизни с Марком в качестве его пары. Однако это все еще был Хек из старшей школы, любящий язвить и дразниться, когда он в хорошем настроении, доставать, когда особо игрив, и много-много говорить обо всем на свете. Его часто тянуло на улицу, когда Марку хотелось просто полежать на его коленях, получая сотню поцелуев за полчаса. Он обожал сладкое и не мог сдержаться, чтобы в любую их прогулку не потащить Марка во встречную пекарню и не попробовать там особенно привлекательные на вид изделия. В такие моменты канадец пил свой отвратительный (по словам, очевидно, квалифицированного кофейного сомелье Ли Донхёка) эспрессо и только вытирал чужие (самые родные на свете) тонкие пальцы от крема влажными салфетками. Но, если честно, Марк бы ни за что не согласился проматывать эти моменты, как в быстрой съемке: он любил Донхёка, а значит любил все, что любит Донхёк.       Донхёк предложил ему завести кота так, будто собирался объявить о беременности. И Марк испугался (не из-за беременности, конечно), когда младший вдруг приземлился перед ним на кровати и не лег, как обычно, в приглашающие объятия в уже на автомате разведенные руки Марка, а взглянул в лицо напротив с вызовом и робостью где-то на заднем фоне. «Что-то случилось?». «Давай заведем кота». «Подожди…», «Я знаю, что это большая ответственность и все такое, но. Пожалуйста?». «Ладно, ладно, чего ты так нервничаешь? Я тебе доверяю». «Спасибо. Правда, спасибо». Позже Марк узнал, что у одногруппницы Донхёка кошка навела котят, и оставался всего один, которого грозили утопить или усыпить, если дом для него не найдется. Смотря на Донхёка, спящего с тогда еще совсем крохотным Бруно на груди, Марк влюбляется в него в миллионный раз.       И сейчас Марку так блядски плохо только от понимания того, что в эту секунду Донхёк не спит у него под боком, во сне подрагивая пальцами и сжимая руку крепче, когда Марк прячет его ладошку в своей. Его единственное успокоительное находится в абсолютной недосягаемости. — Успокойся, Марк Ли, — говорит вдруг Хёк, ловя нехорошие огоньки в глазах своего парня, — осталось чуть-чуть, — названный поднимает свои глаза в экран, с которого ему улыбается его карамельный мальчик. Если он говорит так, значит так и есть. И Марк слушается, давит в себе злость на обстоятельства, переключая внимание на Донхёка.       Наступает полночь: Донхеку приходит несколько смс от друзей с поздравлениями, но он не берет телефон в руки, не отрывает взгляд от ноутбука. — С Днем рождения, сердце моего сердца, — говорит Марк. — Я люблю тебя во всех существующих вселенных и за их пределами.       Хёк улыбается, стараясь не выглядеть грустно, но у него не очень получается, глаза уже блестят. — Ох, Марк, — почти не слышно, потому что рот спрятан в одеяло. Бруно коротко мурлычет, потревоженный шевелением. — Спасибо. Я люблю тебя. Я загадываю желание, ладно? — Без свеч? — Все равно, сегодня я диктую правила, — Донхёк закрывает глаза и складывает руки в жесте мольбы. Марку не нужно слышать его желание, чтобы понять, что именно загадал Хёк.       Они говорят еще час, пока Марк не засыпает по ту сторону, а к Донхёку не приезжает Ренджун с маленьким тортом, который должен был прилететь младшему в лицо, но остался на своем месте, потому что друг увидел заплаканные глаза и только пробурчал, что в свой День рождения плакать позволено только от радости. Ренджун умолчал, но Хёк знает, что тот специально приехал на час позже, чтобы дать им с Марком поговорить, поплакать и признаться в любви в тысячный раз. Они засыпают в обнимку и, хотя Ренджун не в восторге от этого, но он любит своего друга слишком сильно, чтобы не позволить ему сегодня спрятать лицо в его груди и тихонько хныкать, получая от Хуана всю возможную поддержку в виде поглаживания по спине и участливых вздохов.       Они ничего не делают весь день: просто валяются, болтают, обсуждают всех знакомых из универа, смотрят тысячный по счету фильм и едят тысячную по счету пачку чипсов (с грибами, черт возьми, Ренджун извращенец). Донхёка поздравляют все, кто знал о его Дне: конечно, на пару минут приезжает Чону, почему-то с Доёном, потом звонит Сунхе и получает самое сладкое «Спасибо, нуна!» в ее жизни; Джисон, который сказал, что уже купил подарок, но хочет вручить его лично, а потому, Ли Донхёк, жди, пока он не приедет в Сеул. К вечеру в квартиру вообще заваливается вся компашка в лице Ченлэ и Джено с Джемином, и становится так шумно и ярко от болтовни, цветных колпаков, шариков и мемных открыток, что Донхёк смеётся до слез и сбивчивого дыхания. Желание именинника — не идти никуда на улицу, а просто виснуть в квартире, пить и есть, играть в уно и пересматривать сумерки.       К часу ночи все вдруг начинают собираться по домам, и Донхёк сначала пытается уломать друзей остаться на ночь, но «завтра на учебу», «я забыл покормить рыбок», «у меня собака рожает» (Рен, у тебя, вообще-то, пёс), и так далее. Поэтому, сообразив экспромт-уборку, к двум часам в квартире никого не остается кроме ее хозяина.       Донхёк счастлив. Ужасно счастлив, что его День рождения прошел именно так. Конечно, не хватает самой важной детали, но они обязательно исправят этот момент 10 июня, когда его половинка прилетит к нему, и он обовьет ее всеми своими конечностями, не выпуская никуда, пока не восполнит все потери. Думая об этом, Донхёк решает позвонить Марку, чтобы проверить его самочувствие и то, как там его подготовка к экзамену, из-за которого сегодня он был занят весь день. Парень проходит на кухню, по пути собирая палочки. Гудки, гудки, гудки, трубку не поднимают. На кухне течет вода, чуть заглушая телефон, но все равно слышно, как все же коннект устанавливается. — Алло? Марк, как ты? Ребята только ушли, а ты не звонил. Я думал ты спишь уже… алло-о-о? — Алло?       Донхёку кажется, что он сошел с ума, потому что одним ухом он слышит звук из телефона, а вторым — прямо у себя за спиной. Он резко оборачивается и закрывает рот мокрой от воды и мыльной от пены ладошкой. Перед ним Марк, его Марк, то есть, реальный. Реальный Марк в их квартире в 2 часа ночи, когда он должен быть здесь только через четыре дня. В ушах звенит, а голова пуста, и в ней только одно имя. Марк Ли. Марк Ли. Марк Ли. — Привет? — Не успевает договорить этот паршивец, а Донхёк уже на его шее, держится крепко, сжимает так, что Марк начинает немного кашлять, но как же Хёку все равно. Он чувствует такие же крепкие объятия на талии, теплые руки быстро и жадно ходят по спине, волнуясь и пытаясь не дрожать (это сложно). Хек дышит громко и часто и боится ослабить хватку объятий, но Марк не торопит, потому что и сам не собирается отстраняться ни для чего, кроме поцелуя. — Я не успел в День рождения, рейс постоянно задерживали — почему-то шепчет старший, пока Донхёк прижимается ближе, хотя, казалось бы, уже некуда, — прости меня. — Ты дурак, — отвечает, а через 2 секунды лицо Марка уже в чуть дрожащих ладошках, глаза — в глазах напротив. На смарт часы обоим приходит уведомление, что их пульс ненормально высокий, но они не обращают внимания. — Ты должен был сказать, — тоже шепот. — Это сюрприз, — говорит Марк, а сам смотрит завороженно то в глаза, то на губы, как под гипнозом притягивая мальчика в его руках еще ближе к себе, пока не целует его так, как не целовал ни один герой трагедий свою возлюбленную (а они целуют с особенной страстью и любовью). Никто из них не плачет и даже не думает, чтобы пустить слезу, сосредотачиваясь на поцелуе самом сладком в их жизни, самом желанном, действующем как таблетка от всех проблем, которые испарились в ту секунду, как одни губы встретились с другими. Они не спешат — спешка была только в объятиях — их движения не импульсивны, они горячи и выверены, языки снова привыкают друг к другу, руки находят свое место на телах, и этого месяца разлуки теперь будто и не существовало вовсе. Все плохое забывается, притупляются все чувства кроме сладости и мокрого тепла во рту и сверхчувствительности кожи: везде, где проходят ладони и кончики пальцев, будто взрывается мини-хлопушка, а конфетти рассыпается в виде мурашек и дрожи, и внизу живота закручивается узел и, как ни банально, разливается тепло.       Когда губы у обоих уже онемели и покраснели, Хёк отстраняется, потому что Марк уже не в состоянии сделать это сам. Лицо старшего, осунувшееся и с осевшими под глазами мешками, покрывается поцелуями: губы, уголки губ, щёки, скулы, нос, внешние уголки глаз, весь лоб. И до того нежны эти невесомые поцелуи горячих губ, что Марк уже плавится, даже слегка покачивается на месте, опираясь рукой о столешницу. Донхёк глубоко вдыхает и выдыхает, наконец снова смотря в затуманенные глаза. — Ты очень устал, Марк, — снова шепчет он, прислоняя лоб ко лбу и все еще пытаясь восстановить дыхание. —Твой экзамен через три дня… — Я сдал, — не шепотом, но очень-очень тихо и низко говорит Марк, — я сдал его сегодня, чтобы быть здесь сейчас. Я больше не улечу, Донхёк. Я остаюсь дома. Хёк закусывает губу, сдерживая счастливый крик, и гладит Марка по голове, зарываясь в волосы, а тот роняет голову ему на плечо. Могли ли они сейчас желать чего-то большего? Черт возьми, нет. Их совместная пытка закончена. Они снова рядом.