мертвецы не могут любить

От развода его практически не отговаривают. По крайней мере, Холли точно быстро принимает решение сына, так и не решившись ничего ему возразить. Сложнее оказывается с Джозефом и Сьюзи. Джотаро и сам не знает, какой черт его дернул навестить их именно в этот момент. Просто так сложилось. Бабушка долго и уверенно втолковывает ему, что не стоит принимать поспешных решений и вообще, развод — не выход, и любые отношения можно подправить. Вы ведь так любите друг друга! Да и как же малышка Джолин?! В былые времена Джотаро бы ограничился коротким, но емким — «отвали». Сейчас же он просто бросает что-то по типу: «Джолин я бросать не собирался» и «Устал, пойду спать». Дед рядом с до сих пор причитающей что-то Сьюзи непривычно молчалив. Даже слишком молчалив, если уж Куджо хочет быть откровенным.        Джотаро не спится. А способ бороться с бессонницей у него уже давно один. Пачка сигарет привычно ложится в руку, пока одна из них скользит в руку. Star Platinum за его спиной щёлкает зажигалкой, а Куджо глубоко затягивается. — Opa? Джотаро скашивает глаза — станд аккуратно держит в огромной протянутой ладони давно знакомый, потрепанный пальцами самого Куджо вырванный альбомный листок. Где нарисован его собственный портрет. Такой, каким он был тринадцать лет назад. — Принеси другой, — коротко бросает Джотаро. Прохладный ночной ветер ерошит короткие волосы, пока станд послушно исчезает в глубине комнаты. Star Platinum не нужно уточнять, о каком именно рисунке говорит его хозяин. Но задерживается он на дольше, чем положено. Скрипучие шаги деда Куджо узнает сразу же, как только тот переступает порог комнаты внука. — Ну и ну, — Джотаро слегка прикусывает фильтр, но больше ничего не говорит. Star Platinum легко колышется рядом, протягивая хозяину принесенный рисунок, — бессонница замучила, дед? — В моем возрасте это нормально, — Джозеф, тяжело опираясь на трость, останавливается рядом с ним. Слегка щурится, вглядываясь сначала в мощное лицо станда, а потом уже в аккуратный карандашный набросок в руках внука. — Зачем ко мне пришел-то? — Хотел поговорить. Но не при Сьюзи. Джотаро позволяет себе ухмылку. Star Platinum растворяется в воздухе. — Действительно, бабуля не поймет. — Это рисунки Нориаки? — Ты же сам ответ знаешь. Джозеф тяжело вздыхает, потом закашливается. Джотаро выдыхает новую порцию сигаретного дыма в противоположную от деда сторону. — Ты его любил? Скажи честно, Джотаро. Из-за этого разводишься? — Любил? — жесткая усмешка вновь трогает напряженные губы, — Дед, до сих пор люблю. Джозеф осторожно трогает сухой рукой плечо внука. — Я тебя понимаю. Знаешь, я ведь сам когда-то… потерял человека, которого сильно любил, — Джотаро скашивает на Джостара глаза, — у нас было всего тридцать дней, но в память они врезались слишком сильно. — Только ты смог отпустить. Счастливо зажил с бабулей Сьюзи. А я понял, что не могу. Не помогло. Он до сих пор мне снится. Живой, мертвый — это не имеет значения. — Ты уходишь к мертвецу, Джотаро, — печально качает головой Джозеф. — Я уйду к нему, когда умру, — жестко отрезает Куджо, зажимая в руках сигарету, — сейчас я просто делаю жизнь своей семьи спокойнее. А ты иди спать, дед. Здесь прохладно. Рука Джозефа с его плеча соскальзывает вниз — убеждать тут бесполезно. Его внук не сошел с ума — просто, наверное, устал изображать из себя счастливого семьянина, которому не снится 24/7 его мертвый возлюбленный. Джотаро тушит сигарету о балконную перекладину.               Какеин снится ему действительно постоянно. И снится действительно разный: то с окровавленной, широкой раной поперек живота, с которой Джотаро и видел его в последний раз, то такой, которым продолжает смотреть на Куджо с того злосчастного рисунка — живой, с легкой аккуратной полу-улыбкой на обветренных в жаркой ветреной пустыне губах. Сны переступают грань реальности. Какеин обвивает Джотаро не то своими собственными руками, не то изумрудными лентами станда. Говорит, что скучал. — Я тоже, Какеин. Иногда Нориаки даже выглядит взрослым. Таким, наверное, он стал бы, проживи эти чертовы тринадцать лет — по-прежнему жилистый, стройный и гибкий, с отросшими рыжими волосами, убранными в хвост, и звенящими серьгами-вишнями в ушах. Он стоит за спиной Куджо, пока тот набирает на своем ноутбуке очередную статью о глубоководной флоре или фауне, потом опускает ладони на напряженные плечи, кладет подбородок на макушку замершего над клавиатурой Джотаро, ласково спрашивает. — Тебе принести чаю? Это слишком реально. После таких снов Куджо просыпается с легкой влагой на ресницах и продолжает чувствовать ощущение широких ладоней на плечах. Потом несколько мучительно-долгих секунд пялится в темный потолок, переваривая тот факт, что это всё — не по-настоящему. От настоящего Нориаки остались только кости. И рисунки, который Джотаро присвоил себе, никого не спросив. На этих рисунках — сам Куджо, курящий на балконе одного из отелей, и показательно строгий Какеин с вежливой улыбкой.        — Почему ты никогда не рисуешь сам себя? — А? — Норика удивленно поднимает на него голову, вопросительно приподняв брови, — не знаю. Если честно, никогда не пробовал. — Попробуй. В тот же вечер Какеин впервые набросал свой собственный портрет.        На который теперь и смотрит Джотаро, боясь лишний раз прикоснуться к хрупким карандашным чертам, которые так легко случайно стереть, испортить. Это одно из немногих, что осталось ему от Какеина. Кроме воспоминаний. Которые нахлынут с новой силой, стоит Куджо вновь закрыть глаза и откинуться головой на подушку. И их, даже с помощью всесильного Star Platinum, не вытащить из черепной коробки.        — Привет, Джотаро.