В бескрайних полях догорает закат

      На пригорке среди золотых колосьев, тут и там поломанных прошедшим войском, остался лежать Давид, наблюдая за догорающим в бескрайних полях закатом. В стиснутых зубах он зажал травинку, а руки положил под голову. Несмотря на умиротворяющую картину вокруг, Давид был задумчив и как будто напуган. Возможно, в его мыслях навсегда застыло то мгновение, когда судьба его решилась окончательно и бесповоротно.       В солнечный и слегка морозный выходной день Давид гулял с Леной. Он дразнил её и умилялся детскому выражению обиды на её лице, а потом целовал её в холодную красную щёку, шептал что-нибудь нелепое на ухо и снова наблюдал за её лицом, на этот раз освещённым рассыпающимся смехом. Они кружили среди бетонных стен и величественных куполов, узких улочек и шумных проспектов, среди ароматных зимних ярмарок. Лена закашливалась, вдыхая выхлопные газы или дым из вейпа прохожего, набирала в лёгкие запах глинтвейна и сладких булочек около каждой пекарни и ларька.       Вечером небо стало застилать тучами, и погода заметно ухудшилась. На город сверху надвигался беспощадный туман, выползая с чердаков и пробиваясь из люков канализации, щекоча кариатид и гладя своими мокрыми от лихорадки ладонями сонных сфинксов Василеостровской.       После того, как Лена всё-таки смогла найти выход из очередного двора-колодца, куда из любопытства завела и Давида, они шли по очередной каменной мостовой со скользкими валунами и пробивающимися через них деревьями. Шум ночного города слышался вдали, будто приглушённый толстой туманной стеной. На улице становилось всё холоднее, а звёзды в это время были бы видны за чертой города. Лена проверила время: ей нужно было быть дома до десяти, чтобы успеть погулять с собакой. У них оставалось ещё минут сорок, чтобы найти метро и попрощаться.       Приобняв девушку, Давид шёл и пытался сообразить, где находится ближайшее метро. Впрочем, это было не так важно, как выйти на большую улицу. Тогда и метро нашлось бы само собой. Пара прошла уже приличное расстояние и вышла к тёмному скверу с ещё лежавшим на газоне снегом и большими грязными лужами, в которых отражалось серое небо. Давид, проходя через арки простуженных деревьев, гладил сухую и прохладную руку Лены своими пальцами, стараясь её согреть. Девушка не хотела ничего говорить: после оживлённого времяпровождения вместе было намного приятнее молчать. Она видела, что парень устал. Пара снова вышла на большую светлую улицу, и за уехавшим автобусом виднелась одна из станций синей ветки. Лена посмотрела на Давида: его взгляд был задумчивым, а движения — инертными. Девушка решила, чтобы не мешать таким прохожим, как мужчине, раздражённо толкнувшим её, увести Давида в более безлюдное место. Парень послушно последовал за ней в ближайшую сырую подворотню.       Было темно. Из труб рядом вырывались клубы пара. Пахло кошками слегка — канализацией. Лена обвила руками шею Давида и положила голову ему на плечо так, что парень мог слышать её дыхание под ухом. Он улыбнулся и обнял её в ответ. Во время поцелуя Лене показалось, что Давид специально старается быть более страстным, — её это позабавило. С распахнутыми куртками было удобнее целоваться. Давид слышал учащенное дыхание девушки. Он целовал её шею и гладил под свитером живот. Она откинула голову и улыбалась. — Ладони холодные, — прошептала девушка. Давид остановился и попытался растереть руки, чтобы они стали теплее. — Эй, стоп! — Лена возмутилась, когда по-прежнему холодная ладонь накрыла твёрдый сосок. — Дурачок. — Девушка погладила его по голове и слегка отстранилась. — Мне, вообще-то, пора уже давно. Ну что, как твоя депрессия? — Я устал.       Пара всё-таки дошла до метро, где Давид пожелал Лене спокойной ночи, поцеловал тыльную сторону её ладони и проводил девушку взглядом до дверей. В другой день он бы довёл её до дома, но время уже близилось к одиннадцати, а завтра среда и ранний подъём. В конце концов, девушка сама хотела до ночи гулять в центре, хотя жила в одном из окраинных районов.       Счастливый, Давид возвращался домой через центр. Он сделал какую-то часть пути по пройденному ими маршруту, потом свернул и пересёк Банковский мостик. Туман стелился по воде. Плотные тучи над головой были цвета тумана. Давид улыбался, и тёплые фонари улыбались ему в ответ. Парень думал о Лене. Вообще-то, он редко думал о будущем, старался не мечтать, но обязательно хотел жениться на этой девушке. И каждая встреча с ней обязательно преображала мир вокруг. Хоть Лена была совершенно на него не похожа, она его не раздражала, не надоедала ему. Наоборот, она открывала для него новые места, занятия, оживляла всё, к чему прикасалась, а в его жизнь привносила вкус счастья. Одной из немногих мечт Давида была та, где каждый день он проводит с Леной. Это были первые отношения парня, но он, конечно, был уверен в них, уверен в Лене и даже не спрашивал себя, насколько всё серьёзно.       Пыльный подъезд и отколупанная кем-то с краю штукатурка, коридор, вешалка, раковина, выключатель, кровать — последнее, что Давид оставил в этом дне. Он хотел оставить ещё мысль о Лене, но не успел.       Туман бесшумно постучался в окно. Он уже рассеивался, и скоро Давиду пора будет вставать. Первым делом парень включит телефон и будет листать ленту. В новостях одно и то же. Потом он соберётся в колледж и окунётся в будни. Снова. В конце концов, эта неделя чуть короче предыдущей. Но учёба — не то, о чём теперь надо беспокоиться, и Давид поймёт это быстро. Пара дней пройдёт в других волнениях: волнениях родственников, волнениях Лены, в собственных попытках придумать, как избежать злой судьбы. Потом — убеждение в собственной трусости.       Учебный корпус, чеканный шаг кадетов и неуверенный — новичков. Краткий курс проходил за городом среди каких-то заводов, неподалёку от полуразрушенной деревни. Железобетонный обглоданный каркас завода, потный голый торс рабочего, угарный газ — всё, что Давид вынес из своей боевой подготовки.       В деревне была одна церквушка, и в счастливый день Давид с товарищем смогли попасть туда, чтобы помолиться. Давид всегда была атеистом, но его товарищ, Коля, был очень набожен. Он был большим пацифистом и боялся войны не только как каждый мальчишка в части, но и из-за своей веры. Коля часто молился, носил крестик и соблюдал пост. Этого мальчика Давид хорошо запомнил. Скорее всего, из-за отчаяния и страха в его глазах, из-за его внутренних мучений. Он не верил в то, что бог поощряет убийство кого бы то ни было, хотя так ему говорили, чтобы подбодрить, или просто повторяли, не думая. Коля не хотел участвовать даже в учениях, но и в тюрьму попасть не должен был: он был единственным, кто мог обеспечить младшую сестру и мать. Многие в части понимали парня, хотя были и те, кто не стал задумываться о чужих ценностях. В тот день, когда они с Колей пошли в церковь, Давид почти почувствовал наступающую весну: он впервые за долгое время видел службу, и искренняя вера людей оставила и в нём надежду на лучшее.       Потом, вспоминая дорогу на учения, Давид помнил только свои мысли и яркие образы. В его голове отпечатался холодный натянутый трос и тяжёлый груз человеческих жизней в их поезде. Снег, железо и скрежет. После — долгий-долгий лес, лес без конца и края. Кажется, это было единственным, что видели ребята из окна поезда. Пару раз пейзаж прерывался оживлёнными аортами трасс, но после снова сменялся на безжизненные чёрные деревья, на долгий лес, на ветви, переплетённые, поддерживающие друг друга, унылые, а после на ветви, весело пляшущие в танце и смеющиеся, а после на другие ветви, а после — долгий-долгий лес, лес без конца и края. Нескончаемый февральский лес. Упакованных в металлические коробки солдат доставляли на учения.       На пару недель вместо мрачных питерских улочек привычными для Давида стали пейзажи южной природы, раненые снарядами, запачканные кровью, и парень жаждал вернуться в будни, где приходится вставать рано и идти в колледж. Шум машинных двигателей и музыка в наушниках забылись: вместо них пришли автоматная очередь и разрывающиеся снаряды.       В последний вечер Давид смог уличить момент. Войска заняли небольшой участок впереди. Давид был одним из немногих, кто остался в лазарете, но сейчас ему нужно было дойти до машины, чтобы отправиться к линии фронта. Подскользнувшись на льду, парень упал на грязный пригорок и ударился головой. Вкус крови отрезвил сознание — внезапно его стали волновать действительно важные вещи. Он увидел, что уходящее солнце начинало молиться, простирая к небу свои лучи, он услышал шёпот колосьев на ветру, услышал хруст ледяной корки под ногами солдата. Он задумался, случайно сорвал травинку, а потом зажал её в зубах. Он пытался вспомнить последние дни, но в голове были только образы и ассоциации. Ему казалось, что в эти дни жизнь его была бессознательна или вообще не была. Он вспомнил Колю, который умирал в лазарете на его глазах, он вспомнил о родных, которые плакали, когда Давид уезжал. Парень хотел подумать о Лене, но потом почувствовал острую боль в затылке и испугался, что больше никогда не увидит закат.