Forget-me-nots

      Волны медленно накатывали на песчаный берег и так же медленно отступали, словно бы ленясь под вечерним небом, на котором уже выступили редкие, белёсые звёзды. Две молчаливые чайки кружили над волнами, иногда опускаясь на потемневшую воду, почти задев её крылом. Весь берег был усыпан пучками жухлой, бесцветно-зелёной травы, которая, казалось, и сама не хотела расти в столь унылом месте. Недалеко от скал, с которых начиналось прибрежье, располагались небольшие влажные бугры, растительность на которых была более "живая" - на некоторых можно было даже заметить отдельные цветки, которые, правда погибали слишком быстро.       Джотаро сидел как раз у одного из них. Облокотившись спиной на небольшой "спуск", не достающий ему и до лопаток, он разглядывал темнеющие волны, изредка затягиваясь сигаретой. Мягкий бриз с моря ласкал щеки и шуршал в кудрявых от влажности волосах; садящееся солнце приятно освещало белёсый пляж, полный крошечных крабиков и выброшенных на сушу водорослей, которые пахли солёной глубиной. Равномерный и монотонный шум моря действовал почти гипнотически. Над невысокими скалами начинала всходить пепельная луна.       Так проходил почти каждый его вечер. Цвет заката почти не менялся - всегда был нежно-розовый, предвещая холода, которые никак не наступали; не менялись волны, лениво нахлынывающие на песчаный берег; не менялась и холодная, светлая луна, которая продолжала неизменно всходить из-за неспокойной глади моря, как ей и полагалось. И каждый вечер он садился перед одним и тем же бугром и наблюдал за морем, выкуривая три или четыре сигареты.       Сначала дни по своей длине приравнивались к неделям; они сливались в одно целое, и было сложно отделить друг от друга даже месяц и год, в котором он находился. Джотаро казалось, что его вытиснуло из пространства и времени в метафорический вакуум где-то на обочине вселенной. Он автоматически ходил по знакомым маршрутам, в какой-то момент с удивлением оглядываясь и внезапно понимая, где он находиться, словно только проснувшись. Всё вокруг ощущалось мрачным и каким-то сырым, как будто он лежал в церковном склепе, который медленно заплесневает от влаги. Казалось, что это тёмное, бессветное пространство, из которого он если и выберется, то в каком-то неопределенном «будущем», поглощало его изнутри.       То, что происходило ещё позже описать сложно. Что-то изменилось. В том, что дни одинакового серо-голубые начала появляться какая-то прелесть. Ему полегчало. Начали нравиться одиночество, нравиться тишина. Эта апатичность стала удобной, привычной его натуре чертой настолько, что, казалось, слилась с ним в нечто единое. Подобное состояние переросло в норму.       Иногда он выходил на прогулки. Прогулки эти длились несколько часов, почти всегда в тишине и безмолвии, которые приятно обволакивали разум. Чаще всего он просто сидел на лавочке в неприметном парке, раскинувшемся у дома, разглядывая застывший во времени ландашфт из буков, сосен и ив. Ему нравились тени от листьев, особенно когда дул лёгкий ветер - золотистые блики то пропадали в крохотных тенях, то снова появлялись, и так пока не сядет солнце. Там же было и гладкое озеро, которое он часто обходил по нескольку раз на дню. Это озеро почти переливалось через край и, при взгляде на самую его кромку ему порой могло почудиться будто оно темнеет ближе ко дну и дальше становится совершенно бездонным.       Джотаро сделал глубокую затяжку и стряхнул серый пепел на песок. Это состояние было страшно потерять. Вернуться в тот заплесневелый склеп и вновь не чувствовать ничего кроме странной, неподъёмной скорби - одни только мысли об этом заставляли его внутренности охладеть и сжаться на доли секунды. Тем не менее, он чувствовал, как всё это вновь ускользает от него.       Тяжело вздохнув, Джотаро уже было сделал очередную затяжку, как вдруг услышал знакомый голос, раздающийся откуда-то сверху: - Не помешаю Вам, Джотаро-сан? - Спросил Рохан, ловко перешагивающий через каменистые нагромождения в осыпающемся песке. В его руках глухо постукивал складной мольберт из бука, на поясе время от времени подскакивала массивная тёмно-зелёная сумка с торчащими из специального кармашка кистями.       Лицо его как обычно было надменно-серьезным: сжатые губы искривлены в полуусмешке, сощуренные в нечитаемом чувстве глаза скрыты тенью тяжелого лба, острый подборок, словно бы по привычке, горделиво поднят вверх. Всё его выражение словно говорило о презрении и жалости, которую он испытывает к иному человеку, но Джотаро это даже забавляло.       Рохан, в целом, импонировал ему как человек: сдержанный, рассудительный и в меру спокойный, он являлся хорошим собеседником и неплохим напарником на некоторых "вылазках", слишком опасных, для того, чтобы брать с собой Джоске. К тому же, с такими людьми как Кишибе всегда лучше иметь дружеские отношения - нечто в нем выдавало шаткость моральных принципов, которым он подчинялся будто бы из общепринятой этики. - Вовсе нет. - Почти безэмоционально ответил тот и, окинув Рохана пустым взглядом, вновь отвернулся к морю.       Мольберт с раскладным стульчиком были всажены глубоко в песок примерно в метре от морского биолога. На буковую подставку тут же взвалился белый холст с готовым карандашным наброском, еле заметным издалека. Перед холстом были разложены кисти, на кусочке ткани на песке - прочие принадлежности. Запах от масляных красок тут же перебил сигаретный. - Я заметил, Вы тут часто. - Произнес мангака, почти что завороженно смешивая краски на палитре. - А где мне ещё быть? - Удрученно вторил Джотаро, закапывая бычок в песке. - Предложить Вам сигарету? - Я не курю. - Первый мазок был нанесён на холст. - Нужно держать тело в тонусе. - Второй мазок. - А вот и луна уже восходит....