Я помню.

Я помню, как завывал ветер, игриво перебирая верхушки высоких, почти достигающих небесной глади деревьев в том лесу, на окраине Кеттари, где я впервые встретила тебя. Я помню, как ты пригласил меня танцевать на том балу, который проводился знойной ночью в центре города. Там было шумно, многолюдно и душно, а в танце — легко и приятно. Ты чудесно танцуешь, да и я не промах. Я помню твой хитрющий взгляд серых узких глаз, с такой нежностью устремлённый на меня. Ты долго пытался меня добиться, а я все водила тебя вокруг да около, не давая подойти ближе. А ты, как настоящая серебристая лисичка, все пытался подобраться. Предположу, как и думала тогда, что ты задавался вопросом, что будет, когда наконец подкрадёшься поближе? Я помню, как ты бросал камешки в мое окно по вечерам, выманивая на улицу. Тебе была чужда безмолвная речь, ты считал, что просто позвать меня — это скучно, и не так красиво. А я была и не против таких игр. Я помню тепло твоих рук, когда ты положил свою ладонь поверх моей, на том свидании, на мосту. Рек в Кеттари почти нет, по крайней мере, в центре. На окраине то их полно. Я помню, как ты гнался за мной по полю, смеясь, и пытаясь ухватить за запястье. У тебя тогда вышло, это точно. Схватил и повалил меня на землю, как настоящий охотник свою жертву. Сухая, нагретая солнцем трава колола щеки и затылок, но уходить не хотелось. Я помню, как предложила пойти ночью на мой любимый холм. Я никого, никогда туда не звала — это место было моим укромным уголком. А ты стал исключением, представляешь? Мы сидели и смотрели, как ледяной свет тонкого месяца освещает колоски пшеницы внизу, а также реку, протекающую где-то далеко-далеко. Я помню, как ты поцеловал меня тогда. Ласково, осторожно, будто боясь меня спугнуть. Хотя, тем не менее, спугнуть меня тогда было уже ой как сложно. Привязал ты меня к себе, хитрец, причём не одной веревкой. Я помню ту тишину, когда мы вдвоём встречали рассвет на крыше твоего дома. Я вышивала платки, а ты, собственно, тоже. Тебе нравилось это занятие, но ты никогда не любил вышивать один, и не занимался этим без меня. И до сих пор не занимаешься. Я помню то, как ты приносил мне камру и свёрток с Кеттарийским бутербродом на мое рабочее место. Пробирался как угодно, да хоть в окно влезал время от времени, но непременно приносил. Я помню, что ты сильно любил котов. И, не сомневаюсь, любишь и сейчас, да? Но всегда боялся завести, думая, что кот разнесёт тебе весь дом, да и попросту не влезет. Я помню, как мы с тобой разводили костры, дым которых таял в ночном небе. Мы сидели вдвоём, напротив полыхающего пламени и кутались в один плед на двоих. Если честно, это ни капли не помогало, и было все равно прохладно, зато на душе было совсем наоборот. Я помню, как ты заплетал мои волосы в кучу маленьких косичек, а мне потом приходилось их расплетать. Ты говорил, что мои волосы напоминают кошачий мех, что они такие же мягкие и шелковистые. И подолгу мог сидеть за моей спиной, заплетая их. Я помню, как мы пытались украсть яблоки из ларька напротив. В итоге-то нас поймали и сильно ругали, но твою довольную улыбку я не забуду никогда. Я помню то, как ты обнял меня, когда я уезжала. Эти объятия были наполнены грустью и нежеланием отпускать меня в столицу, как бы ты этого не скрывал. Я чувствовала. Облик старушки, старшего магистра ордена Семилистника, могущественной леди — это такая же иллюзия, как твой образ почтенного господина, главы Тайного Сыска. Пока ты помнишь меня такой, какая я на самом деле и есть в глубине души — простодушной недосягаемой девчонкой с окраины Кеттари, которую ты так любил, и, кстати, до сих пор любишь, как бы не пытался этого не показать, — я такой и остаюсь. И ты ведь все ещё скучаешь по мне, с тоской вспоминаешь те времена, проведённые в Кеттари. И все так же забавно вздрагиваешь, когда я целую тебя в щеку, лисенок. Помни пожалуйста и дальше, Джуф. А я буду помнить тебя.