***
Тело её дергалось и металось по постели. Айрис сминала пальцами свежую белую простыню, ощущая, что кожа её, мышцы и кости, словно в лихорадке, горят. Она пыталась проснуться, но у неё не получалось. Когда она только разрывала круг сновидений, он вновь замыкался обратно, заставляя её опадать на пропахшие потом и камфорой подушки. «Айрис, бежим отсюда…оставь её, надо бежать!» «Мама, оставь её тело, нам нужно уходить!» «Я не оставлю тебя здесь одну!» Её тело выбрасывают чьи-то сильные руки на внешний притвор церкви. Из самой неё летят щепки, камни и пыль. Крыша обваливается, складываясь внутрь, словно бумажная коробка под давлением. Одна из балок долетает последней и ударяет с силой по затылку. Неужели она всё-таки умерла? И все эти видения не более чем затянувшаяся агония умирающего человека? Айрис открывает глаза. Ей кажется, будто это всего лишь последствия кошмара. Гремящие до сих пор в ушах чьи-то крики, чей-то плач, убеждающие её слова уйти, спасти свою жизнь, молитва, возносящаяся к потолку, а потом — ничего… Обжигающая боль в затылке, темнота перед глазами, пустота… В руках только связка писем, которые остались единственным наследством и напоминанием о том, кто она есть. Айрис вцепилась в неё при пробуждении с такой силой, словно от этого зависела её жизнь. Значит, эти письма и правда были очень для неё важны. Айрис это просто знает, даже ничего не помня. Но она очень желает вспомнить, кем была и почему здесь оказалась. В этом месте всё чистое и белое, буквально показывает, что ей отдали лучшую гостевую комнату. То, что она была не её, Окделл тоже чувствует интуитивно. Серебро и белизна. И пахнет яблонями… Айрис, ведомая их запахом, подходит к портьерам и одним резким движением раскрывает те, впуская в спальню свет. Яблоневая роща раскинулась под её окном и уже давно перешла в самый период своего цветения. Белые лепестки усыпали подножие деревьев, словно в этом месте ещё совсем недавеча была зима. Покрывало из них выстилало зовущую её тропинку, углубляющуюся далеко между сильными яблонями. Айрис ощущала, что роща взывала к ней нежным голосом и просила спуститься, вдохнуть запах яблок и потревожить свою душу холодом… Да, на улице определённо было холодно. Айрис зябко поежилась и сбросила с себя подобие транса. Её оголённые плечи лизнул задувший в окно шквальный ветер, и она поспешила захлопнуть портьеры вместе с дверцами окон обратно. Спускаться в дезабилье на улицу было не лучшей идеей. Где она очутилась? Что это был за дом? Ноги несли её в неизвестном направлении, не способные устоять твёрдо на одном месте. Похоже, она давно здесь находилась. На ней была свежая спальная ночная рубашка, на открытой дверце большого резного деревянного шкафа висело заранее подготовленное голубое платье. Слуг, способных помочь ей переодеться, не было. По видимому, она была предоставлена самой себе уже некоторое время. Айрис чувствовала, как у неё пульсировала задняя часть головы, когда она пыталась предпринять усилие над собой и прорваться сквозь пелену забвения. Но тщетно. В голове стояла пугающая чёрная пустота, не позволяющая ни за что ухватиться, кроме своего имени и имени дома, к которому она, кажется, принадлежала. — О, вы уже проснулись. Прошу вас, леди Окделл, завтрак уже подан. Мастер Эстебан скоро к вам присоединится. Дезориентированную и напуганную её встретили слуги во время накрытия холодного завтрака. Никто не знал, когда госпожа проснётся, поэтому велено было не ставить ничего горячего. Эстебан встретился с испуганными сине-зелеными глазами на бледном миловидном лице, когда вошёл в обеденный зал, и его догадки окончательно подтвердились. Она ничего не помнит. Удар по голове оказался достаточно силен, чтобы пришлось разбираться с его последствиями, но жизнь герцогини осталась принадлежать ей самой. Хорошо, что она вообще проснулась. Когда её только принесли, прогноз был неутешителен. Эстебан боялся, что она вовсе не очнется. Его слуги окружили её постель плотным кольцом из заботы и не оставляли ни на минуту, меняясь ночью, словно военные, несущие попеременно свою вахту. Пару раз он даже высиживал с ней до седьмого часа утра и сам, пока к нему не приходил его главный слуга и не напоминал, что пора начинать заниматься делами по землям и в конторе. Айрис обмывали его служанки, врач, прибывший из столицы, менял ей повязки, выписывал отвары и мази. На все остальное была воля Четверых. Все зависящее от них, Эстебан и его люди, сделали для потерявшей свои имения, титул и даже имя бывшей герцогини надорской. Безукоризненные манеры и холодная отстраненная галантность, разбавленная лишь тонкой, словно линия, оставленная гусиным пером на бумаге, полуулыбкой. Эстебан пригласил её сесть за стол, но Айрис колебалась. Она раньше видела этого человека. Но где? Она не могла вспомнить. — Право, вам не стоит меня бояться. — Когда протянутую руку его не приняли и она осталась висеть дольше положенного в воздухе, Эстебан отодвинул для гостьи стул. Он был расположен напротив его места. — Я здесь не для того, чтобы причинять вам вред. Напротив, я вас сюда привёз, чтобы огородить от свалившихся на вас бед. Айрис мяла пальцами нервно юбку. Её взгляд затравленно метался между господином этого приветливого красивого холодного дома и столом со снедью. Но голод взял вверх над недоверчивостью, и вот она опускается на предложенное место, расправляя образовавшиеся на юбке складки. Грациозно, но в то же время резко, а оттого нескладно. — У вас очень красивая яблоневая роща. Там, под окнами моей… То есть вашей гостевой спальни. — Айрис отвела взгляд и постеснялась смотреть на слуг, пока они окончательно выставляли еду на столе. Эстебан пытался перехватить её взгляд. Он всматривался долго и пытливо в её лицо, словно хотел в нём разглядеть тень чего-то давно ушедшего. Айрис украдкой на него взглянула. Что ж, любопытства ей было не занимать и в лучшие годы. И сейчас, когда оно вновь проснулось, Эстебан почувствовал себя так, словно всё было как прежде. Но как прежде уже никогда не будет. И он как никто другой знал об этом тоже. — Мои имения славятся такими яблоневыми рощами лишь последние несколько лет, мы собираем яблоки и продаем их в столицу. Совсем скоро будет сезон сбора урожая в конце месяца. Если у вас будут силы и желание, мы могли бы совершить конную прогулку по землям и осмотреться. Я с удовольствием вас представлю работающим людям и арендаторам. — Конная… Прогулка? — робко поинтересовалась она. — По вашему имению? — Да, если вам будет угодно. Помнится, вы проявляли изрядную любовь к лошадям. Да и они к вам тоже. Этот неизвестный ей юноша был очень хорошо слажен. Высокий, подтянутый, с военной выправкой и темно-каштановыми зачесанными волосами. На нём был дорогой белый жилет, рубашка с широкими рукавами и штаны из муслина. Выглядел он изящно и явно разбирался в современной моде. Айрис невольно взглянула на своё новое платье. У неё было ощущение, что оно было не её. — Простите меня за мою бестактность, но… Кто вы? И что это за место? Эстебан повёл тонкой линией рта. Он ожидал этого вопроса. — Боюсь, раскрыть для вас лучше самой себя, кто вы и кем были, никто не сможет. Даже я. Я надеялся, что стопка так кстати взятых вами писем прольет свет на ваше безвременное забвение. — Эстебан кивнул на перевязанные письма, которые Айрис принесла с собой, и, вытянув ноги под столом, расслабился в своём хозяйском месте. — Однако вы, видимо, их ещё не читали. Айрис теребила бант верёвки, которой была перетянута бумага, и потом отдернула руку, словно от жалящей змеи. — Мне было некогда. При пробуждении я обнаружила себя в незнакомом мне месте и без возможности вспомнить хоть что-нибудь, кроме своего имени и дома, к которому я принадлежу. — Айрис практически на него нападала. — И встретила в итоге человека, который не желает мне с этим никак помочь. Что со мной случилось? Где вы меня нашли? И почему приняли столь радушно в свой дом незнакомку? Эстебан дернул уголками губ. Он что, смеялся над ней? Или над её злостью, над её беспомощностью? Кажется, его веселило то, что в корне её слова были неверны. Айрис поняла это из его следующих изречений, ведь именно из них следовало, что на протяжении всего этого времени о ней заботился никто иной как он. — Думаю, для разрешения нашего недопонимания я должен представиться — герцог Эстебан Колиньяр. Хозяин этого дома и этих приглянувшихся вам земель. Вы, наверно, уже не помните, но когда-то именно вы спасли мне жизнь. Мой слуга нашёл вас и доставил в моё имение. Вы провели в лихорадке три дня, чего, скорее всего, не вспомните тоже. Айрис округлила глаза, и сердце её волнительно забилось быстрее. Эстебан не разрывал с ней зрительного контакта пока говорил. Однако он не уточнил, где её нашли, словно специально замалчивал в некотором роде неприятную для неё информацию. — Ешьте. Пытаться вернуть память лучше не на голодный желудок. — Он оторвал от неё взгляд серо-голубых глаз лишь когда взялся за голубиный пирог и чашку с шадди. Айрис же предоставили несколько варёных яиц, ветчину, хлеб с маслом и травяной чай из малины и крапивы. Последний, к слову, очень хорошо снимал головную боль, в чем она посмела буквально мгновением позже убедиться. — Так вот почему вы помогаете мне… Верно? Это уплаченный долг за спасённую мною жизнь? — Для Айрис начали прорисовываться рамки понимания. До этого она не представляла причин, почему могла быть принята столь радушно в лоне этого дома. И пускай спасение чужой жизни — долг в руках другого человека, не все могли разделять её взгляды на этот вопрос. — Долг крашен платежом, а я привык их отдавать. Если я попытаюсь вам сейчас что-нибудь объяснить, вы всё равно ничего не поймете. Ведь названные имена вам ничего не скажут. Поэтому прекратите на меня смотреть, как мышь на крупу, и поешьте. Начните читать письма и потом приходите ко мне с расспросами. Вместе нам будет всяко проще разобраться, чем вам в одиночку. А сейчас я вынужден вас покинуть, моя дорогая, меня ожидает объезд земель. — И он, оттерев рот и скинув бумажную салфетку в тарелку, покинул своё место, как ни в чем не бывало. — И все? Вы оставите меня одну? — возмутилась она. — От меня вам сейчас будет не больше проку, чем от ножа, который вы так сильно на протяжении всего нашего разговора сжимали. — Эстебан опустил взгляд на её сжавшуюся в кулак ладонь, и она расслабилась. Серебряный нож для масла вновь оказался на столе. — Так что да, пока я вас оставляю. Вам бы самой не понравилось, сиди я вновь над вами, как над ребенком. Он дразняще её уколол с улыбкой и покинул дом, оставляя Айрис краснеть над завтраком. В один момент она перестала дуться. Ей не нравилось, что её держали в неведении, но в словах герцога было рациональное зерно. Только поэтому она поступилась со своим упрямством и взялась за еду. Когда она осталась одна, в будуар ей принесли чай. Милая служанка расположила тот в серебряном чайничке и разлила по небольшим фарфоровым чашкам. Айрис поблагодарила её и взялась за первое письмо из всей стопки, раскрывая то и сразу же в него вчитываясь. Почерк был летящий, стремительный, словно тот, кто его писал, желал как можно скорее поделиться с ней волнующей его новостью. «Дорогая Айрис, здравствуй! Поверить трудно, что со мной успело случиться за время обучения в Лаик. Как ты и предрекала, я был и остаюсь лучшим из лучших. У нас, Окделлов, несмотря на все возникающие сложности, это в крови. Меня взял на службу сам герцог Алва. Мне кажется, он видит во мне потенциальную угрозу а, как известно, её стоит держать как можно ближе к себе, чтобы в минуту опасности просчитать все возможные ходы. Тем не менее, он разрешил взять тебя в столицу. С его ходатайством ты сможешь стать фрейлиной при королеве Катарине. Мы наконец с тобой повидаем мир! Так что собирай вещи и дожидайся меня, через неделю мы будем в Надоре. И я заберу тебя, как и обещал». Твой любящий брат, Ричард. «Ричард, брат, здравствуй! Надеюсь, это письмо застанет тебя уже в пути. Матушка пришла в ярость, когда ты пренебрег её заветами и проникся своим монсеньором в положительном ключе. Это нужно было видеть! Её лицо стало столь красно от напряжения, словно она готова была превратиться в налитый соками томат! Она не рада и моему отъезду в столицу. Но мне все равно! Я ждала и буду ждать тебя с герцогом Алвой через семь дней. Семь томительных длинных дней… Без тебя в Надоре жизнь стала совсем невыносимой. Люблю и скучаю по тебе, мой единственный луч света среди кромешной тьмы каменного ящика». Твоя Айрис. Воспоминание вдарило ей в затылок раскаленным прутом, когда она читала эти письма. Она вспомнила Ричарда. Вспомнила, как они играли в детстве и были очень дружны. Айрис нежно его любила, и он отвечал ей такой же нежной братской любовью. Как два заговорщика против всего мира и матери в том числе, они рука об руку приехали в столицу вместе с герцогом Алвой. Но кем он был? Айрис обратилась к слугам и узнала, что господин вернется в третьем часу пополудни. Она направилась сразу же к нему с вопросами, как он и просил, когда те возникли. Ей были необходимы разъяснения. Айрис вошла к нему без стука. Нашлась лишь когда он уже надевал на себя богато расшитую домашнюю белую рубашку после ванной и продевал проворно все пуговицы в петли. Заметив её растерянность и рдеющие щеки, он усмехнулся и позволил себе смущающую её улыбку. Айрис отвернулась мгновенно и прикрыла рукавом глаза. — В Надоре не учат стучаться? — Может, и учат, но я этого не помню, — парировала она, не открывая своего покрасневшего до корней волос лица. — Я пришла к вам с вопросами. Извините, что без стука. — Да ничего. — Он поправил запонки и встряхнул рукавами. — Я всё равно уже закончил. Прошу, присаживайтесь. Они сели друг напротив друга. Айрис долгое время молчала, пока вокруг них хлопотала прислуга, и лишь когда дверь притворилась и господин Колиньяр взялся за обед, она напала на него с расспросами. — Кто такой герцог Рокэ Алва? — Да так, всего лишь лучший маршал Талига, — передразнил он её, обгладывая ножку курицы. — Не дразнитесь. Вы ведь прекрасно понимаете, что я ничего не помню. — Простите. Дело дрянного характера и привычки, — ответил он, роняя в тарелку обглоданную кость. — Герцог Алва был человеком, который взял вашего брата к себе на службу оруженосцем. Дикон буквально украл мою мечту из-под носа, но я не питал сильных надежд на этот счет и до выпуска. Рокэ славился тем, что он никого не берет к себе на службу, и то, что случилось, было произведено в порядке личного, я полагаю, исключения. Вашего брата никто не хотел брать к себе, несмотря на отличительные оценки и знания. Возможно, герцог Алва оказался не настолько безжалостным, как о нем говорят, и проявил… Снисхождение к вашему брату. Айрис внимательно внимала каждому его слову. Перед глазами предстала вороненая чернота чьих-то волос, острые красивые морисские черты лица и синие глаза, которые смотрели на неё с неизменной мягкостью и небольшой долей снисходительной насмешливости. — Если он не взял вас, то к кому же вы пошли служить? — Айрис разглаживала письмо вспотевшими пальцами. Она чувствовала, что жутко волновалась. Не могла лишь отыскать истинную причину для своего волнения. — К Килеану-ур-Ломбаху. Вы прибыли как раз в столицу, когда я от злости и досады вызвал вашего брата на дуэль. Однако вместе с ним прибыл ещё и герцог Алва. Ох, ну и наподдавал он мне тогда… — Эстебан утер салфеткой рот и в нее же усмехнулся. — Как мальчишке. Но я это и правда заслужил. — Почему же? — Вопросы кинжалами вылетали из её раскрытого рта, разя наповал того, кого она спрашивала. — Я состоял в очень враждебных отношениях с вашим братом. Более того, я всячески издевался над ним при дворе и выиграл у него его фамильное кольцо с конем в кости. В ту дуэль я должен был погибнуть, однако вы уже тогда имели явное влияние на герцога Алву, раз смогли его остановить. — Я? — Айрис широко распахнула глаза. Туман в её воспоминаниях вновь начал редеть. — Да, вы, Айрис. Вы остановили его, когда он уже собирался меня заколоть. — Ответ Эстебана потонул в темноте комнаты и треске поленьев в камине. Несмотря на то, что окна не были закрыты, свет плохо доходил до западной части дома. «Рокэ, прошу вас! Будьте благоразумны! Не нужна вам его смерть на своих руках», — Некая девушка защищала буквально грудью побитого оруженосца, закрывающего кровоточащую рану на плече. Мужчина в черном, смотрящий на неё свысока, долго не уводил лезвие шпаги, пока не хмыкнул, кидая кольцо юноше, стоявшему позади него. Он отступал нехотя и действовал так, скорее, из жестокосердия, нежели из проснувшейся совести, словно зная, что проигрыш в бою для маркиза Сабве будет хуже смерти. — Но почему я так поступила? — Я не знаю. — Эстебан откинулся на спинку своего кресла и пожал плечами. — Быть может, вам стало меня жаль, как и герцогу вашего брата. Может, я был вам симпатичен. Причина вашего выбора мне столь же не ясна, сколь и в тот день. Но герцог счел вас очень милосердной. Не характерная черта для вашего рода, но она прослеживалась даже в вашем брате. — Он потер пальцами губы и усмехнулся. — Так что в тот день вы спасли мне жизнь. Айрис выглядела озадаченной. В голове всплыл фрагмент её разговора с кем-то, подозрительно похожим на Эстебана. «В мои планы входит не допустить ещё одного кровавого бунта. А в ваши?» «Я просто хочу защитить своего брата. Думаю, в чем-то наши цели совпадают». — Мы больше с вами после этого не встречались? — аккуратно поинтересовалась она. — О нет, что вы. До военной кампании мы встречались в столице не один раз. Я отбыл много позже из-за своего проступка, чем ваш брат. Мы переписывались с вами при помощи писем и общались при дворе. Вам очень не нравилась нездоровая привязанность вашего брата к королеве, но ещё больше вам не нравилось влияние кансильера Штанцлера на него. Вы пытались убедить меня, что он плетет хитрую сеть из интриг, в которой ваш брат по печальной случайности посмел увязнуть. Вас он не слушал, но вы пытались до него достучаться через герцога Алву, а уже потом и через меня. Но последнее, как я считал и тогда, было заведомо провальным делом. — Я делилась с вами переживаниями? — Айрис убрала из кудрей пальцы, которые запустила до этого в них, и перестала так сильно сжимать волосы. Голова её кипела от большого количества пустот в единой картине происходившего. — Стало быть…мы были друзьями? Он как-то странно на неё в этот момент посмотрел. Словно пытался поймать её на лжи или ослышался. — Стало быть, да. Мы были в чем-то с вами…приятелями. И даже союзниками. Но меня он слушал не больше вашего. Я думаю, дальнейшее вы сможете прочесть из самих писем. — Благодарю вас за честный ответ. — Она спешно засобиралась к себе. — Я могу…идти? — Конечно. Я вас не держу. — Он проводил её взглядом до двери и до вечера следующего дня они так и не виделись. Рано утром господин Колиньяр уехал в другой город, а Айрис полностью углубилась в изучение того, что с ней происходило. — Порой кажется, что все это было вовсе не со мной, — поделилась она с ним в рассеянных чувствах, когда он составил ей компанию в её будуаре после плотного вечернего ужина. Она разложила вокруг себя раскрытые письма, прибегая к каждому в попытках восстановить хронологию произошедших событий. Айрис задавалась вопросом, почему она взяла их с собой. Эстебан предположил, что надобность в этом была вызвана самой ситуацией и трепетным отношением самой Айрис к письмам. «Быть может, вы посчитали их тогда самым важным, что вам стоило с собой взять». — Жизнь вообще часто оказывается хитра на выдумки, которые не может придумать ни одно даже самое изощренное воображение, — резонно заметил он. — А как складывалась ваша жизнь, когда вы ушли в военный поход? Мы больше с вами не виделись? — Её вопрошающий мягкий взгляд напоминал ему взгляд любознательного ребенка. — Вы мне много писали, как и я вам тоже. Здесь, возможно, сохранилась лишь часть из всех этих писем. — Эстебан раскрыл ладонь и провел ею по верхам над разложенными вокруг них бумагами. — Пока я был в военном походе в Варасту и в Сагранну. Однако, к моему несчастью, мой отец скончался за время моего отсутствия, поэтому в столицу я вернулся не только с военными заслугами, прославившими меня при дворе, но и с огромной утратой. Герцогский титул лег на мои плечи ношей, к которой я не был готов до конца, пускай и готовился к нему с детства. Ну да что мы все обо мне да обо мне. Давайте поговорим о вас! Не хотите составить мне сегодня компанию в прогулке? Вы сидите здесь, как пленница, которую я не запирал. Айрис рассеянно обвела письма взглядом, а потом вяло кивнула. Она уже и не помнила, когда в последний раз выходила на свежий воздух. Первый и последний на данный момент раз ограничился недолгой прогулкой по аллее до ближайшей яблоневой рощи. Сложив письма и перевязав их обратно куском жесткой веревки, она сходила переоделась в более удобную одежду и спустилась к Эстебану на первый этаж. Они отправились в конюшню. Эстебан отдал приказ слугам, пока Айрис готовилась, седлать коней и поискать для леди дамское седло. Однако то пришлось поменять на мужское, когда бывшая герцогиня надорская при виде женского задергала носом, как ощетинившийся щенок, готовый вцепиться в глотку противнику. Айрис терпеть не могла дамские седла. И едва уловимой тенью мысли помнила, что отец учил её ездить верхом по-мужски. — Помнится, у вас тоже была лошадь. Кажется, её звали… Эстебан внимательно за ней следил, когда они вышли из каретного сарая с мужским седлом к паре молодых коней. Он надеялся, что эта прогулка благотворно повлияет на её память. Врач из столицы сразу ему наказал, что засиживаться в четырех стенах для больной будет губительным делом, поэтому ей необходимы будут прогулки. Под любым предлогом Айрис нужно было выводить не менее чем на два часа на свежий воздух. Айрис задумчиво уставилась в землю. Она погружалась в свою голову, порой, как в мешок с сюрпризом — никогда заранее нельзя было догадаться, что ты оттуда в этот раз достанешь. — Бьянко. Её звали… Бьянко. Её мне подарил герцог Алва. Мама отравила её, потому что подарок был от него. — Айрис помрачнела при этом воспоминании, сделавшись темнее тучи. — Когда я приехала её навестить из столицы в Надор. Мы в тот вечер сильно повздорили. — Помню, вы жутко горевали тогда по ней. — Как здорово, что вы столько помните обо мне, а я о себе — едва ли горстку воспоминаний наскребу. — Она безрадостно усмехнулась, когда они вышли на главную дорогу, уходящую далеко в поля и теряющуюся где-то у взморья. Айрис повернула голову и кинула взгляд на поместье. Черепица у него была новая, трубы тоже, внешняя отделка свежая… Похоже, ещё совсем недавно здесь трудились рабочие и обновляли как внешний, так и задний фасад. Айрис украдкой заметила это, как и то, что рядом с домом, оказывается, помимо яблоневой рощи, был маленький ухоженный сад. Им занимался сейчас садовник. Взглянув на них, он приподнял свой головной убор в приветственном жесте. Айрис ему едва заметно улыбнулась и завороженно зацепила взглядом возделываемые высокие пышные голубые гортензии. Первое время она вела молодого жеребца под узды, чтобы не перегружать его лишними восхождениями и не загонять до мыла. Несмотря на то, что уже был конец весны, в землях Колиньяров было холодно, и конь мог легко простудиться. Айрис не помнила, откуда она всё это знала, — по видимому, она увлекалась коневодством или водила дружбу с надорским конюхом, — но она лошадям и правда нравилась, как и они ей тоже. Поглаживая предложенного ей Эстебаном молодого коричневого скакуна с молочной каплей промеж глаз по вытянутой морде, она ощущала, как тот отзывчиво ей подставлялся. Они объехали все угодья по краю, зашли на прогулку вглубь леса, выехали к холму, а от него свернули к бескрайним полям, где можно было заметить ещё несколько разбросанных то тут, то там яблоневых рощей. Эстебан рассказал, что ими занимался исключительно он и его люди. И это их общая заслуга, что они здесь со временем появились. — Вам здесь нравится? — криком спросил он её, находясь на своём вороном жеребце позади коня Айрис. — Очень! Такое чувство, будто я здесь уже была! — Восторг от езды пробудил в ней рискованность и особое трепетное детское восхищением окружающими её землями. Это был его дом, но он показывал ей его так, словно желал, чтобы ей здесь понравилось. Чтобы она пожелала здесь остаться. — Наверно, вы много мне рассказывали про них! Айрис пыталась перекричать ветер. Её жёсткие кудри рассыпались по плечам, а потом и вовсе разлетелись в разные стороны. Бледное лицо светилось, и оно сделалось таким красивым, что у Эстебана сперло дух; так она была похожа в этот момент на ту, в честь кого была названа. На солнце, луну и звезды вместе взятые тоже. — Рассказывал, но не очень много! Не думал, что вы и то запомнили. Они остановились возле одной из солитарных яблонь. Жеребец её попытался захватить одно из рано созревших яблок зубами, но у него не вышло. Эстебан решил это исправить. — Почему яблони? — Моя матушка их очень любила. Эта любовь передалась и мне. Поэтому, — Эстебан хлопнул ладонью по стволу дерева, и яблоко упало ему в другую руку. Айрис восторженно смотрела блестящими глазами на это, словно на придворное представление. Рано созревший плод был отправлен в рот коню, — и яблони. Хотите здесь осмотреться? Он помог ей слезть с её лошади. Айрис кружила вокруг деревьев, рассматривала их и пока пустые плетеные корзины для яблок, бегала по прошивающей рощу прожилке дорожек и пряталась от него, выглядывая из-за деревьев, когда Эстебан пускался её искать. До чего озорным созданием она была! Её радость была искренней, каждая её улыбка была настоящей. Эстебан давно уже таких не встречал. Он не хотел, чтобы эта радость омрачилась несчастьем. Именно поэтому, когда Айрис начала напирать на него с расспросами, кто она, что с ней стало и с её домом, он наотрез отказывался на них отвечать. — Я — герцогиня Айрис Окделл, верно? — Верно, — коротко отвечал он, не отрываясь от разделывания мяса. Они нередко обедали теперь вместе в библиотеке, когда он был свободен от работы, а она от своих исследований. — Но ничего больше вы рассказать мне не можете? — Айрис хлопала ладонями об стол и буквально пыталась его дожать. Но Эстебан оставался спокоен и непоколебимым. — И это тоже верно. — Или не хотите? — Она сузила глаза. — На этом закончим наш разговор, если вы не хотите впредь обедать и ужинать одна, Айрис. Я поощряю ваш интерес к изучению… Самой себя, но всего я вам рассказать не могу. Поверьте, исходя из благих побуждений. Она догадалась, что её пачка писем облегчилась не просто так. Он забрал последние, это был он! Айрис думала, что посещение её души в ночи хозяином дома ей никак привиделось, — он коснулся осторожно её лица пальцами и вытащил после несколько писем из-под давящей на них веревки, оставляя Айрис с замирающим сердцем притворяться под одеялом, что она спит, — но когда утром она не добралась прежнего количества, Айрис поняла, что это был не сон. Герцог Колиньяр намеренно её охранял от правды, которая, по его мнению, могла её разрушить. Айрис в ответ оставалось лишь использовать единственное доступное в её арсенале оружие — обиду, которой она прикрывалась, когда он вновь пытался приглашать её совершать прогулки на лошадях по землям имения. Но в один момент Айрис заметила, что они положительно влияют на смену её устойчивого состояния, поэтому она оказалась лишена и этой каменной стены между ними. Иногда на неё нападали обрывки разговоров, общих фраз, которые она не знала, к чему можно было отнести и к какому периоду своей жизни. Некоторые из них были связаны с герцогом Алвой, какие-то с Диконом и королевой Катари… Но большинство из них были связаны с Эстебаном. — Интересно, почему герцог подарил мне лошадь? Кем я ему приходилась? — как-то спросила она его, переводя коня на легкий аллюр. — Я думаю, вы были влюблены в него, и он это видел. И поощрял вашу любовь, несмотря на то, что явно не планировал вас звать замуж. — Эстебан усмехался, но не злорадные ли нотки ядовитой ревности просачивались в его голосе? Или Айрис лишь казалось? Она остановила свою лошадь на холме, слезла с неё и пронзительно взглянула на открывающийся ей вид. Бескрайние поля, покрытые лёгкой дымкой тумана, заставляли Айрис себя чувствовать как никогда живой и свободной. Словно она снова обратилась дикой живой девчонкой и всё ей было по плечу. — Вы ревнуете? — Тон её стал игривым и даже чуть мурлычущим. Она спросила его, поведя плечом. — Нисколько. Ведь именно я теперь обременён вашим обществом и я вас выхаживаю, а не он. — Эстебан слез рядом с ней и прикрыл глаза, подставляя бледное лицо порывистому прохладному ветру, дувшему со стороны далеко находящегося от них полночного моря. Он подумывал о том, что при первой же возможности, когда Айрис станет лучше, он свозит её к нему. В Надоре она ничего, кроме своей бедной маленькой речушки, больше и не видела поди. Тон Эстебана заставил её кое-что вспомнить. — Зачем вы это сделали? Да я почти победил его! — Может, мне стало жаль того сопливого мальчишку, которого здесь чуть не убили. — Айрис отвечала жёстко. Утирая разбитый нос, Эстебан просто не верил своим ушам; провинциальная девчонка умела быть твёрдой, когда это было нужно и ещё и его пыталась учить. Наглости ей было не занимать. Окделлы, черт бы их побрал! — Сопливого мальчишку? — Да! Сопливого мальчишку! Вы так и бросаетесь грудью на чужую шпагу, словно хотите умереть! — Она уперла кулаки в бока. Тон её стал отчитывающим. — Хотя могли бы послужить королю и королевству в более ценной роли, чем в роли трупа! — И мне об этом говорит дочь предателя, ха! — Эстебан не знал, то ли ему смеяться, то ли продолжать обомленно на неё смотреть. — В отличие от вас, у дочери предателя есть понимание ценности жизни, корни, история, гордость! А вы не можете похвастаться ничем из этого перечня! — Для меня чужая жизнь — тоже не пустой звук, — неожиданно взъелся он. — И я не меньше вашего чту свои корни, свою историю и то, что мне оставили в наследство предки. Ваша принадлежность к первым четырём домам не делает вас такой уж особенной, Айрис. Времена Золотой Анаксии давно прошли, если вы ещё не заметили, поэтому ваша гордыня и кичливость здесь неуместны. — Почему я так грубо тогда с вами заговорила? — Быть может, потому что я при первой же встрече раскритиковал ваше платье, — рассмеялся он. — Может, потому что мы с вами то и дело что без конца ругались из-за вашего брата и отца. Причин на то было предостаточно. Но чего было не отнять, так это того, что мы сразу с вами заметили друг друга. Я всё ещё помню, как увидел вас среди других эров и эреа. Вы выглядели так, словно ничего дороже того платья, что было на вас, раньше не надевали. О, а оно, право, сидело на вас шикарно. Очень подчеркивало выразительность глаз и золото ваших волос. Айрис оглянулась назад, в своё прошлое, и словно увидела ту девчонку из провинции, у которой глаза горели, как две утренние звезды, и сама она вся светилась, когда Дикон и герцог Алва подготовили её для представления её величеству, королеве Катарине. В тот вечер Эстебан, пробившись сквозь толпу таких же желающих посмотреть на старшую дочь предателя людей, сумел выдернуть её на танец. Ох, ну и крепко же тогда Дикон бесился с этого! Его взгляды, направленные на них, метали искры, но в один момент восторг от злодейства у Эстебана сменился совсем другим чувством — волнением. Он кожей ощущал, как оно же исходило от Айрис, когда она медленно в танце повернулась к нему спиной. Он поднял их руки над головой, закружил её, накладывая те перекрёстно на её грудь, а потом развернул круто к себе. Опустив ладони до её талии, Эстебан поднял Айрис над собой, и, он ставил на то свой последний шиллинг, её сердце замерло, а потом с тройным усердием забилось от восторга. Медленно опуская девицу Окделл к себе лицом, он и сам ощутил, как веселье устроило пьяный разгул в крови, заставляя его бледную кожу порозоветь на крыльях носа и щеках. — Ну что, неплохо для навозника? — Он усмехнулся, и она ответила ему тогда дразнящей улыбкой. — Очень даже хорошо. Хоть на что-то вы годны, господин Колиньяр. Она еще не знала, но в то мгновение его единственным сердечным желанием было прильнуть к её губам своими. Прелесть первого обостренного порыва сохранялась в нём по сей день и сейчас. После той прогулки они вернулись обратно в дом. Айрис вспомнила про её поездки на лошадях с отцом и братом. Сидя задумчиво и чересчур прямо на пуфе возле камина, она смотрела отстраненно в огонь, будто дух её бродил в данную минуту не здесь. Эстебан не хотел отрывать её от размышлений, но сидеть в полной тишине рядом с ней ему было невыносимо. — О чем задумались? — наконец, спросил он её. — Я вспомнила отца. Вспомнила, как он любил и баловал меня. Он учил меня ездить верхом по-мужски и драться на шпагах. Позволял играть с детьми слуг и не ограничивал в прогулках за пределами родового замка. Не каждый отец может похвастаться таким великодушием по отношению к своему чаду. Эстебан усмехнулся. Какая бы черная тень ни была отброшена на Эгмонта Окделла сотворенным им бунтом, он был явно хорошим отцом. — Какими были ваши родители? Я видела их портреты возле лестницы на второй этаж, но вы о них так ни разу и не обмолвились. — Она, сидящая прямо, со сложенными руками на пышной голубой юбке, словно приземлившаяся птичка, с любопытством взглянула на него. — Моя мать Урсула была очень доброй женщиной. Она тоже любила и баловала меня всячески своим присутствием в моей жизни. Была сестра Анна, с которой мы уже давно не общаемся. Анна вышла замуж сразу же после смерти отца и отбыла в Дриксен. Несмотря на то, что наши земли соседствуют с ними, мы изредка посылаем лишь короткие весточки друг другу. Отец, Жоан-Эразм, всю жизнь меня учил держать себя достойно среди других. Он понимал, что люди чести будут указывать на положение нашего дома, возникшего лишь при новой власти, поэтому воспитывал меня с мыслью, что я обязан быть лучше всех них. Во всем. — Но я ведь относилась тоже к людям чести, верно? — Айрис нахмурилась. — Из-за этого наши отношения, должно быть, были очень натянутыми. Удивительно, как они перешли в дружеские… Эстебан сделался неожиданно отстраненным. На его лицо легла тень, в голос закралась необычная интонация. — Между нами двоими не было ничего…особенного, что стоило бы вашего пристального внимания. — И все же, полагаю, как друга я могу просить вас вернуть мне пропавшие письма. — Айрис не сводила с него неподвижного прямого взгляда. Вот она его и поймала. Все его тело встрепенулось, словно она приковала его к стене булавкой. — Вам здесь не нравится? — Он странно всполошился по этому поводу. — Как мое желание узнать до конца свое прошлое и пребывание в вашем доме должны быть связаны? — Айрис изогнула бровь. — Ваше радушие не может искоренить мое желание узнать кто я и что пережила. — Полагаю, чем быстрее вы все вспомните, тем быстрее покинете меня. А мне бы очень этого не хотелось. — Эстебан опустил взгляд в опустевшую тарелку и переплел пальцы перед собой. Айрис невольно отметила, какие у него были ухоженные для мужчины руки. — Когда-нибудь это должно будет случиться. Я не могу злоупотреблять вашей добротой и гостеприимством вечно. — Она доказывала в очередной раз, что повелители скал не славились особым терпением ни в чем, чего бы касалась их рука. — Вы имеете на то полное право. Более того, может, я и сам этого хочу. Я взял на себя обязательство привести в равновесие ваше душевное спокойствие и здоровье. И пока вы не можете похвастаться крепостью ни того, ни другого. — У неё складывалось впечатление, что он вел себя, как взрослый, общающийся с капризным ребенком. По крайней мере, его лицо выражало именно такие мысли. Айрис вновь настойчиво просила его вернуть ей последние письма, но Эстебан оставался непоколебим в своём решении. Их начавшийся мирно разговор привёл к скандалу, и Айрис в тот вечер не спустилась к нему на ужин. Служанке пришлось его отнести ей прямо в спальню. Эстебан испытывал сильнейшие угрызения совести. Но если он ей уступит, он выкажет слабость, за которую им придется обоим заплатить очень дорого. Ведь он знал Айрис. И если она захочет восстановить честь Окделлов, она ни перед чем не остановится.***
В дни, когда его не было, она чувствовала себя тенью, лишившейся хозяина. Без рода, без дома, без имени. Она бродила внутри его богатого, но такого пустого дома и не находила себе места. В один день Айрис это надоело. Если он не хотел ей сам говорить правду, значит, она добудет её сама! Сколь горькой бы она ни оказалась, уж лучше так, чем сладкое заблуждение лжи. Она ворвалась вечером в его кабинет, ровно до того времени, в которое Эстебан обычно возвращался с обхода земель и переставал раздавать приказы слугам, отправляя их на покой. Пока он был в гостиной, она вскрыла найденным ножом для писем его бюро и выдвинула все ящики. Нужные последние письма из утратившей свой былой вес пачки были найдены в нижних ящиках за заслонкой. Айрис приготовилась им внимать. То, что хранилось на их страницах, на многое могло пролить свет. «Я не доверяла Альдо Ракану… Даже королеве в один момент я начала симпатизировать явно больше…» «Дорогой Эстебан, здравствуй. Из всего придворного сборища лицемеров не хватает хотя бы одного честного, пускай и жестокого лица — тебя. Чем дольше я окунаюсь в политические интриги, тем больше понимаю, что Альдо — не тот человек, что должен занимать трон. Какое бы у меня не было отношение к Катарине, она хочет удержать нейтралитет между старым дворянством и новым. Она не хочет новых войн. В отличие от Альдо и его приспешников. Мне больно смотреть, как Дикона используют в качестве пешки то одни, то другие люди. О, Четверо, если бы я только могла на него как-то повлиять… Влияние герцога Алвы на него бесспорно, но не его маленькой Айрис, которую он ещё помнит, перемазанную в грязи от игр. Всё, чего я хочу, это мира. Неужели я так много прошу?» Она писала ему о своих беспокойствах. О своих мыслях, которыми она не могла поделиться ни с кем. О положении дел в столице и о том, что антиолларская партия, несмотря на приобретение сильного союзника, начала терять вес в её собственных глазах. Её пугали россказни о магических последствиях нарушения клятв, и в какой-то мере она начала понимать герцога Алву с его беспокойством на этот счёт и не признавать поведения Дикона, поддерживающего Альдо буквально во всём. «А вдруг Альдо даже не Ракан? Тогда у него и не было бы и притязаний на трон. Поговаривают, у гоганцев закрадываются такие подозрения из-за некоего ритуала, который он прошёл не так, как они от него ожидали». «Дорогая Айрис, здравствуй. Положение королевы Катари при дворе стало весьма шатким и тебе стоит быть осторожнее. Уходя на дно, она утянет за собой всех, кто был с ней крепко связан, в том числе и тебя. Твоё ловкое маневрирование между олларской партией и их противниками ставит тебя под угрозу. Я знаю, ты пытаешься спасти жизнь брату, но даже Ричард не стоит всех жертв, на которые ты ради него идёшь. Альдо может вычислить, что среди его окружения ты передаешь информацию о его действиях королеве. И тогда путь в столицу для тебя будет закрыт, если он всё же прорвётся к власти. Мне бы не хотелось, чтобы ты была оторвана от той жизни, которую успела полюбить. И от меня тоже. Я вскоре вернусь в столицу. До этого дня прошу тебя не прибегать к радикальным действиям. Вместе мы решим, что делать». Твой Эстебан. Эстебан говорил, что между ним и ней не было ничего…сверхважного. Но Айрис понимала, что он врёт и нарочно скрывает правду. Его письма были наполнены резкого, но беспокойства за неё. И он писал ей чуть ли не больше, чем она ему, словно при каждой первой возможности. Если бы она ничего для него не значила (не была чем-то большим, чем просто добрым другом), стал бы он посылать своего человека в Берг-Марк? Она узнала из толков слуг, что человек герцога искал её там три дня. Но как он узнал, где её искать?.. Он знал об грозящей ей опасности? Догадывался, что политические интриги её до добра не доведут? Эстебан застал её в момент особо глубоких раздумий. Айрис замерла. Ну вот и всё, на этом предел его милости к ней должен будет подойти к концу. — Вы вскрыли мой кабинет, — холодно и ровно заметил он, щуря строго свои серо-голубые глаза. — Кажется, внутри дома пора начинать прятать вещи. — Вы не позволяли мне до конца узнать, кто я и что со мной было! Что мне оставалось делать? — обороняя последние письма и сжимая их в кулаке, Айрис прижала те к своей груди, не позволяя Эстебану даже взглянуть на них. Будто бы один его взгляд мог заставить их вспыхнуть и воспламениться. О, как бы он хотел, чтобы эти чертовы письма просто сгинули и перестали кидать тень между ними! — Я не отдавал их вам, потому что боялся, что вам будет очень больно, — оправдывался он. — И что вы не выдержите эту боль. Айрис, вы всё ещё слабы. У вас бывали приступы удушья в детстве и если с вами случится что-нибудь в стенах моего дома… Я себе этого просто не прощу. — Он прямо решительно на неё посмотрел, словно если бы ему пришлось защищать её от самой себя, он определённо бы пошёл на что угодно. В чем-то этот взгляд напоминал взгляд её матери, но у Эстебана он всё же был… Другим. Не сухим и безжизненным, а, напротив, болезненным и отчаянно нежным. — И что же мне остаётся делать? Сидеть и ждать, пока вы до меня снизойдете, чтобы всё рассказать?! Я узнаю правду, хотите вы того или нет. И вы меня никак не остановите, о нет, ничто не сможет этого сделать! Ни смерть, ни стихийное бедствие! И она начала их читать прямо перед ним, игнорируя совершенно его присутствие. «Здравствуй, Эстебан. У меня плохое предчувствие относительно того, что мы задумали с Робером Эпинэ, поэтому…я решила написать тебе. Мне кажется, Дикона нельзя оставлять одного в столице. Альдо плохо влияет на него. Говорят, он даже подговорил его с кансильером Штанцлером отравить герцога Алву. Август казался нашим другом, но королева Катари раскрыла мне его истинные мотивы, и мы оказались в меньшинстве. Раньше я боролась за освобождение короны, а сейчас понимаю, что прямой истинный наследник ничуть не лучше того, кто прежде на его месте сидел. Ты был прав. Борьба за власть ведет к бунтам, а бунты — к бесчисленным смертям. От витающей вокруг меня прогорклой лжи меня уже тошнит. Иной раз я задаюсь вопросом, не приросла ли маска лицемерия и к моему лицу? Ох, надеюсь, что нет, иначе его придется отодрать с мясом. Наверно, стоило остаться с тобой, когда ты предлагал. Как бы тогда все сложилось, сбеги мы? Но пишу я к тебе не за этим. Если с Ричардом что-то случится, я не прощу себе этого. Как я знаю, ты скоро прибудешь обратно в столицу. Прошу, стань его защитником, помоги ему отойти от его мечтаний и вернуть его голову на его плечи! Вся моя надежда остается на тебя, ведь в столице, кроме тебя, друзей у меня больше не осталось». «Фиктивный брак для спасения жизни герцога Алвы? Айрис, ты правда готова на это пойти?» «Не думала, что тебя это будет так сильно тревожить. В последний раз ты дал мне знать, что тебе всё равно, где я и с кем. В чем разница проявилась сейчас?» «Я был зол и позволил себе лишнего. Мне казалось, ты понимала, что я совершенно не это имел в виду». Айрис жадно вчитывалась в строчки последних писем, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Она ощущала, что за следующим поворотом её ожидает что-то зловещее. Что-то, от чего её Эстебан и защищал. Волосы её растрепались, как у бестии, дышать становилось все труднее. Её сердце сдавливало болью со всех сторон. Последнее письмо выступило выстрелом в упор. Она побледнела, на глаза её набежали слезы, и её с силой затрясло. Эстебан за неё испугался. Он хотел было кинуться к ней, когда она начала падать, но Айрис, устояв, его оттолкнула. «Ричард Окделл был виноват в смерти Катарины Оллар и в смерти Августа Штанцлера. Его казнь произошла на родовых землях Окделлов. Надор пал, под обломками родового замка покоятся кости и остальных членов семьи Окделл. Если Айрис для вас и правда хоть что-то значила, вы вознесете ей почести и соорудите для неё могилу отдельно от её матери. Она бы не хотела и в смерти рядом с ней находиться». Селина Арамона. — Кем вы мне на самом деле приходились??? Почему ваше имя значится в этом письме и в других? — Она была неотступна в своём желании узнать правду и до неё достучаться всеми возможными способами. Как нежно и страстно было написано её и его предыдущие письма! И как печально последнее, о котором она не должна была знать. Если между ними не происходило ничего важного, почему именно он фигурировал в каждом из них? Почему некая Селина направила письмо о её гибели именно ему? Не Рокэ Алва, а ему, Эстебану Колиньяру? Сыну навозника, человеку, которого она спасла на той роковой дуэли? — Я не хотел пользоваться вашим положением и что-либо вам навязывать, что могло оказаться неправдой и быть… Невзаимным до конца. — Он заложил руки за спину, неожиданно выпрямился. Голос его упал, став низким и хриплым. Носки покрытых землей сапог разъехались в две противоположные стороны, как если бы он был ещё недавно оруженосцем и находился в училище. Его взгляд, тёмный и блестящий, захватывающий последний отблеск взятой ею с собой догорающей свечи, медленно поднялся и упёрся в её лицо. Глаза Айрис тоже горели. Но его блеск и её отличались друг от друга: её был вызван злостью и его нежеланием говорить ей правду, его же носил более тёмный и изломанный характер. — Вы были мне небезразличны. Поэтому вы здесь. Поэтому я забрал вас тотчас же, как получил это письмо и известие, что после обрушения Надора в его землях видели потерявшуюся девушку с кудрявыми волосами, в потрепанном плаще и платье. Вы не представляете, каким для меня было облегчением узнать, что вы живы. Я забрал вас к себе, так как вам больше некуда было пойти. Айрис, ваш брат был убит, как изменник, вашего дома больше нет. Я был и есть ваша единственная надежда и защита от врагов вашего рода. В столице считают, что вы умерли, и тем же лучше для вас. Но не пытайтесь бежать и узнать что-либо ещё сверх того, что я вам рассказал и что вам рассказали эти письма. Иначе вы навлечете на себя вновь беду. Его голос приобрёл необычайно властные нотки. Словно она была одной из его вещей в этом богатом доме, которой он мог распоряжаться. Только это было не так, и Айрис не собиралась его слушаться! — Вы знали обо всем. Знали и молчали с самого начала, что мне некуда и не к кому возвращаться! Вы такой же предатель, как и мой брат! Она напала на него, забарабанила беспомощно руками по его груди и, сжимая последнее письмо в руке до хруста, неожиданно разрыдалась. Он прижал её к себе, как прижимают потерявшегося ребёнка в попытке утешить. Его рука легла на её растрёпанные вздыбившиеся волосы на затылке. Айрис горько рыдала, и вся накопившаяся с прошедшими в неведении днями боль выходила из неё вместе со слезами. — Я предлагаю вам стать моей женой. И избавиться от ненужного титула, который будет тянуть вас в могилу, пока вы его не сбросите с себя. Вы выжили. И не должны испытывать угрызений совести по этому поводу, ведь так распорядилась сама судьба. — Он прошептал эти слова ей в макушку тихим успокаивающим голосом. И тот на неё подействовал. Айрис подняла затравленный взгляд прямо в его лицо, чувствуя, что теряется от простоты того, как было это сказано. Злость её истаяла, словно иней с приходом дневного тепла. Будучи натурой романтичной, Айрис ожидала, что предложение руки и сердца будет проведено иначе… Но королева Катарина говорила, что она и без того слишком везучая — она имела возможность писать тому, кого любила, в то время как её связь с Рокэ носила опасный характер для всех, кто как-либо про неё знал. В первую очередь, для самой королевы. Браки по любви были такой редкостью среди дворянских семей. Что же она тогда имела в виду под тем, что она писала любимому человеку? Неужели…неужели Айрис и правда любила его ещё задолго до потери памяти? А он? Любил ли он её? С тяжелым ли сердцем он оставлял её в столице, а потом получал крохи информации от неё в письмах, которые ровным счетом не говорили ничего? Содрогался ли он при получении письма от Селины? Испытал ли он подлинное облегчение, когда его человек нашёл её в горах? В беспамятстве следующую одной известной ей дорогой, о которой она даже ничего не могла сейчас вспомнить? Обрывки тех дней предстали перед глазами, когда Айрис пала на землю и над ней склонился мужчина в черном плаще. Она думала, что нашла свою смерть, но это всего лишь оказался викарий, которого Эстебан послал на её поиски. — Стать вашей женой?.. — наконец, сглотнув шумно, переспросила она его. — Вы станете хозяйкой всего того, что здесь есть. Меня, моих земель, так полюбившихся вам яблоневых рощей и моих людей. — Но почему вы этого хотите? Зачем оно вам нужно? — Она не понимала, Боги, не понимала, почему он был так добр к ней в одной свойственной ему манере. Эстебан взял её лицо в свои ладони, заглядывая в сине-зеленые глаза, и прошептал. — У меня не хватило сил и храбрости сделать это в прошлый раз. Тогда я не мог вас спасти, не мог защитить. У меня не было никакого влияния, которое могло бы мне помочь. И мой отец бы такой брак не допустил. Поэтому… Я был преисполнен светлых надежд, что после хорошей верной службы, заручившись военными заслугами перед короной, смогу выбирать того, кто мил моему сердцу, а не моему титулу. Да и вы бы тогда не согласились. Вас занимали больше интриги королевы Катари и герцога Алвы. И вы слишком глубоко в них залезли, будучи её доверенным лицом и шпионом, который ей передавал всё, что было связано с действиями Альдо Ракана против Фердинанда и против неё самой. Но теперь, когда я предоставлен сам себе, когда я хозяин всего того, что мне оставил отец, когда я получил военную славу, я могу наплевать на то, что мне скажут другие. А все, кому вы были должны, мертвы. Я хотел ещё тогда лишь одного, чтобы ты стала моей женой, Айрис. — На его лице проступила несвойственная ему нежность. — Сейчас я могу наконец воплотить это желание в реальность. Ты чуть не погибла в церкви при вашем родовом замке и дольше я тянуть не намерен. Больше возможности может и не представиться. И он поцеловал её. Сладко-сладко, так, что у неё обмерло сердце и подкосились колени. Так, словно он ждал только её одну для этого поцелуя. И горечь, и нежность, и страсть — всё было в нем. Один он выражал, как она ему была нужна. И Айрис ответила на этот поцелуй. Не могла не ответить. Ведь в глубине души, она вспомнила, что она тоже глубоко и, как она думала тогда, безответно его любила. — Эстебан… — в её голосе наконец прорезается понимание, и она вспоминает все. Айрис чувствует, что давление её памяти оказывается слишком сильным. Под ним она оседает в его руках, и он прижимает её трясущееся тело к себе. — Ричард умер…и мама…и мои сестры с братьями…никого из них нет. Господи! — Я знаю, Айрис, знаю… — Он с выражением искренней скорби на лице прижимал её тесно к себе, позволяя всем её внутренним терзаниям найти свой выход. — Я осталась последняя…как я могу предать забвению свой дом? Свое имя? Дело людей чести? — продолжала в лихорадке шептать она, вцепившись с силой в плечи его рубашки. — Неужели ты думаешь, что я имею право на это пойти даже ради спасения себя самой? — Это больше не твоя забота. Ты и без того достаточно настрадалась за грехи своего отца, за его идеи и за своего брата. — Он обхватил её лицо вновь ладонями и оторвал от своей груди, заглядывая в блестящие от слез глаза. — Айрис, с тебя уже хватит. Когда-то ты говорила, что важнее найти себя, свою любовь и свой дом. И не важно, где именно всё это будет. Я готов подарить тебе всё, что у меня есть. И моё имя, и мой дом…и самого себя тоже. Если ты согласишься отдать мне себя в ответ. Айрис тяжело дышала через рот, глядя на него во все глаза. Эстебан чувствовал, что если он и мог на нее повлиять (поймать и надавить на излом в её душе), то лишь сейчас. Пока она не затвердела обратно в своей гордости и упрямстве. — Но как же…как же герцог Алва…и трон…и корона…и сын Катарины… — Они разберутся уже без нас. Ты не хотела войны? Её и не будет. Уж об этом мы позаботимся. Но в политические интриги…я больше тебя не пущу. Алва сможет помочь удержать будущему королю трон, уж в этом я уверен. Тем более, когда будущий король является его же собственным сыном. Она шмыгнула носом. Встревоженное дыхание начало успокаиваться. Она вспомнила и то, что осталась с королевой Катари, видя более достойного претендента на трон в лице её старшего сына, Карла. Он должен был продолжить дело людей чести и закрепить их главенствующие позиции среди дворянства, в позиции регента Катарина должна была его направлять (хотя Айрис помнила, что её изначальной утопичной целью было выровнять позиции нового дворянства и старого во избежание новых расприй). Герцог Алва обещал озаботиться их защитой. Нарушения клятвы с его стороны не последовало бы, ведь, по сути, он бы продолжил служить Олларам. И Лионель Савиньяк с Робэром тоже хотели им помочь… Айрис надеялась, что сможет переманить в их лагерь ещё и Ричарда, но тот оставался преданным союзником Альдо вплоть до своей трагичной смерти, веря, что как бы то ни было, он был истинным правителем (какого толка, брата, увы, не волновало). Она как сейчас помнила, как Дикон обозвал её предательницей, когда узнал, что королева не без её стараний обо всём знала и саботировала приход Ракана к власти. Что ради этого Айрис вошла вместе с ним в ближайшее окружение Альдо, как сестра его вернейшего слуги. За это Айрис и правда отослали из столицы. Поговаривают, что Альдо желал даже избавиться от неё, будучи взбешенным раскрывшейся правдой, но Ричард выпросил для неё помилование и вместо казни лишь ссылку в родные земли. Его нежелание слушать чуть было не погубило её. Как и его ревность. Ведь именно отказ Катарины пробудил в нём кровожадного зверя и затуманил ему голову, сделав возможным убийство беременной женщины. И предательство собственного монсеньора. — Я знаю, вам кажется, что вы предаете память отца, — Робэр понимающе на неё смотрел, — но вы приобрели кое-что более важное. Взрослое понимание, что не каждое кажущееся правым дело стоит наших усилий и жертв. Я тоже думал, что обязан поддержать людей чести и вернуть Альдо трон… Но теперь я признаю, что он, к сожалению, не тот, кто нужен людям. А мы, в первую очередь, боремся именно за них. — Им нужно чувство безопасности, еда и кров над головами, — заметила Айрис тихим хриплым сдающимся голосом. Они с Робэром хорошо друг друга понимали. Он ей нравился. Быть может, происходи их разговор при иных обстоятельствах, она была бы рада по-настоящему выйти за него замуж. — И если им может это дать Оллар, что ж, значит… Так тому и быть. В конце концов, Катарина представляет интересы людей чести. И её сын, даже будучи олларианским отпрыском, будет занят тем же. Это не так уж и плохо… — Она была не уверена в своих словах, но ей больше ничего не оставалось. Робэр говорил, что в ней проявилась взрослая политическая гибкость. И умение вовремя выбирать сторону было не преступлением. — Не олларианским. — Робэр усмехнулся. — Мальчик сын Рокэ, не Фердинанда. Айрис удивлённо на него посмотрела. Она знала, что с рождением детей Катарины было не всё чисто, но не догадывалась, что настолько. Его глаза открылись тоже совсем недавно. И они оба чувствовали себя из-за этого потерянными донельзя. — Я так тебя ждала… Там, в столице…мне тебя очень не хватало, — наконец, вымученно призналась она. — Я не хотела выходить за Робэра. Даже фиктивно, пускай он и стал мне другом. Я знала, что это разобьет тебе сердце. Но тогда не было иного выхода. Герцогу Алве нужна была помощь… Королеву Катарину отослали из столицы, мы теряли своё влияние, я пыталась помочь по мере своих сил. Нам нужна была возможность передать письмо Лионелю Савиньяку. Но даже это не спасло ни Ричарда, ни меня! Ох, Ричард, бедный Ричард… — И она вновь спрятала лицо у него на груди. Преданный и сломленный, он ненавидел герцога Алву и её саму последние дни своей жизни, Айрис была в этом уверена. — Тебе не в чем передо мной оправдываться. Всё хорошо. Теперь я здесь. И ты никому более ничего не должна. Ричард сам был виноват, что не захотел тебя слушать. Ты протянула ему руку, будучи находясь одной ногой в могиле из-за немилости перед новым королем. Но он оттолкнул и её, и тебя. В этом нет твоей вины, Айрис. Голос его звучал твёрдо и убедительно. Эстебан обнял её крепче. Запустил ладони в её буйные кудри и прижал голову к своей груди. С той стороны, с которой взыграло ретивое. Айрис прижалась к нему плотнее, сжимая вместе с тем в пальцах истрепавшиеся письма, которые больше не имели никакого значения. Весь мир для неё перевернулся с ног на голову, и она была не способна вынести эту перемену в одиночку.***
С начала мая и до конца июля здесь стояла самая лучшая погода. В третьей декаде мая яблони уже начинали цвести, и Айрис прогуливалась между ними, ведя за собой подаренного ей Эстебаном коня. Она назвала молодого жеребца Дикон, в честь брата, чтобы хоть как-то восполнить его отсутствие в своей жизни. Первое время Айрис чувствовала особенно остро, как ей его не хватает. Но потом её подхватил поток дел, в котором она забылась. Она и сама не заметила, как боль эта смиренно улеглась в дальних уголках её сердца, притупившись. Прошлого было не вернуть. Всё, что она могла тогда сделать, она сделала. Настала пора перемен. И стоять у их истоков, — пускай и косвенно, — Айрис было за счастье. Теперь она была госпожой новых земель. В десятом часу слуги встречали её с улыбками, она завтракала и выходила в сад, чтобы заняться цветами. По настойчивому велению Эстебана они высадили возле нижнего ряда террас ирисы, которые уже поворачивали свои фиолетовые зевы в её сторону. Жизнь недалеко от полночного моря проходила мирно и ничто, казалось, не могло потревожить её течение. Эстебана она находила обычно возле его серебристо-белого коня. Он спрыгивал с него, переставая величаво над ней возвышаться, оглаживал его бок и брал под узды. В серо-голубые глаза влезала улыбка, она же расцветала на его лице. Айрис чувствовала небывалое воодушевление, когда он так на неё смотрел. — Госпожа Колиньяр, — приветствовал он её важно. — Эстебан. — Она встречала его с ответной улыбкой и легким реверансом. Он восхищенно рассматривал её убранные в низкий валик волнистые волосы, платье с зеленым отливом и белую шаль, накинутую на плечи. В мае здесь было всего +15 градусов, поэтому даже весной приходилось утепляться. Но Айрис нравилась холодность этих земель. Она чувствовала себя в них, как дома. Сегодня Эстебана вызывали в столицу. Она должна была остаться одна и перенять дела по хозяйству на себя. На сердце у Айрис было неспокойно. Ей не нравилось, что она не могла его пока сопровождать в целях собственной же безопасности. После всего сотворенного Диконом Окделлов в Талиге преследовала до сих пор дурная слава. И становиться объектом чужих насмешек Айрис хотелось меньше всего, но если это нужно было выдержать, чтобы быть рядом с ним…она бы справилась. Но Эстебан не принимал от неё такой жертвенности и не доверял слугам, оставшимся без головы над собой. Айрис сильно выручала его, поскольку, будучи привыкшим заниматься делами имения самостоятельно, он не мог более не на кого его оставить. Раньше. Сейчас же у него была его дорогая любимая супруга, которая справлялась ничуть не хуже его самого. В чем-то даже лучше! — Возвращайся поскорее… — просила его она, захватывая родное лицо в свои ладони. Большие пальцы с нежностью поглаживали выступающие скулы, и Эстебан прижимался губами к внутренней стороне левой ладони с бережным поцелуем, прикрыв глаза. Айрис всегда беспокоилась, когда он уезжал один, но не делать он этого не мог. Титул обязывал, как и служба. — Приехал твой старый друг. Герцог Алва хотел бы тебя видеть. В углублении рощи стоял давно ушедший и притворивший за собой дверь из её мечтаний человек в черно-синих дорогих одеждах. Сапфиры переливались в свете белого солнца, но Айрис не ощутила знакомого прилива волнения, как это бывало раньше. Она оставалась предельно спокойна, когда поравнялась с герцогом плечом к плечу. — Стало быть, вы теперь госпожа Колиньяр? Никогда бы не подумал, что вы все-таки согласитесь. Герцог Алва не смог скрыть тени насмешливости в голосе. — Полагаю, о таком исходе никто не мог думать из нас тогда, — подтвердила его слова Айрис, сложив тонкие ладони в замок на своей пышной юбке. — Тогда я боролась против правления Олларов и олларианской церкви, а теперь делаю все для того, чтобы противоречия не разрывали государство, не было войны и сын Катарины смог сохранить свой трон. Хочется верить, что Карл положит конец всем разногласиям и принесет нам…долгожданный покой. Айрис выглядела меланхоличной, когда обсуждала все это. Возвращаться в былые дни даже мысленно ей совсем не хотелось. — Вы очень изменились, Айрис. — Алва повернул наконец к ней голову. — Стали степеннее, старше. Вам очень идет ваш новый титул и новое место. Скажите, вы счастливы здесь? — О да. Но одна мысль, что с моим мужем может что-то случиться… — она сдержанно вздохнула, — очень удручает меня. — Не переживайте. Я не могу полностью исключать несчастий, что могут свалиться на наши головы, но я сделаю все для того, чтобы он вернулся к вам живым. В конце концов, теперь мы служим с герцогом Колиньяром вместе. — Алва взглянул поверх плеча на занимающегося конем Эстебана и перевел взгляд вновь на спокойное умиротворенное лицо Айрис. — Он очень любит вас. — И это взаимно. Не одного из своих мужчин я не любила сильнее, чем его. Даже вас, Алва. — Она с затаенной улыбкой и дрогнувшими в смехе губами похлопала его по мундиру и отправилась обратно по тропинке, выводящей из рощи, к своему коню. Алва повел уголком губ. Поистине дороги, которые Четверо приготовили для них, были неисповедимы. Но знание того, что хотя бы один из Окделлов смог найти для себя мир, покой и счастье, бесконечно радовало его. — Прощайте. Надеюсь, вы почтите нас своим приездом в столицу. — Рокэ попрощался с ней уже со своей лошади. — Если того пожелает юный король и вы сами. — Она ответила кроткой улыбкой и, поцеловав коротко мужа в щеку, поскакала в сторону жнивья, оставляя после себя лишь поднявшуюся пыль да запах ирисов, развееваемый ветром.