Защитник государства

      Замок Селтигаров… был необычным. Даже для «валирийских» замков Узкого Моря. Драконий Камень, которым ей суждено было править, потрясал своей мощью, монолитной каменной громадой, выраставшей из гладких склонов горы. Каменные драконы, свернувшиеся на крышах и замершие в прыжке на парапетах. Она видела белые башни и медные кровли Высокого Прилива, птицей взлетевшего на скалы у берега Дрифтмарка. Книги не врали, его можно было назвать одним из красивейших замков Вестероса, воплощеним славы и богатства древнего валирийского дома, удачи Морского Змея. Или же памятью о былом могуществе — ведь когда-то, со слов молодого лорда Монфорда, крыши замка были крыты серебром. Мрачный Дрифтмарк, старая резиденция Веларионов, покрытый тиной и ракушками, словно днище корабля, который вытащили на берег для чистки. О его прошлом напоминали лишь барельефы в виде морских змей, «обвивавших» древние башни, между которыми «скакали» морские коньки. Изваяния древних мастеров не поддавались ветрам и морю, так же как и их собратья на Драконьем Камне.       Брайтстоун, наверняка когда-то был всего лишь круглой башней. Никаких барельефов, горгулий и прочих изваяний, лишь гладкий, темно-серый камень. Соседние башни, постройки и опоясывавшая их стена, судя по виду, возведенные намного позже, были сложены из светло-серого известняка. Из-за контраста с темным основанием, «новая» часть замка казалась еще выше. Он выглядел старым, но не настолько, чтобы казаться древним, как Штормовой Предел или Айронвуд. Разные материалы делали замок слегка нескладным, но язык бы не повернулся назвать его некрасивым. С южной стороны острова, крепость казалась небольшой, но как только «Долгое Лето» обогнул выступавший в море каменный мол, принцесса и ее спутники увидели длинную череду построек, среди которых виднелись мачты кораблей. — Черно-белый дом, — пробормотала Жанея Челстед. — Тебе в нем еще жить, — заметила Джинесса Блэкмонт.       Бывшая фрейлина шумно вздохнула. Ее старший брат и глава дома положил ей руку на плечо. — Селтигары древний и благородный дом. Уверен, они с радостью примут тебя, — сказал Саймон. — Я надеюсь, — ответила Жанея. — Просто, это все произошло так быстро. Я ведь лишь мельком видела сира Альфреда на турнире королевских всадников в Хейфорде в прошлом году, а теперь вот должна буду стать ему женой. — Невеста слегка улыбнулась. — Я имею ввиду, он был мил со мной, в Королевской Гавани, и когда приезжал к нам. Прости, но я увидела этот замок… я ведь даже не задумывалась, что о том, что это остров. Остров, окруженный водой! — невеста нервно усмехнулась. — И он так далеко от дома! — Жанея, — голос Саймона звучал лишь чуть громче плеска волн о борта корабля. — Ты помнишь, как пять лет назад король вызвал нас в столицу? Как королева предложила тебе место при дворе? Я помню, как ты боялась. Признаться, я сам меньше всего хотел оставить тебя. Но год спустя я вернулся. Год спустя ты играла с принцессой в богороще Красного Замка. Ты выглядела счастливой, такой счастливой, какой я никогда тебя не видел. Я уверен, здесь ты будешь так же счастлива. — Ты в это веришь? — Но мы ведь не расстаемся навсегда! — воскликнула Джинесса, — Меньше, чем через год Нора станет принцессой Драконьего Камня и сможет своей властью призвать тебя ко двору. — И разлучить молодоженов? — спросила Джейн Уайлд. — Я надеюсь, ее высочество не настолько жестока? — Осторожней, миледи, — нарочито громким шепотом ответила наследница Блэкмонта. — Я слышала, что одну из своих фрейлин принцесса уже сослала в Белую Гавань. — Говорят даже, что несчастная леди Винафрид до сих пор шлет письма в Королевскую Гавань в надежде вернуть расположение ее высочества, — добавила дочь лорда Уайлда. Ее высочество в ответ лишь покачала головой и улыбнулась невесте.       Все рассмеялись. Незадолго до того, как Виман Мандерли оставил пост мастера над монетой, он вызвал в столицу свою старшую внучку, желая показать ей двор юга. Вместе со своим дядей, сиром Венделлом, шумным, веселым толстяком, дочь северного лорда провела в Красном Замке несколько лет, успев сдружиться и с принцессой, и с ее подругами. Даже после того, как леди Винафрид пришлось вернуться домой, Белая Гавань через нее поддерживала связь с королевским двором. — Хвала Семерым, земля. — пробормотал сир Арчибальд Айронвуд. Гигант шести с половиной футов, ростом, обессилено облокотился на планшир. Победитель турниров, руками гнущий подковы, оказался сражен морской болезнью. — Нам еще возвращаться, дорогой кузен, — не преминул напомнить Эндрю Эстермонт.       Едва ли во всем Вестеросе можно было найти столь непохожих друг на друга людей. Кузен ее матери, с руками и ногами, похожими на стволы небольших деревьев, бычьей шеей и напрочь лишенной волос головой. И худой штормовой рыцарь, с длинной бородой, которую он, несомненно, тщательно расчесывал. Пусть и не признавался в этом. Ее дед, лорд Андерс Айронвуд, так отрекомендовал принцессе своего племянника: «отменный боец, но постоянно ищет приключений на свою лысую голову». Король Станнис сказал о своем двоюродном племяннике еще меньше: «верный человек».       Один был кузеном королевы, другой — сыном двоюродного брата короля. И все же принцесса называла их кузенами. Небольшая вольность, но при незамужней девушке дозволялось присутствовать лишь женщинам, септонам, мейстерам и близким родственникам. Отчего-то, в этот раз король выделил в сопровождение своей дочери двух присяжных рыцарей, а не королевского гвардейца. Впрочем, если отец и лорд Хейд знали что-то, то самой принцессе об этом не говорили.       Знакомство сих благородных сиров началось так, как могло начаться знакомство жителей двух королевств, враждовавших еще до того, как андалы пересекли Узкое Море: с хорошей драки. Принцесса не была ее свидетельницей, но Арлан рассказал ей, как благородный сир Арчибальд обмолвился об «унылой скале посреди Узкого Моря» и добавил что-то о «черепаховом супе». Благородный сир Эндрю поддержал беседу, как будто невзначай вспомнив о молочном поросенке, какого давеча подавали к столу. Беседа продолжилась уже во дворе Красного Замка. Как сказал ее кузен, «Айронвуд был сильней, а Эстермонт — проворней, так что Эндрю было достаточно держаться от верзилы подальше». Симпатии внебрачного сына Роберта Баратеона явно были не на стороне дорнийца, но тем не менее, когда кончилось отведенное для поединка время, оба рыцаря остались стоять на ногах. Нетвердо — Эстермонт все же пропустил один удар, да и Айронвуду несколько раз досталось.       В старых книгах, такие поединки обычно приводили к крови. Два дома, что достоинством равны, старинная вражда, ведущая к войне. Однако в тех же старых книгах, к сожалению, куда как реже, можно узнать о том, как два воина, сойдясь в поединке, признали друг друга равными, списав былые грубости на горячность молодой крови и тщеславие, увы, нередко присущее младшим сыновьям благородных семей. Ну или же королевская чета недвусмысленно напомнила двум благородным рыцарям о том, что взаимному уважению и крепкой дружбе, они могут поучиться в местах куда более дальних и куда более северных чем Королевская Гавань. — Меня там можешь оставить, кузен, — Айронвуд совсем не рыцарственно икнул. — Не всем нам повезло родиться на скале посреди моря.       Эстермонт улыбнулся и покачал головой. — От Скорбящего до Эстермонта путь куда ближе, чем от Королевской Гавани до Брайтстоуна. Если, конечно, не идти из самой Королевской Гавани. — Упаси меня боги от такого путешествия, — отмахнулся дорниец. — Уж лучше на своих двоих. Такая погань, и ведь ничего не поделать, — Арчибальд стукнул кулаком по дереву. — Ну, морю ты не настучишь молотом. — Сир Эндрю потер левую руку. Ты ведь не… как там звали того лиссенийского магистра, который объявил войну морю? Каралла? Клада? — Клагалла, — вставила Джинесса. — Он велел своим рабам бичевать море а после собрал ракушки и предъявил их остальным магистрам как знак своей победы. — Говорят, он сделал это, после того, как затонул его любимый плавучий бор… театр, — сказал Айронвуд. — А вот эти подробности ты запомнил? — Эстермонт склонил голову набок. — Скажем так, они были интересней имени какого-то толстосума с другого берега моря. Меня больше интересует то, откуда эта история известна фрейлине нашей дорогой кузины? — Деван рассказал мне, как вы двое вместе с Аллардом пья… отдыхали. — Надеру уши, — совсем не по-рыцарски высказался подошедший сын рыцаря. — Подумать только, Аллард, два дня назад ты показался мне приличным человеком! — с деланной горечью изрек сир Арчибальд.       Капитан «Долгого Лета» пожал плечами. — Полагаю, по возвращении домой, я был несколько… не в себе. Дейл и Марик на «Ярости», отец в Красном Замке, Маттос на «Черной Бете», мать с младшими на мысе Гнева. Вот и встречал меня мой дорогой младший брат, которому я пересказал эту удивительную историю. Это вот ему хорошо — он указал на Эстермонта. — Пьет залпом в час по ложечке. — Это как? — спросил Саймон. — А так, что вроде бы и кубок всегда полный, и здравницу произносит, а под конец трезвый как септон, — пояснил дорниец. — Полезный навык, — согласилась наследница Железного Трона. — Не зря же я год был сквайром вашего отца, — ответил тот. — Только, принцесса, я бы попросил… — Не думаю, что мой отец ценит вас за одно лишь умение оставаться трезвым, кузен. «И я тоже». — Так или иначе, при таком ветре, мы прибудем через часа два, не больше — прервал затянувшееся молчание капитан. — Прошу прощения, — Элеонора оставила своих собеседников и перешла на корму.       Согласно старинным неписанным законам, беря на борт незамужних дам, капитан обязывался уступить им свою каюту. Ну или хотя бы предложить. От сира Давоса принцесса знала, что это правило пошло с тех давних пор, когда каюта капитана была единственной, отделенной от мест, предназначенных остальной команде. «Долгое Лето» был, пусть и небольшим, но новым кораблем, предназначенным для перевозки почты и важных пассажиров. Но, несмотря на это, принцесса и ее камеристка, заняли именно капитанскую каюту. Во многом это было простой формальностью — их «путешествие» должно было занять меньше дня. — Камилла? — Ваше высочество? — рыжеволосая служанка торопливо слезла с сундука на котором устроилась. — Прошу прощения, эта качка, я позволила себе задремать… — Ничего страшного. Капитан говорит, что мы скоро прибудем. — Так, — Камилла сбросила с себя остатки сна. — Вы хотели переодеться? Привести в порядок волосы? — Пожалуй, нет, — принцесса покачала головой. — В Брайтстоуне у нас будет и время, и комнаты. Я надеюсь.       Солнце только-только коснулось горизонта, когда «Долгое Лето» занял свое место у пристани. Под звуки труб невеста и ее брат первыми сошли на берег, где их уже ждали. Лорд Адриан Селтигар по-отечески обнял Челстеда, годившегося ему в сыновья, если не во внуки, хотя даже с борта корабля было видно, что внимание старика было сосредоточено не на его будущем родиче, не на невесте его родного сына, а на массивном дубовом сундуке, который несколько матросов с трудом внесли на пристань.       Комнаты отведенные принцессе и ее служанке, располагалась в одной из башен замка, прямо под покоями лорда и леди. Большая честь, несмотря на то, что разместили их отдельно от остальных гостей. Принцесса бы скорей потратила оставшееся время дня на отдых, но лорд Селтигар устроил пир в честь начала свадьбы. Потому принцесса и ее спутники, сменив пропахшую дегтем и солью одежду, спустились в главный зал Брайтстоуна.       Только когда все гости собрались, принцесса смогла увидеть, кто счел нужным посетить свадьбу далеко не последнего дома Семи Королевств. Ну или, по меньшей мере, не последнего из домов Королевских Земель. Рядом с ней, ближе всего к лорду Адриану, его жене и новобрачным, сидели лорд Ренферд Риккер и его жена Алейна, а также лорд Дрифтмарка Монфорд Веларион. С другой стороны, расположились наследник Грачиного Приюта Лукас Стонтон и лорд Гансер Сангласс из Приветной Бухты. Места ниже достались прибывшим из «бывших» Штормовых Землель — их представляли Герольд Гоуэр и Джон Трант и еще несколько рыцарей. Единственным лордом из их числа был Алесандер Стедмон, властитель Широкой Арки — небольшого замка на побережье Узкого Моря. Гоуэр и Трант были наследниками таких же небольших уделов. Лукас Рокстон — сын лорда Колина Рокстона и племянник мастера над монетой, — сидел вместе со своей невестой, Элинор Тирелл. Юноша дал обет жениться лишь после того, как получит рыцарские шпоры. К несчастью для него, турнир, на который тот так рассчитывал, окончился неудачей. К чести юноши, и вящей радости невесты, тот отказался принимать шпоры из рук родича. Тем не менее, молодая пара казалась весьма увлеченной друг другом. Особняком держался Эррен Флорент то ли сын, то ли племянник то ли брата, то ли кузена лорда Ясноводной Крепости. Каждый из гостей прибыл в сопровождении свиты и слуг, сидевших дальше внизу, так что предстоящую свадьбу едва ли можно было назвать малолюдной.       Саймон Челстед сидел напротив лорда Селтигара, Арчибальд, Эндрю, Джинесса и Джейн сели рядом с принцессой. Алларда посадили еще дальше штормовых рыцарей. В глазах лордов Вестероса, капитан корабля, пусть даже на королевской службе, не был ровней рыцарю или дворянину. Сын бывшего контрабандиста оживленно о чем-то беседовал с белокурым Аураном Уотерсом, сводным братом лорда Дрифтмарка и, казалось, не был опечален подобной несправедливостью. А когда Уотерс достал из-под стола глиняный кувшин с длинным тонким горлышком, с его края стола послышался громкий смех. Лорд Монфорд неожиданно заинтересовался покрытыми копотью сводами зала, пробормотав что-то о тростниковом меде.       Гости шумели и болтали, в основном о безделицах. Сангласс хвалился экземпляром «Семиконечной Звезды», который он заказал в Септе Бейлора, Стонтон рассказывал о недавнем турнире, организованном лордом Мутоном, Риккер расписывал своего великолепного охотничьего сокола. Джинесса и Джейн оживленно спорили с Линессой, младшей сестрой Лукаса Стонтона о том, стоит ли украшать койф драгоценностями, как это делают на Западе и в Просторе, или следовать моде Долины и Штормовых Земель, где предпочтение отдавали серьгами и ожерельям. — Мы весьма польщены вашим визитом, — торжественно и в очередной раз изрек лорд Селтигар, передавая принцессе одно из главных украшений сегодняшнего стола — камбалу, запечённую с маслом, чесноком и лимоном. Под серебристо-черной чешуей виднелось молочно-белое мясо. — Мои отец и мать шлют свои наилучшие пожелания, — ответила та, осторожно отщипнув кусочек. — Как вам? — спросил лорд.       «Слегка солоно, чуточку кисло, немного остро», подумала Элеонора, но ответила совсем другое: — Очень нежное. — Так и есть. Вы не найдете здесь ни единой косточки, ваше высочество. Эта была четырех футов, а во времена моего деда к столу подавали в полтора и в два раза больших. — Это впечатляет, милорд, — сказала принцесса, и передала блюдо лорду Велариону. Рыба занимала более чем значительное место на столе, но Элеоноре она не слишком нравилась. Она знала, что вскоре ей придется переменить свои привычки — но сейчас наследницу Железного Трона куда больше интересовала запечённая утка. Лорд Адриан производил впечатление радушного хозяина, но порой казалось, что он провожал взглядом каждый опрокинутый кубок и каждое опустевшее блюдо. Царящее на столах изобилие явно не вязалось с образом лорда Селтигара как скупого и жадного человека. Не присутствуй принцесса при составлении и подписании брачного договора, она бы уже наверняка стала бы подозревать худшее. — Как здоровье вашей матери? — спросила Алейна Риккер. Этот, казалось бы, совершенно невинный вопрос заставил принцессу с силой сжать в руке нож, которым она резала грушу. Мать была совершенно здорова вот уже несколько лет. И ведь леди Сумеречного Дола не поинтересовалась здоровьем отца, ее короля, не спросила о том, как дела у ее младшей сестры. Всегда, неизменно, речь шла именно и только о королеве. — Дела не позволяют ее величеству покидать Королевскую Гавань, — ответила Элеонора, стараясь держаться как можно спокойней. В ответ, леди Алейна склонила голову так, как это обычно делают матери, поймавшие своих детей на мелкой лжи. — Я полагаю, их величествам будет приятно узнать, что вы изволили проявить беспокойство, миледи, — тихо заметил сир Эндрю.       Лорд Адриан замер, держа у рта кубок с кислым вином. Лорд Монфорд отложил нож и посмотрел на лорда Риккера, словно требуя ответа. Лицо леди Риккер по цвету сравнилось с мясом камбалы. Краем глаза, Элеонора заметила, как рыцарь коротко кивнул ей. Принцесса кивнула, словно подтверждая его слова. — Ваше высочество, вы ведь впервые у нас в гостях? — спросила леди Джейн, жена лорда Адриана. — Завтра утром Альфред мог бы показать вам замок. — Это было бы большой честью для меня, миледи, но, разве это не помешает подготовке к церемонии? — уточнила Элеонора.       Перемена темы была крайне своевременна. С другой стороны, едва ли стоило удивляться тому, что ей «на помощь» пришла именно леди Селтигар, в девичестве носившая фамилию Сангласс. Коготь-Остров, равно как и Приветная Бухта, подчинялись Драконьему Камню, и лорды этих земель скоро должны будут присягнуть ей. Намного раньше, милостью богов, чем это придется сделать Риккерам. — Большинство приготовлений уже закончено, — признался Альфред Селтигар. — К тому же, я хотел бы показать замок леди Жанее. И я был бы крайне признателен, если бы вы согласились составить нам компанию, ваше высочество.       На самом деле, принцесса бы с куда большим удовольствием провела время в порту, — она ведь обещала привезти Кассандре «что-нибудь». К сожалению, отказ от подобного предложения был невозможен. Весь Вестерос от Стены до Дорна знал легенды о героях древности. О Корлосе, сыне Кастора, которому Старые Боги открыли золото горы в награду за храбрость и благородство. О Дюрране и Эленее, и их любви, что пережила страшнейшие из штормов. Брандоне Строителе, что хитростью заставил великанов выстроить стены Винтерфелла. Основатели великих домов, прародители королей и великих лордов. Но были и другие, прославившиеся кто умом, кто благородством, кто смелостью, а кто одной удачной победой. Едва известные за пределами земель, в которых правили столетия назад, они оставались предметом гордости потомков, зачастую куда более значимым, чем золото в сундуках или размеры владений. Матиас из Чаячьего Города, искатель приключений, разбойник, наемник и пират, чья дочь Рони станет первой леди Челстед. Братья-близнецы Рогар и Риман, нашедшие приют в грачевнике «высотой в два человеческих роста». Теобальд, сын Дунлана, истребившего каменных великанов, искупивший грехи и гордыню отца защитой путников на Каменном Пути. Эти истории заучивались с детства и рассказывались гостям, как и истории о других выдающихся предках. Чаще всего они походили друг на друга, прославляя храбрость и доблесть героя, милость богов или же благодарность короля. Но, в то же время, они оставались сокровенными для любого дома и оставлять подобные рассказы без должного уважения и интереса было тяжким оскорблением.

***

      Вернувшись в отведенные ей комнаты, принцесса достала из дорожного ящичка кошель. Одной из заслуг Джейхейриса Миротворца были его указы, закреплявшие за Железным Троном исключительное право чеканить монету. Уже правлению его внука Визериса, золотые и серебряные монеты прежних королей вышли из обращения, оставшись лишь в сокровищницах некоторых домов да в Цитадели Староместа, где мейстеры по истертым лицам и неразборчивым черточкам, составляли истории королей древности. В Вестеросе ходила одна золотая монета, названная драконом, серебряный олень, до Завоевания ходивший в Штормовых и Речных Землях. Быстрее всего оказались «заменены» именно медные монеты. Переходящие из рук в руки в разы чаще серебра, старые медные деньги неизменно заканчивали свой путь в тиглях мастеров или на одном из трех монетных дворов Королевской Гавани, где из них делали «королевские» монеты — тяжелые, широкие звезды, и более легкие и мелкие гроуты, гроши и полушки.       Мейстер Перестан, рассказывавший ей об этом, утверждал, что короли и лорды Семи Королевств никогда бы не согласились на требования Джейхейриса, не будь у юного короля драконов. Скорее всего, это было именно так — ведь возможность чеканить монету была не только необходимостью, но и демонстрацией силы, власти. А ведь каждый лорд так или иначе стремиться быть на своей земле полновластным господином и хозяином. Но со времен Старого Короля прошли века. Сгинули драконы, сами Таргариены бежали за Узкое Море. Порой Элеонора задумывалась о том, не случиться ли так, что однажды лорды вспомнят о своих былых вольностях.       С другой стороны, Дорн, столетия отстаивавший свою независимость, удивительно легко принял условия Таргариенов. Ройнары позволяли своим лордам чеканить собственные деньги, — у Элеоноры остались подаренные дедушкой легкие бронзовые монеты. Несмотря на древность, едва ли хоть кто-то согласился бы принять деньги из подобного металла, ведь из обращения они успели выйти еще до Завоевания. А после, во времена мира между Железным Троном и Солнечным Копьем, с севера на юг шел нескончаемый поток монет. Мейстер Келлисфон, сопровождавший Юного Дракона в его попытке завоевать Дорн, писал: «воины извлекали из сундуков и тайников оленей и драконов и восклицали — «бери украденное», при том, что в тот же год десятки тысяч таких же драконов отправлялись на юг в обмен на перец, оливки, лимоны и миндаль». Неудивительно, что ко временам Эйгона Недостойного монеты Железного Трона ходили в Дорне едва ли не чаще «местных». Было нечто ироничное в том, что «непреклонные, несгибаемые и несдающиеся» Мартеллы, в итоге, сдали свое королевство без боя.       Безусловно, наследнице Железного Трона полагается быть беспристрастной. В особенности, если твой отец — Станнис Баратеон. Но, в то же время, она была дочерью Инис Айронвуд, чей род когда-то звался королями Дорна. Безусловно, Квентин Мартелл, воспитывавшийся в замке ее деда, был тихим, учтивым юношей, но если хотя бы доля того, что она слышала о его сестре Арианне была правдой… Было о чем беспокоиться. Не зря в зале Малого Совета раз в месяц можно было услышать фразу: «в Солнечном Копье хорошая погода», что обычно означало «принц Дорна немолод, мучается подагрой, но все еще жив и правит».       Элеонора отсчитала деньги. Сейчас ей стоило задуматься о куда более близком будущем. — Что вы наденете завтра? — Пожалуй, темно-синее платье.       Не слишком броское или открытое, но достаточно свободное для предстоящей «прогулки». Несмотря на вести о скорой зиме, в Королевских Землях все еще было достаточно тепло. — А на церемонию? Хлоя говорит, что леди Жанея не хочет, чтобы ее волосы были слишком заметны.       Жанея имела тот цвет волос, который учтивые люди называют серо-русым, а невежливые — мышиным. Неудивительно, что невеста решила скрыть свой «недостаток» в самый важный день своей жизни. Впрочем, Мия однажды просто обрезала свои волосы ножницами для шитья, посчитав их «чересчур длинными». — Что ж, тогда и мне придется поступить так же, — Элеонора сделала в уме пометку завтра поговорить с Джейн и Джинессой. — В конце концов, завтра — ее день. — Тогда волосы придется собрать, миледи, — напомнила Камилла. — Придется. Но, это ведь можно сделать завтра утром? — Ваша леди-мать настоятельно просила вас примерить платье сегодня вечером, — напомнила Камилла, — так что и волосами лучше заняться сейчас. — Я полностью в твоем распоряжении, — устало согласилась Элеонора, которой ни в коем случае не хотелось выспаться перед завтрашним днем.       Служанка покачала головой и подошла к большому, обитому железом сундуку, стоявшему у стены. — Заклинило? — спросила принцесса, увидев, что прямоугольная крышка сундука не поддаётся. — Нет, — Камилла еще раз потянула за железное кольцо, вделанное к крышку. — Его у стены поставили, крышка упералсь. Надо бы позвать кого-нибудь… — Все уже разошлись. — Ну, кого-то мы сможем найти, — уверенно начала служанка, но тут же осеклась, увидев как ее госпожа пытается оттащить сундук от стены. — В нем же стоунов десять веса! — чуть ли не вскричала Камилла. — Ну… ну… не десять, это точно, — выдохнула Элеонора, вытирая пот со лба. Между правым углом сундука и покрытой известкой стеной появилась щель, в которую можно было просунуть руку. — Да какая разница! — не унималась Камилла, пока принцесса обошла сундук и принялась за левый угол. — Вы же надорветесь. Охота вам весь завтрашний день скрюченной бегать? — Не надорвусь, — должно быть, она сказала это слишком резко, потому что Камилла вместо того чтобы продолжить спорить, спросила: — Вас кто-то обидел, миледи? — Прости, что? — Сундук наконец поддался и крышка с глухим стуком ударилась о стену. — Вы злитесь, ваше высочество. Я же вас достаточно хорошо знаю. И кузин ваших тоже. Вы чем-то рассержены, верно? Что-то случилось на пиру?       Должность горничной сама по себе необычна. С одной стороны, это не фрейлина и не придворная дама, титула у нее нет и фамилии, как правило, тоже. С другой стороны, это не простая судомойка, которую можно заставлять драить полы в погребе и отправлять спать на ящике с золой. Это человек, достаточно приближенный к леди, чтобы заплетать ей волосы и помогать с одеждой, но в то же время, не стесненный обетами септы или обязательствами перед своим домом. Эти женщины, племянницы стражников, сестры поваров, внучки сержантов, дочери кормилиц, были теми, кому леди могла доверить ключи от шкатулки с драгоценностями, просьбу принести пирожных с замковой кухни и, чего уж скрывать, секреты.       Служанка принцессы родилась в Эссосе, через год после того как началось Восстание Роберта. Ее отец, бывший замковым стражником при двух королях — Джехейрисе Втором и Эйрисе Безумном, не мог похвастаться высоким происхождением, но оказался весьма прозорлив, отправившись за Узкое Море через месяц после казни Старков. Впадавшему в безумие королю не было дела до простых людей, а его приближенным — и подавно. К тому же, двоюродный брат матери Камиллы был старшим помощником на торговом судне. Родственные связи бывают важны как среди лордов, так и среди замковой челяди.       После войны, от неполных пяти сотен жителей Красного Замка осталось не больше сотни. В первые годы правления ее отца, мать рассылала гонцов по столице и окрестным землям. Может показаться странным, что королева была готова доверять тем, кто служил Таргариенам, однако речь шла о людях, которые годами жили в Красном Замке и хорошо знали крепость. Так, Джейкорн c Горностаевой Улицы, вместе с женой Уиллой, сыном Томом и малышкой Камиллой вернулся в Вестерос. «Камиллой» назывался корабль, на котором они покинули Вестерос, и фактически, спасший им жизнь.       Камилла получила свою должность пять лет назад. К тому времени, Джейкорн потерял ногу из-за какой-то болезни. Несмотря на это, ему и его семье позволили остаться в замке. Может показаться странным, что королева была готова заботиться о слугах, однако речь шла о людях, которые годами жили в Красном Замке и хорошо знали крепость. Уилла получила место ткачихи, Том все же стал стражником, а вот Камилла изначально была определена в ученицы старшей ткачихи. На одном из занятий по шитью, ее работа сводилась к тому, чтобы подавать дамам иголки, нитки и прочее. На следующем занятии она присутствовала уже как личная служанка принцессы. Со слов королевы, Камилла стала «первой, кто разговорил ее дочь», хотя уже ни мать, ни Камилла, ни сама Элеонора не могли вспомнить, о чем с таким увлечением могли говорить две девочки. — Едва ли это что-то, с чем ты могла бы мне помочь, — призналась принцесса. — Просто, уже четыре года прошло, но они все так же думают будто моя мать больна.       Камилла, ничего не ответив, принялась за работу. — Я понимаю, что леди Риккер последний раз могла видеть маму разве что на торжествах в честь рождения моей сестры, но ведь… Знаешь, ведь никто не позволяет себе подобного в присутствии моего отца. Или матери.       Камилла продолжила работать, все так же молча, лишь изредка прерываясь на просьбы повернуться или наклониться, чтобы ей было проще застегнуть ту или иную пуговицу, — несмотря на разницу в возрасте, принцесса была выше не только своей служанки, но и всех своих фрейлин. Другой бы принял подобное молчание за грубость, однако, сейчас оно было именно тем, что нужно было принцессе. Джинесса, которую с детства готовили в наследницы родового замка, предложила бы просто отмахиваться от подобных слов. Патрек, Мия или Арлан бы непременно предложили какую-нибудь колкость, в духе той, что сказал сегодня на пиру сир Эндрю. Джейн или Жанея искренне посочувствовали бы тому, как с ней обошлись. Камилла же была готова просто слушать. — Они все так же сомневаются во мне. Я понимаю, что мне не стоит этому удивляться, но ведь всего через полгода я стану леди Драконьего Камня. — Уверена, ваши новые обязанности заставят вас быстро забыть об этом.       Выслушивать жалобы своих господ так или иначе входило в обязанности слуг, оруженосцев и горничных. Однако, принцесса была благодарна Камилле именно за то, что та не пыталась убеждать ее в том, что у нее все получится, или же сыпать заученными фразами об учитвости, любезности и долге. — Обязанности, да. Управлять замком, вершить суд, сохранять мир между вассалами, — принцесса потерла пальцами переносицу. — По крайней мере, сир Алин пишет, что он пробудет на острове некоторое время, чтобы помочь мне принять дела. — Разве он не останется кастеляном? — Его контракт истекает ровно через месяц после того, как мне исполниться четырнадцать. Если он согласиться провести еще десяток лет на этом острове, то я буду рада принять его помощь. — Отец рассказывал мне о Драконьем Камне, — призналась Камилла. — Говорил, что место жуткое. Хотя жалование там платили как солдатам в Красном Замке. — И все же ты готова отправиться со мной туда? — спросила принцесса. — Конечно! — воодушевленно сказала горничная. — Я давно хотела увидеть сад Эйгона, про который вы рассказывали.       Принцесса улыбнулась. Камилла увлекалась выращиванием растений, несмотря на то, что дочери стражника едва ли суждено было стать травницей. В стенах Красного Замка, в отведенном ей уголке, она выращивала мяту, тмин и прочие травы. Даже к югу от Перешейка оставались места, где рощи все еще считались неприкосновенными, но в Красном Замке богороща давно стала местом отдыха, игр и прогулок, не а раздумий или молитв. В большей мере сад, чем частица древнего леса. — В таком случае, тебе останется увидеть разве что оранжереи Винтерфелла.       Слово «оранжерея» оказывало на ее горничную чуть ли не магическое действие. Впрочем, так ли далеко от магии ушла возможность сохранять тепло и выращивать растения даже в самые суровые зимы? Стеклянная крыша, стоившая дороже любого из витражей Великой Септы Бейлора, сложная система труб, не позволявших земле промерзнуть — если конечно ваш замок не стоит на горячих источниках. Сама сложность подобной конструкции завораживала, не говоря о стоимости. Тем удивительней было знать, что крупнейшие на континенте теплицы располагались именно в Винтерфелле. — Когда-нибудь, однажды, — мечтательно проговорила Камилла. — А теперь займемся волосами, ваше высочество, — сказала горничная, берясь за гребень и шпильки.

***

      Утром, наследник дома Селтигар вывел их на крепостную стену, с которой открывался вид на доки. Среди досок, канатов и бревен виднелись остовы кораблей, похожие на скелеты рыб. Сир Давос однажды сказал ей, что по меньшей мере десятая часть судов, на которых орудовали рыбаки, купцы и контрабандисты Узкого Моря была собрана и спущена на воду именно здесь. Не слишком много, если не задумываться о том, что доля остальных приходилась на Королевскую Гавань, Вольные Города Эссоса и бесчисленное множество тайных и явных верфей, разбросанных по обеим берегам моря. — Селтигары были не слишком значительным семейством, служившим Таргариенам еще до Рока Валирии. Деймон Селтигар продал свое имение близ Волантиса и нанялся капитаном гвардии к Эйнару Изгнаннику. А вот его сын Ломис, стал кастеляном сторожевого поста. Уже после Рока Валирии, моим предкам приходилось защищать маяк от осмелевших жителей Расколотой Клешни. Пиратам и мародерам, веками жившим морским разбоем мешал маяк, светивших куда ярче их ложных огней. В ответ на очередное нападение Геймон Великолепный обрушил пламя пяти драконов на полуостров. Леса Расколотой Клешни горели днями. Говорят, что крики жителей было слышно в этих стенах, а зарево от пожара было видно с самого Драконьего Камня. Подобно зверям они прятались в пещерах и норах, пока огонь сжигал их утлые хижины и выдолбленные из дерева лодки. Таргариены выжгли разбойничье логово в Шепотах так, что те руины до сих пор обходят стороной.       Альфред говорил с явным наслаждением, явно не замечая, как нахмурилась Джинесса. Принцесса отлично ее понимала. В свое время, Айронвуд горел, подобно Блэкмонту и другим замкам Дорна: Эйгон и его сестры не делали различий между дорнийцами. Селтигары были многим обязаны драконьим королям, как и многие лорды Вестероса, так что подобные симпатии можно назвать простительными. — Брюны и им подобные еще несколько раз пытались выбить нас с острова, но каждый раз мы давали отпор. Лишь когда Эйгон Таргариен и Орис Баратеон разбили лордов Черноводной, они склонили колени. Мой предок Криспиан Селтигар получил титул лорда и герб, а после стал мастером над монетой, а его сын Алтон — одним из первых десниц короля Эйгона. — Вы говорите, герб? — спросила Жанея. — У валирийцев не было рыцарей, — сказал Монфорд. — Таргариены сделали своим символом дракона с тремя головами именно потому, что на момент Завоевания у них было три живых дракона. Мы взяли морского конька потому что уже к тому времени Таргариены опирались на наш флот. — Ну а нам достался краб, потому что мы из вас всех первыми вышли на берег, — сказал Альфред, без особой радости.       Они спустились обратно во внутренний двор и вышли на небольшую каменную площадку, расположенную прямо перед замковой септой. В распахнутых дверях виднелось множество людей, — церемония должна была состояться сегодня днем и времени у них оставалось немного. — К несчастью, наследие Эйгона Завоевателя оказалось для его сына неподъемной ношей. Мягкосердечие Эйниса вынудило многих лордов желать монарха более сильного, способного защитить их права. В их числе был и мой предок, Эдвилл Селтигар, бывший мастером над монетой. Люди Селтигаров сражались вместе с Мейгором, прозванным Жестоким, у Божьего Ока и на Каменной Мельнице, а лорд Эдвелл был одним из последних, кто видел Мейгора живым. Король Джехейрис на словах помиловал всех, кто служил его дяде, но, после его восхождения на трон, лорд Райам Брюн заявил, будто бы наш дом лишен права собирать налоги с домов Расколотой Клешни. Права, данного нам самим Эйгоном Завоевателем!       Пока юный Альфред перечислял нанесенные Брюнами обиды, принцесса подошла к наследнице Блэкмонта, беседовавшей с Элинор Тирелл. — Сегодня покрываем волосы. — Из-за… — дорнийка метнула взгляд в сторону Жанеи, увлеченно слушавшей своего жениха.       Принцесса кивнула. Джейн Уайлд разговаривала с светловолосым рыцарем из дома Масси. Рыцарь рассказывал какую-то забавную историю, но, казалось, был не слишком разочарован тем, что его прервали. — На церемонии будем покрывать волосы, — прошептала принцесса. И практически не удивилась, когда Джейн согласилась с полуслова. В конце концов, они достаточно хорошо знали друг друга.

***

      Наряд, который был ей предназначен, был именно таким, каким полагается быть парадному платью: массивным, вычурным и самую малость неудобным. И в цветах домов ее родителей: желтый шелк и черный бархат. И все же Элеонора была бесконечно благодарна матери, настоявшей на том, чтобы примерить платье заранее. Из украшений принцесса взяла лишь пару серебряных сережек и янтарное ожерелье, — подарок мастера над кораблями. Наверняка они смотрелись несколько странно: четыре девушки в белых платках. Именно четыре, молодая леди Тирелл так же пришла на церемонию, прикрыв свои густые каштановые волосы простым платком.       Пока невеста шла к алтарю, Элеонора не могла не задуматься о том, когда, с кем и где, ей вот так же придется идти. Судьба Джинессы была чуть более определенной, ей в мужья прочили кого-то из дома Манвуди. Лорд Уайлд одновременно вел переговоры и с Бронзовыми Вратами, и с Грандисоном… притом что юная Джейн все чаще смотрела в сторону одного из «кузенов» принцессы. Винафрид писала о том, что ее дед принимал в Белой Гавани лорда Эддарда и его наследника.       Была одна вещь, которую принцесса ни с кем не могла решиться обсудить, ни с друзьями, ни с семьей, ни с верной Камиллой. Пятнадцати лет отроду, Элеонора знала, что никакого чуда не произойдет и следующим монархом, — да смилуются боги, чтобы это случилось как можно позже, — придется стать ей. А брак принцессы и брак наследницы престола — вещи весьма отличные друг от друга. Конечно, у нее были свои догадки. Так, она была уверена, что положение короля-консорта при правящей королеве наверняка исключало старших сыновей. Она не знала, отправлял ли ее отец предложения лордам Вестероса или нет, но глядя на свою подругу, которой до замужества оставались минуты, принцесса пообещала себе, что спросит об этом. Обязательно.       Новобрачные произносили клятвы. Принцесса вспомнила рассказы матери о ее свадьбе и плащах, больше похожих на старинные боевые знамена. В сравнении с подбитым горностаем и украшенным темно-красными гранатами плащом предназначенным невесте, плащ для жениха из грубого плотного сукна казался более чем скромным. Альфред и Жанея еще мгновение смотрели друг на друга, после чего поцеловались. Оба сошли с помоста покраснев, как будто их застали целующимися в кустах. Еще недавно они были детьми, но уже сегодня им предстояло стать взрослыми.       Если приветственный пир лорда Селтигара можно было назвать масштабным, то пир свадебный был воистину грандиозным. В этот раз, в Великом Чертоге поставили три стола. Верхний стол заняли высокородные, нижний остался за замковой челядью. Посередине расположились люди, одетые достаточно богато, чтобы не сойти за слуг, но в то же время частые поклоны и цвета их одежд едва ли указывали на принадлежность к какому-либо дому. Это были представители местных гильдий и цехов, купцы, мастера, владельцы и капитаны кораблей, одним словом, «лучшие люди города».       На столе, помимо морской рыбы, теперь была и речная. Главным украшением пиршества были два громадных осетра, лежащие на золотых блюдах. Редкая и дорогая рыба, привлекала даже большее внимание чем два кувшина со льдом, в которой стояли две бутыли с темным эссоским вином. К радости принцессы, на столе было достаточно прочей снеди, так что Элеонора с удовольствием разделила пирог с паштетом с сиром Арчибальдом.       Заиграла музыка, и жених с невестой вышли из-за стола. Гости начали становиться в пары вслед за новобрачными. Следом вышли лорд и леди Селтигар. Саймон Челстед пригласил Джинессу, а сир Эндрю подал руку принцессе. Айронвуд стал кавалером Джейн Уайлд. Многие гости с удивлением смотрели на высокого рыцаря и коренастую дочь лорда Уайлда, хотя их танец был ничуть ни хуже прочих. Секрет был прост: ее «кузен» был хорошим бойцом, а ее фрейлина неплохо танцевала.       Пары кружились и сменялись. Сир Эндрю танцевал с невестой, а перед Элеонорой стоял лорд Приливов. — Как вы находите эту свадьбу, ваше высочество? — спросил лорд Монфорд после пары дежурных комплиментов. — Мне хочется верить, что этот брак станет счастливым. Хотя я и могу понять теперь, почему вы говорили мне о лорде Адриане как о человеке, «продавшем свой смех».       Веларион усмехнулся. — Обычно, схожесть отца с сыном хвалят, но сегодня я скорей рад обратному. Альфред совершенно непохож на отца. Зато гостям будет о чем вспомнить. Сыновья мясника, подавшего на высокий стол кровяные колбасы с дорнийским перцем, будут с упоением слушать рассказы отца об отцовской свадьбе. В особенности если ее своим присутствием почтила будущая королева.       Элеонора улыбнулась. Было очевидно, между двумя самыми сильными вассалами Драконьего Камня существовало некоторое соперничество, но намек об источнике средств, на которые была устроена свадьба был более чем очевиден. — Уверена, это не самое худшее, на что мог бы пойти лорд Адриан в поисках денег. И стоит ли жаловаться гостям на радушие хозяев? — Вы правы, миледи. Но что насчет радушия гостей? Лорд Риккер принес извинения за поведение своей супруги?       Элеонора покачала головой. — Едва ли стоит извиняться за неуместные вопросы. Впрочем, благодарю за ваше участие, милорд. — Лорд Веларион действительно звучал искренне. — Всего лишь стараюсь выполнять долг вассала. Я не успел сказать вам ранее, но леди Рейна просила передать, что «свидетельствует свое почтение, пусть и не может присутствовать лично».       Жена лорда Монфорда была волантийкой, из побочной ветви древнего валирийского рода. Пусть на словах она и верила в Семерых, порой принцессе казалось, что леди Рейна Найерис просто «добавила» их к множеству тех, кому в Волантисе поклонялись еще со времен Валирии. Так, при расставании, она подарила Элеоноре небольшую статуэтку: женщина с рогом в руках. — Могу ли я спросить, что случилось с леди Рейной? — Мой сын, Монтерис, недавно оправился от болезни. Ничего серьезного, но моя дорогая жена настояла на том, чтобы остаться с ним. Я уверен, вы можете понять тревоги матери.       Элеонора согласно кивнула. Она очень хорошо знала, как может тревожиться мать. Четыре года назад королева отказалась отпускать ее к деду. Тогда же, впервые на ее памяти, отец повысил голос на мать. — Передайте леди Рейне и юному Монтерису мои наилучшие пожелания. Вы всегда будете желанными гостями на Драконьем Камне, равно как и в Королевской Гавани. — Да смилуются боги, чтобы это случилось как можно позже, — ответил лорд Веларион, повторив ее присказку.       Они сделали еще несколько кругов, после чего пары вновь сменились. Принцесса танцевала с Лукасом, с лордом Гансером Санглассом, затем с Саймоном. После того, как умолкла последняя дудка, пришло время дарить подарки. Альфред получил короткий меч работы мастера Саллореона — одного из лучших кузнецов Королевской Гавани. Жанее достались мирийские кружева в малахитовой шкатулке, отделанной серебром, а так же изумрудное с белым золотом ожерелье. Джинесса преподнесла новобрачным бочонок дорнийского вина. Прочие дарители старались не отставать — так, лорд Дрифтмарка преподнес жениху украшенный драгоценными камнями абордажный топорик. — Возможно, мне стоит обратиться к вашим мастерам и заказать у них такую же палицу? — спросил наследник Брайтстоуна, взвесив в руке оружие. Впрочем, в его словах не было раздражения, скорее интерес. В Вестеросе, меч считался оружием истинного рыцаря, воина, героя и андала, — молоты, палицы и копья были куда в меньшем почете. Жители островов Узкого Моря, которым зачастую приходилось биться на палубах кораблей или среди отмелей и песчаных дюн, напротив, предпочитали топоры и короткие мечи. Даже присяжные рыцари чаще носили так называемые «крестьянские мечи» — фальшионы. — В таком случае, тебе придется попросить у них еще и кинжал, — вставил раскрасневшийся Алесандер Стедмон. — Палицу жениху, а кинжал невесте, так выпьем же за это! — Лорд Широкой Арки поднял свой кубок. Из «высоких гостей», он был самым шумным, полностью оправдывая свою репутацию скупца, тем не менее любящего посещать чужие торжества. В качестве подарка, штормовой лорд привез двуручный меч и пару отрезов ткани. Тем не менее, тост поддержали, то ли из вежливости, то ли из-за подарка дома Блэкмонт.       Вино лилось рекой, и вскоре, кто-то из капитанов, сидевших внизу, затянул песню. Песня была о двух моряках, запертых в чреве кита, о том, как один из них опорочил и свел с ума мать другого, а та, умирая, завещала сыну «найти его, связать его, положить его в гроб и обломать ему пальцы». Весь Великий Чертог, звеня кубками выкрикивал этот мрачный припев. Следующая песня рассказывала о «ярмарке в Сумеречном Доле», где, со слов певца, жила его бывшая возлюбленная. Он был готов простить ее, если та «найдет ему акр земли меж песка и воды», «сошьет рубашку без нити и шва», которую «выстирает без воды и колодца». Пока гости пили и пели, жених с невестой, без лишнего шума, покинули зал.