***
Король Визерис Таргариен, второй своего имени — Вы правда полагаете, что это необходимо, милорд? — с сомнением протянул Визерис. — Боюсь, что да, Ваша Милость, — кивнул лорд Бисбери. — Мы можем следить за настроениями в Красном Замке, Королевской Гавани, даже в Староместе, но сейчас обстановка такова, что нам требуются достоверные сведения из Тироша, Пентоса и других Вольных Городов, причём требуются быстро. Я, как мастер над законами, не могу раскинуть такую широкую сеть и постоянно поддерживать её в целости и сохранности, проверяя каждый слух, сплетню и байку, сравнивая их с семью другими сказками. Да и никто из советников Вашей Милости не может достичь того же результата. — Говорите за себя, лорд Лиман, — хмыкнул Деймон. — У меня надёжные шептуны и здесь, и в Тироше, и в Пентосе. — А что на счёт Белой Гавани? Или Ланниспорта? — Для слухов из Ланниспорта у нас есть лорд Тиланд. — Разумеется, мой принц, но это всё отдельные лоскуты, которые нам всем приходится сшивать воедино, чтобы получить хоть какое-то подобие общей картины. Но даже так мы видим лучше только свой лоскут, а остальные отступают на второй план. Нам нужен человек, способный слышать и видеть то, что происходит по всему континенту и на обоих берегах Узкого моря. О необходимости восстановления должности мастера над шептунами Малый Совет говорил уже неоднократно, но всё время как-то вскользь. На заседаниях королевские советники ссылались на разные сведения, добытые боги знают кем и какими способами, порой противоречащие друг другу абсолютно во всём, и им приходилось тратить время на споры, выясняя чьи сплетни полнее отражают реальность и заслуживают большего доверия, сравнивать слухи, пытаясь вычленить из небылиц истину. Нередко приходилось копаться в таком количестве грязного белья знати, что Визериса начинало тошнить, стоило ему увидеть при дворе того, кого они недавно обсуждали в весьма неприятных подробностях. Какое-то время они справлялись и так, отдав обобщение слухов на откуп мастеру над законами. Из всех членов своего Малого Совета Визерис ценил Бисбери больше всех, разумеется, после своих братьев: лорд Лиман начинал ещё при их деде, успел прижиться при дворе и стать поистине ценным советником, умным, верным, преданным, способным вникнуть и решить любую поставленную задачу, начиная от финансирования войны и заканчивая разрешением судебных тяжб. Порой у короля проскальзывала мысль, что в иных обстоятельствах из него вышел бы превосходный десница; впрочем, уже сейчас лорд Медовой Рощи замещал Деймона и исполнял его обязанности, когда король Тироша возвращался в свои владения. Видимо, необходимость надзирать ещё и за шептунами стала той малостью, переполнившей чашу терпения обычно спокойного и уравновешенного советника. — Должность мастера над шептунами – это изобретение Мейгора Узурпатора, — напомнил Отто. – С тех пор, как он вырвал сердце у Тианны Пентошийской, никто её не занимал. — Пусть имя Узурпатора вас не пугает, лорд Отто, — снисходительно ответил мастер над законами. — Должность мастера над шептунами – хорошее начинание, но возникшее в жестоком уме и неправедным образом незаконному королю. Король Джейхейрис, да упокоят боги его душу, никого не назначал на неё, но и не упразднял окончательно. — Одно из многих сомнительных решений нашего деда, — проворчал Эйгон. — Признаюсь, милорды, меня смущает некоторое противоречие, — заговорил лорд Тиланд. — Если дом Таргариенов отрицает наследие Узурпатора и Убийцы Родичей, то разумно ли восстанавливать должность, созданную им для террора и удержания захваченного трона? — Не смущает ли вас, лорд Тиланд, что у дома Ланнистеров есть флот? — с ехидной ухмылкой поинтересовался Деймон. С лордом Тиландом он не враждовал, по крайней мере не как с Отто, но порой подтрунивал над ним, как старшие обычно подтрунивают над младшими. Насмешки его были вроде бы не злыми, да и мастер над монетой, несмотря на возраст, оказался умным человеком и нашёл способ сосуществовать с принцем-десницей. — А при чём тут наш флот? — Ну как же? Флот железнорождённых веками разорял побережье Запада. Нет ли противоречия в том, что ланниспортские верфи строят корабли, хотя другие корабли принесли этому городу так много зла? Ланнистер тактично улыбнулся в свою золотую бородку, но промолчал. Визерис поспешил вмешаться и примирительно заявил: — Мой брат, очевидно, имел в виду, что любой инструмент вреден только в неправедных руках. — Осталось только понять, какие руки достаточно праведные для такого дела, — язвительно заметил Эйгон, откидываясь на спинку кресла. В последние дни принц едва ли не через день мотался в Высокий Прилив, где готовилась к родам его супруга; часы полёта, беспокойство, нервы и самый страшный враг мастера над драконами, недосып, выплёскивались на окружающих раздражением и потоком особенно изощрённых сарказмов. К счастью для всех, Эйгон старался отвлекаться на государственные дела и вопросы своего удела, где к радости самого Визериса намеревался всё перестроить. С приходом весны строители начнут восстанавливать Драконье Сердце; планировалось отстроить Харрентон в камне и построить ещё одну резиденцию для тихого семейного отдыха. Оставалось только надеяться, что за оставшиеся месяцы принц никого не прибьёт. Визерис брата понимал – Алисента сама лишь пару месяцев как разрешилась от бремени, подарив ему вторую дочь, очаровательную, тихую девочку, которую они нарекли Хелейной. Кроме того, своего первенца ждала и Рейнира, по его убедительной и строгой просьбе славшая из Тироша в столицу по письму в день. — К счастью, мой принц, у меня есть на примете именно праведные руки, — победоносно улыбнулся Бисбери, привычно пропустив бурчание мимо ушей. — Я хотел предложить Его Милости рассмотреть кандидатуру одного из моих осведомителей. — Удивите меня, милорд. Неужели это какой-то Праведный? — всё также сварливо сказал Эйгон. — Не совсем. Это младший септон Королевской септы. Его имя Юстас, он родом из Речных земель, из Каменной Септы, кажется. При дворе он уже шесть лет, успел освоиться… — И от нечего делать стал собирать слухи? — недоумённо уточнил лорд Корлис. — Разглашать тайну исповеди? — с сомнением переспросил Отто, и рыжие брови королевского тестя сошлись на переносице. — С его слов, он не нарушает предписаний Веры, и я оставляю это на его совести. Его сведения всегда оказывались полнее сведений других моих шептунов, а предупреждения и предположения точнее и ближе к правде чем многие гипотезы мейстеров или предсказания колдунов. — И тех, и других опередить несложно, — фыркнул Эйгон. Великий мейстер Меллос обиженно засопел, забренчал двумя дюжинами своих цепей и из чувства противоречия изрёк: — Септоны уже служили предкам Вашей Милости. Пример септона Мармизона сложно назвать успешным, но, я полагаю, Мой Государь ещё помнит Барта… — Да, разумеется, — кивнул Визерис. Барта он и правда помнил, правда, по большей части за их совместное с Эйгоном решение препарировать Балериона. Воспоминание о собственном драконе отозвалось в сердце глухой, застарелой болью и почти призрачной тоской. Порой королю снилось, что они снова летают над Королевской Гаванью, Черноводной, Глоткой, витками поднимаются к самому жерлу Драконьей Горы… — И чем хорош этот ваш Юстас? — снова спросил Отто, вырвав зятя из печальных воспоминаний. — Я хотел предложить Его Милости и милордам самим с ним поговорить и испытать, — объявил лорд Лиман. — С вашего позволения, мой Государь… Визерис кивнул, и лорд Лиман вышел из Палаты. — Мы правда хотим видеть здесь септона? — усомнился Морской Змей. — Почему нет? — звякнул цепями Меллос, оставив невысказанным: «Ну мейстер же тут сидит». — Если его шептуны действительно так хороши, а сети так надёжны, как говорит лорд Бисбери, то я не вижу причины, по которой мы не можем этого сделать, — пожал плечами Тиланд Ланнистер. — Сан и обеты не являются препятствием к занятию должности в Малом Совете, всё зависит от степени полезности Железному Трону. Казалось, что лорд Тиланд говорил про септонов, но не сложно было догадаться, что последняя ремарка была сказана им в свою собственную защиту. В двадцать два года он сумел весьма грамотно распорядиться доходами, которые принесла Семи Королевствам война на Ступенях, а сейчас занимался тем, что продавал обнищавшим дорнийцам зерно и скупал их красные вина. Несмотря на то, что в результате драконьих налётов и последующего свержения Мартеллов некоторые виноградники пришли в запустение, мастеру над монетой удалось сбить цену на «кровь Дорна» в несколько раз. Разумеется, свою роль в этом сыграло и соглашение, подписанное Деймоном и Оливаром Айронвудом, и лорд Тиланд охотно признавал роль десницы, но Визерис понимал, что добиться выполнения договора совсем непросто. — Меня больше заботит вопрос его совести, — заметил Отто. — Шептуны, доносчики, шпионы, продажные девки, агенты, тайные убийцы не слишком подобающая компания для септона. — Вы судите других по себе, лорд Отто, — откликнулся Деймон и на губах его расцвела улыбка. — Может, ваши шептуны и совершают всякие непотребства и пригрешения, но это не значит, что у благочестивого служителя Веры они точно такие же. Кто знает, может у него в шептунах ходят сплошь септы и Молчаливые Сёстры? Эйгон хмыкнул, оценив, видимо, каламбур брата; Визерис сам не сдержал усмешки: — Вряд ли бы лорд Лиман рекомендовал его, будь это так, но раз он готов за него поручиться… — Значит кандидат действительно неплох в тайных делах, — закончил за него мастер над драконами. — Лорд Лиман не стал бы предлагать нам дилетанта. В этот момент раскрылись двери, пропуская в Палату Малого Совета мастера над законами в сопровождении септона. — Ваша Милость, мои принцы, милорды, — поочерёдно обратился ко всем Бисбери с лёгким поклоном. — Это септон Юстас. Потенциальный мастер над шептунами оказался не слишком высокого роста, на вид он был лет на десять старше Визериса – несколько за сорок, но ещё не пятьдесят. Высокий лоб переходил в маленькую, тщательно выбритую плешь, которую септон продемонстрировал королю при поклоне, но недостаток растительности на макушке несколько компенсировали аккуратные русые бакенбарды, отдававшие в ржавчину. На круглом лице отобразилось почтение, лишённое подобострастия; карие глаза смотрели внимательно и цепко, но была в них какая-то отеческая доброта, с которой обычно смотрели на паству септоны. На светлую сутану было наброшено нечто вроде длиннополой жилетки с широкими разрезами и вышитыми золотом семиконечными звёздами на лацканах (у этого элемента облачения был какой-то особый смысл, что-то про броню истинной веры или нечто подобное, но Визерис забыл его вместе с названием жилетки). Король вспомнил, что именно этот Юстас подносил святой елей старшему септону Королевской септы, когда на седьмой неделе они с Алисентой впервые представили дочь взору богов. Тогда на прислужника септона Поллитора, до принятия сана носившего фамилию Холлард, почти не обратили внимания, но кто же мог знать, что его обязанности не сводятся к одним лишь богослужениям? В голове у Визериса нечаянно мелькнула мысль, что Юстас, должно быть, подносил елей и при представлении Эйгона. — Мой Государь, милорды, милость Семерых да пребудет с вами. Чем я могу служить? — почтительно поинтересовался септон. — Лорд Бисбери рассказал нам, — начал король. — Что вы, септон, умеете смотреть, слушать и сопоставлять то, что другие говорят и видят. Иными словами, что вы очень хороши в том, чем занимаются шептуны. — Как и сказала Ваша Милость, я всего лишь слушаю, что говорят другие, — скромно ответил Юстас. — Продемонстрируйте нам свои таланты, — предложил Деймон. — О чём говорят, к примеру, в Браавосе? Септон моргнул, но не стушевался и ответил, не пряча взгляда: — Браавосийская чернь обсуждает, что в Лорате неспокойно, раз Морской Владыка отправляет туда один корабль с наёмниками за другим. Они, конечно, верят, что мятежники умоются кровью, но для этого нужны мечи, которым нужно платить. Железный Банк выделил не слишком большую субсидию, по крайней мере, не такую большую, как рассчитывал Морской Владыка, поэтому горожане ждут повышения налогов, и в первую очередь на зерно и рыбный лов. Одни считают, что это маловероятно, другие, особенно купцы забравшиеся повыше, напротив, полагают это неизбежным. На вечерних приёмах ходят слухи, что Морской Владыка хочет выдать свою дочь за наследника короля Пентоса, чтобы тот всю зиму поставлял зерно по низким ценам. Визерис заметил, как переглянулись его братья. Они оба знали Каллио Карлариса намного лучше него, представляли себе, что он за человек и каков он в политике, поэтому в отношениях с Пентосом король полагался на их рекомендации. В ответ на невысказанный вопрос, Деймон соизволил пояснить: — Нет, Каллио о таком не говорил. — А твои пентошийские шептуны? — Говорят, что король скорее умрёт, чем позволит Браавосу себя уговорить. — Если позволите, мой принц, — осторожно вставил Юстас. — Так говорят не все. Кое-кто из магистров считает, что король Каллио согласится. Его сын Кассио всё ещё неженат, а брак наследника с дочерью Морского Владыки может оказаться весьма полезным для нормализации отношений. — Браавосийский Владыка не может передать власть по наследству, его договорённости, браки и союзы будут пересмотрены его преемником, — сказал Морской Змей. — В династическом браке с ним нет никакого смысла. — Кроме того, это слишком усилит браавосийскую партию при дворе, — возразил Эйгон. — Стоит Кассио жениться, как короля найдут мёртвым – Морской Владыка наймёт убийцу, безликого или нет, чтобы Пентосом правил не его сват, а зять, то есть его родная дочь, а значит он сам. Каллио не дурак, он не пойдёт на такое. — И всё же, мой принц, король Пентошийский склоняется принять это предложение. — Откуда вам это известно? — Септон Роннио, королевский духовник, обратился к Праведным в Королевской Гавани и Великим Септам Андалоса с вопросом, обязана ли будущая жена Кассио Карлариса принадлежать к Вере, и если нет, стоит ли согласиться на проведение двойного свадебного обряда. Ответ Праведных на оба вопроса был «нет», однако меня насторожил факт того, насколько практичен подход нашего собрата. Если дело дошло до обсуждения церемоний и вероисповеданий, то стоит предположить, что достигнуто принципиальное соглашение. За столом повисла тишина. Восстановление союза Браавоса и Пентоса ослабляло вестеросское влияние при дворе и потенциально могло грозить чем угодно: от гибели дома Карларисов в развязанной браавосийцами гражданской войне до выхода Пентоса из-под драконьего крыла. К подобным выводам пришли и его братья. — Что ж, полагаю, мне стоит нанести дяде своей дочери небольшой визит, — объявил Деймон. — Надо напомнить ему, что корабли Браавоса идут к нему несколько суток, а дракон перелетает Узкое море за день. — Только без пламени и крови, брат мой, — поморщился Визерис. — Нам нужен союзник и друг, а не трясущийся от страха раб. — Разумеется, — десница не удержался и картинно закатил глаза. Конечно, он бы не стал сжигать заживо семью своей покойной жены, но Визерис решил, что это условие стоило проговорить вслух. Обернувшись к Юстасу, король обратился к нему: — По ходатайству лорда Бисбери, вы, септон, становитесь нашим мастером над шептунами. Расширьте свою сеть настолько, насколько это возможно, и не позволяйте нам упускать вот такие мелочи.***
Лорд Джейгор Илилеон — Ты же понимаешь, что они вытирают об тебя ноги? Используют, как слугу и политическую шлюху? — мать говорила тихим, вкрадчивым голосом, хотя Джейгор прекрасно понимал, что глубоко внутри под маской обеспокоенности она была готова рвать и метать от гнева. Принцесса и бывший триарх никак не могла смириться с тем, что к её мнению далеко не всегда прислушивались. — Я принёс присягу, — напомнил он. — Я предложил им свою службу и, полагаю, естественно, что они ожидают от меня определённого послушания. Кроме того, Деймон мог просто мне приказать, но он предпочёл всё объяснить. Его доводы вполне разумны… — Джейгор, они женили тебя на ройнарке! — потерявшая терпение Сейра почти сорвалась на крик. — Не женили, а только обручили. Ей всего одиннадцать, надо подождать. — Ты слышишь меня, сын мой? Ройнарка! Ты мог выбрать любую деву на обоих берегах Узкого моря, а они всучили тебе чумазую девчонку! — Девчонкам свойственно вырастать и превращаться в красивых женщин. И почему тебя так беспокоит её ройнарская кровь? Ты же сама спала боги знают с кем! Может, моим отцом был какой-нибудь дорниец? В ответ принцесса только патетически застонала и картинно откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза ладонями, будто бы переживая худшую трагедию в жизни. На деле проблема заключалась лишь в том, что Джейгор согласился на предложенный кузенами брак с Алиандрой Мартелл, не посоветовавшись с матерью. Самому лорду Рубежа идея о чём-то спрашивать мать даже в голову не пришла, не после всех жизненных перипетий, через которые ему пришлось пройти. — Поверить не могу… — И на ком, по-твоему, я должен был жениться? — со всем возможным терпением спросил Джейгор. — О, да на ком угодно! Хоть на Визерре! — Ещё чего! — фыркнул он. — Может быть когда-то давно я был бы и непрочь последовать семейной традиции, но теперь – нет. — Ты мог бы усыновить Эйриона… — Он и так растёт в моём доме и носит мою фамилию. — Ты же знаешь, что я имела ввиду. — А ты уже слышала мой ответ. — Хорошо, — мать картинно сложила руки на коленях, расправив складки фиалкового платья. — Ты мог взять в жёны дочь лорда Велгариса, любую из них, коль уж на то пошло. Ланнистеры и Тиреллы бы тоже согласились с тобой породниться, их всегда было много, так что выбор у тебя был бы большим. Если тебе так понравились речники, раз ты с ними воевал, то женщины Талли готовы икру метать, только пальцем помани. Заметь, я сейчас говорю только о великих домах, а ведь ещё есть их вассалы. — И ни один из них не идёт ни в какое сравнение с Мартеллами, — снисходительно сказал Джейгор. — Это царственный дом… — Бывший. Твой обожаемый Деймон их сверг. — Их свергли собственные подданные за глупую политику и не менее глупую войну. Живые Мартеллы – это гарантия того, что Айронвуды будут смирными и послушными драконьей воле. Если однажды мозги им вдруг откажут, то у Железного Трона будут Мартеллы, состоящие в родстве с Таргариенами. Это очень умный ход. — Который делает из тебя… — Политическую шлюху, я помню, — кивнул Джейгор. — Напомню, матушка, каждый из моих кузенов оказал мне столько милостей, что отказаться от этого брака было бы вопиющей неблагодарностью. Тебе это не нравится, но у тебя будет как минимум пять лет, чтобы смириться с тем, что невесткой у тебя будет ройнарка. Ты ведь вынесешь ещё одно разочарование от меня? Сейра скривила губы и отвернулась к окну, из которого открывался вид на площадь перед Архонтским дворцом. — Я так и думал. В этот момент раскрылась неприметная боковая дверь его кабинета бесшумно раскрылась, и Угго, весь в синем, начиная от камзола на вестросский манер и заканчивая собственными волосами, скользнул к нему по полированным мраморным плитам. — Прошу простить, милорд, но это срочно. С почтительным поклоном секретарь передал письмо, на котором красовалась жирная клякса красно-золотого сургуча. Сломав печать, Джейгор пробежал глазами по тексту послания. Обычное письмо – кастелян дворца отчитывался, сколько человек поступило на службу к королю Тироша за минувший месяц и спрашивал, не желает ли милорд наместник осмотреть пополнения. — Прошу извинить, матушка, это и правда не терпит отлагательств, — как показалось Джейгору он достаточно хорошо изобразил на лице сожаление с лёгким налётом беспокойства, но судя по кислому лицу принцессы то ли не слишком в этом преуспел, то ли просто не одурачил её таким дешёвым трюком. — Сожалею, сын мой, — сухо произнесла она, поднимаясь с кресла, и не прощаясь, вышла в услужливо распахнутую слугами дверь. Едва створки за ней закрылись, лорд Рубежа поинтересовался у секретаря: — Неужели стены в моём кабинете настолько тонкие, что было слышно, что меня пора спасать от собственной матери? — Нет, милорд, — бесстрастно откликнулся Угго. — Я посчитал, что длительная беседа с принцессой Сейрой может вас утомить. Что ж, мать и правда его утомила, это правда. Хотя Визерис и разрешил ей остаться при дворе, двором заправляла королева, не простившая тётке своего мужа плохо завуалированных насмешек. Словно в отместку за предложение отправить сына в септрий, Алисента Хайтауэр превратила Красный замок в какое-то подобие септрия: каждый седьмой час двор отправлялся на богослужение, а каждый седьмой день проводил в строгом посте; менестрелям было предписано исполнять только благочестивые баллады и песни; масштабные пиры под предлогом наступившей зимы, отменили вовсе. Сейре было наплевать и на чужие молитвы, и на испепеляющие взгляды, но именно её поведение не позволило ей закрепиться при дворе. Отношения с королевой у неё не сложились, Веларионы после неудачной попытки примазаться к Эйгону вовсе её игнорировали. Отвергнутая двумя партиями, принцесса вспомнила о существовании третьей и, испросив у короля разрешения навестить сына, успевшего вернуться в Тирош, по-хозяйски перебралась в его дом, прихватив с собой Визерру, Эйриона и немногих личных слуг, в прошлом их старых-верных рабов. Говорить матери о том, что придворный септрий окончил своё существование, едва парус её корабля растаял на горизонте, Джейгор не стал. — С другими таких фокусов не устраивай, — строго сказал он секретарю. — Только с принцессой. С остальными – только если что-то правда срочное. — Как прикажете, милорд, — невозмутимо отозвался Угго. — Желаете навестить кастеляна? — Подождёт. Как дела у принцессы Рейниры? — Я слышал, всё близится к завершению. — Благополучному, я надеюсь? — Надо думать, милорд. — Тогда кастелян и правда подождёт. С этими словами Джейгор поднялся из-за стола и покинул кабинет, оставив Угго в его любимом царстве бумаг и чернил. Следом увязалась пара стражников: привыкнуть к тому, что в его собственном доме все ходят в его цветах, в синем и бело-золотом, оказалось удивительно просто, точно также как и привыкнуть к самому дому, второму самому роскошному дворцу за Чёрным Рубежом. Теперь же лорд Илилеон, наместник Тироша и правая рука его короля, шествовал по его коридорам, а слуги в лазоревых ливреях почтительно жались к стенам. Разумеется, нынешнее положение подразумевало не только права и привилегии, но и обязанности, которыми он не переставал обрастать. Стоило Тирошу открыть ворота перед Таргариенами, стоило кузенам разобраться с тем кто, как и с каким титулом должен править городом и всем королевством Ступеней и Узкого моря, как Деймон, не мудрствуя лукаво, предложил ему должность своего наместника. Джейгор согласился, ибо отказаться было невозможно. Не после того, как его, изгнанного и брошенного собственной матерью волантийца, подняли из грязи, дав возможность снискать себе не только абстрактную славу, но и заслужить вполне себе материальные блага в виде золота и земель с другой стороны Тирошийского пролива. — Ты прекрасно подходишь для этой должности, — убеждал тогда его новый Завоеватель. — Ты знаешь, как живут в Вольных Городах, ты успел увидеть, как правят в Вестеросе, а кроме того, ты наш родственник. Кто больше подходит на эту должность кроме тебя? Так Джейгор стал десницей во всём, кроме имени, поскольку у десницы короля не могло быть собственного десницы. Первое время было ожидаемо непросто: они с Деймоном пережили пару покушений, несколько раз их пытались отравить, но с каждой проваленной попыткой число желающих становилось всё меньше. Не просто потому, что кто-то разочаровывался в методах борьбы – Деймон решал проблему лояльности присягнувших ему магистров бескомпромиссно. Летели головы, лилась чужая кровь, золото, имущество и наделы в эссосском пограничье перетекали из одних рук в другие, позволяя одаривать достойных и верных слуг. Возвышались не только вестеросские безземельные рыцари и третьи сыновья великих и малых лордов, но и урождённые тирошийцы, бывшие купцы и капитаны получали рыцарство и кусок земли, а для трёх Деймон умудрился выхлопотать у старшего брата лордство. Так правил король Тироша, Ступеней и Узкого моря Деймон из дома Таргариенов, безжалостный к своим врагам, щедрый к друзьям и строгий к слугам. К последним относился и лорд Илилеон, с которого несмотря на дружбу, а может именно из-за неё, спрашивалось строже, чем с прочих. Деймон мог провести в Красном замке неделю или две, а потом вернуться на несколько дней в Тирош, и каждый прилёт в свои владения он начинал одинаково: с подробного доклада наместника. За прошедший с завоевания Тироша год с небольшим Джейгору более или менее удалось наладить управление городом и всем королевством. Старый архонтский аппарат чиновников и слуг, был частью уничтожен войной, частью вычищен во время усмирения магистров, но то, что от него осталось, стало основой новой системы, к которой, конечно, примешалась андальская кровь. Хотя офицерские патенты выдавались поровну на вестероссцев и тирошийцев, Городская Стража всего через несколько месяцев приобрела почти вестеросские черты, за исключением разве что разошедшейся моды красить бороду и усы. В противовес ей, чиновничество осталось по духу тирошийским: несмотря на то, что Таргариены, повинуясь своему андальскому воспитанию, отменили рабство, законы города претерпели сравнительно небольшие изменения, и исполнять его оставили самих тирошийцев. — Наших лордов не заставишь расстаться с деньгами, — говорил Деймон. — Пусть за ними перепроверяют. Следить за ревизорами было непросто, но такова была проблема, над которой бились ещё в Старом Фригольде. Впервые выявив несостыковки в доходах, Джейгор после недолго раздумья решил повторить деймоновы меры: недоимки с лорда Агналиса взыскали с поистине неприличными процентами, конфисковав его сахарные плантации в Эссосе, а закрывшего на это глаза чиновника повесили на шнуре из золотых нитей перед единственными воротами в Чёрном Рубеже. Акцию устрашения пришлось повторить ещё дважды (причём оба этих раза от налогов уклонялись вестероссцы), прежде чем до ревизоров стало доходить, кому они служат, а у лордов мелькнула мысль, что выгоднее платить добровольно, нежели пытаться смухлевать. Этим кое-как удалось обеспечить подобие единства королевства, состоящего из трёх непохожих друг на друга частей: островов, города и его континентальных владений; последние, если верить андалам, сильно напоминали Дорнийские Марки до свержения Мартеллов. Разумеется, править от чужого лица королевством в одиночку было невозможно. Во всём, что касалось флота и работы портов, Джейгор полагался на Малентина и Рогара Веларионов, младших братьев Морского Змея. Мейстер Герардис, которого Деймон вызвал с Драконьего Камня для помощи беременной жене, взялся за организацию канцелярии наместника; Джейгор до сих пор не мог привыкнуть к тому, что у андалов умнейшие люди были и лекарями, и простыми писарями, и советниками. Лорд Раагио Велгарис, бывший магистр, выбравший правильную сторону, стал связующим звеном между тирошийцами и их новым правителем. К Джейгору он относился почти с отеческим вниманием, подавая советы только тогда, когда они действительно были нужны, однако наместник не обольщался: он помнил, кто привёл в его дом старшую рабыню матери с прахом его младшего брата, да и глупо было думать, что Сейра при возможности не будет использовать старые связи – Велгарис почти наверняка был её человеком. В последнее время он мягко, но неуклонно подводил наместника к мысли, что Веларионам дали слишком много власти и следует их морскую монополию ограничить. Рвался ли он сам в капитаны или отстаивал чьи-то интересы Джейгор пока так и не понял, а потому оставлял намёки лорда без ответа. Следовало, конечно, поговорить об этом с Деймоном, но разве может мужчина заниматься делами, ожидая рождения сына? Лорд Илилеон вышел в крытую галерею-мост, связывавшую крыло его особняка с Архонтским дворцом. Хотя за Чёрным Рубежом и не водилось таких же башен, как в Старом Волантисе, некоторые здания соединяли мосты – всё же строили Тирош ещё валирийцы, предпочитавшие не спускаться лишний раз на грешную землю. Крышу над мостом поддерживали изящные мраморные колонны, проёмы между которыми мирийские стеклодувы забрали в оконные рамы с мелкими ячейками, и в солнечную погоду казалось, что человек шёл по кружеву из теней. Под галереей между двумя дворцами раскинулся сад, закрытый от площади внутренними стенами. Несмотря на холодный северный ветер, почти непрестанно дувший с начала зимы, среди полуоблетевших деревьев и лысых кустарников кто-то гулял. Замедлив шаг, Джейгор узнал в странно согнутом силуэте Талу, крепко держащей за руку Эйриона; мальчишка куда-то торопился, перебирая ногами, почти бежал, а служанка старалась не то поспеть за ним, не то вытереть ему сопли и поправить одёжку. Наверх они не глядели и вскоре скрылись под пролётом моста. Визерры ожидаемо не было видно. Переезд в Тирош сестра перенесла куда лучше, чем поездку в Королевскую Гавань, и, обосновавшись за Чёрным Рубежом, стала вести себя также, как и в Волантисе. Собственные покои в доме брата она превратила в маленькое подобие их красно-чёрного особняка в Новом Фригольде, через вечер принимая гостей со всего города. Разумеется, при таком образе жизни времени на собственного сына оставалось мало, и основное бремя забот о ребёнке легло на его бабку и дядю. Сейра, однако, была слишком занята интригами и политикой, и о внуке она вспоминала только тогда, когда ей нужно было утолить материнскую тоску, заменить Мейриса. Осознание этого едкой желчью копилось где-то внутри, но внешне Илилеон старался не проявлять своего раздражения. Не ради матери, нет, а ради Эйриона. Племянник и так пережил немало за свои четыре года – чего стоит хотя бы эта отвратительная сцена торгов за отцовство. Мраморные плиты под ногами сменились красным гранитом, стоило Джейгору войти под своды Архонтского дворца. Чем дальше он углублялся в личные покои принцессы Рейниры, тем более людными становились коридоры: гул разговоров придворных заполнял каждый угол, каждую нишу, хотя каждый из них понижал тон в половину, леди шуршали платьями, лорды, рыцари и чиновники степенно обсуждали каждый своё. Проходя через пёстрое сборище и рассеянно отвечая на приветствия, Джейгор неприятно поразился тому, во что превратилась эта часть дворца. В самом его сердце вот-вот должен был появиться на свет наследник короля (в том, что это будет мальчик никто не сомневался), а сам процесс родов, который в Волантисе считали едва ли не более интимным, чем обряд поклонения валирийским богам, стал чем-то наподобие лицедейского представления. К счастью, Деймону хватило ума оградить будуар и спальню своей жены от назойливого внимания большей части придворных, но в эту святая святых наместника города стражники пропустили. В горнице Рейниры народу было мало: пара фрейлин Рейниры жались на низком диване, нервно теребя платки, а у окна мрачным истуканом стоял, скрестив руки на груди, сам король. Корона из трёх драгоценных обручей сидела практически на самых бровях, а аметист в перекрестье на лбу казался почти чёрным. В ответ на вопросительный взгляд Джейгора он только поморщился и снова вернулся к созерцанию дворцового сада. В прошлый раз Деймон стал отцом через смерть своей жены, так что поводы для пессимизма у него имелись. Илилеон думал, что во время родов женщина должна кричать, но, если из-за массивной двери и доносился какой-то шум, он полностью растворялся в придворном шуме, долетавшем из внешних покоев. Дверь, через которую вошёл Джейгор, снова открылась, пропуская принцессу Сейру. Мать успела переодеться, мастерски сумев польстить племяннику: лёгкое, почти летнее фиалковое платье сменило тяжёлое бархатное, чёрное с красными и золотыми вставками. Чёрный был общим цветом всех гербов Таргариенов, но на своём Деймон заменил одного дракона двумя: два зверя, кроваво-красный и золотой, обращённые друг к другу, сплетались хвостами, цеплялись друг за друга лапами, почти касались друг друга носами. Сделав реверанс перед королём, едва обратившим на неё внимание, Сейра подошла к Джейгору и с лёгкой усмешкой поинтересовалась: — Так вот о каких срочных делах ты говорил? — Рождение наследника короля Тироша действительно срочное дело, матушка, — прохладно заметил он. Та едва открыла рот, чтобы что-то сказать, как шум из спальни усилился, послышался гомон, возгласы, что-то похожее на плач и крики. Фрейлины повскакивали с дивана, Деймон, резко развернувшись на каблуках, ринулся к двери и едва в неё не влетел, когда она распахнулась. На её пороге показался одна из повитух, вспотевшая, но улыбающаяся. — Мальчик, Ваша Милость! — объявила она, и тут же была вынуждена отскочить в сторону, уступая дорогу Деймону. Джейгор едва не последовал за ним, но мать удержала его за рукав. — Погоди. Твоя ройнарка родит тебе твоего собственного сына, вот тогда и побежишь, — сказала она, поморщившись, словно любое упоминание об леди Мартелл вызывало у неё мигрень. Вскоре Деймон сам вышел к ним, держа на руках плачущий свёрток. — Поздравляю, племянник, — улыбнулась Сейра, взглянув на спелёнатого младенца. — Мальчик, очевидно, будет славным рыцарем, раз так кричит. Джейгор тоже громко плакал, мои повитухи всё надивиться этому не могли. — Да, пожалуй, — хмыкнул счастливый отец, не отрывая гордого взгляда от сына. Джейгор тоже заглянул в кулёк из простыней, в который был завёрнут будущий король Тироша и Ступеней. Младенцев лорд Илилеон уже повидал, и этот ничем не отличался от прочих, разве что на голове серебрился мягкий пушок. — Кажется, принято говорить, что сын очень похож на отца, — осторожно заметил он. — Я всегда считал это редкостной чушью, но сейчас подумал, что, наверное, он всё же похож на тебя. На тебя в этом возрасте. — В таком случае он будет красавцем, — усмехнулся Деймон. — Вы уже думали насчёт имени? — Рейнира предлагала назвать его Бейлоном, но я сказал ей, что это не самое удачное имя для наследника в нашей семье. Третьего Эйгона наша семья не пережила бы, поэтому остановились на Джейхейрисе. — Имя, достойное короля, — оценил Джейгор. Мать, едва прикрыв рот рукой, издала странный звук, что-то среднее между подавленным смешком и всхлипом. Конечно, своего отца она не любила, но сейчас могла бы и промолчать. — Имя подходит королю, но не младенцу, — заметила она. — Но вы, кажется, всё решили? — Да. Принц Джейхейрис Таргариен.***
Архимейстер Вейгон Пожалуй, ещё никогда он не радовался наступающей Святой Седмице так, как в этом году. 111 год от Завоевания Эйгона вышел непростым, но, хвала всем богам и Седьмому Пеклу, он заканчивался. Суета бесконечных свадеб, переездов, воссоединений, скандалов и королевских родов утомили даже придворных, которые наверняка молились о том, чтобы грядущий год принёс им весну и хотя бы относительное спокойствие. Вейгон тоже рассчитывал на весну, но по своим причинам: ему следовало посетить новую Цитадель, но с его болезнью нечего было и думать о том, чтобы отправляться в путешествие по зимним дорогам. Марлон, положим, разучился решать теоремы, но в медицине он разбирался даже лучше, чем пьяница Кадвил, носящий серебряную маску, и раз он запретил тряску по кочкам, значит, так тому и быть. По тем же причинам было отвергнуто предложение Эйгона доставить его в Драконье Сердце по воздуху. — Вы, конечно, от драконьей крови, но одни боги знают, как вы перенесёте полёт, — говорил Марлон. По правде говоря, Вейгон сам не горел желанием лезть в седло – уж слишком он успел свыкнуться со своей бездраконностью. Чем дальше, тем больше связь с драконом казалась ему чем-то сродни зависимости больного от макового молока: с каждым годом от неё становится всё сложнее избавиться, пока наконец она не становится такой неотъемлемой частью жизни, что отказ подобен смерти. Пример Визериса, ставшего последним всадником умирающего Балериона, был показателен. Всего один-единственный полёт над Черноводной и несколько месяцев странной дружбы – и старшего из племянников до сих пор бросает в невыносимо чёрную тоску одно упоминание о великом драконе, не говоря уже о робких предложениях оседлать другого дракона. Вейгон, никогда не летавший даже в чужом седле, боялся, что перелёт в Драконье Сердце разбередит не столько его болячки, сколько закованную в архимейстерские цепи натуру драконьего всадника. Приходилось ждать и надеяться на весну, а поводы для этого были. По предложению Эйгона, скреплённому королевской резолюцией и печатью, мейстеры, прибывшие с Вейгоном в столицу, согласились поселиться в Драконьем Сердце для сохранения, преумножения и распространения знаний, то есть согласились составить новую Цитадель. Естественно, им нужен был глава, и им естественным образом, по праву старшинства лет, заслуг, знаний и архимейстерского звания стал дядя короля. Сам он, когда Марлон с присными предложили ему сенешальство, не преминул поязвить на тему обеспечения сакральной преемственности, которую новая Цитадель получала благодаря ему. Разумеется, он согласился. Вместо него обживать башню Плача отправились Хоуленд и Уоллес в сопровождении пары школяров. Им надлежало понять, можно ли её вообще приспособить под нужды Цитадели, определить масштаб проблем, договориться с кастеляном Драконьего Сердца о том, как они будут пользоваться имуществом и гостеприимством принца Эйгона – одним словом, сделать всё, чтобы с приходом весны десяток их братьев во главе с архимейстером и две дюжины школяров смогли беспрепятственно въехать в новый дом со всеми своими книгами, пробирками, банками, инструментами и раритетами. При этом на плечи Вейгона ложилась не менее тяжкая забота: требовалось объяснить конклаву Цитадели Староместа, что ни он, ни мейстеры, посланные для копирования книг из библиотеки Красного Замка, назад не вернутся. Письмо собратьям-архимейстерам получилось на первый взгляд суховатым, каким и должно было быть официальное послание, но Вейгон не смог отказать себе в удовольствии поязвить и добавил несколько оборотов, завуалированно посылавших сенешаля Цитадели в Седьмое Пекло. Своё письмо, куда более вежливое и пространное, послал и Визерис, и архимейстер малодушно этому радовался, поскольку им можно было прикрыться, как щитом. Возможно по этой причине, а может быть из-за того, что сенешаля Кенноса разбил паралич, ответ Цитадели оказался совершенно беззубым и настолько неинтересным, что Вейгон остался разочарован. Конклав только осведомлялся, следует ли им избрать на его место нового архимейстера экономики и счёта; разумеется, он ответил отказом – пусть ждут его смерти. Помимо Староместа вороны с письмами Вейгона полетели в Риверран, Орлиное Гнездо, Винтерфелл, Утёс и все замки к северу от Черноводной и Золотой дороги, в которых он уведомлял лордов и мейстеров о том, что волей короля и с согласия конклава в Семи Королевствах теперь будет ещё одна Цитадель. Одним из первых откликнулся лорд Джейсон Ланнистер, пообещав прислать списки книг из собственной библиотеки и нескольких учеников. Получив письмо от Хранителя Запада, Вейгон не сдержал довольной улыбки – вложения в мастера над монетой начинали окупаться. Однако с недавних пор жизнь Вейгона не ограничивалась одними только заботами о Цитадели. В середине двенадцатого месяца Лейна Веларион последовала примеру королевы Алисенты и своей подруги Рейниры и разрешилась от бремен, легко и без особых проблем, как писал благодарный мейстерам и милосердной Мираксес Эйгон. Жена племянника, однако, превзошла и подругу, и королеву разом, родив девочек-близнецов; хотя в том, что женщина из дома Веларионов родила близнецов не было ничего необычного, двор, едва отпраздновавший рождение у Деймона сына-наследника, снова пережил приятное, и весьма хмельное удивление. Дочерей Эйгон и Лейна назвали Бейлой и Рейной, в честь покойного деда и живой бабки. Рейнис, судя по письмам племянника, была тронута, а старушка Джоселин едва ли не рыдала от счастья, взяв на руки правнучек. Визерис тоже был весьма доволен тем, что младшему брату, в отличие от среднего, хватило ума почтить память их отца. Вейгон на эту очаровательную сентиментальность только усмехнулся: Эйгон как-то полушутя спрашивал у него разрешения назвать ребёнка в его честь, на что архимейстер в том же тоне послал племянника с такими вопросами в Пекло. Осозновать, что принц к нему прислушался, было приятно, но где-то глубоко внутри, на самом дне сердца, настоящего сердца, а не того, что чувствовалось внизу живота время от времени, недовольно шевельнулось маленькое чувство, в котором Вейгон не сразу распознал ревность. Странно, сам же запретил, но всё равно надеялся, что мальчишка (хотя какой мальчика – он теперь отец и через три года ему тридцать!) поступит ему наперекор. Как выяснилось, зря; видимо, принц вспомнил, как король с королевой назвали своего первенца Эйгоном, и решил избежать нелепой ситуации. Видят боги, двору хватало двух тёзок, которым пришлось выдумывать прозвища, чтобы отличать друг от друга: Эйгон Старший и Эйгон Младший, Эйгон Колченогий и Эйгон Маленький, Эйгон Полумейстер и Эйгон Дитя, Эйгон Белый, как дракон на его гербе, и Эйгон Зелёный, как пелёнки в его колыбели. Немало удивившись своим чувствам, Вейгон поспешил затолкать этого странного и неприятного червяка поглубже в его нору, а после всю ночь строчил письмо Эйгону, как раньше строчил доказательства и опровержения чужих расчётов. Он поздравил племянника и похвалил богатство дрифтмаркских вод, принёсших ему двойной улов. Вспомнил, что до него их дядя и двоюродный дед, полузабытый король Эйгон, второй своего имени, прозванный Некоронованным, тоже стал отцом девочек-близнецов, а ведь в их жилах было немало веларионовской крови. От Эйгона Второго архимейстер перешёл к его жене, поиронизировав над тем, что Драконье Сердце притягивает к себе женщин по имени Рейна, но тут же опомнился и пожелал младшей (кажется, Рейной назвали младшую из девочек?) внучатой племяннице более счастливой жизни при меньшем количестве мужей. Описав Эйгону восторги Визериса по поводу выбора имени старшей дочери, Вейгон отметил, что сам Бейлон был бы очень доволен и горд подобной честью; что бы на самом деле сказал покойный брат архимейстер не знал, но ему показалось, что об этом всё равно стоило упомянуть. Воспоминание о Бейлоне оказалось камнем, брошенным в тихий пруд, и от него кругами стали расходиться другие воспоминания, тут же переходившие на бумагу. Вспомнилось, как Бейлон с Алиссой пытались научить его держать меч в руках, но не преуспели в этом: «Наставники из них вышли посредственные (в этом я потом перещеголял их обоих). Впрочем, то, что я на том ристалище лишний, было ясно с самого начала; едва ли дело в моём прилежании или навыках – просто твоим родителям был никто не нужен, ни в этих глупых играх с мечом для повзрослевших детей, ни потом, когда родители решили их поженить», — оправдывался Вейгон. «По правде говоря, не устрой наша мать их свадьбу, они бы сами сбежали за Узкое море». Чтобы не кончать поздравительное письмо сомнительной и жалостливой историей, архимейстер вспомнил, как братья, ещё не до конца повзрослевшие, возились в богороще с ним, маленьким принцем, и старались его рассмешить, хотя их смех веселил больше, чем немудрёные шутки, а мать радовалась его улыбкам, качала на руках не то плаксу Дейлу, не то дурочку Сейру, и было жаркое лето, а в тени у пруда было так свежо и приятно… Приписав в конце письма пожелания здоровья всем трём женщинам Эйгона и крепкого сна ему самому, Вейгон не удержался и напомнил, что Алисса поднималась со старшими сыновьями в воздух всего через пару недель после родов, и осведомился, намерен ли племянник повторять этот подвиг. Высушив чернила песком, он, не перечитывая, сунул исписанные листы в конверт, и запечатал его архимейстерским перстнем. Письмо вышло увесистым – с таким ворон мог запросто грохнуться в воду уже на середине Черноводной. Набросав записку с указаниями отправить послание морем, Вейгон оставил их с конвертом на углу стола, где всегда складывал письма и распоряжения для помощников, и, скрестив руки на животе, глянул в темнеющий провал окна. По внутренним ощущениям, никогда его не подводившим, давно миновал час совы, да и час волка наверняка близился к концу; давненько он так не засиживался. А ведь весной в это время уже светлело. В боку что-то дёрнулось и привычно запульсировало, заставив архимейстера зашипеть сквозь зубы. Зря он потратил столько времени на письмо, можно было бы и с утра закончить; Марлон по утру опять будет бубнить про пользу сна и вред таких бдений и, что самое обидное, будет прав. Мысль о том, чтобы дождаться рассвета, пришлось с сожалением отбросить. Вейгон осторожно поднялся с кресла и, по-глупому придерживая стучащее в неправильном месте сердце, словно это могло заглушить боль, побрёл в спальню. Уже устроившись в постели, он подумал, что все болезни связаны с погодой. Раз так, то ему должно полегчать, стоит только закончиться холодам. А боль всё не желала униматься и становилась всё сильнее. Архимейстер решил попробовать заснуть, чтобы поскорее избавиться от этих ощущений, и закрыл глаза. Ощущение бившегося в двух местах сердца ввергло разум в недоумение, на которое организм отреагировал новой вспышкой боли, яркой, словно первый луч солнца на рассвете, словно драконье пламя, и вновь все надежды Вейгона устремились к весне.