Искусство

У мисс Нении тёмная кожа, глаза цвета свежего снега и короткие волосы как слоновая кость. Гробница за её спиной поросла звёздчатым жасмином, и порой кажется, что он продолжает расти, хотя Йонас Мунк давно не прикасался к холсту извне. Как и любая картина, мисс Нения безмолвна. Как и любое искусство, она требует жертв. Разводы цветов переливаются под её кожей как электричество, как масло, и я не могу отвести взгляд. В моей голове звучит мелодия, возвращающая меня к ней снова и снова. Мисс Нения всегда смотрит в ответ, и изредка кажется, что изгибает губы в подобие улыбки, сквозь которую видны её зубы и голод. Она не добрая картина, и я не рискую делиться с ней страхами, но я помню её слова о том, что всё пройдёт, даже воспоминания. Но память можно передать, как факел или сокровище. Как некоторые слова могут быть написаны лишь правильными чернилами, некоторые шедевры создаются лишь на правильных холстах. Она по-своему прекрасна, хоть я и не чувствую от неё ничего. У неё нет голоса, но я вспоминаю слова, что она говорит в абсолютной тишине. Мисс Нения терпелива и по-своему нежна, какими могут быть лишь первые снежинки, предвещающие долгую и холодную зиму. Та стынет в её глазах, запечатлённая в вечности, и мгновение это всегда статично и тем прекрасно. Мы говорим о низком красном солнце, что всё понимает, о бледной радости полёта. Я отдаю ей одни сокровища — воспоминания, а она преподносит другие в ответ. Наше общение похоже на снегопад, что часто разворачивается вне стен картинной галереи, но мне всё кажется, что снежинки кружатся и внутри, повторяя воспоминания о них же. Музыка без нот звучит даже без инструмента и не выходит из головы, как прекрасный образ, что мог бы пахнуть маслом, жасмином и снегом, если бы в действительности содержал их. На кладбище у Туссенской дороги есть склеп из белого мрамора, за которым следят местные жители. Каждую третью ночь там проводит мадам Рожье, чтобы впустить в свои сны самое нежное Имя Элегиста. Если я обернусь птицей, то мисс Нения придёт и ко мне, и я услышу её дыхание так близко, будто холст в галерее пуст. Но крыльев у меня нет, только тоска по полёту, и этого недостаточно, чтобы мисс Нения покинула свою раму. Я всё смотрю на неё и замечаю большее с каждым разом, и кажется, будто ей нравится смотреть на меня в ответ. Она всё ещё безмолвна и не выглядит доброй, но я чувствую нежность, свойственную самому страшному, но ласковому убийце — памяти о былом. Мисс Нения не говорит, но иногда я чувствую, как накаляются страсти, как воздух причудливыми мазками ложится на кожу, словно морозные узоры — на стекло. Она дарит мне памятные вещицы, находя способы облачить воспоминания во что-то материальное. Сама мисс Нения — тоже воспоминание, обретшее форму, и ей недостаточно того, что она уже хранит в своей тишине. «Мы не будем забыты, пока жив наш образ», — так она промолчала однажды, когда мы гуляли рука об руку по галерее. Свет свечи играл на лицах других картин, а ставни были плотно закрыты. Кажется, было совсем ранее и тёмное утро, когда я не мог уснуть, и мы встретили его вместе. Выражение лица мисс Нении трудно прочесть, и я замечаю, что её черты — те же памятные вещицы, извлечённые из карманов и в случайном порядке рассыпанные по столу. Йонас Мунк, возможно, был гениален, но — был. Однажды мне удастся вспомнить, что случилось в тысяча восемьсот одиннадцатом, но я промолчу, как и те, кто стал настоящим свидетелем произошедшего. Когда-нибудь я покажу одной картине другую, и может это немного глупо, но кажется правильным. Мисс Нения, запечатлённая на холсте, быть может узнает того, кто станет холстом для меня. Согретый моими объятьями, он заставит стынуть кровь в жилах, и вновь пойдёт снег. Губы мисс Нении в моей памяти придут в движение, обнажив её голод и спокойную, нежную улыбку убийцы. Искусство, каким бы оно не являлось, безмолвно требует жертв.