***
Вдох. Тёплый весенний воздух был насквозь пропитан ароматом неожиданно рано в этом году цветущей черёмухи и, может, Александру просто на мгновение показалось — тонким, практически невесомым дуновением гари. Хотя пожар был уже достаточно давно, около года назад. Москва уже медленно, но верно восстанавливалась и отстраивалась, но работы ещё было много. Прищурившись от не по-апрельски яркого солнца, брюнет ещё больше высунулся из окна экипажа. Звонкий стук копыт и колёс стучал в ушах. В глаза ударил яркий свет. Романов не привык к столь яркому солнцу, являвшемуся редким гостем в Петербурге. Но ему нравились приятные, ласковые прикосновения сгустка тепла на своём лице. Юноша зажмурился, ещё больше подставляясь лучам. На Александра нахлынуло некоторое… полузабытое, согревающее чувство защищённости и безопасности, словно из далёкого прошлого. Но в миг опомнился. «Веди себя солиднее!» — сам себя одёрнул он — «Ты — столица!» Наконец-то карета остановилась у нужного дома. С Михаилом Юрьевичем они не виделись очень давно. Сердце странно забилось быстрее, как-будто он вновь маленький мальчик, стремящийся завоевать уважение и понравиться новому учителю и наставнику, о подвигах которого много наслышан. Но сейчас он не ребёнок. За то время, что Петербург был столицей, было одержано куча побед, территории Российской Империи намного расширились. Александр был необычайно горд собой. «Я доказал, что достоин быть столицей!» — убеждённо говорил он про себя — «Да, Михаил Юрьевич сначала плохо ко мне относился, но наверняка он понял, что звание главного города в надёжных руках, и станет уважать меня!» Петербург открыл дверцу. Затекшие после долгой поездки ноги мучительно заныли. Он взобрался на высокое крыльцо по резным ступенькам. Дверь открылась. На пороге стоял Михаил Юрьевич. Казалось, что он совсем не изменился. Те же гладко причёсанные золотистые волосы, плотно сомкнутые губы, тяжелый взгляд льдисто-голубых глаз. Только выглядел он измученней, а на нездорово бледном лице было несколько ожогов. Александр внутренне содрогнулся. Хотелось отвести взгляд, но ужасное зрелище словно притягивало его. «Он пожертвовал собой ради меня!» — крутилось в голове. Петербург до сих пор не привык к тому, что все должны любой ценой его защищать. Все еще преследовало чувство вины за несколько поломанных судеб. Ему была отвратна мысль опять стать неприятностью или разочарованием. Романов думал, что столицу любят и безумно уважают абсолютно все. Но детские мечты разбились о жесткую реальность. — Добрый день, Петербург, — холодно поздоровался он. От его голоса столице стало неуютно. Может, он думает, что это была его идея — сдать без боя и поджечь? Как его в этом разубедить? — Проходите, — Петербург шагнул вперёд, переступая порог. — Как Ваше самочувствие, Михаил Юрьевич? — взволнованно срывается с уст. Мысленно проклинает себя за несдержанность и краснеет. Да что с ним не так? Что же Москва подумает о нём? Что Александр абсолютно не вырос и остался таким же простодушным? Где та самая выработанная горделивость столицы империи? Александр напрягся. Болезненная усмешка появляется на лице Москвы. — Превосходно. Но вы не о моём здоровье приехали справиться, не так ли? — Да, верно, — принимая более серьёзный и уравновешенный вид, Романов откашливается — Принято решение создать специальную к омиссию по восстановлению Москвы. Надо просмотреть несколько документов. Негоже первопрестольной столице России столь долго находиться в таком состоянии. — Комиссия?.. Отлично. Так дело пойдёт гораздо быстрее. — Москва достаёт из выдвижного ящика пачку документов и протягивает Петербургу. — Здесь отчёты о пострадавших и уцелевших зданиях, чтобы определить масштаб бедствия. Хотя, полагаю, его Вы и так заметили. Где-то с несколько минут они сидели и молчали. Михаил, задумавшись, смотрел на отблески играющего пламени свечи. Александр пролистывал страницы отчёта, бегло осматривая строчки глазами. Наконец столице стало невыносимо ощущать это неловко повисшее молчание. Всё их взаимодействие ограничилось только несколькими сухими репликами и обменом документов. О чём в таких случаях ещё можно поговорить, он не знал. — Спасибо. Михаил Юрьевич от неожиданности вздрогнул и с некоторым удивлением взглянул на Александра. — За что? — Вы пожертвовали собой, пусть и ненавидите меня. — Так требовалось для страны. Это — обязанность, и тут нет моей особенной заслуги, — равнодушно пожал плечами тот — Личные чувства и отношения не должны влиять на исполнение долга. — Я пытался отговорить главнокомандующего Кутузова, но… — Не нужно оправданий. Тут нет Вашей вины. То что сделано — то уж сделано. К тому же, маневр сработал. Французы изгнаны из страны. И это главное. — Да… пожалуй, Вы правы, — Михаил Юрьевич не винит его! И Александр чувствует, как по телу разливается облегчение.Глава 1. "За что?"
19 марта 2023 г. в 21:29
Бывшая столица Российского государства стоял перед зеркалом. Московский пристально оглядывал большой, особенно болезненный ожог на щеке. Против ран, полученных в огне, или хотя бы против боли, причиняемой ими, ничего не помогало: ни мази, ни обезболивающие травы. Видимо, на города это не действует. Но, к счастью, с каждым заново отстроенным домом их становилось всё меньше и меньше. Но некоторые никогда не заживают — это он знал на собственном опыте. Словно откликнувшись на его мысли, вновь неприятно засаднил большой шрам, рассекающий всю спину.
Он ещё больше вглядывался в своё отражение в зеркале. Голубые глаза ввалились, лицо, бывшее раньше здорового цвета, посерело, ожог на щеке — видок у него не очень. После того, как его разбинтовали и разрешили ходить, лекари настоятельно рекомендовали ему отдыхать и не напрягаться. Но как можно не напрягаться, если столько дел? Не смотря на то, что Москва вот уж век как не столица, Михаил всё не может отпустить эту ношу. Привыкнув жить только жизнью государства, иметь помыслы лишь о его благе, Московский не может сидеть, сложа руки. Пусть это и губительно для и так пошатнувшегося здоровья.
Михаил поморщился, но не столько от физической боли, сколько от тяжёлых раздумий.
«Как я до этого докатился?» — пульсирует в голове.
Его и раньше жгли, и очень часто. Если у тебя всегда много врагов, и каждый из них мечтал завоевать твои территории и стереть с лица страны, то это неизбежно. Но впервые он поджёг… сам себя. Ради другого. И не просто другого, а города, которого столь ненавидел и презирал, города, отнявшего у него звание, к которому он стремился ценой всего.
Сначала Московский пришёл в ужас от плана Кутузова. Так хотелось наплевать на все приличия и крикнуть «У вас там у всех что-ли не ладно с башкой?!». Но Михаил сдержался. Из всех слов, что он так желал высказать, и не все они были приличными, из горла хрипло вырвалось только «Что?!». К своему великому неудовольствию, послушав главнокомандующего, он стал понимать, что в этом есть смысл. Французы лишатся ресурсов, в которых так нуждались и которые хотели добыть за счёт Москвы, сохранялась армия. А также переграждался путь к новой столице — Санкт-Петербургу.
Да, он не до конца смирился с перенесением столицы. Он многим пожертвовал для достижения таких высот, чтобы просто всё так отдать и пальцем не пошевелившему мальчишке по прихоти поехавшего по Европе и нововведениям императора! Старые рубцы ещё болели. Со временем боль от прошлого только усиливается, когда переосмысляешь и обдумываешь многие свои поступки. Но прошло уже 100 лет. Пришлось просто проглотить это. Да, не прожёвывая и давясь, но проглотить. Всё равно на его мнение всем было плевать.
«Ведь мы города, и наши эмоции никого не волнуют.» — сам сказал он когда-то.
Да и глядеть на удивлённые, испуганные глаза прежде надменного Парижа, когда он, Михаил, бросил зажжённую спичку на землю… Это стоило того. Пусть и внутри дрожал от страха, натянув маску невозмутимости и уверенности в своём предназначении. Вдруг план не сработает, и этот рискованный, даже безумный шаг прошел даром? Опять глядеть на огонь, пожирающий улицы и здания. Опять кашлять от удушающего дыма и чувствовать боль во всём теле. Конечно, он не может умереть, если город будет не полностью разрушен, но порой ему думалось, что лучше бы так и было.
Михаил никогда никому в этом не признавался, но он очень боялся огня. Чуть ли не панически. Когда войска Золотой Орды в 13 веке напали на ослабленную междоусобными войнами Русь и подошли вплотную к не столь большой, как Киев или Новгород, Москве, и подожгли, ему казалось, что это какой-то ужасный сон, глядя на уродливое пепелище, остатки города, являвшегося частичкой его самого, его души, города, который рос и развивался прямо на его глазах. Тогда Михаил, пусть и был почти что ребёнком, понял одну истину: чтобы сохранить то, что дорого сердцу, нужно действовать осторожно. Не злить Орду и покориться. Но он знал, что отомстит ей. За всё.
И вот теперь — та же картина. На месте когда-то красивых улиц лишь обгорелое нечто. Михаил поклялся, что любой ценой будет стараться не допустить повторения этой участи для Москвы. А теперь поджигает сам. Иронично.
Только странно — на этот раз Московский, оставшись одному, как только Париж в шоке и негодовании скрылся, отдавая приказы отступать, чувствовал не страх, а только странную пустоту, усталость и желание поскорее потерять сознание, чтобы меньше чувствовать боль. Чтож, умереть за любимую Родину, им самим склеенную из враждующих княжеств, не самая худшая смерть из возможных. К счастью, Михаил не умер, пусть Москва и очень сильно
пострадала.
«С каких пор я стал таким… жертвенным?» — эта новая, неожиданно открытая черта настораживала и немного пугала. Первопрестольная столица, победитель треклятой Орды, жертвует собой ради кого-то? Он вовсе не набивался быть таким, как Смоленск!
Размышления прервал неожиданный стук колёс и конское фырканье во дворе. Странно. Сегодня он никого не ждал, все дела были запланированы на завтра. Он подошёл к окну. У дома стояла запряжённая в тройку статных сивых коней тёмно-синяя карета с позолотой на лепнинах — видно, что владелец является важной особой. Но почему без предупреждения? Обычно о таких визитах сообщают заранее. На Московского нахлынуло нехорошее предчувствие. А впрочем, когда его предчувствия бывали хорошими?
Москва открыл дверь. Из кареты вышел смутно знакомый, богато одетый юноша с вьющимися тёмными волосами и прозрачными светло-серыми глазами. Где он видел его? В голове поднялся ворох воспоминаний — за несколько столетий жизни он видел столько различных лиц, что невольно стал их забывать. Уж не наивное ли это петровское создание? Только этого не хватало. Московский нахмурился. Меньше всего сейчас хотелось говорить с Петербургом. По возможности Михаил старался увиливать от поездок в так называемую новую столицу и от общения с ним, приезжая туда лишь по крайней необходимости. Ему было неприятно смотреть на эти новые дворцы, мостовые, заменившие старую Москву. В душе опять поднимались злость, обида. Да, может это и несколько малодушно — бегать от общепризнанных фактов. Но и так израненные нервы не железны. Да и многие старые города поступали с ним так же, до последнего наотрез отказываясь подчиняться более молодому Москве. Он исправно готовит и доставляет отчёты. Остальное общение вполне необязательно.
Хотя, может, уже и не столь наивное. Держался тот гораздо более гордо и уверенно, да и выглядел старше. Против своей воли Михаил залюбовался им. Ему самому требовалось куда больше времени, чтобы из запуганного Ордой парнишки стать более высокомерным и невозмутимым.
«Ладно, выглядит он может и достойно столицы империи. Но внешность — это ещё не всё!» — холодно подумал он. — «Если бы это звание так раздавали всем подряд только из-за внешнего вида, то столиц было бы по крайней мере штук 100»
— Добрый день, Петербург, — устало произнёс он — Проходите.