Why Buy The Cow

Если и есть что-то, что любят англичане, так это рутина. Они привыкли к определенному образу жизни. Будь то комфорт привычного или страх перед неизвестным, кто знает, но Рэй не исключение: он работает молочником уже пятнадцать лет, с тех пор как закончил школу, и каждый день он встает до рассвета, надевает фартук и шапочку, и отправляется грузить свой фургон, чтобы приступить к обходу. Это предсказуемая работа. Часто самое большое волнение вызывает пробка, когда полицейская академия устраивает летнее конное шоу или когда Ладлоу, живущие на углу, просят цельное молоко вместо обезжиренного. Но Рэя совсем не смущает однообразие. Когда он вернется домой, его бабушка будет приставать к нему, пока накрывает обед, что ему следует найти нормальную работу — и жену, которая будет готовить ему чай, а не бабушку, — но он знает, что не создан для офисной жизни в костюме и галстуке. Он человек попроще. Ему нравится грохот груза в кузове фургона, нравится, насколько свободны дороги в это раннее время суток, нравится наблюдать, как облака над головой светлеют от темно-синего до зеленовато-серого, пока он следует по своему маршруту. Даже когда идет дождь, и он промокает до нитки, ему нравится запах мокрого асфальта. Он не может представить себя запертым в офисе. И он определенно не создан для супружеской жизни. Кроме его хрупкой старой бабули, у него не так уж много родственников: одному богу известно, кто его отец, а его мать укатила в Лондон с любовником, когда Рэю едва исполнилось два. Может быть, думает он, по иронии судьбы он унаследовал ее вкус к свободе. Семья была бы просто цепью, которая тяготила бы его. Поэтому каждое утро он пробирается через южный Ливерпуль, развозя молоко и собирая пустые бутылки. Аллертон находится далеко на севере по его маршруту, поэтому он добирается туда в последнюю очередь и заканчивает примерно в то время, когда мужья уходят на работу, а матери улучают несколько минут тишины для себя, прежде чем разбудить детей на завтрак. Именно в эти тихие моменты Рэй находит собственное удовольствие. В некотором смысле, это просто часть работы, не так ли? Звон бутылок оповестит о его прибытии, и, когда он наполнит ящик для молока, входная дверь откроется, и на пороге появится легко одетая домохозяйка с недавно нанесенной красной помадой, соблазнительная, как конфетка, с манящими томными глазами, а Рэй, что ж. Рэй всего лишь мужчина, раб своих привычек. Кто он такой, чтобы говорить «нет»? Ему нравятся молоденькие, хорошенькие, с гладкой, как сливочное масло, кожей: нравится их напористость, которой пренебрегают их мужья-бизнесмены. Но обычно у них есть маленький ребенок, который начинает плакать наверху, или малыш с сонными глазами, который шаркает ногами и портит настроение, заставляя Рэя запихивать полы рубашки обратно за пояс и неуклюже возвращаться к своему фургону. И поэтому его любимицы — женщины постарше. Тетушки и вдовы средних лет, которые живут одни в своих гнездышках из салфеток и кружевных занавесок; те, кто просит всего одну или две бутылки в день, чтобы хватило на чай и ланч в клубе садоводов. Ему нравится их запах, лаванды и пудры, нравится, как они уверенно кладут свои ноги в чулках ему на плечи, когда он стоит на коленях между их ног. Нравится, как их помада собирается в морщинистых уголках рта, когда они приоткрываются для стона. Никакого застенчивого кокетства их более молодых единомышленниц. Просто чопорные и порядочные дамы, нуждающиеся в хорошем трахе. Никаких обязательств, никаких ожиданий. Рэй слишком рад услужить, прежде чем уйти, приподняв кепку. Как он и сказал: рутина. Вот почему любые перемены так разительны. Когда вы работаете до восхода солнца, вы видите мир в виде моментов зарождения. Никогда не в центре действия, а на сцене, подготовленной для начала. Однажды утром на лужайке перед домом №20 по Фортлин-роуд появляется объявление «продается», а на следующее утро в переулке припаркован грузовик, предположительно полный стульев, кроватей и диванов. Одним утром у Рэя не было заказа на молоко для этого дома, а на следующее утро он получил клочок бумаги с просьбой, написанной красивым, округлым почерком, с подписью «Маккартни» наверху. Этот почерк стал его первым знакомством с Мэри Маккартни. Прежде чем впервые увидеть ее, Рэй развлекает себя тем, что представляет обладательницу такого почерка, рисуя ее в своем воображении. Будет ли он молодой или в возрасте, будут ли у нее длинные волосы или короткие. Впустит ли она его в свою спальню или не пустит дальше кухни. Целую неделю он гадает, когда у них будет первая встреча: откроет ли она дверь с наполовину развязанным узлом халата, пока он расставляет бутылки, накрутит ли волосы на бигуди или оставит распущенными, подглядит ли она за ним через занавески однажды утром и пригласит его на чашечку кофе. Обычно так все и происходит. Но, к его огромному удивлению, все не так. В первый раз, когда он видит миссис Маккартни, она действительно открывает входную дверь, но затем она закрывает ее за собой, выходя на крыльцо. Несмотря на ранний час, она полностью одета в элегантное пальто, белая бумажная шапочка приколота к ее черным кудрям. Значит, работающая женщина. Что-то связанное с медициной, судя по шапочке и удобной обуви: возможно, медсестра или акушерка. Он видит, что она замечает, как он неторопливо идет к ней по дорожке со своей проволочной корзиной. Она приветливо машет рукой, и он вежливо приподнимает кепку. А потом она уходит. Хотя она выглядела примерно в возрасте женщин, которых он предпочитает, с деловыми женщинами, конечно, трудно завязать ранние утренние незаконные связи. Но вскоре он узнает, что она также не вдова и не незамужняя: у нее есть муж, который уходит на работу чуть позже ее, и двое сыновей-подростков. Значит, более зрелая женщина — и по твердому принципу Рэй никогда не увлекался женщинами с подростками, и уж точно не мальчиками-подростками: в конце концов, они больше всего защищают своих матерей. Они замечают, как ты строишь ей глазки, а затем ты находишь свои шины проколотыми. Несмотря на потерю нового романа, Мэри Маккартни быстро становится одной из любимиц Рэя во время обходов. Он не знает, что в ней такого: она просто милая женщина, всегда безупречно накрашенная, каждый волосок, каждая ниточка на своем месте. Достойная, думает он. Такой женщиной он гордился бы, если бы она была его матерью. Ее сыновья должны знать, как им повезло. Рэй обычно появляется как раз в тот момент, когда она расставляет пустые бутылки; они обмениваются сердечными приветствиями, а затем она направляется к своему автобусу, пока он получает оплату и меняет пустую тару на новую. Время от времени, когда он возвращается к своему фургону, он замечает, как из двери высовывается голова с каштановыми или черными волосами и забирает заказ, но это все, что Рэй видит в ее сыновьях. Он видел мужа всего один раз, когда Мэри болела дома. Круглолицый мужчина и, очевидно, не такой жаворонок, как его жена, поскольку он мутно моргнул, глядя на Рэя, и не сказал ни слова. Заказ Маккартни обычный для такой семьи: три цельных, два обезжиренных, один апельсиновый сок. Время от времени появляется специальный заказ на жирные сливки или что-то подобное, написанное этим округлым почерком, но в конце концов Мэри Маккартни занимает свое место в распорядке для Рэя, и так продолжается некоторое время. Но затем потеря приходит неожиданно, как это всегда бывает, когда смотришь со стороны: в один день красивый почерк есть, а на следующий его уже нет. Рак, как он узнает позже, от соседских дам. Бедняжка, шепталось по всему району, как благоговейный титул, всегда сопровождаемое: и эти бедные мальчики. «Это просто так грустно, — задыхаясь, говорит Рэю одна домохозяйка, пока он засовывает пальцы ей под бюстгальтер, — бедные мальчики вырастут без матери». Рэй не согласен — в конце концов, он вырос без матери, и у него все хорошо, — но он никогда не спорит, потому что не для этого его пригласили, не так ли? Поэтому он просто заменяет свои пальцы ртом до тех пор, пока она больше не сможет составлять предложения. Но все же отсутствие Мэри выбивает его из колеи гораздо сильнее, чем он ожидал. После ее смерти Фортлин, 20, кажется, слегка потемнел, превратившись в мрачное место, кирпичи внезапно стали крошиться больше, чем раньше, а газон стал более заросшим. На самом деле, вероятно, ничего не изменилось, но без Мэри Маккартни, которая скрасила бы все своим присутствием, в сознании Рэя это приобретает иную форму. Он начинает опасаться своей ежедневной поездки по Фортлин, желая избежать напоминания, сидящего там, безобидно зловещего посреди ряда домов. Не помогает и то, что любые изменения в заказе теперь написаны мальчишеским корявым почерком, и Рэю приходится щуриться, чтобы расшифровать его. Этого достаточно, чтобы вызвать у него головную боль. Но однажды, ни с того ни с сего, все снова начинает проясняться. Он слишком хорошо знает, как внешний вид дома часто отражает то, что происходит внутри: что цветы обычно вянут возле домов, где дети больше плачут, что тротуар трескается возле домов, где руки матерей слишком сильно трясутся, когда Рэй целует ее в кончик носа. Что-то изменилось на Фортлин, 20 — что-то происходит в его стенах, чего не было там три с половиной года с тех пор, как исчез этот красивый почерк. Однако, что именно изменилось, Рэй не понимает до одного морозного весеннего утра. Он на полпути по своему маршруту на Фортлин, в нескольких шагах от кустарника, который граничит с владениями Маккартни, когда внезапно входная дверь распахивается, и на крыльцо, спотыкаясь, выходит какая-то фигура. Сначала Рэй предполагает, что это, должно быть, один из сыновей Мэри — только им обоим еще слишком рано спешить в школу, даже на спортивную тренировку или встречу в клубе. Затянутое тучами небо только-только начинает окрашиваться в фиолетово-голубой оттенок. Но мгновение спустя окно над дверью открывается, и мальчик без рубашки с волосами цвета воронова крыла, как у Мэри, высовывает голову из-за подоконника, чтобы позвать фигуру внизу. Тогда это, должно быть, девочка. Ах, думает Рэй с улыбкой. Вот что нового на Фортлин, 20: любовь. Не новое, вероятно, но вернувшееся. Конечно. Он замедляет шаг, чтобы его корзина не позвякивала, чтобы дать этим двоим немного уединения для их маленькой сцены Ромео и Джульетты. Но он уже прикидывает, как поведет бровью парню Маккартни, когда обойдет кустарник: молчаливое «удачи тебе, сынок», от которого пацан, естественно, покраснеет, как вишня, но также подарит ему немного гордости, которая приходит с поздравлением от старшего мужчины. Рэй с нежностью вспоминает об этом из тех дней, когда он тайком выбирался из окон. В последнее время, конечно, все по-другому: он получит ботинком по голове, если кто-нибудь из мужей застукает его с их женой на коленях. Что немного забавно здесь, на Фортлин, размышляет он, так это то, что это девушка ускользает так рано, а не парень Маккартни, но Рэй мысленно пожимает плечами. Времена меняются, не так ли? Современные девушки и все такое. Только приблизившись, он понимает, что фигура на крыльце совсем не девушка. Это парень. Рэй не узнает его, значит, он не из Аллертона, но это определенно парень: подросток в очках в толстой оправе, надвинутых на нос, одетый в узкие брюки и прыгающий на одной ноге, пытаясь надеть ботинок. Его темные волосы — настоящее бедствие, торчащие во все стороны, а футболка задрана сзади, как будто он натянул ее в спешке. Воротник тоже перекошен, открывая длинную бледную шею… и неслабый засос. Серьезно, его с Луны, наверное, видно. Словно кто-то бросил кубик льда Рэю сзади за шиворот, по телу пробежал холодок. Он останавливается. Кустарник отбрасывает достаточно тени, чтобы скрыть его от посторонних глаз, и в то же время дает ему приличный угол обзора сцены, разыгрывающейся перед домом номер 20. Нет Рэй… он не прячется, потому что это было бы ребячеством, однако. Он не уверен, что именно он наблюдает, и его желудок тревожно сжимается. Он думает, что это старший сын Маккартни, который сейчас без рубашки в окне. Его волосы так же растрепаны. — Эй! — шепотом кричит Маккартни, и парень на крыльце поднимает голову, и его лицо тут же расплывается в улыбке. То есть до тех пор, пока на него не падает кожаная куртка. — Ты забыл это, придурок. Парень все еще ухмыляется, когда появляется из-под ткани, но закатывает глаза, просовывая руки в рукава. — Мог бы просто принести потом на репетицию, — шепотом кричит он в ответ. — И позволить тебе замерзнуть до смерти? Ты бы никогда не добрался до Мими. Выражение лица парня становится озорным. — Или, может быть, тебе просто не терпелось снова увидеть мое милое личико. Я понимаю, милый. Слушай! Что за свет блеснул в… — Заткнись! — Парень Маккартни шипит, но его костлявые плечи содрогаются от беззвучного смеха. — Хочешь разбудить всю чертову улицу? А теперь иди, пока папа тебя не увидел. — Помни, сегодня мы у Беста. Не опаздывай! С согласия Маккартни парень внизу срывается с места — к счастью, в противоположном направлении от укрытия Рэя, — мчится вниз по Фортлин. Парень Маккартни смотрит, как он уходит, с безошибочно любящим выражением лица, пока тот не исчезает за углом, затем окно закрывается, и Фортлин, 20 снова замолкает. Рэю требуется добрая минута, чтобы оторвать свои ботинки от тротуара. Ковыляя по дорожке перед домом Маккартни, он в оцепенении приседает, чтобы извлечь пустые бутылки из ящика из-под молока. Его сердце глухо стучит в ушах. Рэю нравится думать, что он прагматик: что вещи таковы, какими они кажутся. И прямо сейчас невозможно отрицать, как это выглядело. Господи, должен ли он сообщить об этом? То, кем они являются — это незаконно, вот что. Грех, сказала бы бабуля Рэя, и, конечно, прелюбодеяние, вероятно, тоже грех, но… но это дети, а не одинокие домохозяйки и молочники по обоюдному согласию. Есть ли у Рэя какие-то моральные обязательства вмешиваться? Черт, он ненавидит моральные обязательства. Он ставит новые бутылки и забирает конверт с оплатой, но затем колеблется на крыльце. Может быть, ему следует постучать в дверь: попросить поговорить с мистером Маккартни, рассказать ему, что он видел. Пусть отец семейства разбирается с этим. Но опять же — что он видел? Парень без рубашки, да, но сам Рэй часто спит без рубашки. Конечно, обычно не тогда, когда погода все еще такая холодная, как сейчас, но суть от этого не меняется. И кто сказал, что парень Маккартни оставил этот огромный засос? Может быть, это старый, оставленный когда-то девушкой парня в очках. Хотя она должно быть похожа на акулу, раз оставила такой след. Что касается тайного ухода, что ж: возможно, отцу парня Маккартни просто не нравится, когда этот конкретный парень ночует у них. Да, в этом есть смысл. Не обязательно должно быть что-то предосудительное, не так ли? Просто два растрепанных парня с засосами, цитирующие Шекспира, пытающиеся избежать гнева отца… Рэя подташнивает. Его кулак уже на полпути к двери, прежде чем он убирает его. А что, если откроет парень? Что, черт возьми, Рэй скажет ему? Узнает ли пацан, что Рэй их видел? Попытается ли он остановить его? Все эти годы Рэй ожидал, что какой-нибудь несвоевременно вернувшийся муж застанет его на месте преступления, а вместо этого он оказывается свидетелем, только понятия не имеет, что с этим делать. Однако он слишком долго пребывал в нерешительности, и дверь распахивается перед ним. Рэй чуть из кожи не выпрыгивает. Это не мистер Маккартни, но и не старший мальчик. Это тот, что помоложе, с более светлыми волосами. Тот, что похож на Мэри. Сходства достаточно, чтобы обращение Рэя замерло у него на языке. Потому что он сразу понимает, что никогда бы не признался в такой сцене Мэри. Такая женщина, как она… она бы поняла, что-то подсказывает ему с предельной уверенностью; слишком полна любви к своим сыновьям, чтобы относиться к ним с презрением. Она из тех матерей, у которых всегда прохладная ладонь, которую можно прижать к разгоряченному лбу, которая шептала бы и успокаивала, что все будет хорошо. Сердце Рэя сжимается в груди от силы потери, которая снова и снова обрушивается на него. Младший Маккартни выглядит смущенным, видя, что Рэй все еще стоит на крыльце. Рэй ищет, что бы сказать. — Ах, значит, ничего нового в заказе? — справляется он. Проходит мгновение, прежде чем пацан качает головой. Рэй кивает. — Что ж, хорошо. Доброго утра. Он поворачивается, чтобы уйти, когда за спиной пацана, в глубине дома, раздается шум, и Рэй замечает старшего парня — теперь уже одетого — спускающегося по лестнице вслед за братом. Его глаза ловят взгляд Рэя, но в нем нет ни проблеска узнавания, ни страха; он совершенно не замечает подглядывания за своими утренними подвигами. Он исчезает в конце коридора. Рэй приподнимает кепку и уходит. Что касается его самого, то сегодня утром не произошло ничего такого, что могло бы нарушить его распорядок дня. Фортлин-роуд, 20, снова ожила. Все так, как и должно быть.