Отгул

Как только Эрвин приходит, чтобы забрать Армина у Ханджи, которая любезно согласилась посидеть с мальчиком, пока в детскому саду был карантин из-за ветрянки, начавшейся у одного из детей, его сын почти сбивает его с ног, обнимая его колени. — Я тоже рад тебя видеть, солнышко, — Эрвин улыбается. Армин не отвечает, только сильнее вжимается лицом в ткань его брюк, будто желая спрятаться. Эрвин бросает на Ханджи, стоящую у порога, вопросительный взгляд. Та пожимает плечами, и её улыбка отдаёт горечью. Эрвин вздыхает, присаживаясь перед мальчиком на корточки. — Ну, — спрашивает он, — ты хорошо себя вёл? — Армин кивает, и Эрвин гладит его волосы. — Он был просто прелестным, — говорит Ханджи. — Я рад, — отвечает Эрвин. — Умница, Армин. Но Армин молчит и тупит взгляд в пол. Он выглядит грустным и уставшим. Эрвин обеспокоен этим. — Ладно, — он говорит, — пошли домой, малыш. Скажи Ханджи спасибо за то, что присмотрела за тобой. — Спасибо, — Армин немедленно слушается. — Ты же мой хороший, — Ханджи воркует и целует мальчика в обе щеки, макушку и лоб. Армин тихонько смеётся, и Эрвин немного расслабляется. С тем они уходят. Когда Эрвин пересекает порог дома, он понимает, как же сильно он устал. Это происходит так внезапно, что он охает от неожиданности и горбится от резкой боли в спине. Словно огромное здание, Эрвин чувствует, как разрушается от воздействия какого-то шторма. Только буря вовсе не снаружи. Она у него внутри. Он так и стоит, замерев на пороге, оглушённый собственным бессилием, и не сразу замечает, когда Армин дёргает его за полы пальто. Он уже разулся и повесил свою курточку в шкаф (немного криво, но зато он уже был таким самостоятельным), и теперь неловко протягивал руки к Эрвину, как он делал, когда его нужно было поднять. — Ах, да, малыш, сейчас. Эрвин суетится, стягивает с себя пальто и ботинки, разворачивается к сыну и берёт его на руки. Его спина отзывается болью на это действие, и он не может подавить болезненный выдох. Армин тихонько хнычет ему в плечо. Он никогда не плакал громко, и обычно слёзы безмолвно катились по его лицу, но в моменты, когда он бывал наиболее уставшим или расстроенным, он плакал именно так — тихие всхлипы рвались откуда-то из его маленькой груди, и он, казалось, пока ещё был не в силах справиться со своей собственной бурей. Эрвин знал, что однажды он сможет, но пока что он должен быть рядом, чтобы подать ему пример. — Солнышко, — он гладит Армина по спине, садясь с ним на диван, — что такое? — Я сделал тебе больно. Ох, он заметил. До чего наблюдательный мальчик. — Нет, мой хороший, с чего ты взял? Армин только плачет в ответ. Эрвин лепечет уставше что-то утешающее. Он чувствует отвратительную беспомощность. — Я скучал по тебе, — невпопад сообщает Армин, удобнее устроив голову на его плече. — И я скучал, Армин. Эрвин слышит, как рыдания его вновь усиливаются, и чужая дрожь рвёт ниточки внутри него одну за другой. Ещё немного, и порвётся самая важная, удерживающая сердце на месте. Оно рухнет куда-то в желудок и непременно разобьётся, Эрвин уверен. Оно уже постепенно трескается, он чувствует это. Каждый новый всхлип рвёт его душу на части. — Ну, ну, что ты. — Эрвин не знает, что ему делать и чувствует себя бесполезным. — Вы с Ханджи играли во что-то интересное сегодня? — он старается отвлечь малыша. Но в голосе Армина невозможно много грусти, когда он отвечает: — С тобой было бы ещё интереснее. — И сердце Эрвина ухает сразу в пятки. — Солнышко, я ведь не смогу играть с тобой всю жизнь. — И Армин плачет навзрыд. И Эрвин хочет выбросить себя в окно. — Почему? Эрвин не уверен, как правильнее было бы ответить на этот вопрос и молчит. Армин понимает это по-своему и отстраняется. — Ты не хочешь играть со мной? Эрвин задыхается. — Нет, нет, господи, — он быстро отвечает. — Конечно, нет. — Он снова обнимает мальчика, прижимая его к груди, и Армин сворачивается клубочком. — Тогда что? — Армин, я просто… Понимаешь, ты не всегда будешь маленьким… — Ладно, — Армин легко соглашается, когда Эрвин не знает, как продолжить и замолкает. — Но ведь я ещё не вырос, правда? — Конечно, нет, — Эрвин смеётся ему в макушку. — Вообще-то, ты всё ещё такой маленький. — Ну тогда ты всё ещё хочешь играть со мной? — Я всегда хочу играть с тобой, малыш. Армин затихает и медленно успокаивается, обняв его крепче. Эрвин облегчённо выдыхает. Его собственные глаза горят от напряжения. Тем не менее, как только Армин окончательно приходит в себя, Эрвин выбирается из кольца его рук и заглядывает ему в глаза. — Так почему ты плакал? — он спрашивает. Армин хлопает ресницами. — Но я ведь уже сказал тебе. Эрвин всё ещё не понимает. — Я скучал по тебе. — Армин почти обижается, и его надутые губки это что-то настолько очаровательное, что Эрвин, эта большая скала, просто плавится. Эрвин нежно целует сына в лоб. Армин улыбается уголками губ. Он спрашивает, повеселев: — Куда мы пойдём с тобой завтра? Завтра? А что завтра? — Наш совместный день, — напоминает Армин. Чёрт. Суббота. Он совсем забыл. Каждую субботу они с Армином ходили куда-нибудь, потому что больше у Эрвина времени не было. Это было их маленькой традицией, Армин часто тащил его в парк или театр, потому что ему нравились солнце и трагедии, а Эрвину нравилось, когда Армин счастлив. Но в этот раз начальник назначил ему смену вне планового графика. Работы в последнее время было так много, что Эрвин совершенно ничего не успевал. Времени для Армина почти не оставалось совсем. Эрвину стыдно, больно, и он так устал. — Ох, солнышко, — он говорит, — прости. Он снова целует Армина в лоб, отбрасывая с лица белобрысые прядки, и видит, как глаза его вновь начинают блестеть, но на этот раз Армин не плачет. Его малыш как всегда понял всё без слов. Эрвин предлагает ему сказку, и Армин соглашается, пристроившись на его груди. Позже Эрвин замечает его уснувшим и какое-то время просто слушает тихое сопение. Он вздыхает, глядя в лицо своего мальчика и берёт отгул на работе на следующий день.