Песня земли нездешней

В Белой Земле человеку каждому свой дух покровительствует. Так издревле повелось. В Алой Земле другие порядки. Духи там не одного, а целую семью выбирают. Сбиваются семьи, родственными духами пригретые, в кланы большие. И многое в кланах по наследству передается и рождением предписывается. Так с давних пор клан Рыси в Алой Земле правит и первые места в королевстве занимает. Клан Кречетов шаманов рождает и лекарей. Из клана Котов воины выходят, а из Бобров – строители. Хоть и не все, но многие тропы родительские выбирают. Клан Медянок особняком среди них стоит. Тайны свои надёжно хранит он, никого постороннего в дела свои не пускает. В каждом городе почти часть клана имеется, главой местным представляемая. А чем они занимаются, как живут – никто и не знает. Известно, что наёмники они честные и мастера на все руки, только дорого берут за услуги свои. Любят потому нанимать их богатые да знатные для нужд самых разных. Всё больше, конечно, для избавления от врагов и соперников, но бывает, и на другие дела помощь требуется. Многие рады были б оставить себе Медянку слугой вечным. Легко выполняют они задачи сложные, уставу клана неуклонно следуют. Да только тот же устав предписывает одиночкой оставаться, ни к кому в вечное услужение не идти, дорого умения свои продавать. Нельзя в клан вступить, коли ты не Медянкой рождён. Супругов лишь берут они себе со стороны, чтобы кровь новая вливалась. А вот изгнанным быть возможно: устав нарушив или бездарностью себя показав. Тогда шаман Медянка ритуал особый творит, отсекает духа-покровителя и имени изгнанника лишает. Иди после на все четыре стороны, безымянный и опозоренный. Строги правила в клане Медянок. Детей к жизни наёмнической с малолетства готовят. Иным и трёх лет не минует, как забирают их в школу особую, всем искусствам боевым обучают, выносливость и ловкость преумножать помогают. Многие знания Медянки хранят. Не только рукопашной и владению оружием детей своих учат. Ведомы им и заклинания, и травы, и политика, и военная стратегия, и многие другие науки. В школе же смотрят, кто к какому из знаний склонность имеет. Тому и учат. Разный срок на учёбу такую выходит. Кому и десяти лет мало, а кто и за пяток премудрости освоит. И как решит Медянка юный, что готов он испытание перед старейшинами пройти, так и проверку ему устроят нелёгкую. Выйдет с честью – готовым наёмником считается, клеймо на руку в виде змейки-медянки получает. Не справится – учиться продолжает. Трижды оплошает – больше не будут возиться с ним, покинет он клан на веки вечные. Во время обучения и имя второе Медянке дают, чтобы между собой они отличались. Имя то лишь в клане знают, редко когда произносят за его пределами. Медянку того, что Кречету ныне служил, Сладкоустом прозвали за речи умелые, для слуха любого убедительные. Да только тем знания его не заканчивались. Непрост был Медянка –Сладкоуст. Рождённый одними родителями, а другими затем воспитанный, с детства физической силой обделенный, всего он прилежанием и разумностью своими добился. Доставалось ему по малолетству от сверстников и старших учеников, но не сломало его это. Разозлился, да только старательнее учиться стал, и вскоре все они хуже него оказались. Тогда снискал он уважение и даже лесть, смотрел на других теперь свысока, цену себе зная. Умелым мастером убийства тайного в клане он числился. Мог жизни лишить оружием простым или так, чтобы и следов никаких на теле видно не было, чтобы казалось, что умер человек смертью своей, внезапной. Знал Медянка травы все, что на Алой и Белой землях росли, мог сделать лекарство хитрое, а мог яд любой, такой, что долго человека мучает, или такой, что на месте каплей одной убивает. Ловок Медянка и быстр был. Умением этим всех в клане превосходил. Слушать умел и доверие к себе вызывать. Любили нанимать его, чтобы тайны чужие выведать. Уважали Сладкоуста в клане, да побаивались. А он, одиночка, чувств тёплых во веки ни к кому не питая, свято устав соблюдал, да только с кланом мало дела имел. Сам предпочитал работу себе находить, своими желаниями лишь руководствовался. Как Сладкоуст живёт, что на уме у него, никто из знавших его не догадывался, никто не мог загадку сию разгадать. А на деле лишь одну тайну Медянка хранил, да ему самому она не слишком понятна была. Много нанимателей разных было у Медянки. Служил он знати клановой, служил воинам, служил и шаманам. Прежде, чтобы золото получить, за любую работу брался. Ныне, кладов себе скопив, разбираться начал. Кречет, чтобы его нанять, обещал ему горы золотые да службу значимую, вот и сумел Медянку уговорить. Да только на деле получилось, что после смерти Куницы заняться-то Медянке стало нечем. Сиди себе в чаще глухой с подручными да жди приказаний. А в город прийти нельзя: слишком хорошо Медянку там знали, давняя история то была. Так сидел он дни напролёт в землянке лесной, да в потолок от скуки плевал. Неожиданно дело новое на него свалилось. Кречет с гонцом письмо прислал. Прочёл его Медянка… да в сердцах отплевался. Тюремщиком шаман его сделать вознамерился и еще об одном одолжении просил. Странном, ибо знал Медянка, что в состоянии Кречет сам с этим справиться. Но несподручно наёмнику приказ оплаченный оценивать, точно фальшивый золотой в трактире. Вышел тогда Медянка в лес из убежища своего. Плечи расправил, воздуха свежего вдохнул. Затем, ножом поигрывая, по тропе ближайшей прогуливаться отправился. Предстояло ему трав набрать да яда хитрого наварить. Не смертельного, да неодолимого, если противоядия не знать, а к ночи к городу ближе подбираться, пленника забрать. Долгие годы пленника того Медянка не видел. И вовсе не видеть бы предпочёл и не знать никогда. *** Запоздал гонец, что королю-Рыси донесение вёз, что взята крепость Речная. Весть о том, что и Холмистая пала, его немного обогнала. Сжал кулаки король-Рысь. Плохи дела Алой Земли были. Кречет, что врага умертвить послан был, медлил что-то, да и не раскрыли ль его еще, знать невозможно было. Донесения тайные он отправлял, да только каждую минуту рисковал жизнью своей, во вражеской столице находясь. Война незваная началась, граница сдвинулась, угроза нависла над городом Зареченском, и лишь Когти Рыси, крепость неприступная, на суше и воде стоявшая, защитой ему была. Не осталось у короля-Рыси выбора. Велел он Оцелота, лучшего генерала своего, с границы Бурых Земель отозвать да во дворец доставить. Оцелот тот умелый воин был, двадцати и еще девяти лет от роду. Лицом чем-то на зверя-покровителя своего похож. Волосы цвета тёмной травы степной, что имя Бурым Землям дала, глаза зеленые, кошачьи, а лицо добродушное, и хищное-то в нем не заподозрить было. Росту среднего, да сложения крепкого, силу свою демонстрировать не любил, но, говорят, мог воина в два раза видом его превосходящего, на обе лопатки уложить. Но не за силу ценил его король-Рысь, а за талант воинский большой. Если бы не Оцелот, не видать бы Алой Земле покоя от буроземельских кочевников. И так они долго безобразничали, только последний год и угомонились, изрядно соседа своего разорив. Теперь же надежно сдерживала их армия Оцелота. «Может, и на Беловолка управу Оцелот найдет?»– так рассудил Рысь-король. Долго ли, коротко ли, прибыл Оцелот. Как к себе домой вошёл в покои королевские: благо с Рысью-королём приятельствовали они издавна, хоть и не равны в звании, да позволено Оцелоту много было. Глянул генерал карту военную, выслушал жалобы короля, крепко задумался. - Не к добру дела наши сложились, мой господин, - вслух он сказал, - непросто будет Беловолка назад откинуть. Одну возможность лишь вижу я ныне: напасть немедля на Белую Землю с запада, болотами пройти, крепость Болотную взять да с Когтями Рыси соединить. - Хорошо ты придумал, Оцелот, - король-Рысь ему отвечал. – Да только людей ныне мало у нас. От Бурой земли не могу я войско отозвать, к востоку от Когтей Рыси прорвана защита наша, а там, где напасть ты предлагаешь, возводят белоземельцы укрепление новое, почти готово оно. - Вот как? – Оцелот нахмурился. – Быстро возвели они его, если так… Я все же туда людей своих отправлю, пусть узнают, что там да как. Про земли к востоку же есть другая мысль у меня. Правда, время на это требуется. Могли бы мы леса непроходимыми сделать. Заболотить, буреломом засыпать, ловушек и ям волчьих понаставить, так что и зверь лесной не пробежит. - Да где же взять его, время? – король-Рысь горестно руками развел. – Правда… есть у меня верный человек там. Если сумеет брата нашего Беловолка отговорить от наступления немедленного, будет у нас немного дней. Улыбнулся Оцелот. - Мало не ничего, успеть попробуем. А ты не вешай нос, господин, найдём на Беловолка управу. *** В ту ночь, как пропал Ястреб, хватились его дозорные, да сильно не испугались: знали, что мог Беловолк в любой момент командира их по делу своему отправить. Но и когда вернулись они в город Светлин, не оказалось его ни дома, ни в казармах. Посыльный к Луню пришел, распоряжение королевское принес: командование принимать над дозорными, покуда новый командир назначен не будет. Вот тут не на шутку Лунь встревожился. Сорвался с места и во дворец. Хотел прямо к Беловолку на свой страх и риск обратиться – да Полоз дорогу преградил. - Недосуг государю нашему! Назначит он генерала на место Пса почившего, а после дозорными займётся. А про командира прошлого забудьте, не касается вас то, что с ним ныне случилось! Королю о том ведомо, а вам знать не положено. Возвращайся в дозор. Скрежетнул Лунь зубами с досады, да делать нечего: нету права у него с генералом спорить. Вернулся в казармы, дозорных собрал. Кто видел что, кто слышал. Но никто не дал ему ни ответа, ни подсказки. Разослал тогда Лунь людей по городу, чтоб каждую щёлку обыскали, где человека насильно держать могут или тело его бездыханное спрятать. Бесполезно: никто о Ястребе слыхом не слыхивал, нигде нет его в городе. Когда надежда последняя в воду канула, одно лишь средство дозорным осталось. Отправились тогда Лунь, Коршун и Осоед к Старому Лису на поклон. - Прошу тебя, генерал, помоги, - так ему сказали. – Ястреб за тебя и дочь твою голову сложить готов был, не покинь его в беде. А что приключилась с ним она, не сомневаемся. Тебя выгнать Полоз не посмеет, до короля допустит. Будь добр, спроси у государя нашего, жив ли командир дозорный и что случилось с ним! Обещал Лис сделать всё то, что в силах его. Уже к вечеру новости принес, одна другой грустнее. Якобы болен командир бывший, рассудком помутился. Содержится теперь под Полозовым присмотром – да только где именно, неведомо, навещать его настрого запрещено. А другие новости были не про Ястреба, да от того не веселее. На место командиров ушедших новых назначить должны были, сотниковым голосованием, да только Беловолк упёрся, мол некогда ему день выборный устраивать. Покуда собственной властью посадил он Кабана на место Чёрного Пса, а на место Ястреба Соболя, бывшего полозова сотника, того самого, чью женушку Лунь одинокими вечерами утешал. И если сотники пограничные довольны назначением были, сами бы они того же Кабана выбрали, то дозорным счастье такое сомнительное лишь с того привалило, что Полоз перед Беловолком хвостом мёл да ковром под ноги стелился, убеждал, что не годится Лунь на командирское место – мол слава о нем нехорошая. И добился своего, змей подколодный. Лунь как услышал – так весь передёрнулся. Близнецы тоже совсем опечалились. Тут Соловушка с места своего поднялась, слова попросила. - Оставил мне Ястреб рисунок один, - сказала она да листок, заботливо сложенный, достала. – Наказ строгий дал, место, что на карте показано, без нужды крайней не тревожить. Уж не эту ли нужду в виду он имел? - И то верно, - сразу Лунь с ней согласился. – Не так много времени у нас осталось. Местечко, я погляжу, неподалёку от святилища Куницы находится. Вдруг как вернулась шаманка, совет нам добрый даст? - Не вернется она, - с горечью Соловушка ответила. – На карте этой могила Куницы отмечена. Мертва шаманка наша. Убили ее. - Чем же тогда помочь могила может, дочка? – Старый Лис руку на сердце держал: вновь нехорошо стало ему, как сказали про смерть шаманки. - Слышал я однажды байку, - вместо Соловушки Осоед голос подал, - будто душа шаманская так просто землю не покидает. Привязана она к месту, где при жизни бывала, до тех пор, пока дар свой шаманский не передаст кому-то. Так что, быть может, и даст ответ нам шаманка, хоть даже бы и мёртвая. - Так и сделаем, - Лунь кивнул. - И я с вами, - Соловушка быстро вызвалась. – Дело это и меня касается. Полоз прежде меня оговорил, а ныне друга моего в беду лютую втянул. Не хочу я прощать ему мерзости эти. Так вместе они, Лиса заботам лекарей препоручив, в лес к святилищу отправились. Дошли до святилища – а там уж куница лесная дожидается. Сидит, ушастой головой вертит, стрекочет что-то по-своему. - Здравствуй, дух лесной, - Соловушка первая поняла, к чему тут дело, поклонилась учтиво. – Помощь нужна нам от подопечной твоей. Будь добр, отведи нас к ней. Поднялась куница с места своего да в лес побежала. Люди за ней. Так и вывела их к месту, где шаманка была похоронена. Напрасно только саму Куницу они ждали. Не пришла шаманка на этот раз, а может сил ни у кого не хватало, чтобы увидеть ее. Только дух-провожатый их вдруг беситься начал: скакать на одном месте, землю лапами рыть. - Кажется, копать надо, - Лунь сказал. - Могилу не к добру тревожить, - Коршун возразил. А куница всё не унимается, роет землю, скулит. - Смотрите, - Соловушка что-то заметила, другим указала. Вот тогда стали близнецы и Лунь откапывать то, что на этом месте захоронено было – и вытащили из земли посох шаманский, прежде Кунице принадлежавший. Засветился посох волшебный в руках у них. - С собой силу мою возьмите, - голос глухой, нечеловеческий раздался. Даже стражникам смелым не по себе от него сделалось. – Тому она достанется, кто духов земных лучше иных слышит, да доли своей не отвергнет. Что же до вопроса вашего, с которым пришли вы ко мне, так про то не я, а птица лесная, одинокая, ответ принесет. И всё затихло. - Что за птица такая? – первым Осоед спросил. – Не Соловушка? - Я не знаю ничего, - растеряно та плечами пожала. *** …как на Землю Белую туманы поутру спускаются, как роса серебряная на ресницах застывает, и сквозь капли ее солнца лучи пробиваются, так образы светлые, во сне приходящие, его один за другим завораживали. Как черна земля, по весне из-под снега выступающая, как страшны видения ночного часа тяжёлого, так омрачали сон его образы страшные, чудовищ да ран на теле болезненных. И как сжимает сердце смерти рука ледяная, так сковывал холод неодолимый и руки, и ноги, и всё тело его, свинцом наливал веки, ни шевельнуться, ни вздохнуть не позволял. Со слабостью и тяжестью, что вместе на него навалились, едва на краткий миг справиться Ястреб сумел. Приоткрыл глаза на мгновение. Плыло всё перед взглядом его. «Что случилось со мной? – с горечью дозорный подумал. – Жив я и не ранен даже. Отчего же не могу шевельнуться, отчего же тела своего не чувствую?» Пятна света и тьмы перед глазами его вместо видения ясного сновали. Показалось Ястребу, что есть кто-то с ним рядом. Попытался спросить он: «Где я и что за напасть со мной приключилась?», рот открыл – да вырвался из груди лишь птицы крик пронзительный. Не человек, а ястреб в клетке золочёной сидел. Словно в насмешку изящным плетением сложенной, с узорами тонкими, будто на платье невесты королевской. Не обернуться в клетке человеком. Слишком мала она. Да лапы в кандалы стальные закованы, цепью к полу клетки приделаны. От них холод-то расползался, это позднее Ястреб понял. А хуже всего было, что казалось ему, будто и без клетки и кандалов не обернётся он человеком. Забрало что-то силы его начисто, высосало, точно корни дуба из земли, на которой они проросли. С трудом повернул голову Ястреб. И впрямь человека, что рядом был, увидел. Да только тщетны были попытки лицо разглядеть. Смутно знакомым оно Ястребу показалось, да через мгновение снова поднялся туман непроглядный. И провалился Ястреб в сон глубокий, тяжелый, дурманом насланный… Долго Медянка на Ястреба смотрел, вид птичий его оценивая да о своем размышляя. Красивый хищник в клетке ему достался, хоть и ослабили крайне зелья сонные его. - Длинноват у тебя хвост, - вслух Медянка сказал. – Хотя если б не он, я б тебя и не признал. Расстарался Кречет с маскировкой этой птичьей. Что делать-то мне с тобой? Говорят, вреден ты в деле нашем до крайности. Верится слабо, какой уж там вред от тебя, коли попался ты глупо так? А коль была бы то правда, зачем возятся с тобой, почему не умертвили сразу? Скорее уж Полоз счёты свои с врагами свести чужими руками хочет. Рассчитывает, что несладко тебе у меня придется, а спасения ждать неоткуда. Да только невдомёк ему, что должок у меня перед тобой, Ястреб. Возвращать мне его правда нынче несподручно. Цели у нас расходятся, да и честь моя дорога мне. Не кончится служба моя Кречету, покуда Беловолк не умрёт… Ах да, невдомёк тебе о делах моих. По сей день небось меня мальчишкой несчастным считаешь. А я видишь как, в тюремщика твоего превратился. Через некоторое время снова Ястреб в себя приходить начал. На этот раз легче то было. Мягко сон отступал, легче предметы вокруг очертания принимали. Только двигаться тяжко по-прежнему было, да кандалы с него не снял никто. Повернул Ястреб голову – да обомлел. Медянка в тот самый момент развлечению предавался, которое от скуки себе в землянке выдумал. Чучело у него соломенное у стенки одной стояло. Медянка в то чучело ножи метал, умение оттачивая. Почувствовал убийца опытный взгляд на себе чужой. Оглянулся резко, но тут же расслабился. - Узнал меня, господин королевский дозорный? - с усмешкой сказал. – Не ожидал поди снова увидеться? Зло крикнул ястреб. Да без толку: язык птичий Медянка не понимал. Продолжил он речь свою: - Кричи, не кричи – поздно уже. Проиграл ты схватку и ныне в руках врагов своих. Захотят будут в клетке до конца дней твоих держать, захотят – сразу шею свернут. Ты не дёргайся. Толку с того никакого. Опоили тебя зельями-дурманами, не сможешь ты ныне в человека превратиться, так что не бейся зря, только покалечишь тело птичье. Да если б и вырвался ты – здесь у меня воин с арбалетом за каждым кустом, и мышь мимо них не проскочит. Загрустил Ястреб. В глазах его боль затаилась. А Медянка снова чучелом занялся, будто вовсе о птице забыл. Ждал наёмник сегодня гостью, девушку по имени Кукушка, что при кабаке городском состояла. Многих мужчин она у себя принимала, да Медянка один ей в душу запал. Всё, что просил он, Кукушка сделать рада была. Стала она в городе глазами его и ушами, новости ему регулярно носила. Только на этот раз опаздывала Кукушка. Вместо нее внезапно в землянку Кречет явился. Встретил его Медянка с почтением, во владения свои тайные повёл, Ястреба показал. - Недолго тебе, Медянка, тюремщиком быть осталось, - сложив за спиной руки, Кречет сказал. – Полоз, друг наш белоземельский, птицу эту себе забрать хочет. Сказал, пусть видит дозорный, как погибнет король его, да вмешаться не может. Вздохнул Медянка осуждающе. - Что за игру, точно дитя малое, генерал сей ведет? Если пойдет не так что-то, вырвется птица на свободу да помешает планам его – что делать станет? Да канут пусть в реку все цели его, но нам он тем дурную службу сослужит, Кречет. - А ты зелья-то ему сонного побольше намешай, - шаман ответил, недобро на клетку взгляд кинувши. – Спать будет постоянно, сил ему в человека перекинуться не хватит. А после Полоз и вовсе отравить его думает, как победой своей ему расхвастается. - Чем отравить? – Медянка нахмурился. - А то тебе лучше ведомо, - Кречет отозвался. – Яд я тебя попрошу изготовить, чтобы действовал он наверняка. Тогда и передашь птицу и снадобье Полозу, дальше его забота. Теперь вот что. Не Ястреба ради к тебе я пришел. Получил я приказ от короля нашего выгадать время для Алой Земли, отвлечь врага нашего от войны. Полоз придумал для Беловолка манёвры потешные устроить под предлогом, что войско поучить надлежит перед главным наступлением. Хочу я случаем этим воспользоваться. Стрелков на манёврах много будет. Кто-нибудь промахнуться может ненароком. А я уж позабочусь, чтобы стрела цели достигла – сердца врага нашего проклятого. - Идея твоя хороша, - Медянка одобрил. – Только догадаться могут, что шаман тут замешан. Нельзя тебе ошибиться. - Не ошибусь, - Кречет заверил. – Для верности несколько стрел зачарую. Ну а поймут, что моя это магия – не беда, я в птицу обернусь да скроюсь легко. А ты со своими людьми рядом будь. Переоденьтесь в белоземельцев да затеряйтесь в толпе. Вдруг что понадобится… - Сделаю всё, - наёмник оскалился, кровавое пиршество предвкушая. Как ушёл Кречет, Ястреб в клетке биться принялся. Знал он, что крепки оковы и не вырваться птице – а смириться все равно не мог. Не смерть неизбежная его страшила, но беда, что Беловолку грозит. - Тихо! – прикрикнул на него Медянка. Достал из мешка поясного пузырек стеклянный, к клетке подошел да дверцу открыл. Движением ловким птицу за голову схватил да влил в клюв ей снадобье. – Больно шумный ты стал. Спи покуда. А я над ядом для Полоза думать стану. Извернулся Ястреб да ударил Медянку клювом по руке. Поранил, кровь полилась. Аккурат по змее, что на запястье выжжена кланом была, попал. Медянка руку отдёрнул, сверкнули медные глаза его. - Не я так задумал, - тихо наёмник тогда сказал. – Развела нас судьба по стороны разные. Не можешь предать ты, и я не могу. На том и решим. Звук тихий Медянку привлек. Умолк он да в сторону входа оглянулся. Девушка там стояла красоты редкой. Коса льняная до пояса, глазищи светлые в пол-лица. - Звал ты меня, сокол ясный? – улыбнулась она алыми губами. - Змей я, а сокол вон, в клетке сидит, - Медянка откликнулся, руку раненую лоскутом перевязывая. - Странный сокол у тебя, - девица сказала, клетку по кругу обойдя да к птице присмотревшись. – День на дворе, а он спит, точно сова. Лапы-то зачем к клетке прикованы? Надел бы ты лучше ему шапочку. Расхохотался Медянка. - Шапочку, говоришь? Учту я совет твой, найду ему шапочку. А то злобный слишком, вон, всю руку исклевал. А пока вот что, Кукушка, дело у меня к тебе будет несложное… *** С того раза Медянка более с Ястребом не заговаривал. Зельем поил исправно. В воду намешивал, а если пленник пить отказывался – насильно в глотку вливал. Только не действовало зелье сонное так, как прежде. Должно быть, привычка к нему сказалась. Слабел дурман с каждым днем последующим, но смекнул Ястреб, что негоже это врагу показывать. Притворяться начал. А сам все думал, как быть, как смерти самому избежать да короля своего от беды неминуемой уберечь? Что сделаешь, коли к клетке ты цепями прикован, так что и шевельнуться толком не можешь? Пользы нет от крыльев тех, что никак расправить нельзя. Так мысли его одолевали, что не шёл к нему сон вовсе – ни колдовской, ни обычный. Да только ответа не находилось. Не знал он, как из плена вырваться, как короля Беловолка о беде предупредить. А в Светлине тем временем жизнь чередом своим текла. Генерал новый на месте Чёрного пса да командир дозорных на месте Ястреба к обязанностям своим приступили, ревностно их Полозу во благо выполняли. Они да Кречет, да сам змей подколодный так Беловолка окружили, что уж и не подойти кому другому к королю было. Старого Лиса не слушал он более. Сплетня средь придворных пошла, что и этого генерала заменят скоро, отправят старость свою в покое доживать. Перестал принимать его король. Вместо него завсегда Полоз навстречу выходил. Задумка Полоза с Кречетом удалась всецело. Наговорил шаман королю, будто звёзды небесные да стихий сопряжение к войне ныне неблагосклонны. Беловолк поначалу осерчал, но тут советник его вмешался, стал убеждать, что смотр войскам необходим срочный, отчего же не воспользоваться оказией? Король выслушал его и в конце концов согласился. Неведомо ему было, какую услугу врагам своим он тем оказал. Покуда в Белой Земле торжества да учения готовились, алоземельцы под чутким Оцелота началом от вторжения вражеского защиту возводили. Попортили лес, застроили, плотину на речных притоках поставили, чтоб болота образовались. Берёгся Оцелот от глаз вражеских, да Полоз в Белой Земле ему помогал – если и прилетала весточка неугодная, перехватывал ее вовремя, до Беловолка не допуская. А тот точно и не интересовался ничем более, во всем Полозу доверяя. Те, кто верен прежде был королю Белой Земли, ныне лишь сетовать и недоумевать могли, что же с королём случилось, сам на себя не похож стал, точно опоил его Полоз али подменил вовсе? Помалкивал только Старый Лис. Долго на свете он пожил, знал тайну важную, да, увы, лишь в уныние ввергнуть способную. И в том была она, что слава да власть людей изменяют, а льстецы умелые завсегда супротив честного человека выстоять могут. Думал он думу странную, смелую. Однажды лишь с Лунем ею поделился. Удивился тот безмерно. - Виданное ли дело это? Да генералы, Полозом назначенные, не согласятся вовек. - Коли падёт Полоз, совсем иное здесь все будет, - Лис ему возразил. - Те, кого Полоз назначил, могут переменить стремления свои, как ветер иной задует. Ищи Ястреба, сотник. Найди непременно. Я генералов на себя возьму, но без командира твоего все равно не осуществить задуманного. Неспешное дело то. Сейчас-то, перед войной самой, всё равно нельзя, да и Беловолк еще, глядишь, одумается… - Твоя правда, - Лунь согласился. – А с дочкой твоей как быть-то? Поди, не получим ее мы согласия. - Ничего говорить я дочке пока не буду, - покачал головой Лис. – Молода она еще, кровь в ней пуще разума играет. И ты не говори, сотник. Кивнул Лунь. После крепко над словами Лиса задумался. Не приходило ему в голову прежде мыслей таких, да теперь насмотрелся он многого – не мог с генералом старым не согласиться. Тот вечер свободным у Луня выпал. От тревоги устав, решил он отдохнуть, да в хмеле тяжелые мысли утопить. Отправился в кабак. К ночи перед глазами поплыло всё. Гости кабацкие все на одно лицо стали, огни, зал освещавшие, в пятна превратились. Вдруг увидел Лунь отчётливо: птица серая, с рябинками на спине, к нему направилась. Присела на край стола да защебетала по своему, по-птичьи. Уронил Лунь голову на руки да так и заснул. А с утра подле птицы-то и проснулся. А она на руку тонкую оперлась, глаза огромные смеются, над Лунем точно потешаются. - Что ж ты, красавец, небось забыл, что я вчера тебе говорила? – сказала она, точно пропела. Вздрогнул Лунь, вспомнились ее слова ему. Вчера-то бредом хмельным показались, а сегодня обожгли, точно вода студёная. Вскочил с постели сотник, немедленно собираться начал. - Веди меня к нему, - велел. – Согласен я один пойти. Слово даю, что слежки не будет: сама знаешь, не успел я переговорить ни с кем кроме тебя. Вновь улыбнулась ему птица, кивнула. Как вечер на Белую Землю спустился, выбрались они вдвоем из города незамеченными. Повела птица сотника в лес, место секретное ему показала. - Мешок там под корнями упрятан, - сказала. – В нем найдешь того, кого ищешь. Забирай его и уходи скорее, не то придут сюда солдаты скоро, заметят тебя – несдобровать. - Спасибо тебе, красавица, - Лунь ей ответил. – Как благодарить мне тебя? - Заплатил ты мне за ночь, и хватит того, - усмехнулись алые губы. – А благодарность тому отдай, кто более меня ее заслуживает. Ну что ж, времени не трать даром: мало его у тебя. Добрался Лунь до мешка, раскрыл его – а там ястреб связанный, клюв ремешком перетянут. Рассёк Лунь путы, птицу отпустил – а та на землю спрыгнула да Ястребом пропавшим обернулась. Друг его даже ахнул от неожиданности. - Как нашёл ты меня? – Ястреб его спросил. - Денно и ношно искали тебя, командир, - Лунь ему тихо ответил. – Да если бы не подруга моя случайная, все бесполезно было бы. Хотел он Ястребу Кукушку показать, оглянулся – а ее и след простыл. - Не к добру то, - Ястреб нахмурился. – Служит она врагам нашим. Странно, что сюда тебя привела. - Уходить надо, - Лунь кивнул. – Ловушка то или нет – прорвёмся… - Уходи, - Ястреб велел. – Да прежде свяжи меня как было и в мешок сунь. - Что? – Лунь так и оторопел. - Не просто так я здесь оказался, - командир ему ответил. – Меня люди Полоза забрать должны. Замыслили Полоз с шаманом недоброе, короля нашего извести. Но не поверит Беловолк мне, вновь сумасшедшим сочтет. Придётся нам с тобой самим выпутываться. Ты вот что: как смотр войскам Беловолк будет устраивать, своих людей бери, да пусть глаз с шамана Кречета не спускают. Если начнет колдовать – помешайте ему. А я же Полозу поддамся, чтобы не заподозрил он ничего, и так тоже на смотр попаду. Ну там уж ты выбраться мне помоги. - Понял тебя, командир, - Лунь ответил. – Сделаю всё, как ты сказал. - Хорошо. Да и вот еще что, - вспомнил Ястреб. – В доме моем порошочек припрятан секретный. Ты найди его, Лунь, да принеси с собой на манёвры немного. Будут меня зельями травить, нужно мне противоядие от них. Горько Луню стало от слов этих. Но думать некогда было – пришлось выполнять приказ командирский. *** В чисто поле двор королевский выехал. А там уж поджидали его войска многие, пешие да конные, да с орудиями штурмовыми, что стены таранят крепостные да камни за них метают. Шум и гвалт повсюду стояли, глашатаи трубили, вились знамёна на ветру свободном. Ныне потеха воинская намечалась – да за ней попятам война шла, знали все о том и постараться на славу готовились. Взошел король Беловолк на возвышение, что для него построено было, дабы наблюдал он бои потешные отчётливо. Окружили его генералы да тысячники, здесь же и дозорные появились вместе с сотником со своим, Лунем. Последним шаман появился. Вокруг поля бранного бродил, все высматривал что-то. Кто видел шамана, тот почтительно ему кланялся. Велел Беловолк торжества начинать. Вновь зазвучали барабаны и трубы, на поле конница появилась первой мастерство свое показывать. Увлекло короля зрелище. Когда понял то Лунь, тихо со своего места исчез. К генералу Полозу ближе подобрался, да встал за спиной его. А у Полоза-то мешок странный под лавкой припрятан. Вот с мешка того Лунь глаз и не сводил. За конницей следом пехота тяжелая вышла. Настоящий бой перед глазами королевскими разыграли: поделились на два лагеря, да сражаться принялись, точно с противниками. В атаку шли волна за волной, дрались яростно. Отбегали и снова в бой кидались, перестраивались по всякому, чтобы король да генералы на практике преимущества построений разных оценили. Долго бой этот длился. Многих увлекло зрелище: на подлинной войне-то так не налюбуешься, делом заниматься следует, а не глазеть. Доволен король остался. Когда завершились маневры пехоты, приказал он воинам всем, что участие в них принимали, на поле выстроиться. Обратился к ним с похвалою. И тут в толпе кто-то возьми да крикни: - Полоза это заслуга! Ура генералу Полозу! Подхватила пара голосов крик сей, да после над полем его уже толпа разнесла. Немудрено то было: пехота-то и впрямь в подчинении Полоза находилась, ценила генерала своего. Оглянулся Беловолк на советника – а тот зарделся даже от гордости. Кивнул ему король приветливо: - Любят тебя солдаты твои. Благодарить хотят. Подойди же сюда, пусть увидят тебя со мной рядом. Только Полоз подчинился, тенью Лунь скользнул к месту, где прежде стоял он. В руке нож блеснул, рассек он мешка тесёмки, путы на Ястребе ослабил. - Так, командир, - шёпотом он сказал. – Теперь захочешь – крылья расправь, спадет с тебя всё. И ладанку я принес с порошочком шаманским, к тебе в мешок положу, как и велел ты. Кречета нет здесь, где-то внизу он бродит. Я тебе знак дам, коли замечу что. Ястреб кивнул, ибо речью человеческой, птицей будучи, не мог ответить. Лунь снова его мешком закрыл да назад отступил. Омрачилось лицо его. Вспомнился разговор с Лисом, как наяву Ястреб увиделся, о тех словах узнавший. Но отогнал эти мысли Лунь. Не время им было. Полоз на место свое вернулся, представление продолжилось – вышли теперь самые сильные воины на поединки. Ждал Лунь. После поединков мишени на поле вынесли тяжелые да разные. Время было стрелкам королевским умения свои показывать. Тут, наконец, Полоз нетерпенье проявил. Оглядываться принялся украдкой, точно ища кого. Неотрывно следил за ним Лунь. Наконец, нашел генерал: Кречет поодаль появился. Никого его появление не насторожило, только сотник дозорный, истину знавший, руку на эфес опустил. Засвистели стрелы быстрые, шумно мишени поразили. Лучники стрелы выхватили, снова стрелять изготовились. Кречет руки поднял, на кончиках пальцев искры голубые появились. Полоз к мешку с Ястребом чуть нагнулся, зашептал: - Вот так совершается триумф мой. Знай, дозорный Ястреб, сколько ни пытался ты погубить меня – бессилен оказался перед Полозом. Сгинет тот, кому служил ты верно, а я место его займу. Царство мое не увидишь ты: бежит уже по венам твоим яд смертельный. Но хотел я, чтоб знал о деянии моем ты. Чтобы был там, где оно совершится. Свистнули стрелы над полем – да вдруг повернулись все в сторону обратную, полетели туда, где король со свитой своей стоял. Тысячники обомлели – кто от страха, кто от растерянности - даже закрыть собой Беловолка не догадались. Только Лунь кинулся к Кречету, на ходу меч доставая. Пришлось бросить заклятие шаману, от острия меткого уворачиваясь. Стрелы тогда зачарованные осыпались, цели не достигнув, а Кречет в небо птицею взмыл, круг малый над головами людей сделал, да камнем вниз бросился – Беловолку в лицо прямо. Тот было в сторону отскочить собрался – да на Полоза наткнулся. Закрыл руками голову – в эти руки Кречет вцепился. Тысячник, ближе всех стоявший, на свой страх и риск кинжалом полоснул – птица хищная невредима осталась, но снова в воздух взвилась. И достать ее никто не может: лучники далеко слишком, рядом с королём стрелков нет, а Кречет вьется снова, прицеливается… Тут ястреба крик раздался пронзительный. Выбрался он из мешка, крылья расправил, на перепуганного Полоза прыгнул, так что отшатнулся тот – да в небо, Кречету наперерез. Беловолк, чьим-то платком поданным кровь с лица наскоро отёрший, ответа потребовал, что за птица такая с шаманом сцепилась. Полоз рот было открыл, чтобы ложь очередную произнести, да тут Лунь, откуда не возьмись, опередил его: - Дозорный то твой, государь, Ястреб, - сказал он, голову перед королем склоняя. – Держали его в плену враги твои, что убить тебя задумали. Не болен он, просто верен тебе… - Молчать, сотник! – Полоз гаркнул. – Как смеешь ты с королём без спросу заговаривать?! Остановил его Беловолк жестом. - Говори, сотник, - Луню велел. Тем временем птицы в небе сошлись, когтями не на жизнь, а на смерть друг в друга впились. С криком друг от друга отлетали, с криком же вновь в бой бросались. Перья во все стороны от них разлетались, да капли крови горячей на землю падали. По приказу командиров своих лучники стрелы на врага нацелили – да вынуждены были опустить луки, чтобы птицу вторую не убить ненароком. Не различить было, где Ястреб, где Кречет в высоте небесной, в поединке жестоком. Долго птицы бились, никто из них победу одержать не мог. Привык слишком Кречет на умения свои шаманские рассчитывать, птице недоступные, и не видать бы ему удачи, да только слабеть Ястреб начал. Яд полозов убить его не смог – не только отрава, но и противоядие по крови Ястреба разливалось, - а силы подтачивал. Откинул Кречет от себя противника ослабевшего, разогнался да ударил в воздухе со всей силой, так что отлетел Ястреб и едва равновесие удержать сумел. Снова Кречет к удару изготовился – и тут просвистела стрела быстрая, да вонзилась ему в грудь. Начал падать шаман подстреленный, да только и Ястреба крылья уже не держали. Так и рухнули две птицы за реку, к которой ветром, в высоте небесной сильным, отнесло обоих. *** Долго ли, коротко ли, тень непроглядная звуками наполнилась, лучи солнца глаза закрытые согрели. Приоткрыл Ястреб глаза с трудом. Над ним две девочки склонились лет десяти от роду, обе рыжие, конопушек на лицах больше, чем даже у Пустельги. - Смотри, Кистеушка, тут птичка с крылом сломанным, - одна из них сказала. – Ах, и в крови вся! - Жалко мне ее, Рыжая, - другая девочка отвечала. – Давай отнесем ее к нам домой, лечить станем. «Обернуться собой, помощи попросить», - Ястреб подумал, но вовремя сам себя одёрнул. Кистеушка да Рыжая… имена странные не сразу слух раненого дозорного резанули, да теперь понял он, куда занесло его. Прозвища такие алоземельцы детям своим давали, ибо имя одно и то же на всю семью приходилось. «Нет, негоже так. Превращусь сейчас – и что, дети испугаются, взрослых позовут, а я в одежде Земли Белой. И уйти-то не смогу – кажется, места живого на теле нет, - так рассудил Ястреб. – Лучше мне птицей пока оставаться». Кистеушка, тем временем, от подола своего кусок ткани оторвала, Ястреба в него завернула. И понесли девочки птицу раненую домой, о том, кто попал к ним, не догадываясь.