Песня земли нездешней

Рассвет над Белой Землей забрезжил. Роса серебристая выпала, и хоть и холодно было, птицы ранние голоса свои подали. Не сомкнули в ту ночь глаз ни генерал Оцелот, ни гости его. Ждали они исхода, надеялись, что переменит государь Беловолк решение свое. Оцелот еще на одно известие надеялся, о котором гостей своих извещать не намерен был. Однако прошли часы, но ясности ни в одном, ни в другом начинании не принесли они. А к рассвету лагерь Оцелотов поднялся и выступать приготовился. Пехота и конница ровными рядами выстроились, требушеты и катапульты, за ночь отремонтированные, вперед выкатились. Знамёна над войсками поднялись. А самое страшное – орудия с огнем неугасимым наготове стояли. Генералу достаточно было рукой махнуть – и обрушилась бы на Светлин сила страшная, сгорели бы стены города, войска смели бы защитников немногочисленных. Впрочем, и без огня не удержать крепость белоземельцам было. Понимали все то, одни с радостью, а другие с горечью приказа генеральского о наступлении ждали. Но медлил Оцелот. Соловушка рядом с ним стояла. Силы много ныне Куница ей передала. Всё войско вражье одним посохом не раскидать – часть можно было бы, да только не для того шаманам силу дают, чтобы смерть они сеяли. Лишь те, кто назначение своё не до конца понимали, нарушить это могли, да оскорбить духов лесных на веки вечные. Так вот, силу имея, бессильна Соловушка была изменить что-либо. Поблескивали глаза её, но слёз не было в них. Бывает боль такая, что сердце острыми когтями терзает, а между тем ее не высказать и не выплакать. Оцелот не знал мыслей ее, но чувствовал будто. Верил он ей, понимал, что мир войны предпочтительней. Потому и ждал до минуты последней, шанс Беловолку давая. Лунь тоже здесь был. Ждал, от Светлина глаз не отводя. Что думал он – то никому неведомо было, да только он точно спокойнее других был. Точно знал больше, чем даже шаманка. Вдруг ворота Светлина отворяться начали. Все туда оборотились – думали, удар превентивный Беловолк нанести надумал. Но мелькнуло знамя белое. У Соловушки вздох облегченный вырвался, Оцелот улыбнулся чуть заметно, а Лунь – тот и вовсе расхохотался. Всадники, тем временем, приближались. Остановили их алоземельцы – только одного пропустили, того, что знамя белое в руках держал. Тот коня пришпорил, быстро подле Оцелота оказался. Спешился, генерала приветствовал, да свиток ему протянул: - Государь Земли Белой, король Беловолк, извинения искренние шлёт вам за действия подданных своих, что не разобравшись, гонца вашего казнили. В искупление приглашает вас государь в город Светлин, на совет да на пир последующий. Оцелот свиток развернул, проглядел его быстро. - Принимаю извинения и за честь государя Беловолка благодарю. Когда совет назначить государю угодно? - Как готовы будете, - гонец отвечал. А Лунь и Соловушка тем временем глаз с него не сводили. - Хорошо, - Оцелот ответил. – Я долго ждать не заставлю. Вынужден покинуть вас на время. Не угодно ли будет вам здесь меня дождаться, с земляками вашими? - Угодно, благодарю, - гонец кивнул. - Ну командир, удивляться тебе не перестаю! – Лунь улыбнулся, как отошёл Оцелот от них подальше. – Пролили мы о тебе слез, а ты вон как – живой, да с вестью доброй… Ястреб засмеялся. Обнялись они, друзья старые, а после и Соловушка ласково руки командира дозорного коснулась. - Великое дело сделал ты, Ястреб. Порадовал Хозяина Лесного. Да только то еще самое начало, многое предстоит нам. - Знаю, Соловушка, всё знаю, - дозорный кивнул. – Да ты не горюй – справимся. …Вскоре посольство Оцелота в город отправилось. Соловушка. Ястреб да Лунь – с ним. Правда, сотнику вновь чужую личину надеть пришлось – всё еще не оправдан он был в глазах Беловолка, при дворе появляться опасно было. Лично посольство Беловолк встретил. С великой пышностью Оцелота принял, точно гость дорогой тот и друг сердечный – словно и не было днем ранее битвы под стенами Светлина. - Странно-то как… - тихо Соловушка сказала, так, что только Ястреб с Лунем ее и услышали. - Что же, Соловушка? – Ястреб спросил. - Неспокойно мне, - она призналась. – Прячется что-то за любезностью этой. Вижу я, точно туча на сердце его чёрная, грозовая. Гнетёт его что-то, как думаешь?... Не ошиблась она. Беловолк-то тайком только что не зубами от злости скрежетал – на алоземельцев да на Ястреба, что в сговор с ними вступил. Не поверил король в поручение Лесного Хозяина, зато в яд медянкин еще как верил, да за шкуру-то свою опасался. По молодости рисковать любил, да ныне обтесался, привык к жизни-то, терять ее запросто так не хотелось ему. Вот и улыбался он Оцелоту, а мысленно думал, как бы в глотку тому вцепиться. - Может и гнетёт… - Лунь задумчиво произнес. – Покину я вас ненадолго. Гляну, что да как вокруг. - Осторожнее будь, - Ястреб предупредил. - Кто б говорил, командир, - Лунь лишь фыркнул насмешливо и исчез, в толпе растворившись. - Ну что же, Соловушка, - Ястреб тогда сказал, - На совете-то что говорить станем? Признаюсь тебе, выполнить просьбу Лесного Хозяина я уж и не надеялся. Наотрез государь слушать меня поначалу отказался. А после… позвал он меня, да гневен точно был. Но гнев свой не излил, отправил меня с посольством. До сих пор понять не могу – от чего он вдруг решение свое изменил?... Не успела ответить ему Соловушка – о начале совета глашатай известил. И тут откуда не возьмись, Оцелот. Соловушку с Ястребом увидел – да к ним прямым ходом. - Видеть хочу, - говорит, - вас обоих на совете в качестве помощников моих. Я-то своими глазами беды не видел, не смогу объяснить, что да как там. Улыбнулась ему Соловушка. Симпатичен ей был генерал этот, что хоть и оружие в руках держал крепко, а по душе иным шаманам не уступал. - Расскажем всю правду, как есть она, - сказала ему Соловушка. А затем глянула через плечо Оцелота – да в мгновение помертвела вся. Остановился на ней взгляд Беловолка ледяной, гневный. - Пройди, генерал, на совет, говорить с тобой буду, - ровно король произнес, глаз с шаманки не сводя. – Да только дурных помощников себе ты нашел. Ястреб мой дозорный видит далеко, ему за дверью остаться лучше – сбережет нас от людей дурных. А дочка моего генерала Лиса юна слишком, чтобы что-либо мудрое подсказать. Вспыхнула Соловушка от слов таких, точно от оплеухи. Ястреб вскинулся – не за себя, за неё, да только Оцелот опередил его. - Мудрость шаманская никогда не мешала правителям да генералам, - сказал он, - а в том, что присуща она Соловушке, имел я честь лично убедиться. Настаиваю на присутствии ее. - Желание гостя – закон, - сквозь зубы Беловолк процедил. Переглянулись Оцелот с Ястребом. Соловушка глаза опустила. Боль ей слова Беловолка причиняли, когда бы теперь к ней обращены ни были. Да только в полыни медовый привкус почудился, как нежданный заступник голос подал. Заметила тот мёд Соловушка – да тут же испугалась. «Дело моё – поручение Куницы исполнять, - быстро подумала. – Прочее же печаль горькая со мной делает, но не обманет меня она, не собьет с пути истинного». А вслух сказала: - Готова я ответ любой дать. А ты, государь пресветлый, коли сочтешь слова мои легкомысленными – так то право твое. Я не приказы, лишь советы даю. Ушли они. А Ястреб один остался – под дверью. И тут, откуда не возьмись – Медянка собственной персоной. Выскользнул что та змея из мха, неподалеку об стену изящно облокотился, да на пленника своего вчерашнего поглядывает насмешливо. - Вот где ты! – Ястреб воскликнул, как увидел его. – Погоди же, я покажу тебе, как отравой меня сонной по наущению Полоза поить! - Не шуми, Длинный Хвост, - Медянка пропел. – Где же благодарность твоя? Я приказ господина нарушил, друга твоего Луня нашел. Но ты по своему желанию не ушёл. - Прав ты тут, - Ястреб ответил. – Долг твой оплачен. Однако там, где появляешься ты, жди подвоха. С чем ныне пожаловал, змей? - Да вот, смотрю, государь тебя не слушается, - Медянка руками театрально развел. – Вроде и дело ты ему говоришь, а он будто глух. Вот и решил я тебе… помочь немного. Ястреб шаг по направлению к нему сделал. - Что натворил ты? Ну, Медянка и рассказал ему честно про яд несуществующий, в который Беловолк верил. - Ты уж прости меня, дозорный, - так он сказал, - Тем я тебе медвежью услугу оказал, да думаю для тебя самого так лучше, чем если бы нож я королю твоему в спину всадил. - И то верно, - Ястреб испарину внезапную со лба отёр. – Да, удружил ты мне, Медянка, нечего сказать. Но ладно уж. Ныне главное, чтоб Соловушку он послушал, а там дальше уж думать буду, что с собой делать и как в глазах государя оправдываться. - Послушает, - Медянка с уверенностью отозвался. – Куда денется? Жить-то охота ему. Не ответил Ястреб. Лишь в задумчивости да огорчении принялся коридор шагами мерять туда-обратно, про Медянку как будто и вовсе забыв. - Что же, беседовать более ты со мной не хочешь? – усмехнулся тот. – Давно с тобой не виделись, а с птицей и словом не перекинуться было. Не скучал ли ты по мне, а, Ястреб? Оглянулся на него Ястреб недобро. - В тот день, как предал ты доверие мое, кончились и беседы наши, и прочее все. Обещал я тебе спуску не дать, коли вновь в Белой Земле увижу – и только потому обещание свое не выполняю, что несподручно ныне распри разводить какие-либо. За то, что Луню про меня знать дал, уже сказал тебе я спасибо, но большего не жди от меня. - Как прощались мы, не так резок ты был. Ну, будь по-твоему, Ястреб-государь, - Медянка ответил. Смолчал на сей раз Ястреб, за новую насмешку слова эти приняв. А между тем, не так уж смеялся наёмник… *** Покуда в Светлине всё это происходило, вдалеке от него, под стенами Когтей Рыси, иная война шла. Полоз с Лисом о распрях своих забыли, да сообща крепко за неприятеля взялись. Однако часть войск, что на подмогу шла, все-таки застряла в заслоне оцелотовом, гораздо меньше войск с суши на крепость напали, чем то планировалось. Однако времени не теряли даром. Яростный штурм на стены Когтей навалился. Волна за волной армия белоземельская накатывалась, Полозом направляемая, а с моря Лис кораблями поддерживал. Ядра, что бесконечно в стены летели, пыль такую подняли, что и солнце она заслонила. - Если хоть часть крепости захватим, то и всю ее рано или поздно возьмём, - Полоз приговаривал, все новые да новые атаки направляя. – Врёшь, не выстоишь ты, Рысь-король…. Тут-то, в самый разгар сражения, гонец из Светлина прибыл. Полоз письмо королевское развернул – да так и ахнул. Враг-то с тыла зашёл, в осаде город Светлин, пока армия на Алой Земле застряла! Крепко задумался генерал, что делать ему. Чувствовал он, что были шансы крепость, что неприступной считалась, ныне сломить. А с другой стороны, Беловолка-то и в живых застать вероятности ныне поубавилось, а Рысь-король, глядишь, по головке за крепость порушенную не погладит. Пораскинул Полоз мозгами – да к Лису пошёл. Так мол и так, снимать осаду надо, разворачиваться – Светлину на помощь. Убедил. В тот самый миг, как Беловолк с Оцелотом за стол переговоров сели, снялась с места армия полозова, да назад, к Белой Земле развернулась. Когти Рыси в руках алоземельцев остались – не суждено было крепости этой врагу подчиниться. *** Легко переговоры врагов недавних шли. Сговорчив был Беловолк сверх всякой меры. Землю на восточной окраине трясет? Не нужно подтверждений, иначе и быть не может. Помощь совместная там нужна? Готовы белоземельцы с алоземельцами рука об руку выступить. Мир с королём-Рысью подписать? То желание тайное Беловолка угадано. Смотрела на него Соловушка и не узнавала. Король Беловолк величественен и властен был, уговорить его на что-то, им нежеланное, немногие умели, всегда на своём он прежде настаивал, а ныне точно перед алоземельцами заискивал. «Неужто время его так изменило? – думала шаманка. – Или мне любовь глаза прежде застилала? А ведь не искренен он в согласии своем. Таится что-то за словами покладистыми. Чувствую это ныне. Но что? Не ложь это, но и не правда. Что задумал государь?» Тем временем, договорились Беловолк с Оцелотом армию совместную к Холмистой крепости отправить – с провизией да прочей помощью. Людей, кого можно, оттуда вывести, посты поставить, чтобы при первой же опасности предупредить успеть. Выступать назавтра решили, а в ночь Беловолк пир устраивал, хотел героев наградить, что жизнь ему недавно спасали. Попыталась возразить Соловушка, мол пировать не время, коли люди страдают, но Беловолк непреклонен был: - Сборы дело не быстрое, шаманка. Коли умеешь ты колдовать так, чтобы готово все было нынче же – зачем к нам за помощью обращалась? Пир тот не вместо помощи будет, а для поддержания духа людей, прежде чем в поход они сложный отправятся. - Мы поторопимся, Соловушка, - Оцелот сказал, на нее неотрывно глядя. – Я отряды туда поведу. Обещаю, что дойдём так скоро, как только возможно будет. На том и порешили. Завершился совет. Все разошлись, Соловушка задержаться надумала. Не видела она Беловолка так близко с того самого раза, как обвинил он ее в измене – ведь после запрещено ей было во дворце появляться. А ныне – пусть резок был он, но принял ее все же. Понадеялась она. - Государь… - окликнула его робко. - Сказать ты мне желаешь что-то? – Беловолк спросил. - Воле твоей безропотно я подчинилась, - сказала тогда Соловушка, - ныне потому лишь во дворец пришла, что нужда людская да воля Куницы-матушки меня пригнали. Но хочу я, чтоб одно ты знал. Невинна перед тобой была я, остаюсь таковой. Иной не был в сердце моем до дня сегодняшнего… - Коли Куница-матушка сама тебе подсказывает, - Беловолк сощурился, - скажи, каким ядом я отравлен? Взглянула на него Соловушка удивленно. - То понять не могу я, государь. Сколько смотрю на тебя, чувствую, есть яд на сердце твоем, но что гнетет тебя, не понимаю. - Не о бедах своих я тебя спрашиваю, - сказал тогда король, - а о яде подлинном, отраве, что в пищу мешают да чем клинки коварные травят. Какой яд в крови моей ныне течет? - Нет яда в тебе, государь. Чиста кровь твоя. - Ну коли так, - взгляд на нее Беловолк метнул такой, что под ним сжаться захотелось Соловушке, - То можешь ты, шаманка, обратно в лес свой отправляться. Мне помощь твоя ныне не надобна, как потребуешься, отправлю к тебе посыльного. Ступай, дел у меня много. Опустила взгляд Соловушка, да делать нечего. Ушла. Только за дверь вышла – почувствовала, что душно невыносимо во дворце королевском. Ворот платья дёрнула, шнуровку тугую ослабляя, а вздохнуть все равно не получается. Себя не помня, выбежала она на улицу. Там солнце яркое ей глаза ослепило. Греют лучи кожу, ласкают, но не сладко от них, а жарко и дурно. Пальцами в посох вцепилась, так что руки побелели, а земля из под ног уходит, кружится. Не удержал посох, потеряла равновесие Соловушка… И тут чувствует – подхватил ее кто-то под руки. - Устала ты видно, шаманка, на ногах не держишься, - голос тихий произнес. – Отдохнула бы ты, даже сильному человеку порой недолгий покой нужен. Оглянулась она – да не видит ничего толком, пятна перед ней какие-то. Очертания только различила: будто кот – уши острые, треугольные, глаза зелёные, да и голос мягкий, вкрадчивый… - Нет, нет, жарко здесь немного, - она сказала, силясь понять, кто подошёл к ней. - Так не пойдет дело, - Оцелот, неузнанный всё еще, головой строго покачал. Знак рукой сделал – помощник к нему подскочил. – Воды принеси прохладной, немедленно. Мы вон там, в тени расположимся. Да поторопись! А сам Соловушку на руки подхватил – сама-то она едва стояла, не то, что идти не могла, да отнёс от дворца подальше, в сторону, на траву мягкую, туда, где солнце не так светило жарко. Помощник быстро воды принес. Оцелот дал ее Соловушке испить, а остатками тряпицу смочил, отёр лицо шаманке. - Легче ли стало тебе? – спросил обеспокоенно. Соловушка поднялась сразу – села рядом с ним, отстранившись слегка испуганно. - Мне лучше, благодарю тебя. - Прости, если в дело не свое нос сую, - Оцелот сказал. – Лишь только в усталости причина, или печаль какая тебя гнетет? - Не тебе, генерал, печали мои выслушивать, - сдавлено Соловушка выговорила. - Не дурно за помощью в том обратиться, с чем в одиночку не совладаешь, - ответил ей Оцелот. - А помощью и слово доброе бывает. Не выдержала тогда Соловушка. Расплакалась да излила душу ему. Все, что наболело там за время долгое. О боли да горечи, о которых никто не знал, кроме отца родного. И о том, что с тех пор, как и он далёко, совсем дурно стало. Солнце ли над миром светится, травы ли зелены колосятся – всё в глазах померкло да помертвело. Точно и живёт она – не живёт. Не в надеждах, а лишь в грёзах спасение кроется. А как посох Куницы в руки попал, так то лишь сильнее стало. Не бывать счастливой, не бывать любимой – так пусть иная жизнь будет. Себя самое забыть, другим посвятить. Людей беречь, жизнь облегчая им умениями своими шаманскими. Покуда Куницей то позволено, конечно же. А что дальше будет, и думать не хочется. Жизнь страшна кажется. Не пускает прошлое. Вина не совершённая точно камень на сердце давит… Вздохнул Оцелот, всё это выслушав. Так Соловушке ответил: - Льются легко слёзы горькие, кажется, вовек не иссякнуть им, вовсе конца и края нет. Да только пусты слёзы те, коли причиной им человек живой. Не заставит их лить тот, кто единый слёз о себе достоин, прочим же и места в мыслях быть не должно. А после вдруг снял с головы своей шапку с ушами рысиными, да на Соловушку приладил. - Так, - говорит, - на родине моей друзья верные делают. Шкуры-то ушастые у всех одинаковые, да дело не в этом. Соловушка всхлипнула, а после взгляд ее упал на кружку, где немного воды на донышке оставалась. Разглядела она там свое отражение с ушами треугольными, забавными. Насмешил ее облик собственный. А Оцелот смолчал. Своего он добился, слёзы девичьи высохли. *** К вечеру пир в Светлине начался. Пышный да торжественный, да только в радость кому – непонятно. К алоземельцам в Светлине настороженно отнеслись, да и те той же монетой платили. Оцелот к еде-питью не притронулся, Беловолку не доверяя. Самому же королю и того хуже было, срок, Медянкой ему отмерянный, к концу подходил. Ждал государь, когда незнакомец противоядие ему доставит, а между тем думал, как схватить обидчика своего. Ну да Медянка не глуп был, предугадал он желание такое очевидное. Сам с Беловолком даже и не думал повторно встречаться. Вместо того к ночи ближе отнёс «противоядие» в место укромное, оставил там вместе с запиской, да Беловолку весточку отправил на камне, в окно закинутом: мол там-то там то противоядие оставлено, приходи, забирай. А во второй записке указания дальнейшие: мол, даю я тебе только половину лекарства, чтобы продержался ты дольше, а вторую получишь, как уйдут силы совместные из Светлина на помощь жителям пострадавшим, если всё в порядке будет. Бесился Беловолк – а что сделаешь? А днём еще Волчонок и Пустельга приглашение получили на пир торжественное. Приехал к ним глашатай расфуфыренный, да громко то объявил. Волчонок-то тот от страху под лавку забился. Пустельга же, глашатая выслушав да согласие ему дав, пошел друга-приятеля вытаскивать. Мол что ты прячешься, наградят тебя, не казнят ведь! - Нет в том моей уверенности, - Волчонок отвечал. – Что наградит тебя государь, я не сомневаюсь – ты честно ему служил. А я его предал, на невесту его покусился, он отца моего не пожалел лишь за то, меня тот породил, а ну как снимет и мне голову на пиру этом… - Не снимет, - уверенно Пустельга заявил. – Давно мы с тобой поняли, что беда вся в девице той была. Теперь нет ее с государем рядом, простит он тебя. Ты в ножки-то ему упади, да в верности клянись, что приказ любой выполнишь. Коли попросит что – делай, тем и докажешь верность свою и раскаяние. Так и оказались во дворце вечером Пустельга торжественный и Волчонок дрожащий. А Беловолк-то чести их удостоил – самолично кубок за них поднял, по именам назвал, речь целую высказал, так что зарделись они краснее зорюшки от смущения. А затем поднесли им слуги королевские подарки щедрые, денег да самоцветов на блюде – мол, недостоин дар этот жизни государевой, да только нет на земле сокровища такого, какое с нею бы сравнилось, примите хоть эту благодарность скромную. В сотники Пустельгу произвели волей королевской, дозорные ахнули – да куда от воли правителя денешься? А Волчонок-то удобного момента дождался. Как пир на убыль пошёл, Беловолк из-за стола поднялся и праздничный зал покинул, так за государем последовал и сделал, как Пустельга научил. Вот тут-то и пришла королю в голову мысль спасительная, для Медянки роковая. - Службу мне сослужить коли хочешь, так есть у меня к тебе задание. От отца твоего ведомо мне, что оборотень ты. А коли так, то чутье у тебя звериное, след ты любой почуять умеешь. Так ли? - Так, государь, - Волчонок подтвердил. Позвал тогда Беловолк Козодоя, слугу Полоза, который в отсутствие господина своего при государе в помощь остался. Крив был Козодой, лицом ряб да страшен, зато пронырлив и наблюдателен, да небрезглив в делах любых. Принёс Козодой тряпицу, а в ней склянка да записка, рукой Медянки писаная. - Человек, кому это принадлежит, враг мой безжалостный, убийца хладнокровный. Хорошо лицо он прячет, надёжно скрывается – людям его не выследить, - Беловолк сказал. - Коли сумеешь ты по запаху его найти да мне на него укажешь – дарую я тебе прощение полное, обо всем, что было дурного, забыть обещаю. - Сделаю, конечно, - спешно заверил его Волчонок, дрожащими руками сверток себе забирая. Разумеется, обо всем, что сказал ему Беловолк, немедленно Пустельге он поведал. Принялись они оба бродить всюду, приглядываться, присматриваться, врага коварного выискивать. А враг тем временем и в ус не дул. Не прятался он, зная, что то надежно скрыто, что на виду у всех. Не видел Беловолк лица его, а алоземельцев ныне при дворе пруд пруди было – вот и притворялся Медянка одним из людей оцелотовых. Да впрочем, так оно по сути и было – с генералом-то связь наёмник поддерживал, о действиях своих вовремя докладывал. На пиру сидел он за столом общим, после на празднике спокойно присутствовал. Луня нашёл, разговорился с ним. - А Ястреба-то не наградил, - сотник горько сказал. – Рад я за мальчишку нашего, да только Ястреб-то поболее для Земли Белой и Беловолка лично сделал. Усмехнулся Медянка. - Подтвердить то могу, как сторона пострадавшая. - А ты, Медянка, цель-то не оставляй свою, - глянул на него Лунь. – Мы более мешать не будем. Вернее, я не буду, и Ястреба пыл поумерю. Не добром, так обманом, от короля такого страну свою и всех нас любой ценой избавить хочу. - Мне за то Кречетом щедро заплачено, негоже работу не выполнить, - подмигнул ему наёмник хитро. Подошёл тут к ним дозорный один. Знал его Лунь хорошо, из прежних его подчиненных парень был. Даже страшно на мгновение стало – узнал? Но нет, дозорного Медянка интересовал. Так и так, говорит, зовёт тебя генерал Оцелот к себе срочно. Подозрительно наёмник на него глянул. Чует – неладно что-то. - А что это, - говорит, - генерал наш белоземельцам приказывает? От чего своего человека за мной не послал, коли нужен я ему? - То мне неведомо, - посыльный плечами пожал. – Просьбу гостя я выполняю, а почему меня попросил он – то лучше его самого спрашивать. Медянка на Луня взгляд кинул, да больше возражать не стал. Пошёл за дозорным. Только из дворца вышли – наёмник глазом моргнуть не успел, как окружили его стражники. Часть из них в форме войска дозорного, часть охрана королевская. Пустельга ими командовал, а подле него Волчонок крутился. Завидел Медянку – пальцем указал: - Вот он! - Уверен? – сотник новоявленный его строго переспросил. - Точно , - закивал головой оборотень. - Схватить, - Пустельга велел. Медянка, даром, что наготове был, оружие выхватил. Не зря ловкостью своей он славился: в первого стражника нож метнул, тот повалился, хрипя и за горло пронзенное безнадежно хватаясь, другого за руку перехватил, толкнул в сторону остальных – неразбериха началась, третьего по горлу кинжалом полоснул прежде, чем тот защититься успел. Проход образовался – туда-то и кинулся Медянка, уйти надеясь. Пустельга арбалет выхватил. Выстрел – болт руку Медянки прошил. Выронил наёмник кинжал, от боли застонал глухо, да не время было слабости поддаваться – спасение-то совсем рядом забрезжило. Рванулся было - но тут волк на него кинулся. Повалил на землю, да лапой на руку раненую. Вес у волка немалый, пасть оскаленная, того гляди, в горло вцепится. Понял тогда Медянка, что проиграл он. Подоспели стражники, скрутили его. - Что происходит тут?! – голос строгий раздался. Оглянулся Пустельга – командир его стоит, Ястреб. А рядом с ним еще кто-то, вроде бы и знакомый – да припомнить никак не удается, кто же это. - Приказ государя выполняем, - Пустельга ответил, - Преступника, на жизнь короля нашего покушавшегося, схватили. - Не забылся ли ты? – Ястреб от гнева сам на себя похож не был. – То человек из посольства алоземельского. Мир ты, таким трудом добытый, нарушить удумал? - Прости, командир, - Пустельга ему ответил, - но не тот он, за кого выдает себя. То нам доподлинно ведомо, так государь Беловолк сказал. Не свою я волю, но его выполняю. Велено нам препроводить его в темницу. Лунь (незнакомец это, разумеется, он был) за руку осторожно Ястреба тронул. - Не спорь сейчас, командир, - тихо ему зашептал. – Толку не добьешься, только себя при всех выдашь. Видишь, не только дозорные наши тут, донесут-то на тебя мигом. Смирись покуда, послушай меня, так лучше сейчас будет… Оглядел Ястреб стражников - Лунь верно говорил, не поймут люди нарушение приказа королевского. Кинул взгляд на Медянку – тому руки за спиной свели, так что он от боли побледнел. - Хорошо, провожайте, - не сразу Ястреб произнес. – Только помощь ему окажите и мягче с ним, пока вина его не доказана. Коли узнается, что невиновен он, а вы ему вред причинили – государя нашего немало подведёте. - Мы понимаем, - Пустельга по струнке вытянулся. – Всё сделано, будет, командир! Увели Медянку, а Ястреб чуть не бегом во дворец бросился. Догнал его Лунь, остановил. - Куда ты? Не говори только, что перед Беловолком алоземельца-наёмника защищать станешь! И думать я не мог, что тюремщика так ты своего полюбишь. - Не в том дело, - Ястреб огрызнулся. – Зол я порой на змея этого, но смерти ему не желаю. По -своему друг он мне давний. И не к Беловолку, а к Оцелоту пойти хочу, только он помочь тут может. Тем временем Соловушка грустила от пира вдали, мысли ею разные овладевали. То Беловолка ей слова вспомнятся – нежные вначале, что говорил он ей, когда любовь их не омрачилась еще наветом, а затем жестокие, что ныне сказаны были. Да вдруг поняла она, что боль-то ее притупляться стала. В воспоминания о суженом вдруг другие примешиваться стали. Не шёл из мыслей её воин алоземельский, всё воображение рисовало, как солнце в волосах его заиграло, когда из-за горизонта рассветного выкатилось, каждую строгую черточку на лице его осветило, пока войско он, к нападению готовое, и город обреченный созерцал. Точно струна натянутая, точно хищник ловкий, замер он, сражение предвкушая. Как успела заметить она всё это? Помнила Соловушка каждую мелочь в в облике да движении его. Корила себя за мысли такие, смущали ее они – а сделать с собой не могла ничего. А Оцелот – лёгок на помине. Как и в прошлый раз из ниоткуда взялся. - Не к лицу тебе грусть, шаманка, - говорит. – Мне и самому пир этот не к месту, не люблю я время терять, коли нужен в ином я месте, да делать нам ныне нечего с этим. Отойдем от дворца, быть может? Ночь ныне звёздная, тёплая, воздух свеж. Сложные дела нам после предстоят, может быть, ненадолго забыть о них получится? Подал руку ей и увёл за собой. Она и не сумела ему возразить. Так шли они вдоль улиц ночных, а он ей рассказывал о том, что видеть ему доводилось. О лугах, покрытых цветами полевыми, коими Земля Алая славится. О Зареченской вишне, что по весне расцветает, и лепестки ее белые укрывают улицы нежным ковром. О Землях Бурых, неласковых, где летом трава жарким солнцем высушена, а зимой в снег и по горло провалиться может, и вьюги на просторах гуляют. Да только если пройти земли те недобрые, на береге моря окажешься. А оно-то огромное, да волны по нему гуляют, да ветер свежий запахи дивные на берег несёт… И страшно там, и радостно, точно видишь ты божество могучее, непостижимое. И слушала его Соловушка, слушала, вопросов не задавая. Руки нечаянно их соприкоснулись. Вздрогнула девушка, обернулась к нему – и оказалась близко так. - Я слёз твоих видеть не желаю более, - Оцелот ей сказал тогда. – Жизнь тебе отдать прикажи – не пожалею, но страданий твоих терпеть не проси. Не будет пощады от меня никому, кто им причиной будет, так и знай. Но впрочем… если не мил я тебе, если мешаю, и в сердце твоем места никому, кроме государя Белой Земли нет – слово скажи. Только сейчас скажи, позже уйти не смогу, даже желание сильное на то имея. Ну что же ты медлишь? Уйти мне? - Останься, - чуть слышно выдохнула она. Не торопились они во дворец возвращаться. Не нашёл Ястреб Оцелота в ту ночь. *** Беловолку немедленно доложили, что недруг его схвачен да в темницу брошен. И хоть ночь на дворе глухая была, велел король немедленно палача позвать, да самолично отправился с пленником побеседовать. Медянке тем временем рану кое-как перевязали, руки и ноги цепями сковали, в застенок доставили. Палач уж там расхаживал, готовился, инструменты свои страшные в огне прокаливал, на жертву свою будущую хищно поглядывая. - Хилый ты слишком, - сказал он Медянке. – Многое едва ли выдержишь. Не знаю, о чём государь спрашивать тебя будет, ты лучше расскажи ему всё, как есть, может, и избежишь знакомства с искусством моим. - Будто ты расстроишься, - Медянка вздохнул, а про себя думает, как быть ему. Всё отрицать – пытать станут, не уймутся. На дыбе-то себя даже невинные оговаривают. Сказать, что не было яда или фальшивое противоядие выдать – церемониться не станут, голову на рассвете отрубят и всё тут. А головой своей ой как дорожил Медянка! По всему выходило, что пытки-то предпочтительнее, хоть время выиграть дадут. Страх конечно при взгляде на щипцы да клещи разложенные брал, хоть и не робкого десятка Медянка был, да и с болью знаком не понаслышке. Клеймо клановое на руке наёмникам заживо выжигали, да и с другим встречаться доводилось… Тут Беловолк пожаловал. Вошёл в застенок душный точно во дворец королевский, Медянку презрительным взглядом смерил. - Угрозами меня взять думал ты? Меня, короля Беловолка, коего ни в войне, ни в жизни мирной превзойти не сумел никто? Неужто и впрямь надеялся, что не настигнет тебя кара моя? - Что ты, государь Белой Земли, разве смел я думать, что ты не всесилен, - Медянка елейным голосом отвечал. – Лишний повод величие свое явить хотел тебе дать, дабы отвлёкся ты от печали, с осадой связанной. Нахмурился Беловолк. Вроде и льстивы слова Медянки ему показались, а что-то не так с ними было. - Ладно, недосуг с тобою мне болтать, - сказал он. – Говори, как противоядие готовить, чтобы окончательно меня излечить. Глядишь, помилую тебя – отойдешь в мир иной без мучений лишних. Палач красноречиво щипцы поднял, щёлкнул ими, примеряясь. Глянул на него Медянка, глаза у него округлились. - Не нужно меня в мир иной, боюсь я, - спешно заговорил. – Ты, государь, сильно на меня не гневайся, я подневольный человек, что сказали мне, то и сделал я… - Генерал Оцелот тебе отравить меня велел, чтобы к миру вынудить? – прервал его излияния Беловолк. - Ага, он самый! – спешно Медянка кивнул и хихикнул вдруг. Спохватившись, кашлять начал – дескать, в горле першит. Подозрительно то Беловолку показалось. Не сомневался он, что Оцелотом Медянка подослан, да больно странно тот усмехнулся. - Не Ястреб же тебя подослал, в самом деле? - Ястреб, Ястреб, - Медянка подтвердил охотно. Рассердился Беловолк. - Ты мне тут глупости не болтай! Кто подослал тебя, говори?! - Ястреб и Оцелот, - Медянка заверил. – И этот еще… как его… во, Пустельга. Окончательно Беловолк рассвирепел. - А ну, - говорит, - палач, научи-ка его уму-разуму! Будет знать, как глупости всякие болтать! Кресло мне и квасу, живо! – слугам крикнул. Тут-то уж Медянке не поздоровилось. Палач ему руки заломил, да так, что суставы в плечах хрустнули, к крюку железному подвесил. У Медянки от боли в глазах потемнело, слёзы сами собой выступили. Принялся палач прут железный на огне раскаливать, а Беловолк смотрит, предвкушая. «Ну, Ястреб, - обреченно Медянка подумал, - на тебя теперь вся надежда. И дай Лесной Хозяин, доживу я до помощи твоей…» *** Поутру, как проснулся дворец, начались сборы спешные. Телеги да повозки грузились, едой, одеждой, припасами всякими людям в помощь. Сновали между ними те, кому предстояло обоз сопровождать. Командиры приказы раздавали, солдат в шеренги выстраивали. Не знал никто, с чем именно на земле разорённой столкнуться придётся, потому и к бою с драконом неведомым, как его шаманка описала, готовились, пики да копья запасали. Оцелот с утра раннего там появился, следил, как приготовления ведутся. Вскоре и Соловушка пришла. Он ее к себе подозвал, а после людей своих окликнул. Попросил шаманку рассказать, что ждёт их в конце похода. Засветился посох колдовской, засиял, и в сиянии том точно зеркало людям явилось. А в зеркале-то не отражение, а земля далекая видна, выжженная да бесплодная, огненными трещинами пересеченная. Ахнули все. Провела Соловушка рукой. Воздух запахом гари наполнился, криками, плачем, голосами далекими. И грохотом после страшным, что крики те заглушил. Позатыкали люди уши. - Смотрите и слушайте, - голос Соловушки сквозь рокот прорвался, над толпой разнёсся. – Вот то, с чем столкнётесь вы, вот то, что увидите. Всё это видела я в тот день, как уходила оттуда, ныне может и страшнее стало. Но хуже то, что грозит это и Светлину, и Зареченску, и всем землям до Бурых. Лесной хозяин перемирия требует. Ныне жизни людей спасать, а не губить надо, потому и пришла Земля Алая нам на помощь ныне. Прошу вас ценить помощь ту, доверять врагу вчерашнему. Более не враг он, но спаситель и помощник наш. Так она сказала. И слушали люди шаманку, и верили ей и видениям, ею насланным. Оцелот и вовсе втройне с приготовлениями заспешил. Там-то, наконец, и застал его Ястреб. Сразу Соловушке в глаза бросилось, что обеспокоен дозорный сверх меры, губы поджаты, в глазах злость затаилась. - Дело есть у меня к тебе, генерал, - сходу Ястреб начал. – Ведомо ли тебе, что схвачен один из людей твоих верных? Тот, которого Медянкой называют? - Впервые слышу, - Оцелот признался. – За что он схвачен? - То, полагаю, тебе лучше моего известно, - Ястреб ответил сухо. – Твой приказ выполнял он здесь. Моё дело сторона, да негоже людей-то в беде бросать. Рассказал он Оцелоту историю, что накануне случилась. - Уходить нам пора, - генерал нахмурился. – Но прав ты, людей я бросать не приучен, да и Медянка человек не последний. Попробую сделать что-то. Где государь ваш Беловолк? - Не изволил проснуться еще, - с грустной насмешкой Ястреб сказал. - Ах, не проснулся, - кивнул Оцелот. – Придётся разбудить государя, коли дело срочное. Попросил он Соловушку его дожидаться, да и отправился прямиком в королевские покои. А Беловолк крови-то напился, утомился безмерно, спал сладко, будто младенец. Слуги сон его охраняли, Оцелота не пустить пытались. Тот прикрикнул на них, мол дело срочное. Пришлось им будить короля. Вышел Беловолк. Оцелот ему и опомниться не дал: - Ты, государь, - говорит, - мир со мной подписал, на помощь мою рассчитываешь, а людей моих в тюрьмы бросаешь? Не пойдёт так дело. Отдавай помощника моего Медянку! Не тут-то было. - Помощник твой Медянка, - Беловолк ему ответил, - на жизнь мою покушался, и в том признания его сей ночью получены. Убийца он и преступник, и негоже тебе, генералу, за такого вступаться. - Преступник? – Оцелот переспросил. – И доказательства тому имеются? - Само собой, - Беловолк подтвердил. - Верю тебе, государь, - Оцелот кивнул. – Не стал бы ты судить невинного. В таком случае, выдать прошу мне сего преступника. Коли подданный он Рыси-Короля, так и судить его в Алой Земле должны. И обещаю тебе, не уйдёт он от наказания заслуженного. - Справедлива просьба твоя, - Беловолк кивнул. – Да только куда же я ныне тебе его выдам? Ты в поход уйдешь, будешь с собой преступника таскать? Ранен он, кстати, как хватали его, противился. Тяжело тебе с ним будет. Ты лучше, генерал, отправляйся по делам нашим спокойно, преступник-то никуда не денется. А как вернешься, так выдам тебе его, заберешь его в Землю Алую. - Коли так, пусть шаманка его осмотрит, - Оцелот сказал. – Если ранен, подлечить его следует. Не то умрёт преступник важный прежде, чем правосудие его настигнет. Говори, государь, в какой темнице ты его держишь. Чуть позже к себе Оцелот Ястреба позвал. Так мол и так, говорит. Досталось Медянке за ночь ту, что в темнице провёл. Места на нём живого нет, пытали его сильно. Вдобавок рана воспалилась, жар был. Соловушка-то его по просьбе оцелотовой подлечила, жить будет. - Но вот отдавать его Беловолк мне не желает, - Оцелот сощурился. – Заверил меня клятвенно, что преступника до возвращения моего сбережёт. Не слишком верю я ему, но добром обидчика он не отдаст, а силой брать –здесь бойню устраивать да там людям мучения продлевать. - Я понял тебя, - Ястреб сказал. – Благодарю и так за то, что ты, генерал, сделал. Отправляйтесь по делам вашим, а я думать буду. Способ другой помочь Медянке найду. - Тебе лучше меня в делах ваших ведомо, - Оцелот кивнул. – Ну а если в этом деле или ином тебе помощь понадобится, есть у меня в подчинении человек один толковый. Конницей моей командует, Ирбисом звать. Ранен он был недавно, потому здесь останется, долечиваться. Так вот Ирбис тот не только как всадник и воин хорош. Много полезного знает. Поблагодарил его Ястреб, про Ирбиса запомнил. Вскоре выступил Оцелот с отрядом своим в поход. Соловушка с ним. А Ястреб в Светлине остался. Так и так Беловолк пускать его не хотел, да ныне он и сам бы не ушёл, даже коли б гнали. А к Беловолку Козодой явился. Склонился в три погибели, поклон почтительный изображая. - Что тебе? – государь недовольно кинул. - Весть хорошая от генерала Полоза прилетела, - учтиво тот ответил. – Голубь письмо принес. Армия осаду с Когтей Рыси сняла, сюда движется. Скоро здесь будет. Улыбнулся Беловолк. - Хоть одна добрая весть сегодня. Что ж, как будет здесь Полоз, действовать станем незамедлительно. Ты пока вот чем займись. Как армия наша появится, пусть алоземельцев оставшихся перережут. Сопротивляться некому там, раненые да больные в лагере находятся. Ни к чему они нам. А после пусть вслед Оцелоту выступают. Ударят в спину неожиданно – не выстоит. - Понял тебя, государь, - Козодой улыбнулся хищно. – Сделано будет, как говоришь. Только вот что, с Оцелотом ведь и люди наши находятся, с ними как быть? - Весть им послать надо, - ответил Беловолк. – Вызови мне мальчишку этого, Волчонка. Его к ним отправлю. Пусть тоже готовы будут по алоземельцам ударить. - Сделано будет, - снова Козодой поклонился. - Ступай, - махнул рукой король. Козодой уходить было собрался, да у самой двери оглянулся. - Ты прости, государь, любопытство мое. Позволь мне вопрос тебе задать. - Ну, задай, - Беловолк милостиво позволил. - От чего, - вкрадчиво Козодой начал, - шаманка белоземельская с Оцелотом ушла? Посмотрел на него Беловолк гневно. - Тебе дело какое? - Мне никакого, если честно, - тот продолжил, - только люди говорят, невеста бывшая короля позорить продолжает, теперь вот с генералом вражеским ночки проводит…. - Головы срубить всем, кто говорит! – Беловолк рассвирепел. - Будет сделано, - почти до земли склонился Козодой. Глаза его удовлетворённо блеснули. А Беловолк, известием о Соловушке против воли своей растревоженный, метаться принялся, как зверь дикий в клетке. И так ему не так, и эдак не этак. И вроде отпустил он ее давно, а самолюбие задетое гложет. - Ну, Оцелот, - вслух он сказал, - заплатишь ты мне дорого за это, генерал. Только бы Полоз вернулся скорей!