Песня земли нездешней

Поутру солнце над Белой Землёй уж давно поднялось, но спали многие после праздника ночного. А Рысь-король всю ночь глаз не сомкнул, у постели больного друга просидев. Всю ночь Оцелот метался в бреду и горячке, всю ночь бился в болезни неведомой, никого вокруг не видя и не узнавая, да и к рассвету легче ему не стало. Просил он в те минуты, как чуть в себя приходил, чтобы свет всякий от него убрали – мол, глаза даже свеча малая режет нестерпимо. Шаман Кречет под утро пришёл. Посмотрел на генерала, нахмурился. - То, - говорит, - напасть редкая, болезнь издалека пришедшая. Нет в землях наших ни средств, ни знаний, чтобы её вылечить. Да хуже того, что силами колдовскими болезнь та тоже наслана, хотя не в них источник её был. Сказал так непонятно – и ушёл зелья готовить, пообещав всё, что в силах его, сделать попробовать. А Соловушка на колени у изголовья кровати Оцелота опустилась. А лицо её как снег бледно стало и губы в ниточку тонкую сжались. Не сказала она мыслей своих никому, лишь до боли руки сжала, пальцы переплетя. Поняла она слова Кречета, вина горькая в горле комом встала. - Не убивайся так, матушка Соловушка, - Рысь-король тогда ей сказал. – С Оцелотом никто ещё не совладал, и болезнь не совладает. Сломает зубы о сию крепость! Тем временем Ястреб-король совет собирать начал. Ханы буроземельские вперёд всех туда прибыли. Расположились друг напротив друга. Наблюдал за ними Ястреб тайком: вид у Сервала грозный был, казалось, брата он взглядом испепелить готов нынче, а Фелису точно и дела до этого нет, нагл он да весел, расселся, ногу на ногу закинув, тайком себе под нос усмехается. Не начинал Ястреб совета, короля-Рыси и Оцелота ждал. И беспокоиться уж было начал, и слуг трижды уже за ними посылал, когда наконец государь Алой Земли явиться изволил. Правда, без генерала своего. Кольнуло тогда Ястреба предчувствие нехорошее, да не до него вмиг встало, как братья закадычные друг другу только что в глотки-то не вцепились: - Я, - грозно Сервал заговорил, - наследовал за отцом своим ханом Ягуаром, как велит буроземельский закон. Но согласия не было в семье нашей. Мать братьев моих, которую Остроглазой кличут, своих сыновей на троне видеть желала, да им мысль ту же в головы вложила. Да как она хитра и изворотлива была, так и они нынче стали да поди ж ещё превзошли родительницу. Я думал, мира сумел я в семье своей достичь, так хорошо братья притворяться выучились. И не подозревал ничего, покуда не предали меня братья, нож в спину не всадили мне, когда более всего я в помощи нуждался. Помнишь ты, хан Фелис, как стояли вы и за боем моим наблюдали, участия в нём не принимая? - Это был честный поединок, - улыбнулся хан Фелис, зубы слегка скаля. – А законы поединка и для ханов святы. Надлежит лишь один на один в нём биться. - С тем я даже согласен, - Сервал отозвался, - но не говори, точно забыл ты то, что дальше стряслось. Как воин, приказ нарушивший, за меня вступился, как рану я получил тяжёлую. Как Каракал нож метнул, да только не во врага нашего, а в воина этого, что на защиту мою встал. Как сам ты в лицо мне плюнул да слова эти бросил, что мол «направился ты, хан Сервал, пора бы тебе и в землю сырую ложиться, место другим уступив». Как после, оставив меня истекать кровью, вы оба унеслись быстрее ветра… - Не забыл я, - Фелис прервал его резко. – Не забыл потому точно, что лжёшь ты, брат, стыда не зная. Что несёшь ты, ведь не было этого всего, что ты говоришь. - То есть как не было? – Король-Рысь в разговор вмешался, поворотом таким заинтригованный. - Не было, - Фелис лишь плечами пожал. – Поединок был – честный. Смотрели мы за ним. А после думали, что брат наш убит, столь рана его страшна казалась, так что и бросили его мы, признаю – но бросили тело мёртвое по мнению нашему. А брат вот жив оказался, да только не знаю, к добру или к худу, хоть уже с землями собственными, с подданными своими войной не брезгует и братья для него врагами стали. Сервал от гнева за рукоять меча было схватился, но тут Ястреб руку поднял: - Подожди, хан Сервал! Коли обагрит сейчас руки твои кровь братская, не увидим мы ни правды, ни справедливости. Просил ты помощи и суда нашего, так позволь нам их до конца вершить. В Земле Белой так заведено: коли ошибся король и народ того, что делает он, не одобрил, может ошибка та короны стоить. В Алой Земле нельзя так. Наследует король отцу своему и становится властью и законом, кои никто оспорить не смеет. В Зелёных Землях правителей много, выбираются они на срок недолгий, и тоже закон над ними. А в Бурых Землях как принято? Кто выше, закон или хан? - Хан выше, - Сервал ему ответил. – Хан законы принимает, хан же менять их волен, подданных своих по своему желанию казнит он или милует. - Так, хан Фелис? – Ястреб взгляд хищный на брата второго перевёл. - Так, - согласился Фелис. Ястреб кивнул удовлетворённо. - Тогда и судить нечего. Не мог хан самого себя предать, он сам закон. Хочет - воюет с Алой Землёй, хочет -мир с ней заключает. Да и подданных своих казнить право имеет, а вот им негоже на правителя своего оружие поднимать, с каким бы войском ни шёл он. Законный хан Сервал места своего никем не лишён, и Бурые Земли ему подчиниться должны, и ты, хан Фелис, как брат его младший, тоже. Ему судьбу твою вершить. Ему тебя казнить или миловать. И коли виновным тебя он считает, перед ним оправдывайся, покуда головы тебя не лишили. Верно я говорю, брат мой государь Рысь? - Всё верно, государь Ястреб, - король-Рысь кивнул удовлетворённо, глубоко слова Ястреба одобряя. – Коли прибыл хан Фелис сюда, то повод хороший для него самого власть брата своего признать или немедленно арестованным быть, как преступнику государственному. Свято чтит Земля Алая законы наследования, завсегда правителя законного поддержать согласна. - Всё верно, согласен с решением я таким, - Сервал тогда ответил. – И раз уж согласны все с моим правом на власть в Бурых Землях, то прошу я у государя Рыси и государя Ястреба содействия немедленного в аресте самозваного хана Фелиса. Преступник он и не будет ни к нему, ни к Каракалу никакой милости от меня. Довольно терпел я их. Король-Рысь коротко с Ястребом переглянулся, да приказал страже своей Фелиса арестовать. Фелис, как понял, что против него всё обернулось, схватился было за кинжалы, но поздно и бессмысленно отбиваться было. Схватили его за руки, оружие отобрали, самого хана скрутили. - Ах так! – закричал он, вырваться пытаясь. – Вот для чего ты значит из Бурых Земель меня вызвал, Сервал вероломный! «Погубим генерала Оцелота, хворь на него нашлём смертельную, да в земли вернёмся свои наконец, ничего не бойся», так ты мне говорил?! Предупреждал меня брат, что обманешь ты, а я, дурак, тебе поверил… А теперь и Оцелот жив да здоров, и ты от меня избавился! - Молчать! – стражник на Фелиса прикрикнул. Хотели было хана за дверь выволочь, как вдруг остановил их король-Рысь. - Что сказал ты, Фелис? – спросил строго у пленного. – Какую хворь на слугу моего верного навести ты хотел? А Фелис зло смотрит, горят глаза его ненавистью: - Теперь неважно это, раз замыслу было не суждено сбыться. Обманул меня Сервал. - Что за замысел такой, говори? – Рысь вовсе мрачнее тучи стал, а Ястреб смотрел на него, понять силясь, в чём дело. И предчувствие недоброе вновь в нём всколыхнулось, он весь в слух обратился, да на всякий случай дозорным тайно на Сервала указал – мол, если что, уйти не дайте. Плюнул Фелис тогда: - Была не была, дело уже не сделать, а так может хоть милость вашу заслужу за честное признание. Оцелот наш враг кровный. Он многих буроземельцев погубил, он и отца нашего убил, хана Ягуара, и долго мы думали, что брата Сервала тоже. Нет прощения за такое в Бурых Землях. Мы долго о мести мечтали. А тут от брата мне известие приходит радостное, мол жив он, в плену был, но сумел в доверие к тебе, государь Рысь, втереться, и ныне уже не пленник, но друг в Алой Земле. - Ложь это! – Сервал зубами со злости заскрежетал, но что сделаешь, до Фелиса уж не добраться было. А тот продолжал неумолимо: - Есть в землях наших жучок малый, кардым зовётся по нашему. Мал он, но опасен весьма. Если укусит кардым, беды не миновать: хворь на человека находит жестокая, валит его с ног горячка злая. Так и горит он точно в огне, и от боли жестокой мучается, и смерть ему скорее всего наградой станет, а коли не станет, случится с ним то, что хуже смерти. Вот этих жучков и просил меня брат ему привезти, мол здесь они не живут, взять негде. И привёз я ему целую шкатулку, чтобы генералу Оцелоту он её в дар преподнёс… Сервал это услышал – аж побагровел от гнева. Хотел было ещё что-то сказать, но король-Рысь его опередил: - Проверим мы слова твои, Фелис. Если солгал ты – не сносить тебе головы. А тебе, хан Сервал, поверил я, у себя как гостя принял. Но уж не обессудь: если слова брата твоего правдой окажутся, милости к тебе не будет. Если же невиновность твоя понятна станет, извинения тебе лично принесу, но покуда и тебя права оружие носить лишаю и стражу к тебе приставлю, не обессудь. Перевёл Сервал дыхание, чтобы гнев в себе усмирить, потом так королю ответил: - Будь по твоему. Правда она что шило в мешке, утаить её можно, да всё равно потом обнаружится. Подчиняюсь я решению твоему и в спокойствии жду расследования. - Не слишком ли строг ты, брат Рысь? – Ястреб спросил, когда увела стража обоих братьев. – Наверняка лжёт ведь Фелис. - Кабы лжи той подтверждения не было… - начал было король-Рысь, но сам себя оборвал. – Впрочем, совет пожалуй прежде закончить следует. Лучше с тобой мы наедине это обсудим, брат мой Ястреб. А покуда ещё послы Зелёных Земель аудиенции твоей ожидают. Чтож, пришлось Ястребу терпения набраться. С Зелёными Землями куда как приятнее дело иметь было, чем с Бурыми. Торговать они хотели, связи прочие полезные наладить. Советов добрых дали, посетовали, что земля, что войной прежде жила и на который люди все лучшие в воинах ходят, в мире существовать с трудом сможет. Понял Ястреб послов, согласился, подумать обещал. Сказал, днём одним не решаются дела подобные, но есть резон в словах ваших. Наконец, пообещали послы, что прибудет из Зелёных Земель посольство постоянное, на том и раскланялись. Как совет закончился, хотел было Ястреб королю-Рыси об обещании напомнить, но не успел. Подошёл к нему Старый Лис. - Просьба есть у меня к тебе, Ястреб, - сказал с волнением великим, что в глазах его плескалось.- Не как государя прошу, как друга старого. С дочкой моей близок ты, может, тебя послушает. Вскинул Ястреб взгляд, сердце ему нехорошо защемило: - Случилось что с Соловушкой? Не томи, генерал, как есть рассказывай. Вздохнул Старый Лис горестно и поведал, что знает он, почему так Рысь-король с ханами решил. Рассказал о напасти внезапной, как генерал алоземельский к дочери его с намерением добрым явился, да как одолела его хворь тяжкая, да как но мочи нет больше смотреть, что с дочкой от того творится. - И думать не знаю я, что с ним, Ястреб. Болезни такой я прежде не видел. Мечется и днём и ночью в лихорадке страшной, дрожь его бьет, света точно тварь ночная боится и корчит его от боли. Память и рассудок потерял, не узнает никого, а коли речь человеческую вспоминает, говорит, что такое видит, чего в доме моем отродясь не бывало. Соловушка бедная извелась, от постели его не отходя, бледна стала, точно Хозяйка Ледяная. Боюсь, что саму ее хворь одолеет, да слушать меня она не желает. - Время я тратил драгоценное на ханов этих бессовестных, а здесь беда такая! И что же Рысь-король не сказал мне вовремя?! - Ястреб воскликнул, руками всплеснув. – Не медли же, генерал, веди меня в дом свой, хочу своими глазами все видеть. *** Тем временем в доме Старого Лиса шаман Кречет зелья мешал да заваривал, чтобы больного ими напоить. Да только Соловушка не верила уже в чудодейственность средств шаманских. Ничто Оцелоту любимому не помогало. Только хуже ему становилось. И боялась Соловушка, и себя корила за то, что вина её в том, что с ним приключилось. Ведь беду она чувствовала, знала, что шаманке от любви земной далёко держаться надлежит, но не смогла отказаться. В который раз на колени она опустилась у постели больного, в лицо его, болезнью измученное, вглядываясь. - Не оставляй меня, луч мой светлый, - шаманка зашептала, - недолго слишком были мы рядом, недолго друг другом дышали. Саламандра-госпожа, Мышь, земли и жизни хозяйка, и ты, Лиса Ледяная, пощадите жизнь эту! Ведь не виновен он в ошибках моих, за что его вы караете?.. - Духам-то оно виднее, что кому посылать стоит, - Кречет заметил, тоже к постели подходя. – Чем убиваться, помоги-ка мне, шаманка, с лекарством… - Не работают лекарства твои, Кречет, - рассердилась Соловушка. – Поишь его с утра до ночи, да где ж облегчение? - Уверена ли ты, что лучше б ему было без зелий этих? – вкрадчиво Кречет отозвался. – И что жив он ещё был бы без них? Время они для тебя выигрывают. Подумать тебе как следует обо всём позволяют. - О чём подумать-то? – упавшим голосом тогда шаманка сказала. – Что ж ещё я решить должна? Прежде отказаться от него стоило, но ныне-то как больного бросить, прощения тому не будет… Застонал Оцелот. Зашептал что-то быстро. Соловушка к губам его наклонилась, но не смогла разобрать слов. А после вдруг принялась его дрожь бить сильная, изо рта пена пошла. - Лесной Хозяин, да что же такое это! - ахнула Соловушка и кинулась больного держать, чтоб себе не повредил он. Тут Ястреб с Лисом вошли, и Рысь-король за ними следом. Ястреб, происходящее увидев, хотел было Соловушке на помощь кинуться, но Кречет его остановил. - Не подходи, государь. Не рад генерал Оцелот был бы, чтобы видели таким его. Выйдем пока. Разговор у меня к тебе есть. Подчинился Ястреб, позволил шаману себя увести. Лис с Соловушкой и Королём Рысем у постели больного остались. - Что скажешь ты мне, Кречет? – Ястреб спросил. – Вижу, болен генерал Оцелот тяжко. Можешь ли вылечить ты его? Али духи против того выступили? - Духи нам то решать оставляют, - Кречет ответил. – Вылечить генерала можно. Да только сомневаюсь я, нужно ли. Слова те Ястреба точно водой ледяной окатили. Видения перед глазами его мелькнули, одно другого страшнее: Оцелот мёртвый, Король-Рысь в горе, Соловушка безумная да разорение великое, что буроземельцы принесли, армией Оцелота не сдерживаемые. - Что говоришь ты такое, шаман Кречет?! – воскликнул Ястреб, голос его негодование наполнило. – Разве хочешь ты, чтобы погиб человек такой, как генерал Оцелот, разве хочешь Соловушку несчастной навеки сделать?! Коли духи тому не противятся, почему не хочешь ты излечить его? Али своя обида тобой движет какая старая, шаман?! - Успокойся, государь Ястреб, - Кречет сказал твёрдо. – Меня выслушай. Болезнь сия тяжкая да не пройдёт бесследно. Коли вылечу его, спасибо за то мне ни ты, ни Соловушка, ни Оцелот сам не скажете. Испытание шаманке новой духи предначертали. Да смерть его ей легче пережить будет, чем то, что иначе последует. - Не понимаю тебя я, шаман, - Ястреб едва себя сдерживал, чтобы волю гневу непростительному не дать. – Словно Фелис проклятый рассуждаешь ты. Что хуже смерти с ним приключиться может? Али рук и ног от болезни лишится, немощен до конца дней своих будет? - Не лишится и немощен телесно не станет, - шаман ответил. – Да только не узнаете его, как здоровье он вновь обретёт. Станет он сам на себя не похож, сам себя бояться будет. И вы заодно. Шаманке-то слёз много с того пролить придётся. Вот и думаю я, что коли назначено Оцелоту прежнему умереть и неизбежно то, так лучше и тело его не спасать. - Жизнь всё на места свои расставляет., - Ястреб сказал, взглядом гневным шамана одарив. – Всё исправить можно, покуда к духам или в Хаос не улетела душа человека. - Вижу я, не готов ты меня слушать, - покачал головой Кречет. – Время тебе я дам, государь. Покуда жизнь генерала поддерживать в моих силах. А ты подумай как следует. Да других подготовь к решению своему. Дам я тебе время до вечера. Как скажешь тогда, так и будет. Одно запомни: или мёртв генерал Оцелот будет, или рассудка лишится, как болезнь отступит. Вот и думай, что для него лучше. Не скажу я того Соловушке, не готова она это выслушать. Да и государь наш Рысь слишком предвзято судить станет о друге своем задушевном. Ты, Ястреб, знаешь многое о духах и о судьбе шаманской. Потому на твое решение и хочу я опереться. Как поймёшь его, так ко мне возвращайся. - Подумаю, шаман, - Ястреб головой кивнул. – Хорошо я над словами твоими подумаю. Сказал так – и быстрым шагом к двери направился, стремясь дом Лиса покинуть да воздуху холодного глотнуть, туман из разума своего разогнать. Выскочил на улицу, помедлил мгновение – да в птицу перекинулся. И понеслась та птица к святилищу так быстро, как только крылья свои да ветер попутный позволяли, так, точно мысли его за ним как волки голодные гнались. Только не убежать от себя самого, не скрыться от мыслей своих. Слова Кречета точно огнём Ястреба жгли. Никогда еще прежде не противился он ни духам, ни шаманам, а ныне одна лишь печаль за судьбу Соловушки горькую его одолевала. Так и достиг он святилища, дорогу почти не заметив. Вошёл туда да колени преклонил, сердце смирить пытаясь. Сложно с гневом в сердце к духу обращаться, молчит тогда дух, а ныне услышать его как воздух необходимо было. Тишина святилища да трав ароматы знакомые Ястреба окутали. Глаза он прикрыл и позвал губами одними. И в то же мгновенье будто перо нежно щеки коснулось, будто крик ястребиный послышался. Открыл государь глаза, а перед ним свечи мерцают. Одна целая почти, и огонёк её небольшой. Вторая светит ярко, а воск на ней уже оплавился. Третья же выгорела почти, пламя её большое и свечу соседнюю задевает, да так, что та уже на бок кренится. Тут шорох за спиной послышался, Ястреба от мыслей отвлекая. Оглянулся государь резко, да обомлел: всех менее ожидал он здесь того встретить, кто перед ним стоял ныне. - Искал я тебя, государь Ястреб, - Полоз сказал, неуверенно с ноги на ногу переминаясь. Неуютно ему в святилище было, впервые за долгое время посетил он его, как вести-то себя положено, и вовсе не помнил. - Неужто ты во дворце меня дождаться не мог? – Ястреб удивился. - Подумал я, раз так уж оказия приключилась, к духам обратиться, - Полоз ответил. – О многом меня время последнее задуматься заставило. Над деяниями своими задуматься. - Вот как, - Ястреб усмехнулся. – Давно пора было, генерал Полоз. И что же теперь, понял ты, где перед духами неправ был? - Понял, государь, - Полоз кивнул. Ястреб его с головы до ног взглядом недоверчивым смерил, заметил затем: - Ты бы, генерал, хоть бы колени преклонил, коли уж к духам прийти надумал. Быстро Полоз на колени опустился. - И то верно, - сказал. – Задумался я что-то, государь. А что же, с духами-то как говорить, если шаманов нету? - А так и говори. Как можешь. Как со мной говоришь, языком человеческим, - Ястреб посоветовал. - Что, если слушать они не захотят меня, государь? – Полоз картинно засомневался. – Велика вина моя, государь. Ведь я тебя обидел. Невесело Ястреб усмехнулся. Что бы там ни надумал Полоз, а искренности не чувствовалось в нём по-прежнему. - Не моей обиды страшиться в мире нашем следует, - Ястреб сказал. – Ладно, генерал. Ты к духам обращайся, а мне идти пора. Удачи тебе в деле благом желаю. Хотел он уйти быстрее от встречи этой неприятной, но не тут-то было. Не отпустил его Полоз. Как Ястреб поднялся, вцепился в плащ его да каяться принялся, да так страстно, что даже слезу пустил: - Я, - говорит, - войной да властью жил, о духах не думал, своим целям следовал. Беловолку окаянному помогал в деяниях его гнусных. Тебя, Ястреб, оскорбил, когда в клетку запер. А ныне открылись глаза мои. Не желаю я больше зла творить! Прости меня государь, да с духами примириться помоги! Вздохнул Ястреб. - С духами мириться – слова найди нужные. Выскажи искренне, что в сердце твоем. Да не так, как мне высказываешь, а так, как есть оно на самом деле. Дары принеси, чтобы духов задобрить. Отзовутся – прощён ты. А нет – так ещё старайся. - Есть у меня дар один, - странно Полоз на Ястреба глянул. Кажется, отвращение старое в глазах его мелькнуло, но спрятал его генерал хитрый быстро. - В подтверждение, в доказательство слов моих и искренности моей врага твоего я силы лишил. Ту, что оклеветать тебя хотела, поймали люди мои, надежно заперли. Отдам я ее тебе, как прикажешь. - Оклеветать меня? - Ястреб удивился, - кто же это, что-то не припомню я... - Кукушка это, девка трактирная. Такое про тебя говорит, что мне и в сне бы страшном не приснилось, - Полоз гнев изобразил. Не дал Ястреб ему договорить даже: - Совет мой послушай, генерал. Хочешь с духами примириться, не трогай ее, злом зло не исправишь. Отпусти Кукушку и духа своего слушай. То для тебя полезнее будет. - Отпустить? Как отпустить? - Полоз не понял. - Так и пусти, - Ястреб, нахмурившись, сказал. Сил его больше не было с генералом беседовать. От своих мыслей тошно было. – Не в ней дело и не в других, в тебе самом. А если она не права в чём-то, так ей самой за то ответ держать, о том ты не беспокойся. - Не боишься значит клеветы ее? – Полоз прищурился. – А ведь болтает она о дружбе твоей тесной… с наёмником одним. Уж слишком благоволишь ты ему, о долге забывая. Ныне-то король ты. А вот прежде… узнает кто, как бы тебе места своего и чести не лишиться за дружбу такую. К тому же, от неё до измены шаг один. Вздрогнул Ястреб. Нахмурился пуще прежнего. - Знай место своё, генерал, - тихо сказал. – Не в святилище мне тебя отчитывать, для другого это место назначено. Но слово моё запомни: приказываю я тебе отпустить девицу, что под замком ты держишь, и не приближаться к ней более. Сказал так и ушёл. А Полоз хмыкнул презрительно. - Был дураком ты в генералах. Да в королях им же остался. В тот самый миг ветер ворвался в святилище, откуда не возьмись. Свечи задул, погасли они разом. Стало в святилище мрачно и сыростью повеяло. Поёжился Полоз, в плащ кутаясь, да и поспешил покинуть убежище недружелюбное. А приказу Ястреба даже не подумал он подчиняться. Так и оставил Кукушку взаперти у себя покуда. *** Дни шли, но облегчения никому они не приносили. Всё так же горячка Оцелота мучила и снадобья Соловушки бессильны были, а кречетовы ненадолго лишь помогали. Даже королю-Рыси выдержка изменять стала, тоже места себе не находил, изредка лишь от постели друга отлучаясь. Попросил он Ястреба в деле с наветом Фелиса разобраться, силы дозорных на то задействовать. Ястреб, чтобы срок решения отсрочить, охотно за то взялся. Но то, что узнать ему удалось, лишь худшие опасения подтвердило. Обыскали дом Сервала, не нашли там шкатулки. Зато слуга испуганный проболтался, что видел шкатулку какую-то и что была она в дар Оцелоту передана. Тогда и Оцелота вещи осмотрели. Нашли там подарок роковой, а в нём жучков мёртвых. Показали их Сервалу. Тот за голову схватился. Сказал, что это жучки те самые и есть, но знать он не знает, как к нему попасть они могли. Когда доложили о том королю-Рыси, разгневался тот так, как прежде никто не видывал. - Нет веры буроземельцем вовек отныне, нет прощения кочевникам проклятым! – закричал. – Обоих ханов я смерти лютой предам, чтобы никому больше обманывать меня так неповадно было! Насилу Ястреб его помедлить чуть убедил. Мысль ему закралась одна, да и опыт дозорного подсказывал, что мало шкатулки и слов клеветнических, чтобы виновность Сервала доказать. Пошёл он тогда к Кречету тайно и вопрос ему задал: - Скажи мне, шаман, всё ведь духам ведомо. Узнать можно ли верно, виновен хан Сервал в предательстве страшном, али сам жертвой навета пал? Покачал головой Кречет. - Всё духам ведомо, то бесспорно. Но только никогда не вмешиваются они в дела людей, если только не грозит что-то всему Цветоземью и самому его существованию. Ведь если б поступали они иначе, нам лишь сидеть сложа руки осталось бы, дела свои забросив. Знают ответ духи, но ни тебе, ни мне его не скажут. - Что делать тогда, шаман? – Ястреб вздохнул. – Король-Рысь скор на расправу, а я не хочу, чтобы свершилась несправедливость. Не ответ, так хоть совет можешь дать мне в деле этом? Задумался Кречет, а после так сказал: - Совет изволь. Хворь эта буроземельцам хорошо известна. И то, как заболевших лечить, тоже знают они не понаслышке. Спроси о том хана Сервала. Коли сможет он генерала Оцелота излечить, тем невиновность свою подтвердит. Встрепенулся Ястреб, взгляд недоверчивый на шамана устремил: - Что на уме у тебя, шаман? С одной стороны, прав ты – если умысла злого нет у Сервала и средство он знает, а ещё, если повезёт ему – излечит он Оцелота. Но если Фелис прав и кровная месть в том замешана, погибнет Оцелот. Да и чем то в деле поможет? Ведь если невиновен Сервал, но средства не знает – смерть Оцелота итогом будет, если виновен, но шкуру свою спасти захочет – излечит врага злейшего. - Плохо ты, король Ястреб, буроземельцев знаешь, - улыбнулся Кречет улыбкой злой. – Месть кровная закон для них. Будь он кочевник простой, будь он хан или даже девица юная, любой буроземелец свою голову сложит, но от принципов своих не отступит. Не сомневайся, то средство точное – если друг он, вылечит, а если нет – так и так никто больше генералу не поможет. Я слово своё сказал уже. - Не ты ли давеча излечить Оцелота отказывался, говорил, что смерть его для всех исходом лучшим будет? – снова Ястреб сердиться начал. – Уж не того ли ты добиваешься, чтобы по-твоему случилось, раз добром я решения такого не даю? - Нам, шаманам, смерть людям приносить не велено, - Кречет отрезал. - Что-то не помню я, чтобы прежде ты правилу этому следовал, - дерзко Ястреб ответил. Но Кречет серьёзен стал и в ответ тихо лишь произнёс: - То верно. Есть кровь на руках моих. Отступал я от правил шаманских и наказание за это нёс. Но ныне сам ты видел, милости более нет к отступникам. Кто вовремя ошибки свои не признал, того смерть лютая ждёт. И хоть шаман я да и десятку не робкого, жизнь мне, Ястреб, дорога, как и душа моя вечная. Слово тебе даю: если не поможет Оцелоту Сервал, но духи волю свою не изъявят сами или устами твоими, не стану я причиной смерти этой. Свидетелем тому покровителя моего Кречета призываю. В подтверждение слов этих сверкнул камень прозрачный на посохе его. Означало то, что принял дух клятву. Успокоился тогда Ястреб. Понял, что можно верить шаману. - Прости мне дерзость мою, - сказал. – И за совет благодарю тебя. Сделаю, как ты велел. *** Хан Фелис, в цепи закованный, в тюремной камере сидел, в темноту таращась. Ночь на дворе стояла, но не сомкнул глаз буроземелец. В каждый шорох он вслушивался, каждое движение воздуха ловил. И вот чуть заметный шелест до него донёсся. Встрепенулся хан. Скрипнул замок на двери тяжёлой, а после и дверь чуть дрогнула и приоткрылась. В щель появившуюся тень тонкая скользнула, с ног до головы в тёмное закутанная. - Собирайся, хан, - голос тихий сказал. – Мертва стража, ночь глуха. Самое время сейчас на волю выбираться, а промедлишь – упустишь шанс свой. Вот ключ тебе от оков. Сказал так гость и действительно ключ хану кинул. Засмеялся тот беззвучно да принялся от оков освобождаться. - Помог бы ты мне, Медянка, - не справившись с замками, Фелис наконец сказал. – А то так в цепях и побегу, а далеко ли – сам понимаешь. И то, что ты так не хочешь королю-Рыси показывать, прямиком в руки к нему и попадёт. Помедлил Медянка мгновение, язык прикусил да и принялся хану помогать. Ему с замками справиться ловчее вышло, и вот уже вдвоем они в коридор тюрьмы вышли и быстро по нему прочь от камеры устремились. - Точно ли мертва стража? – с сомнением Фелис спросил, оглядываясь на людей, что на полу по обе стороны коридора лежали. – Кажется, шевельнулся вон тот справа… - Темно тут, вот тебе и мерещится, - Медянка недовольно отозвался. – Ты, хан, лучше ногами работай, а не языком, так вернее и дальше уйти получится. Выбрались они на улицу благополучно. Тюремные ворота миновали и под покровом ночи спокойно до выхода из Светлина добрались. А там уж и кони их ждут запряженные, а ворота городские открыты – но там не дремлет стража. - Как теперь выберемся? – с любопытством Фелис спутника своего спросил. - Быстро, хан, - Медянка ему ответил. – Неожиданность союзник наш. Коней пришпорим и коли повезёт, проскочим ворота прежде, чем закроются они. Ты прости, но за короткий срок такой лучшего предложить я тебе не могу. - Смотри, Медянка, - усмехнулся хан. – Если хоть волос с моей головы упадёт, плохо тебе будет. - Довольно угроз, - наёмник огрызнулся. – Лишние они. Договор – закон для Медянок, а в том, как службу я выполняю, али неведомо тебе? - Ведомо, - снова Фелис оскалился в подобие улыбки. – Верой и правдой ты мне служил, много полезного о генерале Оцелоте и планах его твоими стараниями я выведал. - Довольно медлить, - Медянка тогда сказал, поморщившись напоминанию такому. – Едем. Легко он в седло вскочил, хан его примеру последовал. Пришпорили они коней и понеслись быстрые, точно ветер. Заметила их стража, крикнули ворота закрыть – но куда там! Слишком медленно закрутились колёса, слишком долго опускались ворота, всадники быстрые успели под ними проскочить и поминай как звали. Оглянулся Фелис на город, что позади остался. - Странно, - говорит, - недавно лишь на город нападение было, а ворота настежь распахнуты. Белоземельцы так глупы? - Может, и глупы, - Медянка плечами пожал. – Откуда мне знать, хан? Я дружбы с ними не вожу. А тебе что за печаль, были б ворота закрыты, сложнее бы нам из Светлина выбираться пришлось. - И то верно, - на Медянку покосившись, Фелис сказал. – Смотри, Медянка, если темнишь что… - Да что же темнить я могу, когда ты меня за хвост стальной рукой ухватил? – наёмник отозвался. – Мне в петле болтаться несподручно. Кстати, свою часть договора я выполнил, твоя очередь, хан, свою выполнять. Где ты там договор наш припрятал? - Его человек мой, тот, кто к тебе приходил, принесёт в место условное, - Фелис ответил. – А так как вдвоем мы туда направляемся, то увидит он меня в добром здравии и договор тебе передаст. Дальше уже Фелис путь указывал. Заехали они в чащу глухую, а там шалаш, в нём огонёк светится. Рядом с шалашом тем спешились, внутрь вошли. А там слуга Сервала сидит, тот самый, что Оцелоту шкатулку передал. Увидел Фелиса, на колени перед ним повалился и свиток ему протянул. Фелис к Медянке обернулся: - Вот, - говорит, - договор твой. Медянка свиток схватил, развернул, глазами пробежал: верно всё, слова условные да подписи его, да Фелиса, да главы клана Медянок. Спрятал тогда наёмник свиток к себе в рукав. - Ну что ж, прощай, хан Фелис, - вслух сказал. – Больше уж не свидимся. - Не торопись, Медянка, - Фелис усмехнулся. – Коли решит глава клана твоего, что никто лучше тебя задачу мою не исполнит – так свидимся, не сомневайся. - Нет уж, хан Фелис. Коли каждый, кто с кланом нашим договор заключил и у кого срок договора того истёк, как ты угрозами возобновления его требовать начнёт, так вовсе житья нам не станет. Не заключат Медянки с тобой больше договора, на то даже не надейся, - Медянка сказал, а затем добавил невпопад как бы: - Высоко ястреб летает, ни одна тварь наземная от него не уйдёт. Улыбнулся странно и из шалаша вышел. И тут же вокруг огни зажглись да из кустов, из темноты дозорные белоземельские повыскакивали, в шалаш вошли, покрутили Фелиса и слугу его раньше, чем те глазом моргнуть успели. А Лунь, что ими верховодил, руку Медянке подал: - Ну, сослужил ты нам службу добрую. - И не одну, - Медянка заметил. – Хоть сам того не знал я, кажется, ещё другой бедой меньше станет. Слугой-то у хана Фелиса человек тот же, что у хана Сервала. Вот и ответ на вопрос ваш, кто из братьев двоих виновен, а кто жертвой обмана пал. - А и правда ведь, он самый, - Лунь согласился, на пленников взглянув. - Что ж, прими, Медянка, благодарность большую от государя нашего и от меня. - Ты за государя-то не благодари, - Медянка усмехнулся, - С него-то я лично спрошу. А ты, генерал Лунь, лучше стражей тюремной займись. Плоха выучка у них. Лежать смирно не хотели, покуда мёртвых изображали, чуть дело всё не испортили мне. Достал затем он свиток из рукава да порвал его в мелкие клочья.