***
Аль-Хайтам бы никогда не подумал, что после единственного секса с человеком, который, по сути, не совсем человек, будет вспоминать о нем так часто и много. Секс — обычное дело, нужное многим существам для размножения и просто удовлетворения собственных потребностей. Именно так Хайтам размышлял, пока не переспал с Тигнари. Милый полуфенек, позволивший ему касаться своих хвоста и ушей, впустивший к себе в дом и открывшийся совершенно с неожиданной стороны, уже который месяц не покидает мысли аль-Хайтама. И все бы ничего, но это зачастую совершенно мешает его работе и попыткам логически мыслить. Все, о чем он может думать — это Тигнари, его ужасные привычки и постоянные нравоучения. А еще сладкие стоны, пушистый хвост, приятный запах и… Аль-Хайтам мотает головой — так недалеко и до возбуждения прямо в рабочее время. Такого счастья ему определенно не нужно. Вдохнув, мужчина берет в руки следующий документ и старается сконцентрировать на нем внимание. Он уже практически закончил работу на сегодня — дело остается за малым. Возможно, после нее он зайдет на рынок и купит домой продуктов. А еще не мешало бы проверить почтовый ящик — может, ему кто-нибудь написал: аль-Хайтам не хочет признаваться, но он ждет письма от Тигнари. Сам он, конечно же, не может ему написать — да, возможно, он чересчур гордый, но если он напишет Тигнари, то признает, будто бы у них все серьезно или что, по крайней мере, у него к нему есть какие-то чувства. А их нет. Совершенно. Вдохнув в очередной раз, аль-Хайтам прикрывает глаза и трет переносицу двумя пальцами: врать себе с каждым днем становится все сложнее, — когда в дверь кто-то стучится. — Войдите, — вновь надев на себя маску равнодушия, секретарь поднимает взгляд на вход в ожидании посетителя. Внутрь входит девушка — очевидно студентка. Она сильно нервничает — все-таки у аль-Хайтама в Академии довольно спорная репутация, и ей не хотелось бы угодить под рациональную критику или что-то в таком духе. Она здесь только для того, чтобы выполнить поручение. Хайтам же выглядит настолько холодно-безразличным, что его впору сравнивать с глыбой льда. — Здравствуйте, секретарь. Я здесь, чтобы передать вам письмо, — несмело произносит студентка, подходя ближе к столу Хайтама. Тот удивленно приподнимает брови. Письмо? В такое время? — От кого? — озвучивает свои мысли он, скрещивая руки на груди. Обычно ему шлют послания в Академию только по работе или исследованиям, поскольку не знают его личного адреса. Это здорово помогает отгородить личную жизнь от работы. — От лесного стража Тигнари, — имя Тигнари у многих на слуху, так что девушка даже не смотрит на конверт повторно, дабы убедиться в отправителе. Едва ли этого ученого, выпускника даршана Амурта можно спутать с кем-то еще. «Тигнари?» — стоит признаться, аль-Хайтам удивлен. Не думал он, что их тишину, равную трем месяцам, прервет именно он. Почему-то тот казался Хайтаму не менее горделивым, чем он сам. Быть может, он немного ошибся на его счет. — Оставь его здесь, — кивнув на указание, студентка подходит ближе и кладет конверт на стол. — Благодарю. Можешь идти. Аль-Хайтам, едва дождавшись, пока девушка покинет его кабинет, практически рывком хватает письмо и, вскрыв конверт, аккуратно достает послание. Первое, что бросается в глаза — маленькое количество текста и кривой почерк. Насколько Хайтам помнит, почерк у Тигнари совсем не такой. Тревожная мысль, что с ним что-то произошло и поэтому буквы так скачут, заставляют мужчину быстро сконцентрировать свое внимание на содержании письма. Написанное в нем лишь подтвердило его опасения. Аль-Хайтам, у меня гон. Пожалуйста, помоги. Тигнари Конечно же, аль-Хайтам знал, что предки Тигнари — животные, у которых бывают течки и гоны, однако никогда бы не подумал, что при эволюции они сохранили данные особенности репродуктивной системы. Все-таки прочтения одной книги об особенностях жизни полуфенеков ему было явно мало — в ней говорилось лишь про общие моменты размножения, а тема гона упоминалась всколзь — скорее как пережиток прошлого, поэтому аль-Хайтам не акцентировал на этом внимания. По всей видимости, зря. Что ж, кажется, сегодня после работы он направится не на рынок, а в библиотеку.***
Книг о репродуктивной системе полуфенеков оказывается ожидаемо немного — все-таки тема слишком узка и ей, как правило, занимаются сами представители рода, а не кто-то посторонний, что лишь усложняет ситуацию. Однако несколько исследований аль-Хайтам все-таки находит и, обложившись фолиантами, погружается в чтение. Полуфенек, известный так же как Semi-vulpes zerda, обладает особенной репродуктивной системой, берущей свои истоки как от людей (Homo sapiens), так и от фенеков (Vulpes Zerda). Так, полуфенеки физиологически разделяются на два вида особей — мужскую и женскую, каждая из которых выполняет собственную функцию в семье или, как можно выразиться иначе, стае. В женские функции входит охрана своего гнезда, тогда как в мужские — поиск пропитания и защита своего партнера и их потомства. Однако данные сведения распространяются лишь на полуфенеков старого поколения — современные полуфенеки, находясь в большем отдалении от своих животных предков, более ассимилируются с людьми и перенимают их повадки. К примеру, теперь во многих семьях полуфенеков нет строгого разделения функций на мужские и женские. Так же подобная тенденция прямо распространяется и на репродуктивную систему. Рассмотрим данный вопрос подробнее. Говоря о репродуктивной системе полуфенеков, нам следует рассмотреть особенности животной ветви данного вида. Достигая возраста полового созревания (6-9 месяцев), каждый фенек проходит через течку или гон — в зависимости от пола. Данные состояния требуются для продолжения рода у фенеков — они происходят раз в году по зиме и длятся у мужских особей до двух месяцев, у женских же — около двух дней. Эволюционировавшие полуфенеки переняли у своих предков течки и гоны, однако, спустя годы, те перестали проявляться у многих представителей рода за отсутствием потребности: человеческая половина полуфенеков позволяет им размножаться в любое время года, а не только в течение нескольких зимних дней. Тем не менее, у части особей подобные пережитки все еще остались. Акцентируем на них внимание. Говоря о гонах и течках, следует начать с примерного возраста полового созревания полуфенеков, которым можно обозначить период с 16 до 18 лет. Однако, несмотря на это, существует ряд исключений — ранние и поздние полуфенеки, которые не вписываются в данные возрастные рамки. Самая ранняя течка была зафиксирована в 13 лет, гон — в 12; самая поздняя течка — в 22, гон — в 23. Представители полуфенеков являются носителями особенного гена, который может являться либо доминирующим, либо рецессивным. Так, в первом случае особи женского и мужского пола будут переносить периоды гона и течки особенно плохо — им требуется постоянный присмотр, а так же наличие сексуального партнера, готового провести с ними рядом весь период течки или гона. Если в случае с течкой данный вопрос не так затруднителен, то в случае с гоном может вызвать некоторые проблемы. Несмотря на эволюцию, мало у кого гон сократился по времени, поэтому его длительность по-прежнему составляет 2 месяца, в связи с чем носитель доминантного гена при гоне будет оторван от своей повседневной жизни и вынужден проводить все это время в домашних условиях вместе с выбранным партнером. В случае же с рецессивным геном особи спокойно могут переносить гон и течку на ходу, практически не прерывая свою повседневную деятельность. Они лишь изредка могут чувствовать недомогание, однако в целом остаются такими же автономными, как и прежде. Первый гон/течка могут проходить особенно тяжело, однако в дальнейшем данный процесс становится легче. <…> Важным для осознания является тот факт, что полуфенеки, как и их предки, ни в коем случае не будут проводить свой период течки/гона с человеком, которому они не доверяют, поскольку именно на данном этапе являются наиболее уязвимыми и беззащитными. Это стоит учитывать при выборе партнера на время течки/гона — особь, выбранная для подобного, должна обладать не только терпением и повышенным либидо, но и вызывать доверие у особи, проходящей через период течки/гона. В лучшем случае периоды партнеров, если те являются представителями одного рода, совпадут, и они вместе смогут зачать потомство. В худшем — носитель доминантного гена мужского пола может сойти с ума во время гона или даже умереть. <…> Дочитав исследование до конца, аль-Хайтам делает для себя несколько выводов. Во-первых, Тигнари писал письмо в панике, а значит, у него первый гон. Во-вторых, он явно находится в плачевном состоянии, то есть он — явно носитель доминантного гена. В-третьих, ему определенно стоит поторопиться, потому что Архонт знает сколько прошло времени с момента начала гона и отправки этого письма. И, в-четвертых, кажется, Тигнари доверяет аль-Хайтаму настолько, что хочет видеть его во время одного из самых тяжелых и важных периодов своей жизни. И Хайтам соврет, если скажет, что это ему не льстит. Кажется, ему придется брать отпуск на ближайшие два месяца. Что ж, мудрецам придется временно обойтись без секретаря.***
Когда аль-Хайтам прибывает в Гандхарву, Тигнари уже кажется, что он сейчас умрет. Тело, пребывая в безумном возбуждении, будто бы сжигает себя в агонии, требуя к себе повышенного внимания и постоянных ласк. В какой-то момент он ловит себя на мысли, что хочет вдохнуть запах аль-Хайтама — человека, лишившего его невинности и поселившегося где-то глубоко в сердце, — почувствовать его руки на своих бедрах, хвосте; услышать безразличный голос, зовущий его по имени. — Тигнари, — да, вот так. Это именно то, что он хотел. «Так, погодите-ка», — Тигнари недоуменно хмурится и приоткрывает глаза, дабы убедиться, что услышал правильно. Его же только что позвал голос аль-Хайтама? — У меня галлюцинации? — хрипло спрашивает он, все-таки увидев знакомый силуэт, стоящий в дверях. — К твоему счастью, нет, — с усмешкой отвечает аль-Хайтам и, повернувшись к стоящей рядом Коллеи, серьезно кивает ей. — Дальше я сам. Спасибо, что проводила, — наклонившись ближе к уху девочки, он произносит уже тише: — Желательно будет предупредить всех вокруг, чтобы они не подходили близко к хижине Тигнари, пока я занимаюсь его, кхм, лечением, — одна лишь мысль о том, как именно он собрался лечить Тигнари, немного смущает и пробуждает странное, темное чувство где-то под ребрами. — Болезнь учителя заразна? — испуганно спрашивает Коллеи, прикладывая ладошки ко рту. Она очень переживает о своем наставнике — это заметно по ее взглядам и интонациям, так что, само собой, постоянно находилась рядом, чтобы ухаживать за ним. Аль-Хайтам, решивший не озвучивать возможные последствия запущенного гона у полуфенеков, носящих доминантный ген, поспешно успокаивает ее. — Нет, все нормально. Просто… — он замолкает, пытаясь подобрать нужные слова. — Ее лечение может быть достаточно громким, — аль-Хайтам не врет: вряд ли в ближайшее время Тигнари будет тихим. — Мы бы ушли в лес, но Тигнари явно не в состоянии сейчас этого сделать, — он раздумывал об этом варианте, однако позже понял, что, случись с Тигнари что-то серьезное, он даже не сможет вовремя позвать кого-то на помощь. Так что решает остановиться на варианте с проведением гона прямо в его хижине. Остальные жители Гандхарвы, думается Хайтаму, должны быть достаточно понимающими, дабы предоставить их главному лесному стражу немного личного пространства. — Хорошо, поняла. Я предупрежу остальных, — Коллеи кивает, и аль-Хайтам уверен: та выполнит поручение на высшем уровне. На девочку определенно можно положиться. Он кивает ей в ответ, как бы благодаря, и только после этого она, тихонько попрощавшись с парнями, уходит восвояси. Когда Коллеи выходит, аль-Хайтам, наконец, подходит к кровати Тигнари и, присев на ее край, прикладывает ладонь к его лбу. Горячий. В общем-то, как и ожидалось. — Я получил твое письмо, — информирует Хайтам так, будто бы это не очевидный факт. На самом деле, он говорит это, чтобы начать хоть какой-то диалог. Сложно говорить с человеком, к которому ощущаешь максимально спорные чувства, но о котором, тем не менее, хочешь заботиться. — Да ладно, а я-то думал, ты сам решил приехать, — даже в таком состоянии Тигнари умудряется язвить — хороший знак. Он не хочет показывать свою слабость кому-то вроде аль-Хайтама — правда не хочет — но есть ли у него выбор, если единственный, с кем он когда-либо спал — это Хайтам? Вообще-то, выбор есть всегда, и Тигнари просто хотел увидеть аль-Хайтама на месте своего партнера во время первого гона. Однако он ни за что не признается в этом вслух. Велика честь. — Я бы не приехал без приглашения, — аль-Хайтам видит, как Тигнари льнет к прохладе ладони мужчины, как прикрывает глаза, сбивчиво дышит и возбужденно ерзает, пытаясь не накинуться на своего гостя прямо сейчас. Хайтам искренне восхищается его выдержкой — насколько он понял из исследований, полуфенекам с доминантным геном и правда тяжело приходится во время одинокого гона, а когда на горизонте появляется потенциальный партнер, они практически сразу набрасываются на него, не отпуская от себя ни на шаг. Но, по всей видимости, гордость Тигнари выше его инстинктов. Другого объяснения у аль-Хайтама нет. — На самом деле, я не думал, что ты попросишь помощи у меня. У тебя же есть люди, которым ты доверяешь явно больше. Тот же Путешественник, — он криво усмехается, представляя, как Итэр, получивший письмо подобного характера от своего друга, заливается краской и судорожно пытается придумать, как ему справиться с подобной ситуацией. Картинка в голове кажется аль-Хайтаму забавной, и он всеми силами старается не фыркнуть от смеха. Тигнари догадывается, что Хайтам хочет от него услышать, на какие слова напрашивается, однако для человека, который не удосужился написать ему ни одного письма за все эти месяцы, он слишком много от него требует. Так что пусть придержит коней — не заслужил еще искренних признаний. — А я не думал, что ты решишь откликнуться и приехать. У тебя же есть работа и обязанности. Куда уж великому секретарю помогать какому-то полуфенеку, которого он лишил девственности, — ядовито язвит Тигнари в ответ, чувствуя, как от поднимающегося раздражения внутри так же возрастает и градус возбуждения. От присутствия аль-Хайтама становится одновременно и хуже, и лучше — общий дискомфорт спадает, однако возбуждение, выходящее теперь на первый план, продолжает расти с каждой секундой, и Тигнари чувствует, что скоро просто потеряет над собой контроль. Они попросту тратят время впустую. — Как видишь, я здесь. Не вижу смысла развивать эту тему, — кажется, аль-Хайтам приходит к такому же выводу, потому что моментально заминает этот разговор, решив, что стоит сразу же перейти к их основной проблеме. — Я ознакомился с некоторыми исследованиями по особенностям вашей репродуктивной системы, однако там нет конкретных инструкций по тому, что именно тебе нужно. Поэтому я буду действовать из собственных соображений. Хорошо? — в ответ на слова Хайтама Тигнари может только кивнуть — недавняя перепалка вытягивает из него остатки сил: теперь он только и может, что сжимать простыни и тихонько скулить от нарастающих ощущений. По виску сбегает капля пота. — Для начала я тебя раздену. Привстань, — голос аль-Хайтама звучит одновременно заботливо и властно, от чего по коже Тигнари проходятся мурашки, но это не мешает ему послушаться. Тигнари не без помощи аль-Хайтама садится на постели и приподнимает руки, позволяя тому стянуть с него сорочку. Мужчина не знает, сколько тот провалялся в ней, однако та оказывается насквозь пропитанной потом и феромонами, которых становится настолько много, что теперь их может почувствовать даже обычный человек. Откинув ночное платье в сторону, Хайтам хочет осторожно уложить Тигнари обратно, однако тот, оказавшись ближе к мужчине, вцепляется крепче и, придвинувшись еще немного, утыкается носом в бледную шею, громко втягивая воздух. Следующее, что аль-Хайтам слышит — это очередной скулеж, очевидно вызванный влиянием его природного запаха на полуфенека. «Он… скучал по моему запаху?» — удивленно думает Хайтам, чувствуя, как по коже пробегаются мурашки. Во время исследования гона аль-Хайтам не раз натыкался на пометки о том, что одежда, пропитанная запахом партнера, поможет временно унять физический дискомфорт полуфенека. Однако порой случаются противоположные случаи, когда природный запах любовника усиливает желание полуфенека обладать. Аль-Хайтаму кажется, что у Тигнари случается как раз второй случай. Возможно, роль также играет то, что они давно не виделись, и страж, наконец, дорвавшись до желаемого, теперь не хочет его отпускать. — Мне нужно принести тебе воды, Тигнари. Отпусти, пожалуйста, — Хайтам старается говорить как можно более спокойно, начиная нежно поглаживать полуфенека по спине, однако тот, услышав, что аль-Хайтам хочет уйти, сжимает его в объятиях лишь сильнее и издает нечто похожее на протестующее рычание. «Словно настоящий зверек». — Нари, — добавляет уже мягче, зарываясь одной из ладоней в темные волосы на голове. — Тебе нужно попить, иначе у тебя будет обезвоживание, — ласково произносит аль-Хайтам, целуя Тигнари в висок. Это, конечно же, не срабатывает. Едва ли Тигнари, утопающий в собственном возбуждении, сейчас способен на рациональную оценку собственного физического состояния. — Не хочу тебя отпускать, — скулит он, опаляя шею Хайтама горячим дыханием. Кожа, попавшая под влияние его выдоха, начинает будто бы гореть — мужчина едва удерживается от нетерпеливого вздоха. Ему нужно держать свой рассудок чистым, если он хочет помочь Тигнари. — А чего ты хочешь? — спрашивает сдавшийся аль-Хайтам, позволяя Тигнари постепенно перебираться к нему на колени. Для этого приходится немного подвинуться, дабы не свалиться на пол, утянув парня за собой. Не самая удачная поза, однако таким образом они оказываются преступно близки: внутреннему зверьку Тигнари это явно приходится по вкусу. Аль-Хайтам соврет, если скажет, будто бы ему ситуация не нравится. Лишь небольшой червячок переживания за парня заставляет мужчину крепко держаться за собственные разумные доводы и не совершать необдуманных, поспешных действий. Прежде чем ответить, Тигнари окончательно приватизирует колени Хайтама, и тот, на мгновение забыв обо всем на свете, засматривается на него: весь растрепанный, раскрасневшийся, возбужденный. Клыки, будто бы немного обострившиеся, соблазнительно торчат из-под верхней губы, глаза, в которых практически не видно радужки из-за огромного зрачка, смотрят пристально, с очевидным желанием и возбуждением. Но что-то в его взгляде есть еще, что-то, что не дает аль-Хайтаму покоя… Любовь? — Хочу, — он придвигается к Хайтаму вплотную и, обвив его шею руками, соприкасается их лбами, хрипло произнося дальнейшие слова прямо в губы напротив, — чтобы ты взял меня, как взял в первый раз. Чтобы брал до тех пор, пока я не устану. Чтобы сделал меня своим. Чтобы никуда не уходил, — последние слова очевидно имеют наибольшее значение, поскольку именно на них голос Тигнари немного вздрагивает, а сердце аль-Хайтама пропускает удар. И почему он это отрицал? Они оба очевидно влюблены друг в друга уже несколько месяцев. Осознание бьет обухом по голове и заставляет аль-Хайтама внутренне смутиться. Даже думать о подобном сложно. Скорее всего, на то, чтобы признаться в чем-то подобном вслух, понадобится еще больше времени. Однако сейчас это не совсем актуальная проблема, и Хайтаму следует сконцентрироваться на более насущных трудностях. — Хорошо, я тебя понял, — аль-Хайтам ощущает возбуждение Тигнари, прижимающееся к его паху, из-за чего сам начинает постепенно возбуждаться. Как же он скучал. Воспоминания об их прошлом сексе никогда не покидали его разум, возвращаясь при любом удобном случае. Именно поэтому Хайтам старался загружать себя работой — думать о Тигнари в данном ключе было чертовски сложно. И вот сейчас, когда тот, такой развратный и горячий, сидит у него на коленях, аль-Хайтам по-настоящему осознает, насколько сильным было это чувство тоски, поселившееся где-то под ребрами. В исследованиях ничего не говорилось про однополые партнерства на время гона и течек, так что аль-Хайтам не уверен, насколько Тигнари поможет их секс. Однако попробовать в любом случае стоит. А, учитывая, как сильно полуфенек в него цепляется, вряд ли у Хайтама в принципе есть право голоса в этом вопросе. С этими мыслями аль-Хайтам, притянув Тигнари к себе, накрывает его губы своими, втягивая того в страстный поцелуй. Он совершенно не похож на предыдущий — в нем нет ничего человеческого. Тигнари, находящийся во власти внутреннего жара, скулит, рычит, кусается, трется о Хайтама всем своим телом, привлекая к себе повышенное внимание. И аль-Хайтам охотно его дает: проводит рукой по хвосту, вырывая из Тигнари стоны прямо во время поцелуя, кусает в ответ — не так сильно, как это делает полуфенек, поскольку у него самого нет настолько острых клыков, — после посасывая нижнюю губу, как бы извиняясь. Возбуждение растёт всё сильнее, и уже через несколько минут Хайтам, накрытый волной феромонов, прикосновений и звуков, чувствует, как сильно хочет овладеть Тигнари. Он порывается было отстраниться и предложить тому немного сменить положение для подготовки и дальнейшего полового акта, когда Тигнари, к его удивлению, опрокидывает того на спину и, забравшись к Хайтаму на бедра, начинает расстегивать его штаны. Аль-Хайтам так сильно удивляется, что не сразу соображает, что, собственно говоря, происходит. Ему искренне интересно, какие действия Тигнари собирается предпринять следующими. Ответ на его вопрос следует практически сразу же — воспользовавшись растерянностью Хайтама, Тигнари припускает его штаны и снимает с себя нижнее белье, а после, недолго думая, двигается к члену мужчины поближе с определенной целью — сесть на него. Аль-Хайтам, поняв, к чему все ведет, берет того за бедра, пытаясь остановить, чем заслуживает возбуждено-осуждающий взгляд. — Нари, погоди, — кажется, милое прозвище действует отрезвляюще, потому что страж замирает, не совершая больше никаких движений. Аль-Хайтам, запомнив эту деталь, определенно будет пользоваться ей в дальнейшем. — Тебя нужно подготовить и смазать, иначе будет больно, — как хорошо, что гон здесь только у одного из партнеров. В ином случае, аль-Хайтам бы так же потерял голову, и они с большой вероятностью могли бы навредить друг другу. — Меня не нужно готовить, я уже готов, — сказав это, Тигнари совершенно развратно облизывается, вызывая у Хайтама едва ли не сердечный приступ. Тигнари, которого он помнит — милый и совершенно невинный, — ломает совершенно все представления о себе. Возможно, эти месяцы гона станут для них переломными в плане отношений. Что ж, всегда полезно узнавать друг о друге что-то новое. — Ты себя подготовил? — удивленно спрашивает аль-Хайтам, ласково проводя большими пальцами по его бедрам и немного ослабляя хватку, дабы не оставить на коже следов. С другой стороны, при одной мысли о том, что Тигнари будет помечен им самим, внутри начинают призывно выть твари из Бездны, требуя реализовать эту задумку напрямую. Хайтам едва удерживает себя от того, чтобы поддаться и пометить полуфенека. Все-таки лучше заранее обсудить с ним этот вопрос, когда он будет в здравом рассудке, чем творить подобное без спроса. — Не совсем, — наверно, в таком состоянии Тигнари просто не умеет смущаться — иначе как объяснить его абсолютную честность и открытость в плане тем, говоря о которых раньше он буквально сгорал от стыда. — Я ласкал себя сзади практически каждый день, пока думал о тебе, — а вот к такому аль-Хайтам был определенно не готов. Его лицо, до этого лишь немного покрасневшее от возбуждения, заливается краской еще сильнее, а внизу живота приятно тянет. Вот уж не думал, что когда-нибудь Тигнари сможет ввести его в подобное состояние. — Обо мне? — тихо спрашивает Хайтам, с надеждой (надеждой?) заглядывая в глаза Тигнари. Сердце, и без того стучавшее быстрее положенного, теперь совершенно сходит с ума, громко отдаваясь в ушах. Если бы в его силах было пробить ребра изнутри, оно бы так и сделало. — Да. Я скучал, — сдавленно признается тот, начиная безостановочно вилять хвостом, будто бы подтверждая собственные чувства. Хайтам может лишь догадываться, смущен тот или нервничает. Возможно, все сразу. — А ты? Ты скучал? — он смотрит на аль-Хайтама с такой болезненной искренностью, так надрывно, что тот просто не может ему соврать. Только не тогда, когда Тигнари посылает ему подобный взгляд. — Скучал, — шепотом признается тот, прикрывая глаза, а через мгновение едва давит стон: Тигнари, решив-таки действовать по-своему, начинает постепенно насаживаться на член Хайтама самостоятельно. Судя по всему, признание в чувствах со стороны аль-Хайтама лишь сильнее распаляет его. — Тебе будет больно делать это на сухую, Нари, — хмурится мужчина, поддерживая того за бедра, дабы он не терял равновесия. — Мне нравится боль, — отвечает Тигнари с блеском в глазах, и аль-Хайтам, чувствуя, как его член со всех сторон начинает охватывать жар тела полуфенека, шумно выдыхает через нос, придерживая того за бедра. Тигнари, наконец, получив желаемое, себя совсем не сдерживает, насаживается рывками, грубо, не стесняясь громко стонать и выгибаться в сильных руках. А ведь они только начали. Сев на член аль-Хайтама до конца, Тигнари облегченно выдыхает, будто бы член внутри — это все, чего он когда-либо желал. Хайтам не торопит его, позволяя насладиться моментом, пока сам бесстыдно любуется полуфенеком. Вряд ли ему еще выпадет подобная возможность, а от одного вида Тигнари, сидящего на нем, дух захватывает: хочется то ли нарисовать, то ли поцеловать, то ли начать двигаться. Однако в последнем моменте его определенно опережает Нари. Сначала он двигается размеренно, постепенно, однако вскоре, поддавшись своей животной стороне, насаживается сильнее, быстрее — шлепки кожа о кожу, перемешанные с пошлыми стонами, заставляют аль-Хайтама кончить намного раньше Тигнари, излившись ему прямо внутрь. Ему становится немного стыдно — они же и правда только-только начали входить во вкус. Однако Хайтам просто не может ничего с собой поделать: Тигнари действует на него, словно запрещенное знание — полностью завладевает, не давая шанса на побег; пробуждает самые потаенные стремления; заставляет желать большего. И, признаться честно, аль-Хайтаму мало того, что он уже получил. — Ты… уже все? — разочарованно произносит Тигнари, принимая настолько грустный вид, будто бы его коллекцию гербария собрали в одну большую кучу и сожгли прямо у него на глазах. Он даже уши немного опускает, всем своим видом выражая разочарование в сложившейся ситуации. Аль-Хайтам едва удерживается от того, чтобы искренне засмеяться. «Ты всегда был таким ненасытным?» — Да. Но я могу продолжить, если хочешь, — Хайтам не врет: в плане выносливости ему определенно нет равных. — Мне просто нужно еще немного стимуляции. Мы можем сменить позу, — миролюбиво предлагает он, нежно оглаживая кожу на бедрах Тигнари. Тот убежденным не выглядит. Несмотря на собственное возбуждение, он выглядит довольно скептично настроенным и даже скрещивает руки на груди, всем своим видом выражая отношение к этой затее. — Нет. Мне и здесь хорошо, — фыркает он, но с опавшего члена все-таки встает. — И что ты хочешь с этим сделать? — казалось, Тигнари немного отпустило безумное возбуждение, и он даже стал выдавать какие-то относительно разумные мысли. Аль-Хайтам скользит взглядом по телу полуфенека, задерживаясь на бедрах, по внутренней стороне которых уже начинает стекать семя, оставленное внутри Тигнари до этого. Собственник в нем ликует. — Увидишь, — произнеся это, Хайтам все же меняет их позиции, укладывая Тигнари на спину, а сам нависает сверху: полуфенек даже не успевает сообразить — так быстро это происходит. Их взгляды встречаются. Тигнари не выглядит удивленным — только ожидающим; аль-Хайтам же внимательно следит за его состоянием. — Ну? — нетерпеливо отзывается Тигнари, и Хайтам, решив больше не медлить, вновь целует того в губы, ощущая уже привычные саднящие клыки и громкие вздохи. Осознанность пропадает с лица Тигнари так же быстро, как и появляется — судя по всему, ему действительно нужно кончить. В ином случае они никогда не сдвинутся с мертвой точки. Решив больше не откладывать, аль-Хайтам берет свой член в руку и начинает ласкать его, дабы привести в твердую форму. Конечно же, это не так просто, учитывая, что он буквально секунду назад получил свой первый за сегодняшний день оргазм, однако, интуиция подсказывает — нужно постепенно привыкать к подобному. На ближайшие два месяца точно пригодится. Когда член вновь наливается кровью, Хайтам, не разрывая поцелуя, приближает его к Тигнари и, сжав их органы вместе, начинает одновременно ласкать их, заставляя парня под собой выгибаться, тихонько скулить и время от времени протяжно простанывать прямо в поцелуй. — Возьми меня. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты взял меня, — сбивчиво шепчет Тигнари в перерывах между поцелуями, чувствуя, как узел внизу живота скручивается так сильно, что хочется просто зарыдать. Слезы в самом деле скатываются по его щекам, и аль-Хайтам, не заставив себя долго ждать, все же отстраняется от соблазнительных губ Тигнари. — Обними меня за талию ногами. Так будет проще, — хрипло шепчет он, и Тигнари моментально слушается, делая, как было сказано. Хайтам, получив желаемое, приставляет головку к анусу и легко входит в Тигнари одним толчком, едва сдерживая протяжный стон: теперь в полуфенеке не только горячо, но и безумно влажно. От осознания, почему Тигнари такой растянутый и мокрый, чья именно сперма наполняет его изнутри, у Хайтама пальцы на ногах поджимаются, а к горлу подкатывает властное рычание. Он никогда не замечал за собой подобных замашек — ученый предпочитает думать, что у каждого разумного существа должна быть свобода выбора: с кем спать, жить, заводить семью, — однако, когда дело касается Тигнари, все внезапно приобретает совершенно иной оборот. Аль-Хайтаму хочется, чтобы Тигнари был только его, целовался только с ним, стонал только для него. Это определенно какая-то ненормальная одержимость, о которой он подумает чуть позже. Пока что его первостепенной задачей стоит буквально спасение жизни полуфенека, внезапно угодившего в лапы ужасного гона. Хайтам, сам того не замечая, постепенно ускоряет темп толчков, периодически задевая простату, из-за чего Тигнари, отчаянно цепляющийся за него немного удлинившимися ногтями, оставляет на широкой спине алые полосы и совсем по-звериному воет. Аль-Хайтам не уверен, просит тот ускориться или замедлиться — понимает лишь, что тому, должно быть, сейчас очень хорошо. — Да, да, да, — единственное, что умудряется разобрать Хайтам — это простое «да», повторяющееся так часто, будто бы у Тигнари нет сил на то, чтобы сказать нечто большее: настолько тот теряется в омуте наслаждения и возбуждения. Дабы помочь Тигнари кончить быстрее, он помогает себе рукой и, положив ту на член полуфенека, начинает водить ей в темпе толчков, от чего Тигнари, и без того метающийся под ним, будто бы приходит в безумство, а, дойдя до пика, вдруг замирает, блаженно прикрывая глаза. Оргазм оглушает Тигнари, принося волну облегчения вперемешку с приятной пустотой в голове. Они оба знают, что это его состояние продлится недолго, так что аль-Хайтам не вынимает своего члена из Тигнари, наслаждаясь тем, как тот вновь сжимается вокруг него, заставляя тихонько зашипеть от приятных ощущений. Нет смысла отстраняться, если через несколько минут вновь придется входить. — Мне нравится, как ты пахнешь, — вяло замечает Тигнари, носом уткнувшийся в широкое плечо. Он все еще пытается отдышаться, так что выдыхает громко и хрипло, по-прежнему цепляясь за мужские плечи. — Как я пахну? — сипло спрашивает аль-Хайтам, слушая, как полуфенек вдыхает побольше воздуха в легкие, дабы «распробовать» запах и понять его. — Как дом. Он не успевает уточнить, что имеет в виду Тигнари — внезапный укус, пришедшейся на кожу между шеей и плечом, заставляет аль-Хайтама вздоргнуть и моментально закрыть рот. Это было совсем не больно — видимо, на время гона у полуфенеков вырабатывается что-то вроде гормона-анестетика, чтобы можно было без проблем пометить своего партнера. Аль-Хайтам читал об этом. Во время гона полуфенеки часто помечают выбранного партнера, что означает глубину их чувств и желание быть рядом. Они не могут сделать этого случайно — даже в бессознательном состоянии <…> От воспоминаний о прочитанном в груди что-то приятно сжимается. Улыбка сама поселяется в уголках губ аль-Хайтама — кажется, у них определенно намечается какой-то прогресс. Почувствовав, как Тигнари разжимает зубы, Хайтам осматривает состояние полуфенека и, убедившись, что у того вновь стоит, глубоко вздыхает. Судя по всему, то была лишь подводка к старту. На деле же все начинается только сейчас.***
Сложно было только первую неделю: Хайтаму кажется, будто бы за это время он научился такому огромному количеству вариантов ублажения Тигнари, что хоть сейчас мог бы пойти работать в бордель для полуфенеков, если такие вообще существуют, — после, когда организм Тигнари насытился гормонами и феромонами, график аль-Хайтама становится посвободнее и начинает включать не только постоянный секс с перерывами на попить. Так, мужчина выстраивает свой день следующим образом. После ночного сна, который в лучшие дни длится часов пять, он отсасывает Тигнари, дабы успокоить его утренний гормональный взрыв, после чего отправляется привести себя в порядок, а затем сходить за легким завтраком и водой, которые им уже предусмотрительно оставила Коллеи прямо перед хижиной. Взяв еду и напитки, аль-Хайтам возвращается обратно и помогает Тигнари поесть, а после обтирает его водой и обрабатывает некоторые следы, оставшиеся после предыдущего дня: как правило, незначительные царапины или случайные укусы. О себе он заботится только в том случае, если гормоны Тигнари дают ему время на подобное. Обычно после еды тело Тигнари, набравшееся силы, вновь начинает возвращаться к первобытному состоянию, и они снова занимаются сексом — каждый день этот период может длиться по-разному, тут не угадаешь. Однако независимо от количества потраченного времени на секс, после него аль-Хайтам всегда вновь отправляется за едой и водой, которую они употребляют в перерывах и перед сном. В некоторые дни, когда Тигнари относительно приходит в себя, они даже разговаривают. Хотя аль-Хайтам почему-то уверен, что тот все еще находится не в себе — просто временно не хочет отыметь его на каждой плоской поверхности. Они разговаривают о науке и чем-то рутинном, хотя чаще всего Тигнари поднимает тему чувств. Хайтам не знает, связано ли это с его состоянием, однако разговоры поддерживает. Даже если Тигнари все забудет, он по-прежнему будет хранить эти ночные разговоры в своем сердце, время от времени вспоминая их. — Я бы хотел видеться чаще, — признается Тигнари во время одной из таких бесед. Они лежат на постели лицом друг к другу, практически соприкасаясь носами. Отчего-то говорить хочется полушепотом, поэтому ни один из них не повышает голос, соблюдая негласное правило на поддержание загадочной атмосферы. От внезапного признания у аль-Хайтама что-то сжимается внутри. И с каких пор он стал таким эмоциональным? — Я тоже, — честно отвечает он, чувствуя, как важно сейчас поделиться чем-то подобным. Вряд ли в обычное время постоянно строптивый Тигнари удостоит его чести и поговорит с ним по душам вновь. С другой стороны, все может быть. Единственное, на что очень надеется аль-Хайтам: подобные разговоры — не последствия гона, а его реальные чувства, которые тот скрывал в себе все это время. Однако сейчас он никак этого проверит. Все, что ему остается — это ждать окончания гона.***
Когда Тигнари открывает глаза, первое, что он видит, это солнечный свет, льющийся из окна напротив. Он несильно хмурится и жмурится, пытаясь привыкнуть к подобной яркости. Судя по всему, наступает утро. Сначала Тигнари кажется, будто бы он просто долго проспал в неудобной позе и оттого все тело ломит, как после серьезной тренировки, однако вскоре к нему возвращаются воспоминания о произошедшем, и парень, осознав ситуацию, резко садится на кровати и поворачивает голову в сторону, пытаясь найти виновника своего волнения. Аль-Хайтам оказывается за его столом — по всей видимости, он что-то сосредоточенно пишет на пергаменте и совершенно не обращает внимания на внешние звуки, полностью погружаясь в свое дело. — Ты… был здесь все это время? — Тигнари, окончательно растерявшись, просто задает волнующий его вопрос вслух своим хриплым голосом, и аль-Хайтам, услышав его, моментально поднимает голову, отрываясь от своего занятия и переводя взгляд на Тигнари. Увидев полную осознанность в его взгляде, аль-Хайтам хмыкает. — О, ты пришел в себя. С возвращением, — Тигнари не может точно сказать, какие эмоции проступают на лице мужчины: будто бы облегчение смешивается с небольшим разочарованием. Но в чем же так сильно разочарован Хайтам? — Ты не ответил на вопрос, — констатирует факт Тигнари, стараясь не думать о чувствах аль-Хайтама лишний раз. Несомненно, он помнит некоторые из признаний партнера во время его гона, однако что, если все это было лишь для его успокоения на время тяжелого периода. От подобных мыслей Тигнари немного напрягается и скрещивает руки на груди. Все-таки мысли в его голове все еще слишком путанные и туманные, чтобы делать какие-то конкретные выводы. — А ты не помнишь? — осторожно спрашивает аль-Хайтам, будто бы боясь узнать ответ на свой вопрос. Тигнари неуверенно хмурится. — Я помню твое присутствие, но был не уверен — вдруг мне это показалось, — зная особенности протекания гона у его народа, было бы неудивительно, поймай он настолько сильную галлюцинацию, однако, судя по всему, подобное благополучно обходит его стороной. И, по всей видимости, Хайтам прикладывает к этому руку. — На твое счастье — не показалось. Я в самом деле был здесь все это время, — аль-Хайтам встает со своего места и, не решаясь приблизиться к Тигнари в осознанном состоянии, замирает неподалеку, копируя его позу со скрещенными на груди руками. — Все два месяца? — Тигнари изумленно приподнимает брови и недоуменно замирает на месте. Неужели аль-Хайтам — эгоистичный, логичный и думающий только о собственной выгоде Хайтам — два месяца провозился с каким-то полуфенеком, проходящим через свой первый гон. И ладно бы, будь Хайтам ему должен — так нет ведь, они разошлись после той миссии на равных, ничего друг другу не обещая. Неужели привязанность Тигнари оказалась взаимна? — Ага, — просто отвечает аль-Хайтам, наблюдая за реакцией Тигнари. Та, по всей видимости, и правда важна для него. — И ты… спал со мной? — тот краснеет, чувствуя, как с каждой секундой смущение начинает набирать обороты, и Хайтам фыркает от увиденного. Стоило гону сойти на нет, как обыкновенные эмоции и реакции Тигнари вновь возвращаются к нему, отодвигая «темную» сторону личности полуфенека на второй план. За эти месяцы аль-Хайтам успевает позабыть, как сильно на самом деле может смущаться Тигнари даже от самых банальных вещей. — Да. А еще кормил, поил и обтирал, — он перечисляет все эти вещи будничным тоном, будто бы все это ничего не значит. Однако они оба понимают — еще как значит. Едва ли Хайтам пошел бы на нечто подобное еще ради кого-то. — Я извиняюсь за причиненные неудобства, — Тигнари начинает стыдливо извиняться, одновременно с этим бегая взглядом по телу аль-Хайтама, не в силах посмотреть ему в глаза. Он хочет сказать еще что-нибудь в свое оправдание, но запинается, когда натыкается на покрасневшую, немного набухшую метку, оставленную на коже аль-Хайтама в районе шеи. — Раздери меня Архонт, — кажется, у него на лице появляется неподдельное выражение ужаса, потому что Хайтам, увидев его, обеспокоенно хмурится в ответ и даже делает несколько шагов навстречу. — Что такое? Переживаешь из-за метки? Она же заживет, ты чего? — под конец голос аль-Хайтама становится даже нежным, а сам он обыденно присаживается на край кровати, и Тигнари вдруг осознает, как много раз тот делал нечто подобное, раз оно уже вошло у него в привычку. — А ты не знаешь? — сбивчиво спрашивает Тигнари, отчаянно пытаясь привести свои мысли в порядок. Если аль-Хайтам читал про метки в исследовании по физиологии, то вряд ли там говорилось о чем-то подобном. Чаще всего упоминания подобных ритуалов лучше искать в научных работах о культуре. Хайтам предсказуемо мотает головой. — Метка, оставленная полуфенеком во время гона, не сходит так легко — ее можно убрать только после проведения определенного ритуала. Можно сказать, нам это досталось от магической половины фенеков, — Тигнари, настолько взволнованный произошедшим, не может четко сформулировать, с какой целью ставятся подобные метки, и Хайтам берет инициативу в свои руки: — Так, — он заметно напрягается, но старается оставаться хладнокровным: не стоит паниковать раньше времени. — И что она значит? — Хайтам просто надеется, что это не смертельно — реакция Тигнари его здорово испугала, посеяв в груди небольшое волнение. — Что ты… ну… принадлежишь мне, — с запинками признается Тигнари, неловко отводя взгляд. Он чувствует, как смущение накатывает с большей силой и не находит сил посмотреть в глаза Хайтаму. Однако когда со стороны мужчины доносится вздох, Тигнари все-таки поднимает голову и встречается с бирюзовым взглядом. — Но я не хочу тебя принуждать, так что могу поднять архивы или отослать письмо отцу с вопросом, как убрать эту метку, — торопливо добавляет он, чувствуя, как от своего же предложения во рту распространяется неприятное послевкусие. Тигнари сложно признаваться, но почему-то метка на аль-Хайтаме кажется ему чем-то правильным и вполне закономерным. Особенно учитывая, что они провели вместе его первый гон. — Не нужно, — спокойно отвечает аль-Хайтам, и Тигнари замечает, как в его глазах поселяется призрачная нежность. Это заставляет сердце в груди забиться сильнее. И когда они успели сблизиться до такой степени? — Ты уверен? — осторожно переспрашивает Тигнари, не веря в свое счастье. — Да, — аль-Хайтам пожимает плечами. Если эта метка означает, что они с Тигнари теперь официально принадлежат друг другу, то почему бы и нет. Он, в общем-то, к этому и стремился. Метка, по его мнению, лишь упрощает их ситуацию — после подобного не имеет смысла притворяться и врать друг другу. — За этой меткой последует огромное количество бессмысленных традиций. Это что-то вроде человеческой помолвки, — Тигнари смущается еще сильнее, но в следующий момент становится серьезным. — Ты уверен, что хочешь этого? Это большая ответственность. — Нари, — нежное прозвище, к которому привык аль-Хайтам, но еще не привык Тигнари в сознании, заставляет того покраснеть вновь. И все-таки подобные реакции безумно умиляют Хайтама. — Я тебя люблю, — признание срывается с его уст так легко, что мужчина не сомневается: пора. — И если того, что я сделал для тебя за эти месяцы, мало, чтобы подтвердить мои слова, я буду повторять это столько раз, сколько понадобится для того, чтобы ты окончательно осознал, как сильно мне дорог, — он аккуратно берет руки Тигнари в свои ладони и проникновенно заглядывает в зелено-карие глаза, продолжая одарять полуфенека таким огромным количеством нежности, что тот банально теряется, не зная, как ответить. — С каких пор ты стал таким романтиком? — нервно смеется Тигнари, чувствуя, как растерянность перемешивается со смущением, заставляя идти на попятную. Почему-то от мужчины хочется закрыться, но в то же время отдать свое сердце прямо сейчас. И почему быть влюбленным так сложно? — Попробуй не стать с тобой романтиком. Такие темы поднимаешь, — фыркает Хайтам, вспоминая, как часто они обсуждали с Тигнари свои истинные чувства и другие не менее личные вещи. В бирюзовых глазах мелькает намек на веселье. — Что я такого сказал? — опасливо спрашивает Тигнари, подозрительно щурясь. Он помнит некоторые их ночные разговоры, однако явно не все, и теперь у аль-Хайтама оказывается информационное преимущество. Такого просто не должно быть! — Это неважно, — отмахивается аль-Хайтам, очевидно с целью подначить и поддразнить Тигнари. Это на удивление срабатывает: судя по всему, полуфенек окончательно опускает свои барьеры рядом с этим человеком. — Вообще-то важно! Мне нужно знать то, о чем я забыл, — заявляет Тигнари, начиная активно вилять своим хвостом, как бы проявляя собственное возмущение. Ушки, подстраиваясь под хвост, так же несильно дергаются. Аль-Хайтам мысленно умиляется. — Просто забудь, — вздыхает он, с нежностью наблюдая за тем, как Тигнари псевдо-грозно прижимает уши к голове. Таким его уж точно не напугать. — Не забуду! А ну, скажи! — кажется, он уже хочет накинуться на Хайтама, чтобы устроить ему небольшую взубчку, когда тот, совершенно не переживая по этому поводу, наклоняется к Тигнари и оставляет на его губах легкий поцелуй, заставляя возмущение, растущее в груди, моментально улечься. Тигнари так и замирает на месте, ощущая, как внутренний пожар из совершенно разных чувств разгорается все сильнее. Кажется, ему еще многое предстоит обдумать и осознать. Однако сейчас это все неважно — сейчас Тигнари целуется с человеком, в которого он взаимно влюблен и с которым, по всей видимости, собирается связать свою жизнь. Полуфенек все еще ощущает небольшую слабость в теле, но его партнер, находящийся рядом молчаливой поддержкой, точно не даст ему провалиться в болезненное состояние. Осознание греет изнутри. У этого гона определенно будут последствия.