Я убью тебя завтра

      Факел догорал. Ещё минута, если повезёт две, и Лидии придётся миновать сырые подземелья в кромешной темноте. Никому не пожелаешь такой участи. Двигаться наощупь, ощущая под ногами кости, содрогаться от каждого шороха, гадая драугр это или безобидная крыса, да ещё и надеяться, что нога не попадёт в ловушку — это всегда тяжело. Но она привыкла к козням судьбы, и всегда гордо двигалась навстречу неизбежному.        Она участвовала в военной кампании на стороне Братьев бури, пока не посвятила свою жизнь служению Меридии, богини света и порядка, самой что ни на есть великой госпоже проповедовавший добродетели. Однако последовательница её, выглядела вовсе не миролюбиво. Лидия, как и большинство нордок Скайрима была жилистая, широкая в плечах, с тяжёлым взглядом глядящим исподлобья кустистых бровей. Она носила чёрный плащ, а под ним кожаные доспехи, приятно облегающие тело; они не стесняли движений, что в бою всегда играло на руку. В ладони её лежал клинок длиною в локоть, виновник тысячи смертей, и имя ему Фриголум, что значит морозный поцелуй. Целовал он часто, и всегда метко, ибо хозяйка его привыкла разить наповал.        Она звала себя воином света, и проливала кровь во имя Меридии и никого больше, а тех кто посвящает себя служению господам — презирала, пусть и занималась ничем иным как охотой за головами в далёком прошлом. Но всё изменилось. Отныне же, она подолгу не разгибала колен, застыв перед статуей своей покровительницы, будь то в храме или у себя в хижине.        И вот однажды, случилось это много лун назад, на Лидию снизошло озарение. К ней, по лунной дороге, спустилась Меридия в облике лучезарной женщины, облачённой в сверкающую тогу, и с серебряным венцом на челе.        «Неси свет мой через терни тьмы», — сказала богиня, и Лидия тотчас собрала рюкзак, и отправилась в путь. Она не знала куда идёт, не знала куда ей надо и что её там ждёт, но она продолжала двигаться вперёд вопреки снегу и граду, вопреки холоду и сбитым в кровь ступням, пока наконец не добралась до узкой расщелины в скале. Лидия зашла внутрь…        …И теперь движется во тьме, минуя узкие проходы. Факел потух, и Лидия вознесла молитвы Меридии, умоляя озарить ей путь. За собой она оставила поклонников тёмных сил, и знала, что впереди её поджидают новые схватки.        Очередной поворот закончился, а за ним, в конце коридора, показался тусклый свет. Лидия прошла дальше, и вышла в просторное помещение с высоким сводчатым потолком, что пропускал лунный луч, через огромную зияющую дыру. Свет ложился на пьедестал в центре, занимаемый нагой девушкой. Она казалась хрупкой, точно хрусталь с кожей белее чем молочная плёнка. Незнакомка держала свиток, будто бы светящийся чудотворной энергией, уложив его в ложбине между двух бугорков аккуратной груди. Её волосы, цвета смолы, были заложены за уши, открывая вид на широкий лоб, подчёркивающий впалые щёки, заострённый нос и сухие тонкие губки.        У Лидии перехватило дыхание, и меч её скользнул в ножны. Ещё никогда, она не видела такой божественной красоты, сокрытой в человеческом теле. Всё в незнакомке казалось ей правильным, аккуратным, будто бы высеченным из мрамора неизвестным мастером, что соблюдая все пропорции, денно и нощно работал над своей скульптурой. Но это оказалась не скульптура. Девушка дышала, и грудь её едва заметно вздымалась.        Лунный луч острой иглой, вонзился в тело незнакомки, и тогда Лидия осознала, что делать. Вот оно, — зло, что должно пасть от её клинка. Она обнажила Фриголум, и прикоснулась концом клинка к плечу спящей красавицы, и капелька крови испачкала кожу, покатившись вниз, задерживаясь на соске, и дальше к животу.        — Во имя Её света, что же ты такое?..        — Серана, — вдруг ответила незнакомка, и уста её расплылись в лукавой улыбке, и веки, скрывающие медовые очи, отворились.        Лидия испуганно отшатнулась, разрубая мечом пустоту.        — Пади от клинка моего, ведьма!        Фриголум рассёк воздух, но незнакомка ловко перекатилась на бок, всё так же бережно удерживая свиток. Теперь, когда она поднялась на ноги, освещённая лучезарным сиянием луны, стала ещё красивее.        — Ты меня ранила, — расстроено бросила она, собирая пальцем капельку крови, и облизывая её. — И тебе совсем не стыдно?        Но ответить Лидия не успела. Со спины послышались шаги, и шестеро облаченных в длинные рясы существ, вышли на лунный свет. У каждого на поясе висела сталь, будь то кинжал или меч, булава или топор. Они выглядели хило, но что-то в их облике вызывало страх. В воздухе засмердело гнилью. Один из них, коротышка выделяющийся на фоне товарищей белым пятном на капюшоне, сделал шаг вперёд, и гнусаво заговорил:        — О дитя Хладной гавани, поцелованная Балом, госпожа Серана мы преклоняем колени перед вами, — шестёрка вмиг склонила головы, — и умоляем насытить нас, вашей кровью.        — Не знаю кто вы, — держала ответ названая Сераной, — но ни каплю моей крови, вы не получите.        — Мы просили вас раньше, просим и сейчас, — гнусавый поднялся с колен, и товарищи последовали его примеру, обнажая ножны, — однако если вы не согласитесь, возьмём сами, ибо кровь ваша — самый ценный дар для…        — …Ничтожных трэллов? От вас смердит гнилью, да так сильно, что наизнанку выворачивает. Где ваш хозяин?! Пусть явится немедля!        В воцарившейся тишине, раздавшиеся шаги звучали особенно гулко. Некто двигался за спинами шестёрки, и остановился, не выходя на свет. Он был высок, худощав и говорил мрачным фальцетом, звучащим в его устах поистине жутко. Это голос душегуба, находящего удовольствие в пытках, палача обрывающего жизни невинных, кровопускателя, наслаждающегося лезвием ножа проходящим по венам.        — Дочеря Хладной гавани создания строптивые, и вот я в этом убедился. Вы уже давно пробудились, не так ли? И с тех пор бегаете от нас по всей крипте, словно маленькая девочка играющая в прятки. Вот только играть мне надоело.        — Ибо из этой игры вы выйдете проигравшим, — дерзила нагая девица, и Лидию удивила её отвага граничащая с безумством, и глаза пылающие огнём азарта.        — Чаша крови, может две, — это всё, чего мы просим.        — Идите и возьмите!        — И что же, миру между нами не бывать?        — Ты взываешь к миру, стоя в тени? Выйди на свет и покажись, быть может я даже узнаю твою гнусную рожу!        Хозяин фальцета сделал жест рукой, и его сподвижники уверенно кинулись вперёд. Они приняли Лидию за одну из шайки, ибо совсем не обратили на неё внимания. Это стало их ошибкой. Резким движением, она нанесла удар, второй, третий. Фриголум резал и кровь широкими дугами окропила плиты. Серана воспользовалась свитком как палкой. Бабах! И ещё один из шестёрки свалился ничком.        И вот девушки остались против дуэта трэллов, застыв в боевых позах, освещенные лунным светом. Лидия так опешила, что не сразу ощутила белоснежное плечико, прижимающиеся к плечу, а после едва не пропустила удар, но вовремя ушла в сторону, и Фриголум снова вкусил кровь, вонзаясь глубоко в плоть. В эту секунду названая Сераной, добивала последнего неприятеля.        — Вперёд, вперёд, — призывал фальцет, и с тёмного проёма выныривали новые фигуры. — Она ослаблена, ей не уйти!        — Я ослаблена, мне не уйти! — Шикнула Серана на ухо Лидии. — Объединимся и прорвёмся вместе!        — Ты — ведьма, и во славу Меридии падёшь от моего клинка.        — Они убьют меня раньше, — через секунду раздумий ответила Серана, отмахиваясь от неприятеля. — Обещаю, ты заберёшь мою жизнь, как только мы сбежим!        Лидия отразила удар, размашисто полоснула по воздуху. Враги пребывали как муравьи, бились, будто не чувствуя боли, и ни капли не страшились смерти. Когда один умирал, ему на смену приходило двое, ещё более безудержные в своих атаках. Они переступали тела павших товарищей, чтобы через мгновение разделить их участь.        Звенела сталь. Фриголум жалил и кусал. Кровь смешивалась с потом. Лунный луч становился всё ужé, пока наконец не сузился до размеров малого круга, где и застыли девушки. Их окружила стая кровожадных трэллов, и глаза их алыми светлячками, бродили во тьме.        — Долго будешь думать? — Шикнула Серана. — Нас возьмут измором.        — Возьмут, но перед этим я убью ещё дюжину!        — Ты точно с севера, там все тупые как полено. Открой глаза, их слишком много!        — И тем больше чести погибать!        — Меридия это не одобрит.        Она метила без промаха. Лидия на мгновение задумалась над этими словами, и страх подвести свою богиню, оказался сильнее страха смерти. Великая Меридия отправила её убить ведьму, а значит следует повиноваться, чтобы не случилось.        Спина к спине, девушки отбили очередной натиск, множа груду тел у своих ног.        — Я убью тебя ведьма! Убью, как только выберусь отсюда.        — А чтобы выбраться, поклянись, что клинок твой не вонзится мне в спину. Повторяй, северянка: …Anima et cor, renibus, et réticulum, et iecoris, luro per magnum et pavrum, opes et parum, an mane ad mane, non intende tuus ensis, et pro Serana stare quasi murus…        Древние слова проникали в души девушек, связывали их нерушимыми узами. Кровь стучала в висках Лидии, и сердце вырывалось из груди, и крик содрогал наполненный мертвецами зал. А лунный луч стал совсем узким, и вскоре сомкнулся. Воцарилась тьма, и во тьме этой, липкой, как чернила, всё растворилось.                    ***        Они остановились, и ночь выпустила их из объятий. Позади тьма, впереди — холодный ветер предрекающий выход, а вокруг ни души. Лидия стояла разинув рот, и кровь всё ещё пульсировала в венах, а сердце задавало боевой ритм. Ладонь её крепко сжимала Фриголум, но что-то мешало его поднять, да и само тело одеревенело, и ни одна мышца не поддавалась.        — Ведьма! Ты заколдовала меня! — Вскричала Лидия, испуганная своей беспомощностью.        — Вот ещё! Во-первых: я не ведьма, во-вторых, мы принесли клятву. Всё честно.        — Почему я не могу взмахнуть мечом?        — Потому что an mane ad mane, от рассвета до рассвета. Весь сегодняшний день, мы не сможем друг другу навредить, даже если очень сильно пожелаем.        — Я убью тебя завтра!        — Очень жаль, а я думала мы подружились.        — Проклятая ведьма, мы ещё встретимся, я достану тебя. Во славу Меридии!..        Но белогрудая красавица уже не слушала. С лисьей ухмылкой, она сняла плащ с Лидии, и скрывая под ним наготу, танцующи растворилась во тьме.                                 ***        Серана вернулась домой. После долгих лет заточения, она входила в пиршественный зал героиней, гордо задирая подбородок. Плащ «одолженный» у северянки укрывал её хрупкую фигуру, обнажая измызганных грязью дальних дорог щиколотки. Собаки при виде неё заскулили, склоняя головы, и пожалуй они были единственными, кто отнёсся к дочери Хладной гавани с уважением.        — А, это ты, — только и сказал отец, вальяжно раскинувшийся на троне.        Лорд Хакон, отец Сераны, был широк в плечах с завязанными в узел волосами. Он сидел расставив ноги, обгладывая палец визжащей молодухи, чье тело распласталось подле трона. Капельки крови стекали по его подбородку и животу, задерживаясь в дебрях курчавой бороды. По обе стороны от него занимали места доверенные соратники, пируя свежей плотью, и заливая дубовые столы кровью.        Один из них, высокий альтмер с впалыми щеками, облаченный в зеленое платье, Вингальмо, взял Серану под руку, и отвёл в сторону.        — Рад тебя видеть госпожа, — сказал он, слащавым фальцетом. — Мы так давно не виделись!        Вингальмо был правой рукой Хакона. В детстве Серана часто бегала к нему за книгами, и подолгу засиживалась у его очага. Они вместе ходили на охоту, ловили рыбу, практиковали некромантию. И только с возрастом, она поняла что доброта его корыстны, а желания алчны. Он хотел занять трон Волкихара, и использовал для этого самыми длинными лазейки.        Они жеманно обнялись, обменялись поцелуями.        — Как ты видишь, дорогая госпожа, — продолжал Вингальмо, принимая свиток из рук Сераны — ровным счётом ничего не изменилось. Но теперь, будь уверена, изменится. Твой отец, да будет он силён во веки, наверняка разглядит в твоём возвращении потаённый смысл.        — Не сомневаюсь в этом. Этот же смысл разглядело отребье, позарившееся на мою кровь.        — Тебе причинили вред? — Деланно удивился Вингальмо, а Серане так и хотелось врезать по его слащавой физиономии. — Настоящее кощунство по отношению ко всем богам.        — Скорее позволили размяться. Они хотели моей крови, древней крови протекающей в венах рода Волкихар. Не знаю кто послал их; не могу даже догадываться, кто мог бы знать где я сокрыта, но клянусь булавой Бала, если они ещё раз появятся, я выслежу лидера, сверну ему шею, и заставлю отплясать джигу. Ты меня понял Вингальмо?        Альтмер ответил одной из своих улыбок, и откланявшись вернулся к столу. Серана, обменявшись любезностями с членами клана, поднялась в библиотеку. Это было единственное во всём замке место, где она любила бывать, и где до своего заточения бывала каждый день. Здесь, среди пыли и пауков, прошло её отрочество, бесконечный цикл серых будней, пропитанных запахом старости и чернил.        Ей нравилось бродить среди стеллажей, ощущая себя королевой перед армией верных рыцарей, гладить корешки книг, заботливо сдувать пыль с переплётов, словно лечить их. Иногда, она забиралась в самый укромный уголок, и читала романы, мечтая увидеть на горизонте свои алые паруса, но не видела ничего кроме нависшего над берегом тумана.        Здесь же её застал Ортьольф.        Ортьольф, коренастый норд в замызганной кровью одежде, занимал пост второго советника при лорде Хаконе. Он не отличался изысканностью манер, не умел красиво говорить, был прямым как стрела и всегда смердел перегаром. Серана любила его честность, и уважала за твёрдый нрав.        — Цела малышка?        — Цела.        Они обменялись рукопожатиями выше запястья, обнялись.        — Считай, что я тебя встретил первый, а не эта длинноухая чмоня. — Ортьольф почесал пузо, глянул влево, глянул вправо. — Опять закроешься в этой пыльной библиотеке?        — Меня не было здесь целый век. Имею право!        — Эх ты, ну да и пусть с тобой. Закрывайся где вздумается, да только для начала ублажи отца.        — Что на этот раз?        — Ну как же, ритуал. Ритуал, чтобы почтить Бала.        — Это обязательно?..        — Обязательно. — Сурово ответил Ортьольф. — Ты дочь Хладной гавани, одна из немногих носительниц дара Бала. Как и твоя мать…        — …Как и моя мать, я верю в себя, а не в те силы, что одаривают нас боги.        — Талос бы гордился тобой, а вот отец заставит привести насильно. Ну же, малышка, не противься, иначе всё дурно кончится. Серане пришлось согласиться. Она знала чем может кончиться её самовольничество. И пусть вреда ей нанести не посмеют, трёпку зададут хорошую; например будут осаждать библиотеку кидая внутрь обглоданные кости, или заставят трэллов мочится на книги или…словом, станут мешать. Намного легче откупиться смирением и заняться своими делами.        Через некоторое время, она явилась в небольшую келью, где склонилась перед алтарём Молага Бала, принца порабощения, короля насилия и покровителя вампиров, представляющим собой круглую чашу, что венчала уродливая морда застывшая в оскале.        Ветер поднимал пыль. Стояла гробовая тишина, нарушаемая каплями крови, стекающими в наполненную алым эликсиром чашу. Серана намочила пальцы, прошлась ими по губам, и уста её запели молитву:        Anima mea in tua potestate est,                    Molag Pila       Corpus meum in tua potestate est,                    Molag Pila       Vita mea in tua potestate est,                    Molag Pila       Tua voluntas fiat per manum meam,                    Molag Pila        Кровь в чаше застыла, точно алое блюдце и появились на нём причудливые образы. Ещё никогда Серана не видела ничего подобного, и каждый ритуал неизменно кончался тишиной. Сейчас же перед её глазами предстала северянка, коленопреклоненно застывшая перед девичьей статуей раскинувший руки. Капелька крови соскользнула с каменного клыка, и картинка покрылась рябью, и словно отдалилась, показывая далёкие холмы.        — Что же это значит?..                                 ***        — Бал говорил с тобой, — через некоторое время, когда Серана вернулась в пиршественный зал, ответил Ортьольф.        Они сидели за круглым столом в углу. Рядом сновали псы. Рабы с пустыми глазами разносили яства, и бесконечный пир Хакона продолжался. Серана сменила замызганный плащ на алое платье, укрывая плечи епанечкой и скрепляя её фибулой в форме штурвала. Волосы её пущенные барашками волн по плечам, блестели в свете канделябров.        — Говорить-то говорил, но как-то молча, и совсем не понятно.        — Ну а ты, малышка, как хотела? Даэдра существа не словоохотливые, они больше слушают.        — И как мне разгадать послание Бала?        — Всё очень просто, — вмешался в разговор Вингальмо, услужливо улыбаясь. — Если вы, госпожа Серана, видели существо, очевидно это ваша цель, если видели статую, значит она неугоден Балу, и её следует разрушить.        — Какой ты догадливый, — огрызнулся Ортьольф, стукнув кубком по столу.        — Каждый может слушать, но не все слышат.        — Ты-то понятно слышащий, с такими-то ушами.        Ортьольф заржал как дикий конь, и на этом разговор был окончен. Противники разошлись в разные стороны, и Серана осталась одна. Всю ночь, она провела в раздумьях, и всё существо её сжималось в страхе от мысли какая кара последует за неповиновение Балу. Ей никогда не хотелось быть куклой в играх богов, бездумной марионеткой которую бросят, как только наиграются. И думы эти, заставили её вспомнить северянку.        «Она ведь тоже поклоняется богам, Меридии кажется, — рассуждала Серана, лёжа в гробу. — И пришла за моей головой в тот день, но я совсем не ощущала от неё угрозы. Вернее угроза была, но совсем какая-то детская, смешная даже. Нет, она не была послана меня убить, а значит хотела спасти. Неужели богиня света, великая Меридия забеспокоилась о моей сохранности, о здоровье вампира? Ну смех же! Нет, скорее меч её оказался тупым, пусть и красивым, даже пожалуй очень. И если всё так, как я думаю, Молаг решил отомстить ей разрушив статую. Вроде всё сходится, но что-то на душе погано. Не к добру всё это, ой не к добру».        На следующее утро, Серана вышла из цикла сна, ибо вампиры не спят, но отдыхают, и принялась собираться в дорогу. Она не особо-то и хотела задержаться в замке отца, но и покидать отчий дом не спешила, ведь там, за стенами, неизвестность и страх, а ещё огромный мир существ, таких похожих, но всё-таки чужих.        Сборы её не заняли много времени, и вот госпожа Серана, дочь Хладной гавани, переодетая в крестьянскую одежду ушла из замка, навстречу своей судьбе.              ***        Судьба вела Серану длинными тропами. За прошедший год, она успела побывать во всех девяти владениях Скайрима. Гоняла холкеров по Белом берегу; охотилась на оленей в Фолкрите, чьи шкуры пошли на новые перчатки; пила в резиденции Верховных королей, где завела много важных знакомств; пахала поля в Вайтране, чтобы заслужить место на ночлег; в Истмарке принимала ледяные ванны; в Винтерхолде купила ручную лисицу, которая сбежала на второй день; была захвачена в плен изгоями Предела; едва не утонула в болотах Хьялмарка…        Серана наконец вдохнула полной грудью, вкусила полноту жизни, которой её решили родители в детстве, а после и в отрочестве, заперев в древней крипте. Она жила как бродячий лекарь, как ведьма без рода и ей это нравилось. Жажду крови утоляла при первой же возможности, но никогда не злоупотребляла здоровьем жертвы, и всегда оставляла презент после кровопускания.        И вот дорога привела её в Рифт. Она восседала на пони, облачённая в меховую курточку подбитую мехом; волосы заплетённые в хвост, скрывала шапочка; ветер волновал полы епанечки; меч стучал о шпоры. Денёк выдался студёным, а денёк этот был первым днём начала морозов. Деревья скинули листву, и яркий ковёр устилал тропы.        За год пути, Серана ни на день не забывала о своей цели. Она была уверена, что рано или поздно отыщет загадочную статую, а вместе с ней и северянку. Так оно и случилось.        Это произошло однажды вечером. Серана оставила пони у реки, а сама отошла в сторону, привлечённая мигающими огоньками пробивающимися сквозь листву. Она отодвинула кусты, и взору её предстал алтарь, а на нём девичья статуя раскинувшая руки, окружённая дюжиной свечей. Рядом коленопреклоненно застыла девушка, отдавшись горячей молитве. Она была в одной замызганной рубахе, доходящей ей до колен.        Вдруг, точно её пчела ужалила, девушка вскочила на ноги, и замахала руками, словно разила невидимых врагов или стучала по барабану. И тогда Серана узнала это боевое лицо, с заострёнными скулами, и выпуклым лбом. Настоящая воительница. И глаза у неё были словно горящие угли, только и ждущие часа раскаляется добела угаром битвы. Это была она — северянка, всё такая же прекрасная в венке из трав, и цветы в её волосах окрашенных солнцем в цвет меди, блестели точно драгоценные камни.        Боевой танец продолжался считанные минуты, пока танцовщица не пала навзничь, заливисто хохоча.        Серана слушала этот смех, и перед глазами её всплывали картинки из далёкого детства, кажется вовсе из другой жизни, не разобщенной родительскими распрями, где было место обычному семейному уюту. Она помнила время, когда ещё совсем юной малышкой, просыпалась в согретой матушкой постели, а потом бежала к отцу наперегонки с дурным, но добрым, псом. И был смех, и было счастье, и ничего не сулило беды.        Серане стало обидно, и зависть впилась в сердце клещами, и сжала до боли. Она понимала как смешны её обиды, но ничего не могла с собой поделать, а беззаботный смех разносящийся по поляне лишь накалял горнило злобы.        Повинуясь этим злым чувствам, она бросилась к алтарю и схватила статую, словно та была виновницей всех бед.        — Верни! — Закричала северянка.        Серана опешила, да так сильно что бросилась наутёк. Внутри её всё клокотало, как гейзер готовый низвергнутся. И чувства это, что ни поэты, ни философы не могут объяснить, вырвалось у неё заливистым смехом. Она будто снова вернулась в детство, и бежала наперегонки с собакой, вот только собака на этот раз, была способно сделать ни один кусь.        — Верни ведьма! — Доносилось ей вслед, а Серана бежала и смех её не умолкал.        Серана остановилась на мосту, вдоволь измотав свою преследовательницу. Она была довольна, как не была никогда за свою бесконечную жизнь. Это была ребячья проказа, за которую в Волкихаре её бы сурово наказали, но здесь не было ни хмурого отца, ни его прихлебателей. Здесь была только северянка, запыхавшаяся, с красным лицом и мокрой от пота шеей.        — Это ты! — Зашипела она, и Серана шире улыбнулась. — Ты вернулась на свою погибель!        — Ну-ну. Убьёшь меня своим танцем?        — Осквернительница! Ведьма! Создание тьмы!.. И… Осквернительница!        — Слова кончились?        С диким воплем северянка кинулась вперёд, но Серана ушла в сторону вскинув ладони вверх. Статуя перевернулась в воздухе, и вылетев за мост с плеском упала в воду, а за ней и её хозяйка. Несколько секунд стояла тишина, пока по поверхности озера, поднимая брызги не забили кулаками.        — А? Я не слышу, кричи громче! — Подзадоривала Серана.        — Пла… Не… Уме…        — Ведьма? Осквернительница? Не слышу-у!        — …Liro per…an made ad mane… quasi murus… — Прокричала северянка, и ушла под воду.        Стало тихо и в этой тишине, Серана начала понимать: северянка не умеет плавать! Вот что она кричала, да ещё и таким жалобным голосом, ну точно ягнёнок пищит бредущий на забой.        — Ты что же, плавать не умеешь?        Шёпот ветра стал ей ответом.        И тогда Серана, повинуясь внутреннему порыву, прыгнула в мутную воду.                                 ***        На Скайрим опустилась ночь, и каждый путник не нашедший крова в этот злой час, мог попроситься на привал к двум девушкам, что развели костёр на берегу озера. Одна из них, северянка, была в мокрой рубахе, облегающей её могучую фигуру. Вторая, Серана, вытянув ноги перед собой, держала влажную епанечку. Обе молчали.        — Может хватит на меня так смотреть? — Спросила хозяйка епанечки. — Будто убить хочешь.        — Я и хочу!        — Что поделать…an made ad mane… И ещё quasi murus…        — Колдунья!        — Позволь напомнить: заколдовала тебя не я, клятва сошла с твоих уст.        — И что же теперь, мне ждать целый день, чтобы убить тебя?        — Вот умница, сама догадалась. Девушка накинула на себя епанечку, и губы её блеснули лукавой улыбкой. Она догадывалась, что никакой магии не произошло, ибо была сказана только часть клятвы и что самое важное не было произнесено имени. Имя в клятве — самая важная часть.        — Значит я убью тебя завтра! — Воскликнула северянка, грозно ударив по колену.        — Голыми руками?        — Да!        — Будешь бить пока череп не треснет?        — Да!        — А потом скормишь меня волкам?        — Да!.. Да ты потешаешься надо мной!        — Да!        Серана заливисто захохотала. У неё было чудесное настроение, а вот у её визави напротив, хмурое. Так они и сидели, одна шутила, другая огрызалась, но в ту ночь никто не пролил ни капли крови.        — А имя у тебя, леди Помогите-Я-Не-Умею-Плавать есть?        — Лидия. — Буркнула северянка в ответ.        — Ну, это, лучше чем северянка. Меня можешь звать Серана.        — Я не спрашивала.        — Потому что воды в рот набрала? Далеко в темноте завыли волки. Озеро серебрилось в свете луны. Костёр плевался искрами, согревая промозглые тела.        — Ты наёмница, верно? — Снова заговорила Серана, на этот раз без тени улыбки.        — Я воительница света. — Гордо отвечала Лидия. — И меч мой поднимается только во славу Её, великой богини света Меридии.        — Так та статуя посвящена Меридии?        — И теперь она на дне реки!        — Говоришь так, будто я в этом виновата. — Словив гневный взгляд Лидии, Серана спешно поправилась: — Будто я одна в этом виновата. Я тоже служу богу, и бог этот повелел мне уничтожить твою статую.        — Молагу Балу? Никто больше не посягнул бы на Её свет. Он сидит в Хладной гавани, и потешается над нами.        С этим Серана поспорить не могла. Молаг никогда не отличался добрым нравом, впрочем, как и все боги, но в его правилах было запутывать карты смертным. Лидия права: он потешался над ними, ведь как ещё объяснить такой абсурдный приказ.        — А ты вампир, да? — Вдруг прервала молчания Лидия. — Не ври! По глазам вижу, что да. Я уверена ты вампир, и Мария в храме Мары, сказала мне то же самое, когда я пересказывала ей поход в крипту. Так и сказала: «коль глаза горели, как светлячки, значит вампир», а твои горящие глаза я навсегда запомню.        Серана не стала отнекиваться, и обвинения эти отдались горечью во рту. Да, она вампир, но ещё никогда ей не напоминали об этом с таким ядом в голосе, словно вампир не может быть живым существом, таким же чувствительным к словам, как и любой другой человек или даже животное. Она привыкла, что её род ненавидят, клан хотят уничтожить, но это лишь из-за страха перед неизвестным. Ведь что такое клан Волкихар? Это не сборище некрофилов, сливающихся в дикой оргии с мёртвыми, пусть так и происходит порою, но семья, где каждый член важен и нужен, полезен и незаменим. Но как объяснить другим, что значит быть вампиром? Как донести, что кровь это — вода, подобно тому как для даэдра нектар — вино? Нет, это невозможно, словно слепой пытается достучаться до глухонемого.        — Коль вампир, значит солнца боишься, — не унималась Лидия. — А коль солнца боишься, стало быть его лучи тебя изжарят. Вот как я с тобой покончу!        Злорадствуя, Лидия схватила запястья Сераны, как ей думалось, мёртвой хваткой, и что было силы потянула на себя. Челы их ударились, очи встретились, послышался хруст и из носа хозяйки этой безумной затеи, потекла алая струйка, окрашивая ложбинку над верхней губой цветом вина. Два удара сердца, и вампирский язычок скользнул по сухим губам, собирая заветные капельки крови, и хмели в них оказалось намного больше, чем в самом хорошем эле, ибо были они такие же сладкие, но с горьким привкусом железа, дурманящие ум вернее всякой скумы.        Нечаянный стон раздался в ночи, и хватка Лидии ослабла, колени задрожали. А Серана не могла остановиться, и язычок её бродил по судорожно сжатым губам, кончик проникал в нос вылизывая кровь без остатка.        — И что же мы, не сможем быть подругами? — Чарующим голоском, проворковала Серана, и пальцы её бережно уложили волосы Лидии за уши. — И что же ты, завтра поутру будешь смотреть, как мой труп шкворчит на солнце, как кожа лопается, а органы скукоживаются?        — Да.        — Будешь стоять рядом, и ни одна клеточка твоего сочного тела не будет против?        — Нет!.. — Выкрикнула Лидия, ощущая пальцы Сераны массирующие мочки ушей, и немой стон сорвался с её губ, и плечи понурились от навалившейся истомы.        — Ты жестокая дева, но это не твоя вина.        Очи Сераны ярко блеснули, и свечение это ослепило Лидию мягким убаюкивающим светом. Она смежила веки и липкая усталость разлилась по мышцам; тело её подалось вперёд, и голове стало мягко-мягко, а плечам необычайно тепло, будто укрыли их меховым одеялом.        Догорал костёр и треск его стихал под лучами восходящего солнца.                               ***        Утро выдалось погожим. Серана вела пони вдоль озера, слушая соловьиную трель, и мысли её невольно возвращались к Лидии. На протяжении всей ночи, она подавляла соблазн вкусить кровь, самую смачную на её памяти. Ничего не стоило перевернуть тело северянки, могучее и неподатливое на спину, ибо спала она под чарами, и ласкать его что есть сил, пробуя каждый сантиметр желанной плоти, начиная от крепких плеч, всё ниже по выпирающим рёбрам и до укрытого волосами лоно. Но она не посмела. Это омрачило бы те сантименты, что были между ними, по-детски наивные, но оттого и более притягательные.        Дождавшись рассвета, Серана укрыла Лидию епанечкой, и оставив горький поцелуй на её челе, отправилась восвояси. Она уходила с болью на душе, отвергнутая и прокажённая. «Ты вампир!..» — звучали отголоски ночи в её ушах, и резали они сердце, вернее всякой стали. Ветер сушил глаза.        Возвращаться домой не хотелось, но иных планов у Сераны не было. Она выполнила приказ Бала, пусть и трактуя его по своему. Впрочем, это нисколько её не радовало, ведь останься статуя на алтаре, Лидия наверняка отнеслась бы к ней по-доброму, а если не по-доброму то всяко лучше.        С этими и подобными мыслями ехала Серана, и на пути ей встретился путник ставший лагерем у озера. Это был пожилой каджит, в замызганном халате и рваных шоссах. Свои длинные седые волосы, он разделил на много прядей, и завязал на их концах клубящиеся трубки. Дым скрывал его лицо, и только налитые кровью белки глаз, просвечивались сквозь белёсую пелену. Позади раскинулся шатёр, примерно трёх локтей в длину, — и не меньше в ширину. В воздухе повис сладко-терпкий запах.        — Купить, продать, обменять? — Захрипел он баритоном.        — Чего хочу, того не сыщу, — шутливо отвечала Серана, и любопытства ради, соскользнула с седла. — А коль сыщу, так не заплачу, ибо нечем.        — Что вам цена, — мне смех. Лорд Мака’рейка к вашим услугам госпожа, продам любой товар за септим, только за один, больше не приму.        — И что же ты, лорд Мака’рейка продаёшь? Рыбу поди да шитые-перешитые лапти?        — А вы загляните в шатёр госпожа, сами и увидите.        — Сокровище, драгоценные камни, оружие?..        — Всё что угодно госпожа, всё что угодно…               Серане всегда нравились такие чудаки, особенно те, что пытались завлечь её в сомнительные авантюры. Их легко можно узнать по потерянному виду, и этот лорд Рваная-Штанина явно один из них. Она согласилась не забыв скептически хмыкнуть — ну для вида! — и зашла внутрь шатра.        Внутри не было видно ни зги, зато ужасно смердело. Прошло несколько секунд, и потолок пронзил яркий луч, освещая стоящую по центру статую девы раскинувшую руки. Кожа её — чистое серебро, в каждой глазнице по драгоценному камню, и вся она переливалась лучезарным сиянием, словно покрытая звёздной пылью. Серана потеряла дар речи.        — Серана, — и дар речи этот перешёл к статуе, да так стремительно, что Серана обещавшая себе больше не опешивать, опешила снова. — Итак, Серана, это ты?        — Ты говоришь?..        — У меня есть уста, так почему бы им не говорить?        — Потому что ты статуя?..        — Это всего-лишь формальность, как и вампирская кровь в твоих венах. Кто ты без неё, Серана, кто ты без этого дара?        Серана задумалась, и сердце её заклокотало. Она много раз размышляла, как могла бы прожить отмеренную юдоль, не принимая дар Бала, но все эти мысли сводились к одному, — смерти. Смерть везде, и нет от неё спасения. Холера, насильники, убийцы, воры, — кончина таится повсюду, только и ждёт удобного момента. Кто знает, как сложилась бы история не будь она дочерью Хладной гавани. Возможно тогда Лидия признала в ней себе подобную, и Серана улыбнулась этой мысли.        — Ничего бы не изменилась Серана, — продолжала статуя, — ибо ты вампир, но лишь наполовину.        — Лишь на половину? Что за вздор! Я дочь Хладной гавани, госпожа замка Волкихар, да я!..             — Ты — это твои поступки, твои слова и решения. Быть вампиром выбор, как и не быть им тоже.        — Хотела бы я не быть им, жить как обычная деревенская девка.        — И ты готова к этому? Готова очиститься?        — Разве это возможно?        — Вдохни поглубже дитя, ибо всё возможно. Ощути как дым проникает в твои лёгкие, вдохни ещё разок и ещё, а теперь раздевайся.        — Прости, что?        — Раздевайся, ибо чтобы душу свою спасти, надо чтобы душе этой ничего не препятствовало. Снимай одежду! Обнажись перед взором моим, и не забудь скинуть со своей грязной плоти это чудесное платье, наверняка дорогое, да, и сапожки, вот-вот, ну и пряжку отстегни. Нет! Не подходи ближе, иначе…ну, магии не произойдёт. Стой там дитя, и внимай моим словам…                           ***        На дороге показалась путница. Она двигалась сонно, запахиваясь в епанечку. Лорд Мака’рейка завидел её ещё издали, и тут же кинул пучок трав в огонь. Пламя взметнулось ввысь, и терпкий запах разнесся по всему берегу.        Путница подошла к костру, села напротив, и её суровый лик сгладила улыбка.        — Ты, дед, часам статую из озера не вылавливал? — Спросила она, самым обыденным тоном.        — Треску вылавливал, форель вылавливал, статую, — нет, не вылавливал.        — А чем смердит?        — Лекарственные травы.        — И что за недуг лечат, эти твои, травы?        — Душевный недуг, девица, душевный… Вот например ты, пришла сюда, ищешь статую, и душа твоя болит.        — Болит.        — Ну вот, а коль траву эту выкуришь, статуя найдётся.        — Появится прямо тут?        — Хвостом клянусь. Долго думала путница, и с горя согласилась. Она подвинулась ближе к лорду Мака’Рейка, и впервые в своей жизни затянула трубку, следом ещё раз и ещё. Статуи до сих пор не появилось, зато белоснежные зайчики расстелили на дороге радугу и стали через неё прыгать. Зрелище занятное. И это зрелище нарушила девица, выпрыгнувшая из шатра в чём мать родила, под рукой своей сжимая, будто бы статую Меридии, ту самую что должна покоится на дне озера.        — Явилась, — ошарашено пробормотала путница.        — Конечно явилась, — соглашался лорд Мака’Рейка, — а коль явилась, так тебе поди и епанечка, хорошенькая за септимов тридцать пойдёт, поди значит и не нужна.        — Забирай дед, забирай! А ты, ведьма проклятая, а ну стой! Стой кому говорю!        Нагая девица бросилась наутёк, а путница вслед за ней, да так что пятки сверкали. Ну а лорд Мака’рейка сегодня обзавёлся епанечкой, и одеждой госпожи, что продаст в Рифтене за мешок золота. На золото это закупит ещё трав, и будет лечиться до беспамятства, и всем прохожим предлагать посетить прокуренный насквозь шатёр.                                ***        Каждый год в месяц начала морозов, гленморильские ведьмы собираются на самый крупный шабаш, где возносят молитвы даэдрам, приносят жертвы и подношения. Их встреча происходит в лесах Рифта, на обширной поляне, заранее подготовленной для празднеств. Там разжигают огромный кострище, и несколько костерков поменьше, где зажаривают принесённых в жертву овец. По слухам, если девушка отведает мясо овцы заколотой во время шабаша, кожа её станет, как у младенца. В месте том вино льётся и проливается, песни не стихают, а танцы обуянной зельями толпы вызывают землетрясение.        И вот, в этом году, нежданно-негаданно для ведьм, их ряды пополнились на две головы, и обе молоденькие, как спелые яблочки. Одна из них была нагой девушкой, обнимающей полено, и звали её Серана. Вторая носила имя Лидия, и прибежала вслед за первой. Они подолгу гонялись вокруг костра, после чего первая девица, залезла в казан, а вторая села на метлу и стала кружить вокруг неё.        Эти ролевые игры прекратила ворожея, почитаемая женщина в ковене, ибо они, пусть и были милы да веселы, мешали празднеству. Девиц рассадили по разным пням, и каждая вдоволь насладилась вином, и жирным овечьим окороком. На протяжении ночи, обоих водили в хороводе, заставляли прыгать через костры и весёлый смех не стихал ни на мгновение. Их с большой пышностью приняли в ковен, и связали жизненные нити обеих в плотный узел, калёным железом оставляя на запястье полукруг, что соединяясь воедино образует солнце, — символ вечного союза.        И союз этот, им надлежало блюсти до последнего вздоха.                          ***        Лидия проснулась не одна. Она лежала на раскиданных шкурах в окружении дюжины женщин, молодых и дряблых, красивых и покрытых оспинами. Все они были запятнаны кровью, но очевидно не своей, и грязью. Огромное кострище догорало на фоне мутного рассвета, и дым от него расстилался по земле, укрывая нагие тела. На траве валялись трупики куриц, освежёванных коз и овец; бутылкам с элем не было счёта.        Медленно, так чтобы не разбудить спящих, Лидия поднялась на ноги и в тот же миг увидела её. Серану. Ведьму. Похитительницу статуи. Она сидела на пне схватившись за голову, вся покрытая сажей, но всё ещё прекрасная, как и в день их первой встречи. Волосы её рассыпались по плечам, концами закрывая сосочки.        Лидия продолжила бы наблюдать за этой чудесной нимфой, словно сошедшей со страниц романтической баллады, если бы мысль об украденной статуе не разожгла гнева в её сердце.        — Грязная воровка! — Зарычала она, и кинулась на противницу.        Серана не успела ни встать, ни упасть. Лидия врезалась в неё, как таран, опрокидывая ничком и начиная проклинать на чём свет стоит, при этом вовсе не стесняясь использовать кулаки. Их расцепили с большим трудом, оттащили и окатили обеих ледяной водицей. Воцарилась тишина, и в тишине этой послышался хлопок.        — Тише, тише, — повторила хлопок женщина, с одряблевшими грудями свисающими до живота; она была укрыта волчьей шкурой, в руках держала посох. — Негоже сестрицам бранится, а коль бранится так игриво, вовсе без синяков да ссадин.        — Отпустите меня! Отпустите! — Верещала Лидия, но ведьмы держали намертво. — Я убью её! Я скормлю её волкам, я…я…        — Нет! — Грозно крикнула женщина, и снова воцарилась молчание. — Нет убить, нет скормить, нет! Ибо было сказано et don't effusus Serana sanguisis, и было повторено et don't effusus Ludia sanguisis. Клятва навеки!        — Клятва на сутки! — Прорычала в ответ Лидия. — И как только день закончится, я вырву её кишки!        Прозвучал громкий шлепок; все ахнули. Это ладонь ворожеи ударила Лидию по щеке. Она, взяла её за руку, притянула к Серане, и заставила обоих выставить запястья. У Сераны на правом запястья виднелся выжженный полукруг, а у Лидии идентичный — на левом.        — Луна?        — Солнце! Глупая Лидия! Вечность! Глупая Лидия! Рассвет! Глупая Лидия! — Прокричала ворожея и соединила девичьи запястья, под умилительный вздох толпы. — Всё это олицетворяет солнце. Круг, — символ вечности, символ непорочной любви. Вы поклялись et don't effusus sanguinis и клятву будете блюсти, хотите вы этого или нет!        Лидия вырвала руку; уста её ощерились, кулаки сжались, и гнев бурлил в груди; но она не посмела дать выход злости перед ворожеей, лишь обиженно фыркнула оборачиваясь спиной. Серана ещё долго смотрела ей вслед с тлеющей надеждой в сердце, что дружбе их быть может ещё суждено проклеваться сквозь скорлупу инакомыслия.                                ***               Они встретились на опушке, под сенью голых ветвей. Лидия сидела поджав колени, на покрывале из опавшей листвы, красной да жёлтой, и вид этот завораживал своей естественностью, словно так и задумала природа, когда создавала род людской.        — Если ты не собираешься на меня накидываться, как озверевшая пума, предлагаю поговорить. — Миролюбиво начала Серана, скрывая ладони за пазухой. — Мне, чтобы ты знала, тоже не по духу брататься с «воительницей света».        Лидия не ответила. Губы её дрожали от досады, но сердце было слишком закалено изнурительным прошлым, написанным кровью, потом и грязью, чтобы выдать даже одну капельку слёз. Ни этим ведьмам, ни Серане не понять, её веры, что наполняет сердце истинной любовью недоступной ни одному живому существу. Она обратилась в почитательницу Меридии, как только вернулась с войны. Её отряд сгинул, родных засекли имперцы, а дом спалили дотла. Казначей отказался выплачивать жалование, и Лидии пришлось вернуться на пепелище, без септима в кармане, без корочки хлеба в закромах; предстояло жить своими силами, во всём положится на себя и только горячие молитвы Меридии, осознание, пусть и ложное, что кто-то плачет глядя на неё, разделяет боль и смех, что кому-то не всё равно попадёт ли заяц в капкан, или ещё двое суток она проведёт на воде, придавало сил.        Долгое время статуя Меридии заменяла ей живого слушателя. По ночам, дрожа от холода, подчас на голой земле, Лидия рассказывала про войну, свои мечты и родителей, и верила что кто-то её слышит. Возможно она оказалась права, ибо после очередной горячей молитвы, она повстречала сына ярла. Паренёк, охочий до трав, заблудился в лесу собирая корни да листочки. Она привела его к родным, за что была устроена на ферму, и заслужила кошель золота.        С тех самых пор, Лидия самая ярая поклонница Меридии. За свою богиню, она будет драться до конца.        — Это ужасное недоразумение, — продолжила Серана, опускаясь рядом. — Настоящая шутка богов!.. Я не буду обузой для тебя. Обещаю, мы расстанемся и больше не встретимся, и клятва наша оборвётся как тоненькая нить.        — Это проклятая клятва, это клятва ведьм, клятва сокрытая от Её света.        — И всё же она для тебя важна. Важна, не отрицай. Тем вечером, на берегу озера, ты даже не попробовала на меня напасть, не потому что глупая, а из-за преданности своим словам. Даже если бы у тебя был шанс, — а он у тебя был, — ты никогда бы не нарушила своё слово. Это…заслуживает уважения.        — Какой толк говорить об этом, теперь?        — Тебе и правда, так хочется моей смерти?        — Я хочу вернуть свою статую, запереться в хижине и молится Ей. Вот чего я хочу!        — Это конечно не статуя, — Серана достала из-за пазухи небольшую куклу раскинувшую руки, сшитую из обрывков ткани, и набитую, очевидно соломой, и протянула её Лидии. — Но для молитв сгодится. Целое утро трудилась, пока ты на меня не набросилась.        — Дурно трудилась, выглядит страшно, — и добавила совсем тихо: — Но спасибо.        Конечно добиться мира у Сераны не получилось, но к полудню, когда члены ковена собирались у кострища, Лидия уже не пыталась придушить её. Ведьмы поделились с ними одеждами, тёмными мантиями явно видавшими виды, заляпанными кровью, но за неимением иного выбора, крайне практичные, чтобы скрыть наготу. День выдался погожий, но ветерок шалунишка щекотал икры. Женщины ходили по поляне, собираясь скопами, выпивали и смеялись; одни находили утешение в объятиях друг друга, иные же уединялись для более близкого знакомство.        Одна из таких парочек, молоденькая девчонка и женщина в возрасте, оставили гостей наедине, направляясь за кусты боярышника. Как только они ушли, воцарилось неловкое молчание, и Серана подумала, что это неплохой шанс завлечь Лидию в постель. И тут же одёрнула себя, дескать, она и завлекает в постель. Ну уж нет! Она госпожа Волкихар, потомственный вампир, избранная Молагом Балом, и ведёт себя столь низко. Но Лидия того стоила.        Она сидела напротив Сераны, потягивая початую бутылку вина. Иногда Лидия беспечно облизывала губы, обагренные сладким алто, ни на миг не задумываясь, какое вожделение её движения языком вызывают со стороны. Пили в молчаливом унынии.        — А ты что же, не пойдёшь искать себе пару? — Как бы невзначай спросила Серана, поправляя волосы, что могло бы выдать её переживания. Лидия ответила непонимающим взглядом, и госпожа Волкихар пояснила: — Ворожея сказала, во второй день шабаша, дети природы сливают тела.        — И что же мне, лезть на первую встречную, как кобель на суку?        Серана промолчала; на губах её скользнула довольная улыбка. День проходил медленно. Ветер волновал ветви деревьев, под которыми нашли приют новообращённые ведьмы, а те всё сидели, передавая бутылку вина из рук в руки, и задумчиво молчали. Наконец Лидия взяла слово:        — А потом будет очищение.        — Что прости?        — Очищение. Ворожея рассказала, что после «слияния», природа очищает тела, смывает порок.        — Будто ничего и не было вовсе.        — Да, и это решает соития всякого смысла. Что, не понимаешь? — Лидия подняла запястья, и Серана невольно дотронулась до своего полукруга на коже. — Клятва. Честь. Верность. Они поступают подло забывая друг друга.        — Не подло, а по натуре своей, — вмешалась в разговор ворожея, появившаяся кажется из ниоткуда; она присела рядом с девушками, укрывая плащом обвисшую грудь. — Существу, будь то человек, ящер или каджит, свойственно искать утешения в простых вещах. Мара дала возможность, и грех ей не воспользоваться. Молчи глупая Лидия, ты строишь из себя недотрогу, но это не делает тебе чести. Вам, тебе и Серане, всяко нельзя искать утешения на стороне, ибо an mane ad mane только вместе, и никак иначе. Вы принесли клятву, и пусть ещё не ощущаете возложенного на вас бремени, но оно уже на ваших плечах. Не будет вам счастья порознь, не будет хлеб мягким, а вода чистой. Нет, не будет.        Ворожея замолчала, и Серана ощутила необычайный душевный подъём. Она обрела не только сестру по клятве, но и подругу, доверенное лицо которое всегда будет на её стороне. И пускай Лидия не хотела признавать их узы, мало-помалу принимала неизбежность.                          ***        День шёл на убыль. Ветер поднимал опавшие листья, заметая лисьи тропы. Похолодало, и небо заволокло серой хмарью. Ведьмы собрались скопом, и медленно пошли вслед за ворожей, судача о том, да о сём. Серана и Лидия шли рука об руку, всё так же молча. Они могли уйти, но это означало оскорбить новых подруг, которые отнеслись к ним поистине великодушно.        Ковен дошёл до пещеры, сокрытый ивовыми прутьями и прошёл внутрь. Стало темно. Тропа ведущая далеко вниз, терялась во мраке, и Серане приходилось полагаться на впереди идущую Лидию, возложив ладони на её плечи. Ведьмы шли громко, то и дело смеялись, и шум их разносился эхом по петляющему тоннелю. И ни одна из них не заметила подозрительных теней, что шаг в шаг следовали за ними. Они были пылинками в воздухе, парой алых светлячков, миражом на закате, видением; но они были, и кинжалы их остро заточенные, покидали ножны.        Наконец туннель закончился, и девушки вышли в обширную залу. Там стены покрывал светящийся нарост, переливающийся яркими цветами, от чистой лазури до небесной синевы. Свет этот ложился на водную гладь озера, представшего перед зашедшими.        Ведьмы, очевидно частые гости в этой чудесной обители, скинули мантии, расстилая их на земле. Одни усаживались, разливали вино по кружкам, и бренча на лютне, другие входили в воду, подзадоривая подруг.        — Ну же, идём, омоемся, — предложила Серана и уста её растянулись в лисьей ухмылке.        Лидия принялась упираться, но ворожея стукнула её по заду, и она вынужденно согласилась. Оставив одежду на полу, девушки зашли в озеро. Оно оказалось неглубоким, с холодной водой, но для закалённой северянки скорее прохладной. Серана наблюдала за ней, и всё её существо тряслось в вожделении. Вокруг стояли и другие красавицы, и каждая была хороша, выбирай любую, но она хотела только её, только Лидию. Лидия была красива, словно дитя рождённая от богов. В ней утончённая красота Дибеллы: грудь подобно бурдюку, упругая с задёрнутыми вверх горлышками сосочков, округлые ягодицы и прямые бёдра, смешивалась с воинственностью Талоса: крепкими плечами, накаченными икрами и шрамами покрывающими тело: один у пупка, идущий вниз к скрытым в кучерявых дебрях лоно, другой на боку выделяющийся белёсым цветом на фоне розовой кожи        Серана возжелала изучить эти шрамы, готовая слушать истории их происхождения, лёжа где-нибудь в лесу под боком у Лидии; но не смела докучать ей своими прихотями, и просто любовалась ими, как тайный поклонник любуется объектом своей страсти, скрываясь за углом дома.        — Закаляемся! — прорычала Лидия, окунаясь по шею. — И как тебе водичка?        — Кажется холодная? Сложно определить: вампиры не настолько чувствительны.        — А ты нырни, и сразу почувствуешь.        — Не хочу волосы мочить.        — Или трусишь? — Лидия подплыла на расстояния пальца, и ладони её крепко легли на талию Сераны. — Давай вместе?        Серана кивнула, и они нырнули. Сквозь кристально чистую плёнку, Лидия наблюдала за ведьмами, как вдруг они переполошились, кажется послышались крики, но вода заглушала любой шум. На поверхности показались вспышки, свет сделался тусклым, воцарился полумрак. Это кровь запятнала светящиеся наросты, она же затопила пол пещеры, ручейком стекая в озеро.        Когда девушки наконец поняли, что происходит, было уже поздно. В живых оставался одна ворожея, сгорбленная ничтожная старушка, что отбивалась посохом от стаи иродов взявших её в кольцо. Они издевались над ней, пинали и тыкали кинжалами, но не давали спокойно умереть. Она отбивалась из последних сил, но вот просвистело лезвие, и тело её сломленное упало наземь.        Лидия вынырнула, взбираясь на сушу. Нападающие, существа в тёмных рясах, смердящие тухлятиной, не ожидали атаки с фланга. Воительница света на бегу подхватила одежду, кидая её в лицо одного из противников, а сама прыгнула на второго. Лезвие прошло в пальце от её бока, и ухватившись за рукоять кинжала, она потянулась на себя, ударом локтя отбрасывая врага.        — Сзади! — Окликнула Серана.        Лидия обернулась, встречаясь лицом к лицу с противником. Он смотрел на неё тупым взглядом исподлобья низко опущенного капюшона. Ещё один заходил сбоку. Она знала, что от двух ударов ни за что не увернётся, оставалось лишь решить, какой из них нанесёт меньше увечий. Собравшись с духом, воительница света стремительно развернулась, ощущая затылком приближение смерти. Сзади громыхнуло. С потолка посыпалось крошево.        Противник оказался нерасторопным, и поскользнувшись принял свою кончину. Когда Лидия обернулась, второй убийца уже лежал на земле, а рядом стояла Серана; нагая и уверенная, она держала ладони на уровне бедер.        Агония ведьм давно стихла, и убийцы полукольцом окружили девушек.        — Мыслишь в заклятиях?        — Обижаешь! — Ответила Серана, и снова громыхнуло, а из ладоней её выскочила шаловливая молния пригвождая противника к стене. — Ранена?        — Царапина в коллекции. Подними-ка кинжал, рядом с тобой лежит. Славно.        — Осталось шестеро, а я уже выдохлась.        — Шестеро! Да таких баламошек, только на забой! Во славу Меридии!        Серана не была уверена, стоит ли кричать имя своего бога покровителя, поэтому наколдовала ещё одну молнию. Она промазала: удар пришёлся по сталактиту, и тот треснув, упал на голову врага. Лидия тем временем прыгнула вперёд, в неистовом порыве рубя налево и направо. Её глаза покрыла пелена гнева, и не было ничего, что могло остановить эту деву битвы, жаждущую только одного: крови.        Кровь проливалась. Тела падали на пол. Лидия была неумолима. С выпадов, она переходила на размашистые удары, смертоносным вихрем защищаясь от врагов с фланга. Когда лезвие кинжала застревал в телах жертв, её могучие ладони обращались кулаками, и били, били, били!..        Магический запас Сераны истощился, и она отважно схватилась за посох ворожеи, но когда ринулась в атаку, застала лишь одного противника, да и того отступающего под натиском Лидии.        Лидия танцующе приближалась к нему, и грудь её тяжело вздымалась, а лицо, покрытое кровью оставалась всё таким же собранным. Он сделал выпад, и воительница выбила из его рук кинжал, и молниеносно перехватив, направила назад. Лезвие вошло в горло, как в масло; убийца согнулся в три погибели, и испустил дух. Бой был окончен.        — И не таких убивала, — сплюнула Лидия, опускаясь подле стены. — Вот гниды!..        «Нет, — подумалось Серане, и она присела к трупу, откидывая капюшон мантии, — это не гниды, а всего лишь трэллы. Снова. И нет, это не закономерность, а охота, видимо на меня.»        — Мрази, подонки, ублюдки!.. — Гнев Лидии начинал утихать, и его место заменяла боль во всём теле. — Талос не примет их души, и путь с Совнгард им закрыт! Подло напасть, орудуя кинжалами — оружием подлецов! Нет, не пировать им с воинами Исграмора, не пить им эль великанов.        — Не пировать, и не пить, ибо душ у них нет. Это трэллы, пустышки, тела без воли.        — Один вош!        — Больно? — Участливо спросила Серана, опускаясь рядом.        — Щекотно! Мелкими царапинами меня не убьёшь.        Но царапины эти, две на спине и одна на боку, опасно кровоточили. Серана собралась с силами, и голос матери настиг её вместе с давними воспоминаниями. Она вспомнила, как упражнялась в магии, практикуя школу восстановления, магию света, созданную помогать и поддерживать жизнь. Кончики её пальцев загорелись эфемерным свечением, и мягко опустились на раны.        Серана отдала всю себя этому занятию, не замечая ничего вокруг. Лидия сидела неподвижно, и истома разливалась по её телу, липкая словно эль, сладкая, как мёд и это были самые чудесные мгновения за последние пару лет её жизни. Но кровь не останавливалась.        — Магия твоя не помогает? — Усмехнулась Лидия, и губы её плотно сжались.        — Потерпи ещё немного, мне нужно восстановить силы. «…Иначе ты умрёшь, — размышляла про себя Серана. — И я лишусь своей сестры по клятве, подруги готовой разделить со мной вечность. Видит Бал, я только об этом и мечтала, и теперь мечта моя тает словно снег. Что сделать мне, как спасти тебя Лидия, моя дорогая Лидия, моя воительница света, грозная северянка. Ты не можешь умереть сейчас, ведь наша история только начинается, ведь это всего-навсего первая страница нашего романа. О боги, смилуйтесь надо мной, даруйте мне сил, и больше я никогда не стану взывать к вам!»        — Я не хотела.        — Что? — Встрепенулась Серана, наклоняясь к устам Лидии.        — Я не хотела тебя убивать. Ты однажды спросила: «желаю ли я твоей смерти». Нет, не желаю. Когда я впервые увидела тебя, мне стало страшно; ведь не бывает на свете таких красивых тел. Но вот ты сидишь передо мной, вся испачканная в крови, но ещё прекрасней чем в день нашей первой встречи. Что это, если не чудо? — Лидия нервно усмехнулась, и на губах её проступила кровь. — А ещё мне казалось, что ты воплощения Меридии. Не смейся! Когда я вернулась домой, все мысли мои были о тебе. Это святотатство, это грех и я грешила каждый день, вспоминая твою хрупкую наготу. И я сказала себе: «Лидия, когда придёт время ты искупишь грех». На протяжении года я ждала часа искупления, а дождалась тебя…        — Тише, — прошептала Серана, и палец её метнулся к губам Лидии. — Береги силы. Тебе не нужно оправдываться; отпусти прошлое, но не отпускай меня.        — И что же мне, после такой красноречивой речи выживать, и смотреть тебе в глаза? Со стыда можно помереть.        — Уж лучше со стыда, чем от кровотечения. Пожалуй я перевяжу тебе раны, по крайней мере пока не наберусь сил, залечить их с помощью магии.

      

       Серана отошла от умирающей подруги, и только шаги её звучали в гробовой тишине. Она заняла себя целью: найти воды и разорвать мантии на тряпки, но буря волнений в её душе, не стихала ни на минуту. И в шторме этих переживаний, сердце её волновали слова Лидии, завещание чувств оставленное перед вратами Совнгарда, чувств подобных цветам, чьи нераспустившиеся бутоны, покрыл пепел горящих надежд.        На мгновение, Серане подумалось, что её вампирская кровь, может спасти Лидии жизнь. Но она брезгливо отвергла эту идею, ведь воительница света ни за чтобы не согласилась на такое святотатство, пусть и способное продлить её земную юдоль.        И всё же Серана спросила об этом, когда спаивала раненой найденное вино.        — Ты предлагаешь мне остаться в грязном мире, вместо того, чтобы пировать в зале Исграмора.        — Я предлагаю тебе остаться со мной.        Лидия долго молчала, одной ногой за порогом Зала славы. Но вдруг встрепенулась, и в глазах её блеснула влага.        — Ты стóишь того, чтобы жить, чтобы бороться и побеждать. И я боролась, пролива кровь, сначала в крипте, теперь здесь, в этой пещере.        — И ты ещё не получила награду.        — Так награди меня. Согрей, пожалуйста. Стало очень холодно. И ты что же, плачешь?        — Кажется да. — Шмыгнув носом Серана притулилась рядом, плечо к плечу, и слёзы стекали по её щекам, и необъяснимое искушение смерти, поселилось в пропитанном горечью сердце.        Пальцы их соединились, и запястья соприкоснулись. Взор Сераны застилала пелена слёз, Лидия же вовсе смежила веки, и не видела они, как полукруги на их коже засветились, образуя единое солнце, символ вечности, союза и нерушимых уз. Их накрыло эфемерным плащом, и под плащом этим было тепло и жизнь струились через каждую складочку.        Смерть отступила, раны затянулись и солнце жизни взошло над их головами.                           ***        — Никогда не думала, что в Совнгарде будет так мрачно.             — Это потому что, ты вовсе не в Совнгарде. — Заметила Серана, утирая слёзы.        Они не спешили вставать, притулившись друг к другу и наслаждаясь этой внезапной близостью. Запястья их жгло пламенем, кровь стала лавой, обжигая вены.        Тишину пронзило чмоканье губ, и голос Лидии согревший ухо Сераны, пояснил:        — Забираю награду.        Серана не возражала.                                 ***        Когда они вышли из пещеры, стояла глубокая ночь. Светила ущербная луна, и ветер волновал полы их мантий, замызганных в чужой крови. На поясах висели кинжалы, Лидия же взяла сразу три. Обирая трупы, девушки решали, что им делать дальше. Угроза покушения висела над Сераной, как солнце над Тамриэлем; от неё никуда не скрыться.        — Значит нужно бить, а не убегать. — Бойко заявила Лидия, спускаясь по тропинке. — Если мы продолжим бегать, только и будем натыкаться на этих убийц. Нужно нанести удар на опережение!        «Удар на опережение, — со смехом повторяла Серана. — Удар по Вингальмо, ведь только ему выгодна моя смерть, смерть дочери Хладной гавани, госпожи Волкихар. Он будет рад моей кончине, и без сомнения всячески этому способствует. Посланные убийцы не отличаются от тех, что встретили меня в крипте. Тогда Вингальмо явился сам, сейчас же наверняка забоялся. Однако странное дело, до сего дня, он не давал о себе знать, а ведь я объездила весь Скайрим…»        — Бить и бить, — не унималась Лидия, — пока враги не дрогнут. Нужно сломить их строй! Разбить щиты! Затоптать в грязь!        — Сколько кровожадности.        — Сие есть мир, как говорят жрецы Мары.        — «Сие есть мир, и наполнить ты его должен любовью».        — Мы этим и занимаемся. Видела с какой любовью я лупила убийц?        — Ты была неотразима!        Спустившись к реке, девушки вымыли лица. Серана продолжала думать о Вингальмо, и думы её были тяжелы. Она знала, что предстоящий бой им не выиграть, что они полягут вдвоём, наверняка рука об руку, а ведь Лидия только открыла ей своё сердце, и теперь вынуждена подставляться под удар.        Серана боялась рисковать, страшилась мощи Вингальмо, перед которой кичливая Лидия, будет вынуждена склонить голову. Это была дорога смерти, и идти по ней, означало разменять свои души на призрачный шанс свергнуть завистников.        Нет, Серана не хотела этого. Желанней ей было тихое уединение в глуши, где не будет никого, только она да Лидия, и возможно пара коз. Они ухаживали бы за ними, а вечерами садились у крыльца, разделяя трапезу и любуясь звёздами.        — Не знаю о чём ты думаешь, — выпрямилась Лидия, и луна осветила её величественный профиль. — Но я тебя не оставлю.        — Даже если дорога по которой я пойду, приведёт к погибели?        — И мы примем её вместе.        — И ты не боишься?        — В страхе нет чести. Мы будем драться, а если нам уготована смерть, встретим её вместе, рука об руку, как и завещала ворожея.        Замолчали, почитая покойную женщину. И пока молчали, губы их тянулись друг к другу, но они не решалась нарушить ничтожную дистанцию.        — Знай же: я буду требовать награду за свои подвиги. — Намекнула Лидии, многозначительно ухмыляясь.        — И я буду выплачивать её начиная с этого момента.        Под взглядом луны, ладони их соприкоснулись, а после и губы сплетаясь в неуверенном первом, но далеко не последнем поцелуе.                                 ***        — Когда вампир кусает жертву, он делает её своей, — как-то раз во время пути, пояснила Серана, щуря глаза от слепящего солнца.        И тогда Лидия приложила ладонь Сераны к губам, шутливо кусая.        Они шли в замок Волкихар, шли на верную смерть, и сердца их стучали в унисон.                                ***        Замок Волкихар располагался на острове, едва видимом с западного берега Хаафингара. Такая отдалённость позволяла вампиром свить себе гнездо безнаказанности, где они предавались кровавым утехам.        Когда девушки добрались до пристани, собираясь нанять лодку, море сделалось неспокойным, начинался шторм и ни один лодочник, даже за полцарства, не решился бы выходить в море. Словно издеваясь над потугами смертных, полил дождь, и им пришлось встать под навес торговой лавки.        Там же их встретил незнакомец, скрывающий лицо за низко опущенным капюшоном. Он шёл прямо на них, сжимая в левой ладони мешок, а в правой — топор, и шаг его был уверенным. Подул ветер, и Серану окатило солёным запахом моря, а ещё перегара, очень сильного перегара.        Когда незнакомец приблизился на локоть, Серана уже знала кто перед ними стоит.        — Ортьольф!        — Не сразу признала, детка, а? Богатым буду.        Они обнялись, и Серана представила старого друга, новой подруге, впрочем, считая её вовсе не подругой, и даже не возлюбленное, а чем-то большим, чем-то чему мир пока не дал названия. Она считала её своей.        Лидии понравился Ортьольф. Во время короткого разговора, между ними зародилась взаимная приязнь, какую воин может испытывать к воину, а тот факт, что он северной крови, пусть и отравленной вампирским жалом, тем паче роднила их.        — Сама понимаешь, детка, твой отец не всегда ко мне прислушивается, а в вопросах связанных с тобой так и вовсе, предпочитает не слышать. — Начал Ортьольф. — Домой тебе сейчас никак нельзя, иначе рано или поздно длинноухая чмоня покусится на твоё здоровье. Нет, уж лучше прокатись-ка ты по Скайриму, а коль есть желания посети Сиродил, говорят там все эти…курильные…кумиль…        — Куртуазные. — Помогла Серана.        — Ну их дело, я-то осуждать не осуждаю, мне оно по боку, хоть так, хоть этак. Я тут тебе гостинцев принёс: одежда, провиант, ну и топорик, Мольгльёр, крепкий как башка Таласа, навершие выкованные из орихалка, потому такое тёмное, рукоять из красного дерева, красивая, а?        — Красивая. Спасибо Ортьольф, за топорик да и вообще за всё. Я не забуду твоей доброты.        — А я не забуду тебя, но ты лучше уходи и чем дальше тем лучше. Уходи вместе с Лидией, ей-то всяко можно доверять, по глазам вижу, дева достойная, и в бою поди сражается как медведь. Уходите, и пусть Талос хранит вас.        Подул бриз, и Ортьольф исчез обратившись в пыль. Лишь силуэт его, едва различимый удирал по берегу.                                 ***       — И куда мы идём? — На второй день пути спросила Лидия.        — В лес к волкам. — ответила Серана, и пояснила: — Хижина твоя в лесу…        — В лесу, но волки там отродясь не водятся. Оленей целые стаи, а волков ни одного. Но лучше нам уйти куда-нибудь подальше. В мешке-то септимов на целое королевство, тем паче будет перейти границу.        — Ты предлагаешь покинуть Скайрим?        — Меня здесь ничего не держит.        Девичьи очи встретились, и уста их украсили обоюдные улыбки. Небо затянулось серыми тучами, холодный ветер волновал полы их одежд. Становилось холодно.        — Ни луча солнца, — буркнула Лидия.        — А если так…        Они встали плечо к плечу, и запястья их соприкоснулись из двух полукругов образуя один, символ вечности, символ бесконечности, отныне их символ. Повинуясь этой тайной магии, тучи расступились и яркие лучи снизошли на их головы. Висок к виску, они любовались этим зрелищем. Серана любовалась ещё и Лидией, ибо её выражение лица, до нелепости простодушное, умиляло.        — Идём, моя воительница света?        — Идём, моя госпожа ночи.        И они пошли, по петляющим дорогам судьбы, туда, где честь и коварство, предательство и вера, туда, где тьма становится светом, а свет оборачивается тьмой. Они делали свои первые шаги в саге, что будут воспевать барды многих поколений, что украсит их имена славой на долгие столетья, но об этом девушки ещё не догадывались. Так началась их сага, сага о воительнице света и дочери Хладной гавани.