Just a machine

Запах сырости отражается от падающих вниз с потолка капель, и я неслышно закрываю за собой дверь в каюту. Ты сидишь на промозглом полу один, и я позволяю себе спрятать быструю улыбку под воротом куртки: хоть иногда Норт оставляет тебя в покое. Я медленно подхожу и сажусь рядом. Взгляд твоих разноцветных глаз устремлён куда-то в пустоту, и я успеваю прочесть в них беспокойство, прежде чем они фокусируют свое внимание на мне. — Маркус, — имя трижды отражается от глухих стен и растворяется в глубине корабля, — как ты? Ты отвечаешь не сразу: — Нам не избежать столкновения. Грядёт война. — твои пальцы перебирают ткань на грязном вороте плаща, — пацифизм слабо помог. Услышав отчаяние в твоём голосе мне становится горько. Я думаю о птицах в небе, о шуме моря и о том, как приятно потрескивает древесина в костре. О всех мелочах, которыми бы я хотел любоваться с утра до нового утра, и которые сегодня я могу видеть в последний раз. По телу пробегает дрожь и на душе становится зыбко. — Мы предприняли все, что было в наших силах. Люди всегда боятся того, чего не знают и предпочитают ненавидеть, даже не пытаясь послушать. Если конфронтация неизбежна, мы будем бороться до последнего. — ты задумчив, но я знаю, что ты слушаешь, — Маркус, я пойду за тобой, даже если придется отдать жизнь, — быстро осекаюсь, — мы все пойдем. — Я не знаю, что делать. Не знаю, что правильно, Саймон, — ты звучишь, словно натянутая тетива, готовая выстрелить в любой момент, — я не хотел крови, но по другому нам своего не добиться, по другому наш голос не имеет веса, так? Почему мы должны вымаливать шанс на жизнь и просить дозволения любить? — в твоём голосе жуткая тоска, и меня охватывает липкий страх, — Джош был человечнее многих людей, он был лучшим из нас, и где он теперь? Его запчасти раскиданы по свалке, смешавшись с мусором, как будто он — вещь. Даже не пушечное мясо. — твоя голова в трауре склонилась над согнутыми коленями, — я всего лишь хотел свободы для своего народа. Твои глаза так красивы, и мне становится очень стыдно, что, утопая в них, я не нашелся с ответом: — Я… Я не знаю. — Как твоя нога? — ты указываешь на мою рассеченную штанину. — тогда я думал, что мы тебя потеряли. — Показатели системы в норме, — я слабо улыбаюсь, — Люси подлатала меня, как только я добрался до Иерихона. Ответом мне служит твоя усталая, но искренняя улыбка: — Я рад, что ты здесь. — Маркус, я… — мое никогда не сказанное вслух признание жестоко расстреляно автоматами, чей звук раздался на этаже выше. Я слышу запах пороха и удары отслуживших гильз. Может, оно и к лучшему, может, это меня, в какой-то мере, спасло — я бы не сказал ничего дельного, да и не думаю, что ты бы расценил мои слова верно. Ты уже наверняка все это слышал от тысячи внемлющих тебе андроидов на этом проклятом корабле, ведь на прямое признание я бы никогда не осмелился. — Чёрт, они здесь! — ты мгновенно вскакиваешь и достаёшь припрятанный пистолет, который до последнего надеялся не использовать. — Как они нашли нас? — я звучу глупо, задавая вопросы, на которые ты не знаешь ответа, и умолкаю, смотря тебе вслед. — Маркус! — ты озабоченно оглядываешься, но, тем не менее, останавливаешься. — будь осторожен. — и ты будь, Саймон. — ты киваешь, и мы разбегаемся в лабиринтах Иерихона. Политика людей никогда не была мне ясна, как бы я не пытался ее понять. Хватать оружие, поливать землю кровью и называть это доблестной отвагой — это ли не сущая глупость, ведущая к неизбежному концу? Бесполезное разделение, условные границы, порождающие презрение и вражду никогда не были разумными. Это пустая трата времени. Забавно, что я рассуждаю над тем, чему я не подвластен: мои суставы никогда не заболят и волосы на голове не тронет седина — казалось бы, о чем ещё можно мечтать? Я задаюсь этим вопросом снова и снова, пробегая под градом пуль. Уже даже не злюсь, а искренне недоумеваю — почему же они никак не поймут, что мы живые? В перерывах между ожесточенными пулемётными очередями думать становится немного трудно. В метре от меня замертво падает Норт. Всего лишь кусок пластика? Бездушное подобие человека? Наверное, люди правы, скорее всего, так и есть — именно поэтому я мчусь, перепрыгивая через разверзшиеся у меня под ногами котлованы, именно поэтому я вырываю из груди свое сердце и безропотно отдаю его тебе. Мне больше не страшно умирать. Хоть ты и склонился надо мной и по твоим щекам катятся слезы, я почти не опечален и вымученно улыбаюсь. Без боли, без страха, без тревог. — Я люблю тебя, Маркус.