***
— И надеюсь, что за каникулы вы хотя бы не забудете название страны, в которой живете, не говоря уже об ее истории, — не удержался от колкости Хидан, отпуская студентов. Это был последний его урок в этом семестре, и было бессмысленно проводить опрос, или начинать новую тему. Он закончил раньше, чем вызвал одобрительный гул, и теперь ребята спешили за пределы аудитории. Некоторые, проходя мимо, благодарили его, желали ему хороших каникул, а он лишь кивал в ответ, притворно сосредоточившись на учебном плане. Он не хотел замечать сочувствие в их взглядах, к тому же, он просто считал несправедливым, то, что они до сих пор живы. После смерти детей отношения с окружающими стали портиться, и у Хидана плохо получалось себя сдерживать. Всего через месяц после их смерти, он поймал себя на том, что отныне живет в странном мире, в котором все будто бы развалилось, а затем было собрано снова, вот только не совсем так, как надо. Холодильник казался пустым, потому что был заполнен лишь необходимыми продуктами, без сладостей, которые обычно покупались детям. Он начал понимать, что на листах бумаги изначально не было никаких набросков, что на конвертах, счетах и чеках не появлялись сами собой рисунки деревьев, кошек, кораблей и лягушек. Без них они выглядели странно. Тяжелее всего было ощущать, что он уже не может общаться с людьми, как прежде. Он мог поговорить с почтальоном, поболтать в очереди в супермаркете, но он уже не мог сказать, что у соседа странный нос, или, повернувшись к кому-нибудь из близнецов, напеть мелодию из какой-то глупой рекламы, вызвавшую у него улыбку. Какое-то время спустя, через несколько недель, ему стало казаться, что он постепенно привыкает к новой жизни. Что случилось — то случилось, и прошлого не вернуть, как не вернуть каплю дождя, упавшую на горячий асфальт. Однако, вскоре стало ясно, что это лишь затишье перед бурей. Его вывел из себя волонтер на парковке, сунувший в руки листовку о борьбе со СПИДом. Хидан оттолкнул его, огрызнувшись, парень отошел от него к своей юной коллеге, девочке-подростку с печальными глазами, прямо-таки источавшими сострадание, и что-то ей сказал. — А как вы, предохраняетесь, когда трахаетесь? — Хидан испепелял его взглядом. Волонтеры, покраснели, смутившись. Садясь в машину, Хидан уже ненавидел самого себя, но внутри у него по-прежнему все дрожало. У него начали происходить нервные срывы, он старался не попадаться жене на глаза. Дни тянулись все медленнее, делая жизнь еще более невыносимой. Ему казалось, что Конан справлялась лучше, чем он. Через две недели после похорон, она вновь начала краситься, ходить на работу: жена была тренером по йоге. Он думал, что ее духовные практики помогали ей держаться на плаву в этом, захлестнувшим их водовороте скорби. Недавно они даже попробовали заняться сексом, и, вспоминая об этом, Хидана тут же накрывало чувством стыда. Они неловко пообнимались, долго возились с презервативом, и в ту ночь Хидан осознал, что они делают это из какого-то иррационального чувства долга перед друг другом. Он понимал, что жена испытала облегчение, когда этот анатомический театр, наконец, завершился, а Хидан откатился на свою сторону постели, со странной мыслью: «Если бы не рождение детей, мы были бы вместе?» Раньше они всегда засыпали в объятьях друг друга. Теперь они ложились так, что их тела даже не соприкасались. Думая обо всем этом, Хидан подошел к полицейскому участку со стопкой листов в руках. Он не знал, как будет объяснять то, что он обнаружил на снимках, и как сформулировать цель своего визита. «Здравствуйте, я отец…» Был отцом. «У меня есть подозрения… важная информация для вас…» Глупо и пафосно. Он понимал, что бессмысленно репетировать, и на прямой вопрос: «что вы здесь делаете?» не сможет дать какой-то вразумительный ответ. Но он должен показать эти снимки, обратить внимание полиции на этого странного человека в капюшоне. — Иди, Моисей, и придешь ты в землю обетованную, — сказал сам себе Хидан, проходя внутрь здания.***
Какузу закрывшись у себя в кабинете, пытался перевести дух, и сосредоточиться на работе. Он не спал всю ночь, дезодорант, обещавший ему 48 часов свежести, давно выдохся, голова гудела, пустой желудок напомнил о себе голодом, но сейчас он не мог отлучиться из участка даже в кафе напротив. После звонка Сасори ему надо находиться здесь, и держать руку на пульсе. Отношения с научной группой у него, да и у других коллег всегда были натянутыми. Криминалистам насрать на детективов и их внутренние склоки. Большинство из них считали их разбалованными прима-балеринами, которым неплохо бы для разнообразия разок заняться настоящим делом. То, что Сасори пошел ему навстречу, стало неожиданностью, и Какузу был ему благодарен. Потом он придумает, как с ним рассчитаться ответным широким жестом. Какузу собрал волосы в хвост: конечно, от зуда у корней это не спасало, голову нужно было мыть, но хотя бы создавало видимость приличного человека. Давно его так не встряхивало. Зазвонил старый служебный телефон. — К вам посетитель, — сообщил ему дежурный, когда он снял трубку. Какузу хотел ответить, чтобы его отправили к Анко, или к кому-то из парней, но вспомнил, что все они сейчас находились на фабрике, и заканчивали опросы рабочих. Придется беседовать самому. Какузу убирал в стол сигаретную пачку, когда дверь, после стука открылась, и с ним поздоровался высокий мужчина в очках. — Вы, кажется, профессор, из местного университета? — он помнил, что человек, усевшийся напротив него, был связан с образованием. В конце марта его детей размазало по рельсам старой, железнодорожной цистерной, Какузу, вместе с Анко приезжал на осмотр места происшествия. Сто процентный несчастный случай, градоначальников оштрафовали, территорию расчистили от ржавых вагонов и прочего мусора, и теперь рельсы постепенно зарастали травой, до тех пор, пока какой-нибудь предприниматель не выкупит этот злополучный участок. — Я не профессор, — его собеседник удивленно вскинул брови. — Чтобы стать профессором нужно написать больше пятидесяти научных статей, а я, — тут он помотал головой, видимо, смутившись тем, что начал это ему объяснять. — Меня зовут Хозуки Хидан, и я учитель, преподаю историю. Какузу кивнул, представившись в ответ. Хидан выглядел более собранным, чем тогда, когда Анко приезжала чтобы побеседовать с ним и его женой по поводу случившегося. Какузу переложил на нее эту обязанность, у женщин лучше получалось подбирать слова во время разговора с безутешными родителями. Тогда он видел потерянного, осунувшегося человека, с темными кругами под покрытыми красной сеткой сосудов глазами, раздавленного обрушившимся на него горем. Сейчас Хидан, в своих джинсах и синей рубахе был похож на преподавателя из женских романов, который мог бы переспать со студенткой, но не стал бы этого делать. — Так о чем вы хотели со мной поговорить? — спросил Какузу, взглянув на наручные часы. Скоро Анко и остальные вернутся, нужно быстрее покончить с этим. — Дело в том, — Хидан придвинулся ближе к столу, и разложил на нем свои распечатки, — что вчера я читал статьи обо всех произошедших в Конохе детских несчастных случаях, и заметил кое-что странное, — он ткнул пальцем в снимок, где люди пускали цветы по воде. — Этот человек трижды присутствовал на месте трагедии. Мне кажется, он может быть замешан во всех этих событиях, и они вовсе не случайны! — выпалил Хидан, вцепившись взглядом в него так, будто сейчас Какузу держал в своих руках все его надежды и страхи, как будто каждое его слово и каждый пиксель на этих снимках несли в себе скрытое послание для него. Какузу это напрягало, он не мог дать Хидану утешение, подтвердить его правоту. Он — обычный человек, который делает свою работу, а не последняя надежда для всех и каждого. — Послушайте, — Какузу вздохнул, стараясь говорить как можно мягче. — Я понимаю, что вам тяжело смириться с утратой, я сам отец. И ваш мозг отчаянно ищет ответ на вопрос: «почему это произошло именно с моей семьей?», и пытается обвинить кто-то в случившемся, потому, что так легче это пережить. Это нормально, это защитная реакция нашей психики. Но не нужно, пожалуйста… — Вы что, даже не проверите этого типа?! — возмутился Хидан, сразу уловив за всеми этими красивыми словами суть — его только что отшили. — Профессор, — вздохнул Какузу, устало проведя ладонью по лицу. — Вот вы говорите: «проверьте этого типа», — он подобрал снимок, вытащил из подставки карандаш, и указал им на нужную область. — Из примет у нас только куртка с капюшоном. А знаете, сколько таких курток изготавливают и продают каждый год? — он взглянул на недовольного Хидана, и вернул фото на стол. — Это вообще могут быть разные люди. Да даже если это один и тот же человек, то, что нам это дает? Расследование смерти ребенка всегда ведется очень тщательно. Было проведено множество проверок, которые подтвердили, что это злосчастное стечение обстоятельств, приведшее к смерти в результате несчастного случая. — Этот человек похож на психопата, который похитил, а потом преследовал Инузука Хану! — продолжил настаивать Хидан. — Нельзя это так оставлять, вы должны попытаться найти его! — Дело Ханы расследуют лучшие детективы страны, — Какузу выпрямился в своем кресле, ему уже начинало это надоедать. — И они непременно обратили бы внимание на человека, о котором вы говорите, если бы для этого было больше оснований, чем обвинения одного местного профессора, — он не удержался от колкости. — А смерть моих детей это недостаточное основание? — холодно ответил Хидан, собирая со стола листы. — И я вам уже говорил, я не профессор! — он яростно взглянул на Какузу, и широким шагом вышел за дверь. Какузу задумчиво смотрел ему вслед. Наверное, стоило проявить чуть больше сочувствия, несчастье в семье Хидана произошло недавно, и эта рана еще свежа. А смерть моих детей это недостаточное основание? Он зажмурился, стараясь выбросить недавний разговор из головы. Какузу расстегнул грязные манжеты, и закатал рукава рубахи, до локтей. Сегодня он точно достанет из недр шкафа летнюю форму. Сейчас ему хватало проблем и стоило сосредоточиться на них. За дверью послышался стук каблуков, и вскоре в кабинет вбежала Анко. — Какузу! — она говорила шепотом, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что они тут одни. — Только что пришли результаты вскрытия! — Анко протянула ему полученный факс, хотя то, что ее так встревожило, он узнал еще двенадцать часов назад. — Под ногтями убитого обнаружили частицы кожи твоей дочери!***
Хидан вернулся на парковку, раздосадовано пнул колесо своей машины. На что он рассчитывал? Этот прожжённый жизнью, ублюдочный детектив поднял его на смех, и не воспринял всерьез его доводы. Он недовольно поджал губы, вспоминая его покровительственный тон и это издевательское «профессор». Конечно, этот Какузу мог быть и прав: на снимках разные люди, и ничего подозрительного в них действительно нет. Но одного только его мнения Хидану было недостаточно. Любую исследовательскую работу надо начинать с источника информации — вспомнил Хидан слова своего научного руководителя, обращенные к нему, когда он сам еще был студентом. Он сел в авто, вцепился пальцами в руль. Этот совет пригодится ему и теперь. Ему нужно больше информации, больше фактов, которые он сможет вывалить перед этим самоуверенным полицейским, чтобы вынудить его отнестись к поиску незнакомца в капюшоне серьезно. Ему нужно поговорить с Ханой.***
Хана жила за городом, в маленьком одноэтажном доме с тремя спальнями. Хидан узнал ее адрес через знакомых в университете: девушка училась на ветеринара, и даже после выпуска там еще оставались сведения о ней. По мере приближения к ее участку, собачий лай становился все отчетливее, и вскоре Хидан увидел двух лаек серого окраса, бегающих друг за другом по двору. Трава на газоне была уже давно не стрижена, полосатый шезлонг, стоявший на террасе рядом с низким столиком, был пуст. Хидан постоял немного, всматриваясь в окна, пытаясь по ним определить, есть кто-нибудь дома или нет. Но шторы на них были плотно задернуты, и, он все же решился подняться на террасу и позвонить в дверь. Он прошел за калитку, опасаясь, что собаки набросятся на него, но те лишь подбежали к нему, виляя хвостами, чтобы обнюхать, а потом залились звонким лаем. Хидан подошел к двери и не убирал палец с кнопки звонка до тех пор, пока ему не открыли. Сквозь узкий зазор приоткрывшейся двери он увидел невысокую девушку в спортивном костюме с убранными в хвост волосами. — Убирайтесь, — Хана была не настроена на общение. — Я не даю интервью! — Хидан заметил, что она держала перед собой электрошокер, готовая в любой момент пустить его в ход. — Нет-нет, что вы, я не репортер, — спохватился Хидан, поняв, как сильно журналисты досаждали Хане после случившегося. — Меня зовут Хидан, я учитель. — Учитель? — Хана нахмурилась, крепче сжимая рукоять электрошокера. — Да, учитель истории, — Хидан протянул ей визитку. — Вот, номер кафедры университета, можете позвонить, проверить, — он понимал, что после пережитого девушка теперь никому не доверяла. — Мне нужно с вами поговорить. Хана, осторожно, кончиками пальцев, забрала у него визитку. Переводя взгляд то на него, то на кусок картона с телефонными номерами, она вновь скрылась за дверью, и Хидан услышал, что она говорит по мобильнику. Через минуту она вернулась, и вынесла на террасу плетеный стул, по-прежнему не выпуская электрошокер из рук. Между ними был низкий столик, когда они расселись под навесом, лайки подбежали к хозяйке, и уселись рядом, уткнувшись мордами ей в колени. — Мне жаль, что с вашими детьми это произошло, — она смотрела на Хидана с сочувствием, после того, как он рассказал ей свою историю. — Но я не понимаю, чем я могу вам помочь? — Хана в недоумении развела руками. — Я думаю, что человек, который преследовал вас, — Хидан выложил на стол снимки, — присутствует на этих фотографиях, сделанных во время репортажей о детских несчастных случаях. Взгляните, — он указал на фигуру в капюшоне. Хана напряглась, глядя на снимки. Собаки улеглись у ее ног, а она сосредоточенно перебирала листы. — Выглядит и правда, похоже, но я не уверена, — пробормотала она, отодвинув от себя фотографии. — Я никогда не видела его лица. Ночью, когда я возвращалась со дня рождения Кибы, так зовут моего брата, — пояснила она, Хидан кивнул, — перед моей машиной промелькнуло что-то быстрое и темное. Я подумала, что сбила какое-то животное, остановилась у обочины, и вышла посмотреть. А потом кто-то схватил меня сзади, и я очнулась в каком-то сарае. Он приносил мне дурно пахнущую еду, — Хана поморщилась, — и на нем все время был капюшон или маска, — она судорожно вздохнула, собаки подняли головы, улавливая настроение своей хозяйки. — Я не понимала, зачем он меня похитил, а на просьбу отпустить он вышел из себя и избил меня. Однажды я заметила, что он оставил ключ в замке, с наружной стороны двери. Я просунула под дверь подол своего платья, и смогла вытолкнуть из замка ключ веткой. С помощью платья, я затянула ключ внутрь, открыла дверь и смогла сбежать. — Вы очень смелая, — Хидан нисколько не лукавил, он действительно был восхищен тем, что, даже оказавшись лицом к лицу со смертью, хрупкая девушка смогла ее обмануть и выжить. — Что вы, — она отмахнулась от него, покачав головой. — Я ужасная трусиха. Я боюсь выходить из дома, боюсь отвечать на телефонные звонки. Я передвигаюсь по городу только в компании собак, обвесив себя электрошокерами и перцовыми баллончиками, — на Хидана устремился пронзительный взгляд. — Я живу в постоянном страхе. — Вы боитесь, что тот, кто вас похитил не погиб после взрыва? — догадался Хидан, и Хана кивнула. — Я знаю, что выгляжу ужасно нелепо, — Хана прижала ладони к лицу, — но я разговаривала с полицейскими, и они сказали, что на 99 процентов уверены, что этот ублюдок должен был умереть от взрыва. Но остается еще один процент! Один процент! — ее плечи задрожали. — И я чувствую, что он жив, — Хана прижала кулак к груди. — Понимаете, чувствую! Иногда мне кажется, что он смотрит на меня из толпы, или проходит мимо моего дома. Несколько раз мне звонили с неизвестных номеров и молчали в трубку. Он все еще где-то рядом, — прошептала она, утирая выступившие слезы. — Такая вероятность, действительно, имеет место быть, — с сомнением отозвался Хидан. Ему было ужасно неловко, что он вторгся в этот хрупкий мир с иллюзией безопасности, и огорчил эту девушку. — Конечно, по мне сейчас не скажешь, — он завел руку за шею, по привычке коснулся шрама, — но я служил в армии, и знаю, что противопехотная мина выкашивет все живое в радиусе пяти метров и больше. И принцип ее действия со времен второй мировой войны мало изменился. Если ты наступил на мину — то выжить практически невозможно. Но если ты просто оказался поблизости — то такой шанс есть. — Перед тем, как произошел взрыв, я упала, — Хана вытянула руки вперед, показывая падение. — Я бежала к реке, «добраться до реки» — это все, о чем я думала. Когда прогрохотал взрыв, я уже спустилась к воде. — Но, раз мина сработала, кто-то наступил на нее, — сделал очевидное умозаключение Хидан. — Выстрелы наделали много шума, все зверье попряталось, да и крупных животных, в наших лесах нет. Веса маленькой белочки недостаточно, чтобы активировать мину, — попытался пошутить он, но Хана не улыбнулась. — Может, вы и правы, — задумчиво ответила она. — Но кроме меня и ублюдка в маске, на мельнице был кто-то еще. — Кто-то еще? — Хидан нахмурился. — О, вы мне не поверите, — Хана нервно улыбнулась и покачала головой. — Никто мне не верит, — она потрепала собаку по холке. — Ни мой психотерапевт, ни полиция, ни мой брат. «У страха глаза велики», «тебе померещилось», вот что я обычно слышу от них. Но я уверена в том, что видела, и не откажусь от своих слов, — она отпрянула от лайки, когда та попыталась лизнуть ей нос. — Что вы видели? — Хидан никак не мог взять в толк, о чем она говорит. — Прошу, расскажите. Возможно, вместе, мы сможем разобраться в том, что происходит. Она стала приходить сюда каждую среду. В среду взрыв разделил ее жизнь на до и после, и она считала ее своим счастливым днем. В первый раз ей было ужасно страшно, но она упрямо двигалась вперед, стиснув в руке нож, а по бокам от нее шли ее лайки. Брат говорил ей, что надо завести собак бойцовских пород, лайки слишком дружелюбные, но Хана верила, что в случае необходимости они смогут ее защитить. Она достала мобильник: сеть здесь по-прежнему не ловила, лучше не задерживаться. Приближалось лето, и было много цветов, поселок Югакуре постепенно поглощался лесом и зарастал травой. Она огляделась: когда знаешь, куда идешь, лес становится дружелюбным и уютным. В нем ты чувствуешь себя в безопасности и вообще как-то по-особенному. Она велела себе не расслабляться, напоминая, что чуть не погибла здесь. Стены разрушенных домов были почти не видны из-за травы, остроконечная крыша ратуши скрылась в листве. Молодежь не пыталась устраивать здесь тусовки: из-за того, что тут не работает интернет, покрывать уцелевшие стены граффити, нюхать дурь и распивать здесь спиртное им, видимо, было не интересно. Хана подошла к водяной мельнице. Колесо стояло неподвижно, она заметила бусинки воды в паутине, которая опутала лопасти. Собаки разбежались, по привычке обнюхивая знакомое место. Хана коротко свистнула, и лайки вернулись к ней. Вместе с ними, она прошла внутрь мельницы. Она прочитала об этом в интернете, когда искала объяснение камешкам, летящим из ниоткуда, внезапно заработавшему механизму мельницы и образовавшейся из обломков кирпичей стрелке, которая указала ей на выход, когда ублюдок отвлекся. Разные люди писали в сети, что лесные духи помогают попавшим в беду, и что их обязательно нужно отблагодарить за это. В первый раз она принесла орехи и сухофруткы. В следующую среду она убедилась, что ее «подношения» пропали — наверное, склевали птицы или растащили лесные зверюшки, но ее это не смущало. Нечто в этом месте спасло ей жизнь, и оставлять возле жерновов мельницы маленькие подарки ей было совсем не в тягость. Хана приносила на мельницу печенье, ароматические свечи, разные безделушки и закуски. Все, что нельзя было съесть, тоже исчезало, и уверенность в том, что она встретила лесных духов, только окрепла. Хана вытащила из набедренной сумки пакет разноцветных цукатов, и хотела положить его на привычное место — возле каменного диска, где раньше мололи зерно, когда заметила возле него кое-что необычное. Она опустилась на корточки, и подобрала с пола маленькое яблоко, слепленное из глины. Фигурка была покрыта трещинами, и выглядела очень старой. Хана удивленно крутила в руках аккуратное яблочко с треугольным листочком сбоку. Духи решили сделать ей ответный подарок? Может, это чья-то шутка? — Вы хотите, чтобы я принесла яблоки? — спросила она, оглядевшись. Лайки обнюхивали углы мельницы, когда маленький камешек упал ей под ноги. Собаки навострили уши, Хана застыла. Все было, совсем, как тогда, когда она, обмирая от страха, пряталась здесь от ублюдка с винтовкой. — Вы хотите яблоки? — повторила она вопрос, ища взглядом подтверждение существования духов. Снова маленький камешек упал ей под ноги, Хана заметила, что он прилетел с той стороны, где было пятно света на полу из-за пробоины в крыше. Она подошла туда, но и там, и возле стены никого не было. — Хорошо, я принесу их в следующий раз, — пробормотала она, убирая глиняное яблочко в карман сумки. — Я оставлю это здесь, — Хана показала пакет цукатов, и положила его рядом с жерновами. — Спасибо, что помогли мне сбежать, — добавила она, идя к выходу, с бешено стучащим сердцем. Хана чувствовала, что ее слышат, и прямо сейчас она разговаривала не с пустотой. Хидан откинулся на спинку стула. Лесные духи? Хана, правда, верит во весь этот мистический бред? Его внутренний скептик просто изливался желчью, поэтому он молчал, чтобы ненароком не обидеть ее. — Я знаю, вы мне не верите, — Хидан отвел взгляд, но у него все было написано на лице. — Но уверяю вас, все, о чем я вам рассказала — чистая правда, — Хана улыбнулась своим собакам. — Я раньше тоже не верила, — она вздохнула. — Мы вырастаем из сказок, и забываем, что вокруг нас много необъяснимого. Но, признайте, — на него устремился пронзительный взгляд. — Когда ваш сын звал вас ночью: «папа, под моей кроватью кто-то есть!», и вы, приподнимая край одеяла, все равно, всего на секунду, чувствовали этот страх. Вы боялись, вдруг, все это окажется правдой, и испытывали громадное облегчение, видя, что под кроватью никого нет, — Хана поднялась с шезлонга, лайки тоже вскочили на ноги. — До свидания, Хидан, — попрощалась она с ним, и, вместе с собаками, скрылась внутри своего дома.***
Хидан прошел к себе домой, было уже поздно, но, судя по свету в гостиной, жена еще не ложилась. Выезжая из пригородной зоны, он попал в пробку, и проторчал в ней почти два часа. Хидан испытывал укол совести: нужно было позвонить Конан, предупредить ее, что он задерживается… В комнате стоял химозный запах, и вскоре он увидел, что жена сидела за журнальным столиком, и красила ногти. Возле открытого пузырька стояла распечатанная коробка — Кагуя опять прислала ей целую кучу косметики. Он познакомил Конан с сестрой, когда Кагуя пригласила их на свою свадьбу. Тогда они были угловатыми студентами, и Хидану было очень стыдно, что Кагуя оплатила им перелет в Киригакуре и обратно — он со своей стипендией не мог себе этого позволить. Кагуя сразу с ней подружилась, и сочла своим долгом снабжать Конан лучшими новинками косметики, которая доставалась ей почти даром, ведь она была «лицом» популярного бренда. — Все, что я заработала в своей жизни, я получила благодаря своим лицу, груди, талии и расстоянию между бедрами, — Кагуя никогда не скрывала, что путевка в красивую жизнь ей досталась благодаря внешности. — Я выхожу на подиум, чтобы показать себя, поймать контакт с аудиторией, ухватить этот нерв. Даже в одной и той же одежде показ всегда разный: ведь и зритель в зале разный, и ты сама другая, но при этом остаешься собой. Но если ты боишься, если позволяешь залу поглотить себя, то тебе нечего здесь делать. Родители должны были гордиться ее модельной карьерой. Но они отреклись от дочери, как только она сообщила, что победила в конкурсе красоты Конохи, и ей предоставляют возможность обучаться в модельной школе Киригакуре. Все манекенщицы в представлении родителей были проститутками, и они не одобрили ее выбор — торговать своим телом перед камерами. Они даже не приехали на ее свадьбу, и Кагуя больше не пыталась установить с ними контакт. Хидан, не отказавшийся от поддержки сестры тоже оказался неугодным сыном. Как только он стал жить самостоятельно, он разорвал все отношения с отцом и матерью. Все детство, сколько он себя помнил, он был сам по себе, и только от Кагуи чувствовал тепло и заботу. Родители жили для того, чтобы служить обществу. Отец был плотником, мать работала медсестрой в больнице, и была активисткой в христианской общине. Ему и сестре регулярно промывали мозги историями про Иисуса, их по любому поводу пытались затащить в церковь. На многие просьбы ответ всегда начинался с фразы: «У Иисуса не было приставки, Иисус не демонстрировал богатство новой одеждой». Они не жили в нищете, но в доме всегда было только самое необходимое. Карманные деньги доставались с боем, мать до последнего не понимала, «На что подростки могут их тратить?» Мобильные телефоны они с сестрой выпрашивали целый год. И когда у одноклассников уже стали появляться телефоны с цветными экранами, и о чудо!, с камерой, им, наконец-то, достались примитивные мобильники с черно-белым дисплеем. Когда он провожал Кагую на самолет, который должен был отвезти ее в Кири, на встречу новой жизни и безграничным возможностям, вместе с радостью Хидан испытывал зависть. — Сестра передала тебе туалетную воду, — Конан выдвинула на середину стола черную упаковку с нарисованным на ней золотым флаконом. — У меня ее уже столько, что можно продавать, — усмехнулся Хидан, подойдя к жене. Кагуя не знала меры, и скоро на полке закончится место от ее «подарков». — А вот это мне нравится, — он подобрал со стола каталог белья Victoria’s Secret. — Присмотрела себе что-нибудь? Жена не ответила. Хидан положил ей руки на плечи, наклонился, чтобы поцеловать, но Конан отвернулась, и он понял, что сейчас не время для всех этих нежностей, и он ей мешает заниматься маникюром. И все же, приятно было видеть ее, впервые за долгое время, живой. Он бросил свою сумку на кресло: экзамены начнутся на следующей неделе, так что впереди у него несколько свободных дней. Хидан направился в спальню, чтобы переодеться, но остановился, глядя на дверь в комнату близнецов. После случившегося туда заходила только жена, разбирала детские вещи. Сам он там не появлялся, его мозг упорно игнорировал существование этой части дома. Признайте, когда ваш сын звал вас ночью: «папа, под моей кроватью кто-то есть!», и вы, приподнимая край одеяла, все равно, всего на секунду, чувствовали этот страх. Вы боялись, вдруг, все это окажется правдой, и испытывали громадное облегчение, видя, что под кроватью никого нет. Хана пыталась улучить его в том, что в глубине души он все равно верит в потустороннее. Хидан подошел к двери, в детскую комнату повернул ручку. Когда он заглядывал к ним под кровать? Звали ли они его когда-нибудь с такими просьбами? Внутри было тихо, и стоял запах пыли. Хидан зажег свет. Полки, где раньше сидели игрушки, были пусты, книги тоже исчезли. Комод стоял на прежнем месте, но Хидан был уверен, что внутри его встретят лишь пустые ящики. Длинный письменный стол, за которым могли сидеть два человека теперь выглядел голым без стопок тетрадок и комиксов. Комната казалась Хидану чужой. Он медленно подошел к аккуратно заправленной постели, ощущая, как сердце в груди ускорило ритм. Вы боялись, вдруг, все это окажется правдой… Хидан наклонился, и потянул край одеяла, чувствуя, что внезапно охвативший его мандраж усилился. Ты права, Хана. Я не мог с тобой согласиться, но ты чертовски права. Под кроватью Хидана встречает пыль, и такая же неуютная пустота. Возле ножки он заметил что-то круглое. Мячик? Хидан протянул руку, и вскоре вытащил на свет зеленую заводную лягушку. — Какие у вас отношения с женой? — Гаара вежливо улыбается, будто сейчас не задет личные вопросы, которые его не касаются. — Замечательные, — не задумываясь, отвечает Хидан. — Мы любим друг друга, у нас двое детей. — Вы считаете себя хорошим отцом? — Гаара пристально смотрит на него. — Да, — отвечает Хидан, слишком поздно сообразив, что вопрос с подвохом. — Я, конечно, не идеальный, — он усмехнулся, — но думаю, что справляюсь неплохо. — Чтобы быть хорошим отцом, не нужно быть идеальным, — Гаара по-прежнему улыбается. — Вы знаете, как зовут любимую игрушку вашего ребенка? Хидан потупился. Любимая игрушка… а что это за игрушка, черт ее возьми? Он попытался вспомнить, с чем любят играть его дети, и понял, что тест на «хорошего отца» он только что завалил. Хидан тяжело опустился на постель. Заводной лягушонок Хемуль, любимая игрушка Суигетсу пряталась под кроватью. Он повернул ключ, игрушка затрещала, и Хемуль запрыгал по одеялу. Суигетсу любил лягушек. — Хидан, убери ее! — Конан с ногами залезла на стул, в ужасе глядя лягушку, прыгающую по полу на кухне. Она до смерти боялась этих тварей: в детстве один из ее дядьев усадил ей лягушку на голову. — Мама, не бойся! — Суигетсу бегал по кухне с контейнером, из которого сбежала принесенная им с улицы лягушка. — Она хорошая! «Хорошая» лягушка приблизилась к стулу, Конан взвизгнула, Суигетсу залез под стол, пытаясь ее поймать. Хидан, давясь со смеху, достал из кладовки щетку для пола. Спустя пять минут борьбы Конан была спасена, а лягушка отправилась на улицу. Они смеялись весь вечер, даже Мангетсу, а он и улыбался-то редко. Конан тоже повеселела, а потом Хидан был изгнан из спальни, и всю ночь спал на диване в гостиной. Тогда он понял одну очень важную вещь: нельзя смеяться над страхами своей жены. Из-за воспоминаний в горле стоял ком, в уголках глаз защипало. Хидан стянул с носа очки, зажал пальцами переносицу. Зачем он пришел сюда, на что он надеялся? Что близнецы выберутся из-под кровати, обнимут его, и последние месяцы его жизни окажутся шуткой? Что под кроватью будет какое-нибудь существо, монстр, которого можно будет обвинить в смерти детей? Что он искал под кроватью? Истину? Доказательство того, что Хана ошибается? Хидан запрокинул голову, не позволяя слезам скатиться по щекам. Посидев так немного, его отпустило, и он вышел из комнаты. На кухне он вытащил из холодильника начатую бутылку водки, и налил ее в обычный, высокий стакан, надеясь, что жена не заметит, и ему не придется ей врать. По внутренностям разливалось тепло, Хидан чувствовал, что у него краснели щеки и уши. …ваш мозг отчаянно ищет ответ на вопрос: «почему это произошло именно с моей семьей?», и пытается обвинить кто-то в случившемся, потому, что так легче это пережить… профессор. …мы вырастаем из сказок, и забываем, что вокруг нас много необъяснимого. Вы боялись, вдруг, все это окажется правдой… …вы хороший отец? Как зовут любимую игрушку вашего ребенка?.. Хидан сидел на кухне, смотря в одну точку. Разве это его жизнь? Глядя на себя, он скоро не сможет вспомнить те времена, когда он, будучи юным и полным энтузиазма, бежал через лес, стремясь отыскать стоянку первых поселенцев и разгадать все их тайны. Разве он сейчас, это тот парень, который вовсю веселился на студенческих вечеринках? Он — это тот же человек, что гоготал с сослуживцами над песней «про педиков»? Казалось, будто тот парень исчез навсегда, оставшись в далеком прошлом и приславший вместо себя нынешнего Хидана. — Хидан? — позвала Конан, проходя на кухню. — Это что, водка? — она посмотрела на пустой стакан. Хидан вздохнул: кого он пытался обмануть? Женщину, с которой живет больше десяти лет в браке, знающей его, как облупленного? Просто смешно. — Ты знаешь, как звали любимую игрушку нашего сына? — неожиданно спросил Хидан, когда Конан забрала со стола свою кружку с чаем. — Конечно, — его вопрос уязвил ее. — Что я была бы за мать, если бы не знала, как зовут любимую игрушку моего ребенка? — Хидан не ответил. — И почему ты говоришь только об одном из них? — Конан строго посмотрела на него. — Хидан, у нас было двое детей, — напомнила она. — Двое. — Просто, вел себя, как ребенок, только один из них, — Хидан понимал, что подошел к опасной теме, но он представить себе не мог, чтобы у Мангетсу была «любимая игрушка». — Мы оба знаем, почему он стал таким, — холодно отозвалась жена, и вышла из кухни. Это ты виноват, что он стал другим. Когда звук захлопнувшейся за Конан двери спальни разнесся эхом по дому, мир вокруг показался Хидану непрочным и хрупким, словно наспех нарисованным поверх какого-то другого пейзажа. Хидан сидел на кухне в одиночестве, а боль пронзала его, как острый нож.